Федор Васильевич Семенов-Амурский родился в Благовещенске, учился в Благовещенском Художественно-промышленном училище, а затем перебрался в Москву и поступил во ВХУТЕМАС, где в то время еще сохранялись традиции пред- и постреволюционного авангарда. В молодости он был увлечен и очарован французской живописью, с которой познакомился в Музее нового западного искусства. Досконально изучив творчество художников парижской школы, а также русских художников начала ХХ века, Семенов-Амурский включил их идеи и язык в свою собственную художественную концепцию. Сам он говорил о себе: «я — художник, ставший на плечи своих предшественников», и любил повторять, что «художник должен соединять мудрость Сезанна, эмоциональность Ван Гога и наивность Анри Руссо».

В начале 1930-х в стране произошел «великий перелом»: установка на «социалистический реализм» распространилась на все сферы культуры. Многочисленные художественные группировки были объединены в Союз советских художников, членом которого стал и Семенов-Амурский, незаметно и пассивно пребывая в нем до самой смерти и зарабатывая на жизнь ретушированием фотографий для Большой советской энциклопедии. Искусство Семенова-Амурского не было востребовано советской художественной системой: его первая скромная выставка состоялась лишь в 1967 году в Институте физических проблем Академии наук СССР благодаря усилиям Петра Капицы, вторая и последняя прижизненная выставка — в 1976-м, в Центральном Доме работников искусств.

Не желая идти ни на эстетические, ни на содержательные компромиссы с советской властью, Семенов-Амурский выбрал эскапизм и жизнь в собственном мире, где царили его любимые французы: Сезанн, Ван Гог, Дени, Дюфи, Боннар… Записные книжки, представленные на выставке, стали для художника своеобразной творческой лабораторией: в них он рассуждал о технике живописи, делал выписки из трудов философов, художников и писателей, размышлял о природе искусства. «Я люблю гулять в садах моего воображения», — говорил Семенов-Амурский о процессе своего творчества, заполнявшего и пронизывавшего всю его жизнь. «…На этот раз работай, не переутомляя себя; но эти постоянные дискуссии об искусстве, показ своих и просмотр работ других художников, могут вытопить последний твой жирок и превратить тебя в мощи святого Феодора», — писала ему жена Елизавета Измайловна Елисеева в 1970 году. Отвергнутый официальной советской системой, Семенов-Амурский искал опору в старом романтическом противопоставлении художника и толпы, или общественного вкуса — чему посвящены многие его собственные записи и выписки из биографий и текстов других художников. «Чем возвышеннее художник, тем меньше у него зрителей», — говорил он. Не став диссидентом и держась в стороне от всего, что бы хоть как-то касалось политики, в 1967 году он, тем не менее, выписывает себе следующий комментарий из книги отзывов на выставке «50 лет советской власти»: «Неужели у нас нет художников настоящих, которые могут обойтись без шаблона, без демагогии и без цензуры, которые живут человеческими чувствами, а не заповедями коммунистической религии?» Семенов-Амурский не был поклонником беспредметной живописи. «Я люблю реальность», — говорил он. За небольшим исключением, его работы фигуративны: всадники, цветы, лица, маски, скульптуры, натюрморты, ландшафты, групповые композиции. При этом реальность Федора Семенова-Амурского, называвшего себя «художником-идеализатором», волшебно преображалась, становясь возвышенной и романтической.

Условия жизни и стесненность в средствах диктовали технику и методы работы Семенова-Амурского. Большую часть жизни он провел в крошечной комнате в коммунальной квартире и писал на бумаге: она дешево стоила, не требовала подрамников и занимала минимум места. Габаритами комнаты был обусловлен и небольшой формат работ — не более половины листа чертежной бумаги. Всего за годы жизни Семенов-Амурский создал тысячи произведений, многократно их переписывал и часто уничтожал при «критическом отборе».

Зрителями его работ становились, в основном, друзья и знакомые — на редких домашних просмотрах с чаепитием и философскими беседами.

Сегодняшняя выставка стала возможна благодаря Игорю Шелковскому, художнику и издателю журнала о советском неофициальном искусстве «А—Я», выходившему в Париже в 1979—1986 годах. Знакомство Шелковского с Семеновым-Амурским состоялось в 1954 году, в Пушкинском музее, перед только что выставленной там картиной Матисса, которого советская идеология считала художником слишком формалистическим и потому держала в запасниках. Их дружба продлилась до самого отъезда Шелковского в Париж, в 1976 году. Они вместе стояли в очереди на выставки Пикассо (1956) и Фернана Леже (1963) в Пушкинском музее, ходили на легендарную американскую выставку в Сокольниках (1959). Благодаря этому знакомству в одном кругу общения в 1970-е годы объединились такие полярные, но одинаково «неофициальные» художники, как Семенов-Амурский и его ученики — Павел Ионов, Иван Смирнов, Григорий Громов, Александр Максимов, — и «молодежь»: Дмитрий Пригов, Ростислав Лебедев, Борис Орлов.

Уже после смерти Семенова-Амурского в 1980 году именно Игорь Шелковский организовал его первые выставки за рубежом, в Париже (1988 и 1992), изготовив для живописных работ скульптурные рамы, в которых эта живопись демонстрируется и сегодня и графический облик которых созвучен графическому оформлению рукописей самого Семенова-Амурского.