ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С самого начала политической карьеры Наполеона Бонапарта периодическая печать, публицистика и литература стран Европы (и, в том числе, России) начинают создавать его мифологизированный образ. Авторы, писавшие в духе бонапартистской пропаганды, рисовали образ мудрого правителя, спасшего Францию от революционных крайностей, заботящегося о ее благе и процветании, непобедимого полководца и героя, человека, наделенного всеми возможными талантами и добродетелями. В противовес этому образу враги наполеоновской Франции создают «черную легенду» о французском императоре, которая нашла свое отражение в памфлетной литературе. Памфлетный образ Наполеона – это образ самовластного тирана, не признающего над собой ни божественных, ни человеческих законов, алчного и ненасытного завоевателя, покушающегося на свободу, честь и спокойствие всех европейских народов, наконец, человека мрачного, жестокого и безнравственного в личной жизни.

Как апологеты Наполеона, так и обличавшие его памфлетисты прибегали к риторическим приемам и средствам художественной выразительности, заимствованным из литературы классицизма. Первые уподобляли его античным героям (Юлию Цезарю, Александру Македонскому и другим великим правителям и полководцам), вторые – античным злодеям (Нерону, Калигуле и прочим тиранам), использовались также библейские мотивы и образы. Авторы памфлетов, живописуя пороки и злодеяния Наполеона, часто применяли гиперболу, гротеск и иронию. Многие памфлетисты изображали Наполеона как гениального злодея, употребляющего свои блестящие способности во вред человечеству, но были и такие, которые – вопреки очевидным фактам – пытались представить «похитителя французского престола» ничтожным человеком, отрицая все его государственные и военные таланты.

В России в начале XIX века имели место две антинаполеоновских пропагандистских кампании. Обе они были организованы государственной властью в связи с военными конфликтами между Россией и Францией: первая – во время войн III и IV коалиции, вторая – в период Отечественной войны и заграничного похода. В 1806-1807 годах издавались в основном переводы иностранных памфлетов, а также маленькие брошюры, составленные в «отделе пропаганды» русского МИДа. В 1812-1815 издаются, главным образом, сочинения отечественных авторов; лишь в этот период мы можем говорить о собственно русской памфлетной литературе. По идейному содержанию памфлеты первого и второго периодов мало отличаются друг от друга. Они воспроизводят одну и ту же «черную легенду» о Наполеоне, которая (так же как и «светлая») была феноменом общеевропейского сознания. Русская памфлетная литература о Наполеоне была, в значительной степени, подражательной по отношению к иностранной литературе такого рода. Особенно сильным было влияние английских памфлетов (впрочем, сравнительный анализ русских и иностранных памфлетов о Наполеоне мог бы стать темой особого исследования; к сожалению, автору этих строк не удалось ознакомиться с оригиналами английских, немецких и французских памфлетных сочинений, ему были доступны лишь русские переводы некоторых из них).

Помимо памфлетов, формированию в русском обществе отрицательного образа Наполеона и наполеоновской Франции способствовали царские манифесты и другие акты верховной власти, издававшиеся во время русско-французских войн. Особенно выдающимися произведениями в публицистическом отношении были манифесты времен Отечественной войны и заграничного похода, написанные А.С.Шишковым. В них рисовался обобщенный образ «неприятеля», надменного, жестокого, коварного, безбожного, желающего разорить и поработить Россию. Большое влияние на население России имели также воззвания Святейшего Синода, придававшие войне с Наполеоном религиозный смысл. Благодаря синодальному «объявлению» от 1806 года в народе распространилось представление о Наполеоне как об антихристе. (Восприятие образа Наполеона народным сознанием – это тоже тема для специального исследования. В нашей работе речь идет, главным образом, об отношении к французскому императору образованного класса русского общества.)

В русской антинаполеоновской публицистике одновременно сосуществовали две политические тенденции: консервативная и либеральная. С одной стороны, Наполеон обличается как наследник и продолжатель безбожной антимонархической революции, с другой стороны, - как душитель завоеванных этой революцией прав и вольностей. С течением времени, однако, консервативно-охранительная тенденция становится преобладающей. Особенно ярко она выражена в памфлетной литературе 1812-1815 гг. Памфлетисты выступают как защитники традиционных устоев, на которых стояла старая Европа и российская монархия: христианство, власть законных государей, господство дворянской аристократической элиты. В ряде русских памфлетов получает развитие идея об исключительности и особой миссии православной России, призванной быть освободительницей всей Европы от безбожной тирании, защитницей законного порядка против революционного беззакония. Этой же идеей проникнуты шишковские манифесты. Памфлетисты и патриотические публицисты 1812-1815 годов уже начинают формулировать постулаты той национально-консервативной идеологии, которая в 30-е годы XIX века будет взята на вооружение русским самодержавием (так называемая «теория официальной народности»). В эпоху наполеоновских войн и последующий за ней период обозначается два течения в русском образованном обществе, которые позже получат название славянофильского (почвеннического) и западнического. Отношение к фигуре Наполеона как к определенного рода символу западной цивилизации во многом станет индикатором принадлежности к тому или другому течению.

В первое десятилетие XIX века восприятие личности Наполеона русским образованным сословием было неоднозначным. Существовали как горячие поклонники французского правителя и полководца, так и его ярые ненавистники; были и те, кто, подобно Н.М.Карамзину, пытался дать личности Наполеона Бонапарта и его политике объективную и взвешенную оценку. Отношение многих людей к Наполеону определялось их отношением к французской революции, причем для одних французский первый консул и император был ее продолжателем, а для других, наоборот, - душителем (как уже говорилось, обе эти точки зрения присутствуют в памфлетной литературе). Поэтому и среди почитателей Наполеона, и среди его противников можно было найти как либералов, так и консерваторов. Ни памфлетная литература, распространявшаяся в период войн III и IV коалиции, ни панегирические сочинения о Наполеоне, издававшиеся в периоды мирных отношений России и Франции не отражали взглядов всего русского общества. Войны с Наполеоном 1805-1807 годов встретили поддержку лишь у части российского дворянства (в основном, у столичной и придворной знати). В то же время немалая часть высшего сословия Российской империи полагала, что участие в антинаполеоновских коалициях не соответствует русским национальным интересам. Тем не менее, Тильзитский мирный договор, завершивший четвертую коалиционную войну, был воспринят большинством образованных русских людей как постыдный и унизительный для России. Заключение Александром I мира и союза с Францией на условиях Наполеона, способствовало усилению внутри России антинаполеоновских и антифранцузских настроений.

Своего пика ненависть к Наполеону и Франции достигает во время войны 1812-1814 годов. В этот период памфлетный образ французского императора совпадает с восприятием его личности большинством русских современников, негодовавших против агрессора, покусившегося на свободу и независимость России. Даже после окончательного низложения Наполеона в 1815 году неприязнь к нему еще некоторое время продолжала быть доминирующим настроением в русском обществе.

Активная реабилитация Наполеона в русском (так же, как и в европейском) общественном сознании происходит в 20-е годы. Она была обусловлена, в первую очередь, естественным уважением к памяти великого человека, которое по прошествии нескольких лет после окончания наполеоновских войн (и особенно после смерти Наполеона) стало преобладать над ненавистью к тирану и завоевателю. Важным фактором явился рост либеральных и революционных настроений в противовес общеевропейской реакции. На этих настроениях сумел сыграть сам Наполеон, изобразив себя в предсмертных сочинениях поборником идей свободы и национального суверенитета. Романтизм, возвеличивавший героев и сильных личностей независимо от их нравственных качеств, также сыграл свою роль. Облик Наполеона вновь идеализируется и героизируется, подчеркивается его гениальность как государственного деятеля и военачальника, ему вновь приписываются сверхчеловеческие способности и качества. Апологеты Наполеона периода 20-х годов давали порой критическую нравственную оценку отдельным его деяниям. Однако они отказались от того морального ригоризма (нередко ханжеского и лицемерного), который был свойственен памфлетистам. «Великие заблуждения и великие страсти - неизбежный удел великого человека» - таков лейтмотив рассуждений многих авторов этого периода, пишущих о Наполеоне. При этом, как ни парадоксально, многие шаблоны и стереотипы, присущие памфлетной литературе предшествовавшего периода продолжали оказывать существенное влияние на восприятие образа Наполеона. В свое время памфлетисты, создавая «черную легенду», копировали приемы и стилистику панегирических бонапартистских брошюр, меняя лишь морально-оценочные характеристики. Теперь негатив вновь превратился в позитив, и это способствовало дальнейшей мифологизации образа героя.

Реабилитация Наполеона в общественном мнении России не была полной и безоговорочной. Уже в 20-е годы раздавались голоса представителей образованного русского общества, выступавших против романтизации и идеализации французского императора. Эти возражения могли быть обусловлены как соображениями нравственного порядка, так и враждебностью к тем либерально-революционным политическим течениям, которые поднимали имя Наполеона на щит. Спор между сторонниками «светлой» и «черной» наполеоновской легенды не прекращался и в последующие годы. Если поклонники Наполеона шли, как правило, вслед за новыми веяниями европейской культуры, то его обличители, напротив, чаще всего выступали как приверженцы русской национальной традиции и православной морали.

Позднейшие версии «черной легенды» во многом опирались на памфлетную традицию эпохи наполеоновских войн. Влияние данной традиции проявилось и в русской художественной литературе. Рассуждения Л.Н.Толстого в романе «Война и мир» о «мнимом величии» Наполеона весьма сходны с теми, которые встречались в рассмотренных выше памфлетах. Толстой, как и анонимный автор памфлета «Мнимый завоеватель света» писал о роли случайностей в возвышении Наполеона^[561]. Противопоставление Толстым гордого самомнения Наполеона, искавшего лишь возвеличивания собственного имени и религиозного смирения Александра I, «умиротворителя Европы…, с молодых лет стремившегося только к благу своих народов», в зените земной власти почувствовавшего ее «ничтожность»^[562] и обратившего взор к Богу, весьма похоже на рассуждения в брошюре С.С.Уварова «Император Всероссийский и Бонапарте»^[563]. Толстой говорил о наполеоновском «ложном идеале славы и величия, состоящим в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но и гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение»^[564]. Для сравнения – фраза из памфлета «Французы в Вене»: «Непонятно, как человек, присвоивающий себе имя великого, часто делает то, что почитает дурным и несправедливым даже самый обыкновенный рассудок»^[565]. Все эти текстуальные параллели неудивительны, если учесть, что писатель имел богатую библиотеку литературы о Наполеоне, включавшую в том числе и памфлетные произведения. О Толстом, как и о многих русских современниках войны 1812 года можно сказать, что он при оценке личности французского завоевателя руководствовался «евангельскими критериями»^[566].

Другой всемирно известный русский классик - Ф.М.Достоевский тоже будет обличать «наполеоновскую идею», состоящую в том, что «великому человеку все позволено». В творчестве Достоевского очень зримо прослеживается присущая почвеннической мысли (начиная со времен Уварова, Шишкова и Глинки) антитеза «Наполеон – Россия». Богоборческой «наполеоновской идее», воплощаемой такими героями, как Раскольников, Верховенский и другие, писатель противопоставлял русскую идея «всемирной любви», братства и смирения, наиболее ясно обозначенную в знаменитой «Пушкинской речи». В образе лакея Смердякова, сожалеющего о том, что Наполеон не завоевал Россию – поскольку в этом случае «умная нация покорила бы весьма глупую»^[567] - Достоевский заклеймил российскую либерально-революционную интеллигенцию, по его мнению, раболепствующую перед Западом и ненавидящую собственную Родину.

Даже по прошествии ста лет после «изгнания двунадесяти язык» споры вокруг имени Наполеона не прекратились. В юбилей Отечественной войны 1812 года в России выходили популярные биографические сочинения об императоре французов, одни из которых продолжали героически-панегирическую^[568], другие – памфлетную традицию^[569].

Отечественные историки XIX и XX веков, писавшие о Наполеоне (Н.А.Полевой, А.С.Трачевский, Е.В.Тарле, А.З.Манфред и другие), не будучи свободны от предубеждений, а, в ряде случаев, и от цензурных условий своего времени, пытались, тем не менее, дать взвешенную и многостороннюю оценку личности и деятельности императора. Этого, естественно, нельзя сказать о большинстве публицистов и беллетристов, излагавших, как правило, ту или иную версию «наполеоновской легенды». Рассматривая произведения как массовой, так и высокой художественной литературы, где тем или иным образом затрагивалась наполеоновская тема, нетрудно убедиться в том, что в течение целого столетия хулители французского императора и его почитатели, большей частью, повторяли и развивали те идеи и мотивы, которые уже были обозначены в сочинениях соответствующей направленности, выходивших в первой четверти XIX века. При этом литературные и публицистические источники 1800-1820-х годов представляют для историка особый интерес, поскольку в них отразилось восприятие образа Наполеона теми людьми, для которых он был не просто героем прошедшей эпохи, символом определенных идей, а живым действующим лицом современной политики и недавней истории. Антинаполеоновские памфлеты и другие подобные источники ценны для нас не как выдающиеся произведения общественно-политической мысли (каковыми они не являются), а как памятники своего времени, помогающие воссоздать атмосферу политической и идеологической борьбы в эпоху, когда, по словам поэта,