Приготовления к войне России в начале 1812 года

Еще в январе 1812 года военный министр подал императору записку, в которой он вновь представил и наступательный (более предпочтительный), и оборонительный план предстоящей кампании.

А в марте Александр I утвердил «Существующие правила главного предначертания военных действий», в которых считалось полезным занять территорию сопредельных государств, в том числе и с целью увеличить пространство для последующего отступления.

19 марта Барклай был назначен главнокомандующим 1-й Западной армией.

Вместе с ним в Вильно отправилась и учрежденная им «Особенная канцелярия военного министра», т.е. фактически русская разведывательная служба.

Следует заметить, что эта служба действовала весьма успешно. Еще в 1810 году в Дрезден и Мюнхен были направлены в качестве военных агентов, соответственно, майор В. А. Прендель и поручик П. Х. Граббе. При российских дипломатических миссиях в Вене и Берлине находились с особыми поручениями полковники Ф. В. Тейль фан Сероскеркен и Р. Е. Ренни. Информация о вооруженных силах Франции и ее союзников также поступала от посла в Берлине Х. А. Ливена, организовавшего в Пруссии целую агентурную сеть, и от посла в Париже А. Б. Куракина.

А направленный во французскую столицу флигель-адъютант А. И. Чернышев регулярно получал от завербованного ранее чиновника военного министерства Мишеля, пожалуй, самые ценные сведения о силах Наполеона – роспись всех его войск (Tableau General de la dislocation de l'armee francais et de sas allies), составлявшуюся каждые 15 дней.

Чернышев неизменно пользовался расположением и доверием Александра I, формально «для прикрытия» являясь его личным курьером для доставки писем от Наполеона. Французской контрразведке удалось изобличить Мишеля лишь после отъезда Чернышева в феврале 1812 года.

На основе всей собранной информации один из руководителей «Особенной канцелярии» П. А. Чуйкевич составил в январе для Барклая и российского императора «дислокационную карту», на которой отмечалось расположение и перемещения войск «Великой армии» в восточной части Европы.

Тем временем продолжалось формирование новых соединений.

Накануне войны в войсках Барклая и Багратиона по аналогии с французской армией были образованы резервные кавалерийские корпуса. Их основу составили уже существовавшие дивизии, но корпуса были существенно меньше, поскольку значительная часть легкой кавалерии была прикомандирована к пехотным корпусам, в чем тоже можно заметить аналогию с организацией армейских корпусов «Великой армии».

14 марта 1812 года было принято решение о создании 28 новых дивизий:

• 2-х пехотных (28-й и 29-й) из гарнизонных частей;
• 8-ми пехотных (с 30-й по 37-ю) и 4-х кавалерийских (с 9-й по 12-ю) из запасных войск;
• 10-ти пехотных (с 38-й по 47-ю) и 4-х кавалерийских (с 13 по 16-ю) из резервных войск.

Это решение, конечно, было вызвано поиском всех возможных резервов для предстоящей войны, но в двух последних случаях его реализация приводила к тому, что полки теряли оба своих источника комплектации – и старые депо, и новые запасные подразделения. И, кроме того, неизбежно возникал вопрос о том, что должно было заменить депо 1-й линии, в которых готовилось пополнение для 21 пехотной и 7 кавалерийских дивизий.

С другой стороны, реальная численность строевых чинов в этих последних 26 дивизиях была в среднем значительно меньше, чем в образованных ранее. Это объясняется тем, что в пехоте все батальоны имели только 3 роты, а также в ряде случаев меньшим составом и некомплектом.

Помимо этого, запасные и резервные войска считались «слабыми» еще и по своим боевым качествам. Запасные подразделения отдавали лучших солдат действующим, а резервные имели минимальное количество старослужащих. И все это, несомненно, еще больше проявлялось в масштабах целых дивизий.

Иными словами, при создании такого крупного «резервного» соединения уже на полковом уровне совершенно игнорировался принцип оптимального соотношения ветеранов и новобранцев. А «запасная» дивизия нередко получалась весьма «слабой» еще и по причине ее слишком малой численности. Несмотря на это, указанные войска предполагалось еще объединить в три резервные армии.

В состав вновь сформированных соединений не привлекались запасные батальоны дивизий, находившихся на севере (6-я, 21-я и 25-я) и на Дунае (8-я, 10-я, 16-я и 22-я), а также запасные подразделения и депо войск, расположенных в Крыму и на Кавказе (13-я, 19-я и 20-я пехотные дивизии, 6 драгунских и один гусарский полк), и еще одной драгунской бригады. При этом не существовало резервных подразделений у двух гренадерских, 27-й пехотной, гвардейской кавалерийской и двух кирасирских дивизий. Поэтому всего для создания новых дивизий могло быть привлечено 100 запасных и 124 резервных батальона, 71 запасной и 58 резервных эскадронов.

Весной стало известно о заключении франко-австрийского военного союза, и было принято решение создать и дислоцировать на Волыни 3-ю обсервационную армию, командующим которой был назначен 15 марта генерал от кавалерии А. П. Тормасов.

Основную часть этого соединения позднее составили войска Багратиона – 9-я, 15-я, 18-я пехотные и 5-я кавалерийская дивизии, а также Павлоградский гусарский полк. Из них были образованы два пехотных и кавалерийский корпус без номеров. Причем один из пехотных (С. М. Каменского) включал вместо второй дивизии бригаду из 6 сводно-гренадерских батальонов всех полков.

В процессе формирования кавалерийский корпус был усилен еще 3 драгунскими полками 8-й дивизии, дислоцировавшейся в Крыму, и поэтому в конечном итоге он был в полтора раза сильнее обычного.

В состав 3-й армии также вошел корпус Ф. В. Остен-Сакена, который в литературе нередко упоминается как отдельное соединение (например, как один из резервных корпусов). Он создавался из запасных войск – частей 35-й, 36-й, 37-й пехотных и 11-й кавалерийской дивизий, а также Лубенского гусарского полка.

Всего в начале войны в армии Тормасова было 60 батальонов (но из них 6 сводно-гренадерских и 18 запасных имели по три роты), 76 эскадронов кавалерии (из них 16 запасных), 168 орудий и 10 казачьих полков. Ее главные силы дислоцировались в районе Луцка.

На 1 июня во 2-ю Западную армию входили одна кирасирская, 2 кавалерийские и 5 пехотных дивизий. Но при этом 3-я кавалерийская, 7-я и 24-я пехотные дивизии составляли тот самый отдельный обсервационный корпус (6-й), который располагался на пространстве, разделявшем две армии.

Правда, у Багратиона еще была дивизия, образованная из сводно-гренадерских батальонов. Но вместо 48 штатных рот она имела только 30.

В начале весны к 1-й Западной армии присоединились все гвардейские части, пришедшие из Петербурга. Все пехотные полки и артиллерийская бригада, как и намечалось ранее, поступили в 5-й пехотный (гвардейский) корпус, которым командовал великий князь Константин Павлович. Кавалергардский и л.-гв. Конный полки вошли в 1-ю кирасирскую дивизию, а она в свою очередь – в тот же 5-й корпус.

По аналогии с ним во 2-й армии создавался 8-й корпус из отборной пехотной (2-й гренадерской) и 2-й кирасирской дивизий.

Первоначально в гвардейский корпус предполагалось включить еще Лейб-гренадерский и гренадерский графа Аракчеева полки, но позднее они составили 1-ю бригаду дивизии П. А. Строганова в 3-м пехотном корпусе. И в него также вошел л.-гв. Казачий полк (усиленный 1-м Тептярским казачьим полком).

В корпусе Витгенштейна остались ранее прикомандированные к нему части 1-й кавалерийской дивизии – 3-я бригада и Гродненский гусарский полк.

4-я бригада этой дивизии и л.-гв. Драгунский, Уланский и Гусарский полки вошли в 1-й резервный кавалерийский корпус. А Польский уланский полк был передан 2-му корпусу, поскольку вся легкая конница 2-й дивизии поступила в пехотные корпуса.

Создать в 1-й армии сводно-гренадерскую дивизию планировалось еще в марте, но 30 мая при гвардейском корпусе были созданы две бригады, имевшие всего 9 батальонов. Остальные 6 остались при 1-м и 3-м пехотных корпусах. А перед началом войны 2-я бригада (5 батальонов) пополнила 23-ю пехотную дивизию, в которой из 6 штатных полков было только 4.

1-й пехотный корпус П. Х. Витгенштейна именовался отдельным, и в его состав входило 28 батальонов (с 4-мя сводно-гренадерскими), 16 эскадронов и 3 казачьих полка. Помимо штатных рот артиллерии ему была придана почти вся 1-я резервная артиллерийская бригада (без 2-й конной роты), и, таким образом, корпус имел 120 орудий (48 батарейных). Он также в отличие от других включал инженерные войска – одну пионерную и две понтонные роты. Для сравнения: во всей 1-й Западной армии было всего 8 инженерных рот.

Но в живой силе это соединение все же значительно уступало 1 – 5 корпусам «Великой армии».

13 казачьих полков 1-й армии (всего 70 сотен) были объединены в «летучий» корпус, которым командовал генерал от кавалерии М. И. Платов. Этот корпус действовал как отдельное соединение на левом фланге своей армии. По одной из версий, два из указанных казачьих полков присоединились к Платову только в Смоленске.

Оставив на Волыни большую часть войск для 3-й армии, Багратион со своими главными силами перешел в район Пружан, а обсервационный корпус – к Волковыску. И затем по инициативе Барклая, которого все более беспокоила концентрация сил противника у Немана, 2-я армия расположилась у Волковыска, 6-й корпус присоединился к 1-й армии, а казачьи полки Платова перешли из района Белостока к Гродно.

И. Ф. Паскевич писал о планах русского командования: «Видя, что неприятель большую часть сил собирает между Ковно и Гродно, намеревались сблизить обе армии для подавания взаимной помощи и чтобы встретить неприятеля превосходными силами на тех пунктах, где он захочет прорваться. Для сего переменены были квартиры и 2-й армии. Войска были притянуты более на север. <…> Военный министр Барклай де Толли писал кн. Багратиону (1-го июня), чтобы с нашей стороны не подавать ни малейшего повода к неприязненным действиям; в случае нападения отражать силу оружием, но избегать сражений с сильнейшим неприятелем, отступая от превосходного числа сперва за Щару, к Новогрудку за Неман, потом (смотря по дальнейшим приказаниям) или прямо чрез Минск в Борисов, или правее к Неману для соединения в случае надобности обеих армий или частей их. На кн. Багратиона возлагалось иметь сношение с армиею Тормасова (в Луцке), с корпусом Эртеля (в Мозыре), с корпусом генерала Платова (в Гродно) и с 1-й армией (в Вильно)»^[17].

С 6-м корпусом в 1-й армии стало 150 батальонов (15 сводно-гренадерских), 132 эскадрона, 18 казачьих полков (95 сотен) и 582 орудия.

Состав 2-й армии, соответственно, сократился до 46 батальонов (10 сводно-гренадерских), 52 эскадронов, 9 казачьих полков и 168 орудий. Правда, к ней еще должна была присоединиться вновь сформированная 27-я пехотная дивизия – 12 батальонов с шестью «запасными» ротами.

В итоге к началу войны на западной границе находились одна достаточно сильная армия Барклая и еще две, намного уступавшие первой по численности.

Хотя расстояние между 1-й и 2-й армиями сократилось, оно все же оставалось достаточно значительным. От Волковыска до места дислокации 6-го корпуса было почти 100 километров (по прямой), до 4-го – более 130. А 3-я армия находилась на слишком большом удалении даже от 2-й – их главные квартиры разделяло около 240 километров.

Следует также заметить, что главные силы Багратиона располагалась довольно компактно. У Волковыска стоял 8-й пехотный корпус М. М. Бороздина 1-го, немного восточнее у Зельвы – 4-й резервный кавалерийский корпус К. К. Сиверса 1-го, и несколько южнее при Новом Дворе – 7-й пехотный корпус Н. Н. Раевского.

А вот войска 1-й Западной армии были рассредоточены на очень большом пространстве, что в немалой степени соответствует так называемой кордонной системе.

К северо-западу от Ковно у Кейдан и Россиен располагался 1-й пехотный корпус П. Х. Витгенштейна, восточнее возле Вилькомира – 1-й резервный кавалерийский корпус Ф. П. Уварова. Южнее между реками Свента и Вилия (возле села Оржишки) находился 2-й пехотный корпус К. Ф. Багговута. К западу от Вильно у Новых Трок и южнее при Олькениках дислоцировались 3-й и 4-й пехотные корпуса Н. А. Тучкова 1-го и графа П. А. Шувалова.

На большей глубине от границы находились 5-й гвардейский корпус великого князя Константина (Свенцяны), 2-й резервный кавалерийский корпус Ф. К. Корфа (Сморгонь), а также 6-й пехотный и 3-й резервный кавалерийский корпуса Д. С. Дохтурова и П. П. Палена 3-го (Лида).

Ближайшие к 1-й и 2-й армиям резервы были расположены в Риге, на Западной Двине (в основном в Динабурге и у Дриссы), Бобруйске и Мозыре. Все они не смогли бы принять участие в приграничном сражении, например, возле Вильно, но, как показали последующие события, русское командование к нему и не стремилось.

Для плана Фуля произошедшие весной и в июне изменения состава и дислокации войск на западной границе имели, бесспорно, большое значение.

Прежде всего, общая численность 1-й и 2-й армий была значительно меньше запланированной, и, даже собрав только 240 тысяч солдат, Наполеон имел бы довольно солидное превосходство в силах. А, имея в своем распоряжении 300-350 тысяч солдат, он, очевидно, мог создать серьезную угрозу обеим русским армиям.

Если бы свой главный удар французский император нанес по 2-й армии, то, по-видимому, Багратион сумел бы избежать этого невыгодного столкновения и отступить к Минску или присоединиться к Барклаю.

Однако в случае нападения основных сил неприятеля на 1-ю армию Багратион, тем не менее, мог оказаться в намного более опасной ситуации, поскольку по «фулевскому» плану его небольшое соединение должно было при данных обстоятельствах наступать, действовать во фланг противнику и т.д.

В то же время войскам Барклая предписывалось быстро отходить к своему укрепленному лагерю у Дриссы, вследствие чего у неприятеля появлялась возможность беспрепятственно двинуться на Минск и выйти в тыл 2-й армии, угрожая ей в дальнейшем окружением.

Заметим также, что намеченные в конечном итоге маршруты отступления для двух армий трудно назвать «эксцентрическими», так как расстояние между Борисовым и Дриссой приблизительно такое же, что и между Вильно и Волковыском. Однако, двигаясь к Борисову, армия Багратиона должна была преодолеть намного большее расстояние. А лежащий на этом пути Минск подвергался опасности по указанной выше причине.

1 мая 1812 года из числа рекрут 82-го набора были образованы так называемые номерные полки с 1-го по 8-й пехотные и с 1-го по 4-й егерские. Их подготовкой во Владимире, Костроме и Ярославле занимался генерал-майор Н. Ю. Урусов, а в Рязани, Тамбове и Воронеже – генерал-майор В. А. Русанов.

Военным начальником «в пространстве империи от Ярославля до Воронежа» был впоследствии назначен генерал от инфантерии Д. И. Лобанов-Ростовский.

Номерные полки имели полный штатный состав, включая запасные батальоны.

В Вильно Чуйкевич по поручению военного министра составил аналитическую записку «Патриотические мысли или политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россией и Францией и предложение средств воздвигнуть в Германии инсурекцию посредством вооруженной экспедиции»^[18]. В ней автор обосновал идею Померанского проекта. И, следует заметить, имелся у него и другой вариант военной экспедиции в Германию – по суше.

Но в первой части этой записки Чуйкевич на основе изучения кампаний Наполеона, а также учитывая полученные сведения о силах его новой армии, предлагал в случае войны избрать оборонительный план действий. При этом на начальном этапе очень большое значение придавалось сохранению войск, и поэтому они должны были уклоняться от генеральных сражений и отступать в глубь страны. В то же время следовало развернуть широкомасштабную партизанскую войну, «особенно в тылу операционной неприятельской линии».

Неуклонное и решительное следование данному замыслу, несмотря на потерю некоторой территории, в конечном итоге создало бы необходимые условия и превосходство в силах для перехода в контрнаступление.

Однако в начале апреля Барклай все еще думал о вторжении в герцогство Варшавское, и 1-го числа докладывал императору о том, что необходимо поторопиться с выдвижением войск за Неман.

Александр I ответил ему следующее: «Важные обстоятельства требуют зрелого рассмотрения того, что мы должны предпринять. Посылаю Вам союзный договор Австрии с Наполеоном. Если наши войска сделают шаг за границу, то война неизбежна <…> По приезде моем в Вильну окончательно определим дальнейшие действия. Между тем примите меры к тому, чтобы все было готово, и если мы решимся начать войну, чтобы не встретилось остановки»^[19].

9 апреля (ранее получения французской стороной ультиматума) царь отправился в Вильно и приехал туда 14-го. И в дальнейшем от выдвижения войск за Неман он отказался, в чем, видимо, большую роль сыграли и политические соображения.

Но тогда какому же плану решил следовать российский император?

22 июня (4.7) он писал Бернадоту: «…я веду войну медленную (выжидательную), и поскольку превосходящие силы идут на меня, я отступаю, сосредоточивая свои силы к укрепленной позиции, которую я подготовил с этой целью на Двине. В то же время я предписал перейти в наступление второй армии, направляя ее на правый фланг неприятеля, который идет на меня, также как и значительному отряду казаков, чтобы его беспокоить»^[20].

При этом, следует заметить, Александр I желал, чтобы Бернадот возглавил русские армии, а также очень ценил его советы по военному искусству. Поэтому, вероятнее всего, именно таким и был первоначальный операционный план, который, как нетрудно заметить, совершенно совпадает с основными идеями Фуля.

В связи с этим отметим еще, что строительство Дрисского лагеря началось в апреле, т.е. когда царь собирался окончательно определить дальнейшие действия.

По одной из версий, Александр I использовал план Фуля лишь для маскировки истинного замысла, в котором с самого начала предполагалось значительно более глубокое стратегическое отступление.

Ее сторонники ссылаются на слова Барклая, сказанные им, по свидетельству Г. Нибура, еще задолго до 1812 года: «…я избегал бы генерального сражения и отступал до тех пор, пока французы нашли бы, вместо решительной победы, другую Полтаву»^[21], и полагают, что следование данной стратегии с первого дня войны подтверждается, прежде всего, письмами к Чичагову императора (от 24 июня и 6 июля) и Барклая (от 31 июля).

В первом из них Александр I сообщает своему адресату: «Наполеон думал уничтожить нас под Вильной; но согласно принятому нами образу действий не подвергать себя опасности против превосходных сил и вести войну медленную, маневрируя, мы отступаем шаг за шаг, между тем как князь Багратион подвигается со своей армией на правый фланг неприятеля. Вскоре мы надеемся действовать наступательно»^[22].

6 июля император писал: «Мы ведем войну выжидательную, потому что против превосходных сил и методы Наполеона скоро оканчивать войну, это единственное средство к успеху, на которое мы можем надеяться»^[23].

В письме Барклая от 31 июля также упоминается принцип уклонения от больших сражений и затяжной войны. Но он используется и в плане Фуля, в котором совсем не предполагалось неограниченное отступление. Причем в письме от 24 июня, когда немецкий стратег еще не утратил доверия царя, есть весьма оптимистичная фраза: «Вскоре мы надеемся действовать наступательно».

В то же время различные факты говорят скорее о том, что в начале кампании Александр I руководствовался именно планом Фуля, хотя и учитывал мнение Барклая и других лиц.

Так, главные элементы этого плана можно обнаружить не только в приведенном выше отрывке из письма к Бернадоту, но и, например, в инструкциях, доставленных Багратиону из главной квартиры императора 25 июня^[24]. В них достаточно подробно объясняется, как должны взаимодействовать 1-я и 2-я армии: если одна из них обороняется, то другая наступает и т.д. Причем направить во фланг и тыл неприятелю корпус Платова, который одновременно должна была подкреплять 2-я армия, планировалось еще 12 июня.

В тех же инструкциях сообщается, что войска Барклая отступают к Двине для опоры в своих действиях на укрепленный лагерь возле Дриссы. И хорошо известно, что после осмотра данной позиции царь остался вполне доволен увиденным: «Я нашел ее в том положении, как ожидал: все укрепления окончены, все мосты готовы»^[25].

С другой стороны, можно обнаружить несоответствие замысла Фуля и рескрипта Багратиону от 16 июня. В последнем документе Александр I считает необходимым соединить большие силы против неприятеля, «дабы нанести ему сильный удар и потом действовать на него наступательно», и предписывает 2-й армии идти на соединение с 1-й.

Это решение было принято, по всей видимости, под влиянием мнения Барклая, и в то время, когда только начали поступать сведения, позволявшие судить о намерениях Наполеона и численности его войск. Но следует заметить, что пока готовился «сильный удар», не нарушался и план Фуля – армия Багратиона должна была действовать в правый фланг неприятеля, а соединения Барклая отходили на северо-восток.

Несмотря на то, что уже в день приезда императора в Дрисский лагерь ему стали указывать на серьезные недостатки этой позиции, 27 июня он обратился к войскам с воззванием, в котором говорилось, что войска 1-й армии, наконец, достигли цели – «места предназначенного», а отступление было хотя и нужным, но временным.

На следующий день была составлена «Генеральная диспозиция к наступательным действиям», и 26-го Александр I написал Багратиону об ожидании «решительного сражения». А всегда хорошо понимавший настроения царя А. А. Аракчеев предлагал дать такую битву на правом берегу Двины.

При этом 26-27 июня основания надеяться на успех в сражении могли быть следующими. Во-первых, несмотря ни на что, Фуль считал свою позицию безупречной, и, следовательно, она давала преимущества при обороне или служила бы надежной «опорой» в случае битвы за пределами лагеря.

Во-вторых, и в то время представление об общей численности войск Наполеона было еще слишком неверным. Так, например, Барклай полагал невозможным, «чтобы неприятель в одно и то же время с одинаково превосходными силами» действовал и против 1-й, и против 2-й армии^[26]. Намного меньше действительной и предполагаемая численность французов и их союзников в упомянутой выше диспозиции от 28 июня.

Наконец, хотя войскам Барклая и Багратиона не удалось соединиться, 2-я армия должна была отвлечь большую часть сил противника.

Поэтому весьма вероятно, что, приехав в Дрисский лагерь, Александр I рассчитывал завершить там отступление и в решительном сражении «остановить дерзкий шаг неприятеля». Но новые сведения о нем, а также различные суждения о позиции и т.д., по-видимому, вызвали у императора сомнения, и 1 июля он созвал военный совет.

Обращает на себя внимание и то, что именно после этого совета начались поиски места для строительства нового лагеря, а также были приняты очень важные решения о сборе ополчения, формировании в глубине страны «второй стены» и создании запасов продовольствия в Твери и Калуге.

Многие историки отмечали определенное сходство планов Фуля и Барклая. Действительно, еще в начале 1810 года военный министр предусматривал в своем проекте укрепленные лагери, отступление к оборонительной линии и нанесение фланговых ударов теми войсками, против которых нет крупных сил неприятеля.

Но накануне войны он, как уже отмечалось, стремился приблизить 2-ю армию к 1-й не только для «подавания взаимной помощи», но и для «соединения в случае надобности обеих армий». Причем эта «надобность» возникла уже 16 июня.

Помимо этого, при отступлении к Дриссе Фуль беспокоился главным образом о том, что 1-я армия движется туда слишком медленно, и противник сможет ее опередить.

А Барклай придавал большое значение боевому духу войск и искал возможность активного противодействия неприятелю уже под Вильно и возле Свенцян. О «фулевской» же позиции у него было такое мнение: «Я не понимаю, что мы будем делать со всею нашей армией в Дрисском лагере…»^[27].

Если план Фуля и был маскировкой, то фактически 1-я армия исполняла его до 1 июля, а 2-я – до 24 июня. И это имело следующие основные негативные последствия.

В процессе отхода соединений Барклая к Дриссе (где, как выяснилось позднее, нельзя было ни обороняться, ни начать наступление) противнику открывались свободные пути от Вильно на юго-восток и восток, и все более затруднялось взаимодействие двух армий и связь между ними. Кроме того, в очень скором времени возникла угроза Минску, и сложилась весьма опасная ситуация для Багратиона.

Однако вместо отступления к Несвижу ему было приказано идти на Новогрудок или Белицу, и в дальнейшем 2-я армия едва не оказалась в окружении, и затем ее главнокомандующий был вынужден вести свои войска к Слуцку.

В результате к 1 июля противник занял Минск и Борисов. И помимо того, что он мог теперь двинуться на Оршу и Смоленск, оказалось незащищенным очень большое пространство, которое к тому времени разделяло армии Барклая и Багратиона.

Казалось бы, многое в таком развитии событий можно было предвидеть заранее, учитывая то, что по данным разведки численность собранных Наполеоном сил составляла около 400 или даже 500 тысяч человек.

Но дело в том, что снабжать подобную армию за счет местных ресурсов, и особенно в такой малонаселенной стране, как Россия, было крайне трудно, если вообще возможно. Поэтому не только Фуль, но и многие другие русские военачальники полагали, что российские границы перейдут 200-250 тысяч французов и их союзников. К тому же Наполеон мог разделить 400-тысячную армию на два эшелона.