ГЛАВА I

Памфлеты и другая популярная литература о Наполеоне в 1801-1815 гг.

§ 1. Литература о Наполеоне на русском языке в первое десятилетие XIX века.

С самых первых лет XIX века ни один государственный или военный деятель Западной Европы не вызывал у русской читающей публики такого живого интереса, как Наполеон Бонапарт, человек, менее чем за десять лет проделавший путь от безвестного армейского поручика до полководца с мировым именем и неограниченного правителя Франции, обладавшего большей властью и могуществом, чем свергнутые революцией короли. Массовая литература о Наполеоне, издававшаяся в те годы, имела главной целью удовлетворить этот интерес. Лишь в середине 1800-х гг. в связи с возобновившимися коалиционными войнами литература эта, подчиняясь официальной идеологической установке, приобретает обличительный характер, становится литературой памфлетной.

До 1805 года в России выходили из печати сочинения о Наполеоне, имевшие совсем иную направленность. В период, когда отношения России с Наполеоном еще не определились, цензура пропускала в печать откровенные панегирики Бонапарту, переводы или переложения сочинений, которые распространяла бонапартистская пропаганда по всей Европе.

В первое десятилетие девятнадцатого века большая часть литературы о Наполеоне, издававшейся в России, памфлетного, панегирического или нейтрального свойства, была переводной, по большей части с французского и немецкого языков. С французского языка переводились чаще всего и произведения английских авторов (например, «Тайная история нового французского двора»), поскольку знание английского языка в русском образованном обществе не было распространено. Вместе с тем мы не можем исключать того, что некоторые сочинения при переводе могли подвергаться переработке и дополнению, в соответствии с предполагаемыми запросами русского читателя или, позднее, в соответствии с заданными сверху идеологическими установками. Также русские авторы могли выдавать собственные сочинения за переводы с иностранного оригинала, ибо понятно, что свидетельства о Наполеоне европейцев, и, в особенности, самих французов, должны были пользоваться у публики большим спросом, чем продукция отечественных писателей. Только после 1812 года, когда Россия столкнулась с французским завоевателем на своей земле и одержала над ним победу, произведения русских авторов среди массовой литературы о Наполеоне станут преобладать.

Сопоставляя памфлетную литературу с литературой панегирической, мы нередко обнаруживаем между той и другой большое стилистическое сходство. Зачастую памфлеты и панегирики похожи друг на друга, как зеркальное отражение, они говорят об одних и тех же фактах, и даже акцентируют внимание на одних и тех же «свойствах Бонапарте», только знак оценки меняется на противоположный. Это мы увидим далее на ряде примеров. Жанр, характерный как для обличительной, так и для панегирической литературы – это жанр популярной истории или популярной биографии.

В 1801 году, т.е. еще в период союза с Наполеоном, заключенного при императоре Павле, в Москве выходит книга «Жизнь и подвиги Буонапарте»^[51], обозначенная как перевод с французского. Французское происхождение книги, правда, вызывает некоторые сомнения. Вряд ли француз, желавший прославить национального героя, стал бы писать его фамилию на итальянско-корсиканский манер Buonaparte, как во Франции его называли только враги и недоброжелатели. В книге подробно описаны итальянский и египетский походы Бонапарта, с указанием численности войск, дат сражений, приказов. Повествование доводится до неудачного похода в Сирию и возвращения оттуда в Египет. В книге приводятся приказы и распоряжения Бонапарта со ссылками на его походный журнал^[52], который, по всей видимости, послужил одним из главных источников для ее составления.. Автор «Жизни и подвигов» видит в Бонапарте «столь же совершенного политика, сколь великого воина», уже в юных летах «побеждающего старших и опытнейших полководцев»^[53]. Отдельные неудачи, которые автор не скрывает^[54], не могут поставить под сомнение его выдающихся дарований.

Перед основным текстом книги, содержащей почти исключительно описание военных кампаний, издатель счел нужным поместить краткую биографию героя под названием «Описание характера и свойств Буонапарте», «извлеченное из одного новейшего биографического сочинения»^[55]. Вероятно, автором «Описания» был сам русский издатель или переводчик (если мы действительно имеем дело с переводом), во всяком случае, не француз. В суждениях его о Бонапарте чувствуется стремление к объективности. Вот, например, размышления автора о перспективе Бонапарта как политического деятеля после переворота 18 брюмера: «Не считая прочих его врагов, страшнейшие для него суть якобинцы и недостаток в казне; а верное единое его подкрепление есть всеобщее утомление. Будет ли он стараться удержать верховную власть; или, ревнуя последовать примеру Силлы, не сложит ли он ее, утвердя наперед новую конституцию; или не будет ли он наконец свержен, как предшественники его: вот вопросы, которые Французская нетерпеливость скоро решит»^[56]. На этой же странице дано описание внешнего вида Бонапарта и характеристика его внутреннего облика: «Буонапарте росту среднего, несколько сутулист и тонок; хотя не дородного вида, но твердого сложения; темнорусые волосы лежат по широкому его лбу; глаза большие, карие, живые, быстрые и выкатившиеся, нос почти орлиный, подбородок выдавшийся; цвет лица бледный, щеки впавшие; голос свободный, но тихий…Он не имеет наружной суровости, и по виду его можно судить, что он человек кроткий и глубокомысленный; непоколебимый в достижении положенной цели и в действии требующий решительности… В пище и питии он воздержан, любовь к славе и бессмертию есть главная черта его характера… Важен подобно Катону. Французы научаются от него быть основательными, уважать своих правителей и начальников; презирать ветреных и легкомысленных краснобаев. Пусть почитают в нем Республиканцы мудрого и воина; пусть подражают его осанке, скромности и осторожности; пусть заимствуют от него важность, простоту и откровенность»^[57]. То есть, как мы видим, при общем нейтральном тоне, позитивные оценки в «Описании» все же преобладают. Заключающая характеристику Бонапарта морализация - очень в духе царствования Павла I , желавшего как раз искоренить в русском обществе «якобинский дух», французское «легкомыслие и краснобайство», водворить дух дисциплины и «уважение к начальству». Перечисленные в характеристике качества Бонапарта: скромность, воздержанность, глубокомыслие, важность - импонировали императору Павлу, который в своей политике следовал не столько расчету и велениям разума, сколько чувствам и эмоциям. По свидетельству дипломатических источников, в период, предшествовавший кардинальному развороту Павловской политики (от союза с Англией к союзу с Наполеоном), любимой темой разговоров императора были как раз «добродетели Бонапарта»^[58]. Может быть, «Описание характера и свойств» сочинено кем-то из приближенных царя, возможно графом Ф.В.Ростопчиным, который был руководителем иностранного ведомства при Павле I и главным вдохновителем русско-французского союза^[59]. Он же мог быть переводчиком или даже сочинителем «Жизни и подвигов».

Откровенно панегирический характер имеют переведенная с французского «История первого консула Бонапарте»^[60], «Анекдоты и характеристические черты из жизни Бонапарте»^[61], «Некоторые замечания о первых летах Бонапарте»^[62](все эти книги изданы уже в самом начале царствования Александра I). По мнению Н.И. Казакова, выход такого рода литературы свидетельствовал «о благосклонности к новому правителю Франции русских официальных кругов»^[63], сохранявшейся и после смерти Павла. Однако это совсем не обязательно. К примеру, в 1812 г., незадолго до войны, приближение которой было всем очевидно, в России выходит хвалебная книга французского придворного историографа Жана Шаса «История Наполеона, французского императора»^[64]. Ни о какой благосклонности русских правящих кругов к Наполеону в это время не могло быть и речи. Просто в те периоды, когда Россия и Франция не находились официально в состоянии войны и конфронтации, у цензоров не было причин не допускать подобную литературу в печать. А выход резких обличительных книг мог в мирное время не поощряться с тем, чтобы не обострять чрезмерно отношения с Наполеоном, очень ревностно относившимся к собственной репутации. Например, в 1802 году он выражал резкий протест правительству Великобритании, требуя прекращения враждебных выходок против себя в английской печати^[65].

Особый интерес представляют «Анекдоты из жизни Бонапарте», если верить издателю, переведенные с немецкого языка. Отношение автора к герою с самого начала выражено вполне определенно. «Потомство имело бы совершенное право упрекать нас в непростительном нерадении и неблагодарности, если бы мы со всевозможным тщанием не сохранили каждой малейшей черты в жизни такого человека, который во всех отношениях есть честь и краса своего времени, века и всего рода человеческого^[66]. Уже само заглавие книги «Анекдоты… выбранные из всех писателей» говорит о ее компилятивном характере. На страницах 4 – 6 перечислены источники и «главнейшие из сочинений», которыми пользовался автор. В числе источников французский официоз «Moniteur» и другие журналы, в основном немецкие и французские, а также 13 книг, из них семь немецких и пять французских (так что немецкое происхождение книги, скорее всего, подлинно: образованные русские люди того времени, наоборот, лучше читали по-французски, чем по-немецки). Подбор «анекдотов» (забавных и любопытных историй) подчинен заданной автором цели – показать «дух великого мужа», который «виден во всем»^[67], даже в мелочах. Для настоящего исследования это сочинение интересно, прежде всего, тем, что оно содержит полемику против первых антинаполеоновских памфлетов, появившихся в Европе, из которых автор приводит обширные цитаты.

Так, например, он разбирает памфлет «Die Romer in Griechenland»(«Римляне в Греции»), изданный в Триесте в 1798 году (в немецком переводе с итальянского). Данный памфлет относится к тем временам, когда Бонапарт еще не был первым консулом, а был командующим Итальянской армией и распоряжался как самовластный государь в созданной из завоёванных им земель Цизальпинской республике. Бонапарт был выведен в памфлете под видом римского полководца Тита Фламиния, завоевателя Греции. Вот как характеризует это сочинение автор «Анекдотов»: «Здесь в самом гнусном виде представлен Бонапарте. Ещё ни один враг не опорочил его таким образом. Геройским его талантам, его мужеству и благоразумию (в лице Римского полководца Тита Фламиния) отдана совершенная справедливость. Но со стороны характера: он удивителен в хитрости, вероломен, без Религии, но весьма искусен принимать на себя вид добродетели, когда требует того собственная его выгода; жертвенник от природы, беспокоен , вспыльчив, однако умеет владеть собою, где надобно показывать вид сострадания. Мастерски играет роль Тирана, и выступает в одежде льстеца, краток и важен в речах своих, необьясним в поступках: для достижения цели своей готов пожертвовать дружеством, благодарностию и добрым именем ближнего, умеет говорить к народу всегда языком его желаний, и скрывать между тем, собственную свою цель»^[68].

Из вышеприведённого отрывка видно, к какому раннему периоду восходит памфлетная традиция изображения Наполеона. Далее мы увидим, что памфлетисты эпохи Консульства и Империи, в том числе русские памфлетисты 1812 и последующих лет мало что добавили к этому образу. Они лишь ещё более сгустили мрачные краски, а некоторые пробовали отрицать за Бонапартом даже и те достоинства, которые признавал неизвестный итальянский автор – «геройские таланты, мужество и благоразумие».

Автор «Анекдотов» комментирует выдержки из «Die Romer in Griechenland» следующим образом: «Сочинитель, бесспорно, какой-нибудь Чизальпинец, весьма недовольный тогдашним (1798г.) положением. Ему всё представлялось в чёрных красках, может быть потому, что некоторые французские комиссары худо с ним обошлись»^[69]. «Ненависть и ложь везде видны в сем сочинении. Такие враги нимало не страшны для Бонапарте!»^[70] Под пером же самого составителя «Анекдотов» Бонапарт предстаёт храбрым, великодушным к врагам, кротким, невзыскательным в личной жизни, военачальником, любящим солдат и делящим с ними все тяготы походов, заботливым и благоразумным правителем, пользующимся заслуженной любовью народа, стремящимся к миру, хотя и вынужденным вести войны. Вот, например описание внешнего вида Бонапарте, точнее тех внутренних качеств, которые в его внешности проявляются. «В наружности своей с первого взгляду имеет Бонапарте нечто мрачное и холодное, но нужно только пробыть вблизи его несколько минут, чтобы увидеть в нём после некоторую тихость и приятность. В чертах лица его изображается особливая кротость, и взор его есть красноречивое доказательство человеколюбивого тихого характера… Большие голубые глаза его, блистающие кротким небесным огнём, кажется, говорят всякому: приближься и полюби друга человеков»^[71].

Как и автор «Описания характера и свойств», противопоставлявший серьёзность и «важность» Бонапарта традиционному французскому легкомыслию, составитель «Анекдотов» пишет, что «Бонапарте не имеет ни одной из тех детских и безрассудных привычек, кои столько отличают французов»^[72], таких как беспричинная и глупая весёлость, склонность к насмешкам и бессмысленным спорам. «Из всего этого ничего не имеет в себе счастливый Корсиканец. Он обходителен, говорлив, иногда и шутит, но никогда не выходит из границ благопристойности. Остроумие его весьма блистательно (brillian) и быстро (aile), но оно тем более резко»^[73]. Здесь, как мы видим, корсиканское происхождение записывается в «плюс» Бонапарту. Памфлетисты же, напротив, утверждали, что происхождение из «дикого корсикансого племени» обусловливает самые неприятные черты Бонапарта: агрессивность, мстительность, коварство. Серьёзность и «катоновская важность» «счастливого Корсиканца» будут истолковываться ими как мрачность и проявление жестокого нрава.

Если в памфлетах обличался деспотизм Бонапарта, то в «Анекдотах», напротив, ему ставится в заслугу уничтожение «собрания трусов, дураков и бездельников» и установления твёрдого, единоличного правления.^[74]

Книги вроде «Анекдотов» или «Некоторые замечаний о первых летах Бонапарте» представляют собой типичный пример литературы для лёгкого, занимательного чтения, что не мешает подобной литературе служить пропагандистским идеологическим целям, а, напротив, даже помогает. Такого рода произведения несомненно способствовали распространению пронаполеоновских настроений в русском обществе. После начала политического, а затем военного конфликта России и Франции эти настроения стали рассматриваться властью как нежелательные.

В 1805 году русское правительство приходит к осознанию необходимости противодействия бонапартистской пропаганде и организации собственной контрпропаганды, как внутри России, так и за ее пределами. В докладе Александру I князя Адама Чарторыйского от 16 сентября 1805 года предлагалось установить контроль за публикацией в России всех внутриполитических материалов, а также позаботиться о «приобретении нужного влияния над журналами и газетами, в чужих краях издаваемыми, так и вообще над мнением общественным посредством печатания разных статей, соответствующим видам и намерениям России, и издания разных политических сочинений, имеющих в виду благо общественное»^[75]. Иностранным сочинителям должно было полагаться вознаграждение «по мере услуг ими оказанных»^[76].

С 1806 года при МИД России издается «Journal du Nord», орган русской пропаганды в противовес наполеоновскому «Moniteur»^[77]. К делу антинаполеоновской пропаганды привлекаются литераторы, публицисты и переводчики. Естественно, книги, прославляющие подвиги и добродетели Наполеона Бонапарта оказываются под запретом. Вместо них начинают издаваться памфлетные брошюры, такие как «Рассмотрение политических происшествий нынешнего времени русским патриотом к его соотечественникам»^[78], «Некоторые замечания на последнее послание Бонапарте»^[79], «О предустановленном погребении Наполеона Бонапарте»^[80]. На русский язык переводятся сочинения иностранных (английских и немецких) авторов, содержащие резкую критику политики Наполеона, нападки на его личность и на французскую нацию в целом: «Наполеон Бонапарте и народ французский»^[81], «Вот каковы Бонапарте и народ французский»^[82], «Тайная история нового французского двора»^[83], «Исторические письма о Франции»^[84], «Французы в Вене»^[85] и др.

Говоря о памфлетах данного периода, нельзя не отметить бросающуюся в глаза разницу между сочинениями отечественного и зарубежного происхождения. Речь идёт, прежде всего, о разнице в объеме. Если переводные памфлеты это, как правило, солидные по объёму книги, содержащие подробные сведения биографического и историко-политического характера о Наполеоне, его военных кампаниях и политических акциях, дворе, окружении, родственниках, то отечественные памфлеты – это, по большей части, тоненькие брошюры (размером со школьную тетрадь). В них обычно содержатся оклики на актуальные военные политические события. По стилю такие памфлеты, как «Некоторые замечания на последнее послание Бонапарте», «Рассмотрение политических происшествий нынешнего времени русским патриотом» напоминают газетные статьи или фельетоны на злободневную тему. По идейному же содержанию большой разницы между русскими и зарубежными памфлетами не наблюдается. В Западной Европе, прежде всего в Англии, находившейся с Францией в состоянии перманентной войны, традиция памфлетного изображения Наполеона и наполеоновской Франции была уже достаточно развита. Русские же авторы только начинали «осваивать тему», и, разумеется, многому учились у иностранных коллег. Не исключено, что некоторые иностранные памфлеты, например немецкие, могли писаться по заказу русского МИДа.

В 1806 году в России выходит сочинение «Наполеон Бонапарте и народ французский», по данным немецкого словаря анонимной литературы, принадлежащее перу Густава, графа фон Шлабрендорфа^[86]. «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона сообщает, что Густав Шлабрендорф (1750-1824), сын прусского государственного деятеля Эрнста Вильгельма Шлабрендорфа(1719-1769), был писателем, ученым и филантропом. Молодость Г.Шлабрендорф провел «в образовательных путешествиях», занимаясь постоянно благотворительной деятельностью. «Перед великой революцией Шлабрендорф поселился в Париже. Революцию он приветствовал с восторгом. Он сблизился с деятелями революции, особенно с жирондистами, и пользовался уважением в широких кругах за обширную и разнообразную эрудицию и честность. В 1793 г. он был арестован и приговорен к гильотине, но по случайным причинам казнь была отсрочена, а последовавшее затем падение Робеспьера спасло его. После 18 брюмера он открыто говорил против Наполеона, но Наполеон, считая его неопасным чудаком, оставил его в покое. В 1803 году прусское правительство потребовало возвращения Шлабрендорфа на родину, а когда он не последовал приказу, то наложило секвестр на его имущество. В 1807 году секвестр был снят. В 1813 году Шлабрендорф, увлеченный освободительной войной, пожелал стать в ряды сражающихся немцев, но парижская полиция задержала его в Париже»^[87] Об этом деятеле упоминает Ю.Н.Тынянов в статье «Французские отношения Кюхельбекера». В 1821 году Кюхельбекер, будучи во Франции, встречался с Шлабрендорфом, когда тот был уже глубоким стариком. «В статье о Шлабрендорфе 1832 г. Варнаген фон Энзе говорит о его эмиграции, о жизни и смерти в Париже и дает ему такую характеристику: государственный человек без должностей, чуждавшийся родины гражданин, богатый бедняк… Среди разнообразных интересов и занятий этой характерной личности достаточно упомянуть о том, что он был деятельным нововводителем в области типографского дела (введение стереотипной печати), что им были написаны совместно с Рихардом книги о Наполеоне»^[88]. У Брокгауза и Ефрона прямо сказано о принадлежности перу графа Шлабрендорфа вышедшей в 1804 году анонимной книги «Bonaparte und das franzosischen Volk unter seinem Konsulat»^[89]. Это и есть немецкий оригинал того сочинения, о котором идет речь.

Хотя данная книга была издана в России рамках антинаполеоновской пропагандистской кампании, и на неё впоследствии ссылались многие памфлетисты, сама она лишь с определённой натяжкой может быть отнесена к памфлетной литературе. В предисловии автор называет себя «свободным немцем», живущим во Франции и желающим «оказать читающему свету не неприятную услугу», а именно - «дать знать… о подлинной наклонности и предмете Французского Правительства образом, вразумительным для каждого»^[90]. Главный герой, на котором сосредоточено внимание автора, естественно, Бонапарт. «Как всё выводится от одного чрезвычайного человека, который Франции дал нынешнюю ея форму, то автору казалось, что представление главных эпох его жизни будет весьма полезно»^[91].

Действительно, книга представляет собой довольно обстоятельное жизнеописание Бонапарта, историю его восхождения к власти и политической деятельности, доведённую до 1803 года. Последнее событие, упомянутое в книге – занятие французами Ганновера (весна 1803 г.). Сочинение Шлабрендорфа было написано до принятия Наполеоном императорского титула. Автор не лжёт, когда говорит, что «старался ни хулить, ни превозносить нынешнего правления, … удерживался, сколько можно было, от горького порицания и энтузиастической хвалы, которой наполнены ныне сочинения французских и иностранных авторов»^[92]. Он не отрицает за Наполеоном выдающихся талантов, проявленных с раннего детства, не ставит под сомнение его славу великого полководца, отдаёт должное его государтвенной мудрости. Переворот 18 брюмера, который вызывал у других памфлетистов пространные тирады полные возмущения по поводу вероломства и беспринципности Бонапарта^[93], в книге Шлабрендорфа предстаёт как закономерный крах прогнившего и недееспособного режима. «Бонапарте нашёл Францию в руках слабой и несогласной Директории, в самом бедственном положении, как внутри, так и вне, и – может быть, на краю падения»^[94]. О разгоне Совета пятисот сказано в ироническом тоне: «Тут видели такие ж проворные ноги, как прежде слышали проворные языки» ^[95]. Но автор констатирует, что, получив в руки в результате переворота неограниченную власть, Бонапарт не желал употребить её «для благоденствия людей».^[96] Он стремился к иной цели – к утверждению собственного самовластия, «и народ, с невероятным ослеплением сам подавал ему в том руку или, по крайней мере, не поднимал её к воспрепятствованию». ^[97]

Хотя автор называет французскую революцию «внимания достойным, но в существе своём недостойном зрелищем»^[98] (видимо, основываясь, в том числе и на собственном горьком опыте участия в тех событиях), ему, тем не менее, дороги лежавшие в основе этой революции либерально-просветительские идеи. Шлабрендорфу не нравится восстановление Наполеоном многих элементов старого порядка, отход от республиканских традиций, ущемление свободы печати^[99], благоволение первого консула к эмигрантам, католическому духовенству^[100], к которому автор, происходящий из протестантской Пруссии, весьма нерасположен. Сочувственно цитирует он оппозиционных Наполеону «республиканских писателей»^[101], вероятно, лично ему знакомых и близких ему людей. Деспотическому режиму Наполеона Бонапарта противопоставляется справедливое правление русского императора Александра. «Между тем, как Бонапарте старается сделать подрыв гражданской и политической свободе французов, АЛЕКСАНДР готовит своему несоизмеримому Государству гражданскую свободу, которая весьма согласна со всяким образом правления и не менее нужна для безопасного и благородного существования правителя, как и для блага подданных»^[102]. Видно Шлабрендорф был хорошо осведомлен о настроениях юного Александра I и его «кружка молодых друзей» и плохо – об истинном внутреннем положении Российского государства, которое, конечно, мало соответствовало его свободолюбивым идеалам. Обилие пророссийских высказываний, восхвалений русских государей ^[103] дают основание видеть в книге «русский заказ». Возможно, Шлабрендорф еще в период консульства поддерживал контакты с представителями антинаполеоновской партии внутри русской элиты. Тем не менее, не все в его сочинении устроило российскую цензуру: на странице 123 мы видим прочерк – изъят отрывок, касающийся союза Павла и Наполеона, и, возможно, убийства императора Павла (факты, которые в тогдашней русской печати вообще обходились молчанием).

Завершается сочинение описанием той угрозы, которую представляет агрессивная политика Наполеона для свободы и независимости германских государств. Наполеон сравнивается с императором Священной Римской империи Карлом V, стремившимся покорить протестантские княжества Германии. «Если сей новый Карл, сей деятельный, предосторожный, недоверчивый, в притворстве чрезвычайно искусный, весьма хорошо размышляющий, простой, народолюбивый, к Католикам благосклонный, деспотически говорящий, всё презирающий, гордый, обманчивый, насмешливый Правитель, который так же любит содержать войска свои на счёт неприятелей или друзей, - хотя под ним разграблена Европа и Африка, который так же удерживает стремление духа и вводит принуждённость во всяком образе; которого главное свойство – хитрость; в чьём лице говорит только язык, и как можно тише – есть ли сей новый Карл, которого ещё сверх того окружает блеск Героя, недостававший тому Карлу - если сей обнаружит против Германии идею свою о всеобщей Монархии: найдётся ли тогда какой-нибудь Мориц, который воспротивится его единодержавию и его опровергнет?»^[104].Здесь мы не видим никакого стремления унизить, осмеять Бонапарта, показать, как он «мал и несчастлив»^[105]. Наоборот, Наполеон - сильный и достойный уважения противник, и именно потому от него исходит такая большая опасность. Надежду на сохранение независимости немецких княжеств автор связывает с помощью и посредничеством российского императора^[106].

Хотя сочинение Шлабрендорфа и не является памфлетом в полном смысле этого слова, оно, несомненно, относится к жанру политической публицистики. Это сочинение оказало большое влияние на позднейшие русские и иностранные памфлеты. Хотя автор старается сохранять умеренность выражения, его произведение должно было казаться очень смелым для жителей Франции и находящихся под её влиянием государств, где о Наполеоне можно было писать «или хорошо, или ничего». Интонация книги контрастирует как с интонацией большинства памфлетов, так и с интонацией панегирической литературы, поскольку автору присуща черта, не свойственная ни памфлетистам, ни панегиристам – стремление к объективности.

«Вот каковы Бонапарте и народ французский» - книга, «сочиненная в Англии», как следует из титульного листа. В самом названии выражена преемственность по отношению к сочинению Шлабрендорфа, и в предуведомлении от издателя говорится, что книга «содержит в себе важные добавления к сказанному творению» («Наполеон Бонапарте и народ французский» - И.А.) ^[107]. Тем не менее с самых первых страниц видно, что мы имеем дело с сочинением несколько иного характера. Перед нами памфлет в собственном смысле слова. Автор с самого начала полемизирует с немецким сочинителем, который, по его мнению, отличается излишней умеренностью. «Умеренность, с каковою немецкий сочинитель писал о важнейшем состоянии для человечества и нынешних положениях Европы… может нам подать … размер его и нашей вольности. Когда английский свободный муж предпримет писать о народе, который в течение пятнадцати, кровью обагренных годов стремился к вольности и процветанию и о чрезвычайном человеке над оным властвующем, который под личиною республиканства всю свободу и просвещение подкапывает: то подумает он, что тон умеренный, в котором многое пропускается и смягчается для его великого человечеству важного предмета неприличен»^[108]. Если немецкий сочинитель говорил о своем намерении дать объективную картину жизни и политической деятельности «чрезвычайного человека» Наполеона, то здесь с самого начала заявлена цель совсем иная – морально уничтожить – «моралистически умертвить»^[109] Бонапарта. Неоднократно памфлетист дополняет и корректирует сведения и оценки, содержащиеся в книге его предшественника, с тем, чтобы представить личность и деяния Наполеона в более мрачном, неприглядном свете^[110].

В сочинении «свободного английского мужа» нет той педантичности и систематичности изложения, которая присутствует в сочинении «свободного немца»^[111]. «Да не ожидает от меня читатель искусственного систематического сочинения: я даю моему перу и моим мыслям полную свободу»^[112]. Эта «свобода пера и мыслей» выражается, в частности, в обилии неприязненных эпитетов по адресу Бонапарта и французской нации. Бонапарт для автора – это «чуженин, беглец, хищник власти, который равномерно ненавистен республиканцам и роялистам (царелюбцам)»^[113]. «Слепый, бешеный» французский народ сделал из него идола^[114]. Сама внешность Наполеона описана так, чтобы вызвать отвращение читателя: «гнусная натянутая улыбка, столь мало приличествующая к бронзовому лицу и хрипящему голосу, которым он произносит несколько ничего не значащих слов»^[115] (Подобно Г. Шлабрендорфу, памфлетист утверждает, что сам некоторое время жил в Париже и видел Наполеона, присутствовал на его аудиенциях, что должно придать свидетельствам писателя убедительность и достоверность^[116]). Режим, установленный Бонапартом – «воинский деспотизм, по своему естеству меньше всех прочен», ибо «никакое правление не может долго устоять, если не основано на всенародном мнении»^[117]. Памфлетист убежден, что «Бонапарте царствует только совершенным угнетением свободы книготиснения. Полная воля только на двое суток свободно печатать и говорить неминуемо свергла бы его с престола»^[118]. Убеждение в силе печатного слова, типичное для века Просвещения; между прочим, его разделял сам Наполеон, которому принадлежат следующие высказывания: «Типография – это оружейный арсенал, который не может быть доверен каждому встречному. По моему мнению, право пользования им должно быть доверено лишь тем лицам, которые пользуются полным доверием правительства»^[119]; «если я сниму с печати узду, я и трех месяцев не останусь у власти»^[120].

Так же, как и сочинение Шлабрендорфа, памфлет «Вот каковы Бонапарте и народ французский» написан до провозглашения Наполеона императором. Автор заявляет, что если бы Наполеон был честным государственным деятелем, то он открыто провозгласил бы себя императором или королем, а не рядился бы в республиканские одежды, правя при этом фактически, как неограниченный монарх^[121]. Изложение политических событий в памфлете, непоследовательное и часто сбивчивое, заканчивается Люневильским миром (февраль 1801 года), хотя отдельные эпизоды и характеристики, возможно, относятся к более поздним временам. Во внешней политике Наполеон, по убеждению памфлетиста, руководствуется «ненасытимой страстью увеличения», он охарактеризован как «военный похититель престолов»^[122]. Если Г.Шлабрендорф подвергал критике непримиримую позицию Великобритании по отношению к Наполеону, высказывавшему в 1800 году мирные инициативы^[123], то автор «Вот каковы Бонапарте и народ французский», напротив, защищает политику кабинета Питта, цитирует речи в британском парламенте Питта и Гренвилла, доказывающих неискренность миролюбивых намерений Наполеона^[124]. Есть в книге обширные цитаты из речей и прокламаций самого Бонапарта, которые, по мнению автора, доказывают его лживость, коварство и «Махиавельскую политику». Это, например, прокламация Наполеона, обращенная к египтянам, его речь в Совете пятисот в день переворота^[125]. Как и составитель «Анекдотов из жизни Бонапарте», автор цитирует старейший антинаполеоновский памфлет «Die Romer in Griechenland», разумеется, полностью солидаризируясь с позицией итальянского памфлетиста и подобно ему возмущаясь произволом Наполеона в покоренных землях^[126]. При этом «свободный английский муж» стремится поставить под сомнение военный гений Наполеона, преуменьшив значение его побед. «В Италии… нашел он сопротивления мало, а где встречал оное со стороны Австрийской, не щадил ни солдат, ни генералов, ни денег»^[127]. При взятии Мальты «хитрому смельчаку слишком благоприятствовали ветр и измена»^[128]. «Французы в безоружном Египте легко могли сделать успехи»^[129]. Сражение при Маренго было выиграно лишь благодаря «совершенному бездействию Австрийской конницы»^[130].

Как и немецкий сочинитель, автор «Вот каковы Бонапарте и народ французский» порицает Бонапарта за ущемление гражданских свобод и вольностей. Но, если немецкий граф солидаризируется по многим пунктам с республиканской оппозицией, то «англичанин», напротив, стоит на позициях легитимной монархии. Наполеон для него узурпатор прав «законных государей»^[131]. Такое сочетание приверженности легитимной монархии с либеральными убеждениями в английском памфлете неудивительно. Англия, самая либеральная из европейских монархий, с самого начала наиболее активно помогала французским роялистам, боровшимся против республики, а затем против империи (в то время как Александр 1 в 1800-е года относился к идее реставрации Бурбонов весьма скептически)^[132]. В действительности врагами Англии была не столько революция и Наполеон, сколько сама Франция как государство. Поддержка роялистов имела целью именно подорвать могущество Франции. Не вызывает поэтому удивления и неприязнь памфлетиста к французской нации как таковой, проявившаяся уже в названии памфлета.

Однако некоторые данные текста дают основание поставить под сомнение английское происхождение сочинения. Так, например, говоря о подобострастии иностранных послов перед Наполеоном, автор уподобляет его «той человеческой слабости, с которою каждая кормилица и мама воспитываемое дитя свое охотнее называет: матушка барыня или батюшка барин, нежели Аннушка и Федюша»^[133]. Понятно, что в английском тексте не могли стоять русские уменьшительные имена. «Батюшка барин» и «матушка барыня» - это, как нам известно из литературы, выражения, характерные для русских крепостных. То есть, данный отрывок мог быть написан только русским. Или, например, отрывок о бесчинствах французов в Италии: «Самые дикие неприятели, Татары и Калмыки, отнюдь не совершали таковых лютостей и мерзостей, как Французы»^[134]. Англия никогда не имела татар и калмыков в числе своих «неприятелей»; англичанин вспомнил бы, скорее, каких-нибудь ирокезов или сикхов.

Можно допустить, что автором памфлета был какой-нибудь русский деятель из англофильской партии братьев Воронцовых, возможно, долгое время живший в Англии. Но против версии о русском авторстве говорит большая временная разница между написанием памфлета (не позднее 1804 года) и его публикацией в России (1807 год). Русский автор, если бы ему вдруг представилась возможность опубликовать в 1807 году свое произведение, написанное 3-4 года назад, наверное бы, не оставил текст без изменения, а дополнил бы его рассуждениями о новых событиях, блестяще подтверждавших тезисы о неуемном властолюбии, жестокости и агрессивности Наполеона (казнь герцога Энгиенского, принятие императорского титула, войны с Австрией, Россией и Пруссией). Так что, вполне возможно, мы имеем дело с вольностью переводчика, вносившего в оригинальный текст изменения и добавления в соответствии с предполагаемыми запросами русской публики и задачами текущего момента. Для начала XIX века такое отношение к иностранным сочинениям была обычным явлением.

Актуальным проблемам современной международной ситуации была посвящена вышедшая в 1806 г. в Петербурге брошюра «Рассмотрение политических происшествий нынешнего времени, русским патриотом, к его соотечественникам»^[135]. Брошюра переведена с французского. Очевидно, в первую очередь она предназначалась для пропаганды на заграницу, и лишь затем была переведена на русский «для внутреннего употребления». Французский вариант был напечатан в Петербурге годом ранее под названием «Reflexion sur la France»^[136]. Установлено, что авторами этой и других подобных брошюр являлись работавшие в «отделе пропаганды» при русском МИДе рижский немец Фридрих фон Шредер и известный журналист Н.И.Греч. «Рассмотрение происшествий» являлось ответом на брошюру, выпущенную в 1804 г. «ведомством Фуше» (министерством полиции, которому подчинялась французская пропаганда) - «Reflexion sur l’Angleterre»^[137].

Само начало брошюры весьма сходно с началом памфлета «Вот каковы Бонапарте и народ французский» и книги Шлабрендорфа. «В то время, когда успехи французской армии делаются день ото дня быстрее – когда желания начальника сей нации не имеют границ … да позволено будет человеку, наслаждающемуся совершенною безопасностию и благополучием под мудрым и сильным правлением Александра 1, сообщить соотечественникам своим некоторые мнения относительно политических происшествий нынешнего времени»^[138]. Большой разницы нет: в одном случае «свободный немец, желающий дать знать о подлинной наклонности и предмете французского правительства»^[139], в другом - «свободный английский муж…предпринимает писать о народе … и чрезвычайном человеке»^[140], а здесь вот свое веское слово решил сказать счастливый подданный просвещенного русского государя. Везде гражданин свободной страны хочет высказать свое мнение о тиране и завоевателе. Стилистическое и идейное сходство, свидетельствующее, наверное, не об общности авторства, а о следовании сложившемуся шаблону. Анонимность памфлетной литературы делала бессмысленными обвинения в плагиате – жаловаться было некому и не на кого. Написание памфлетов для русских читателей, перевод и переработка иностранных сочинений аналогичного характера осуществлялись, по-видимому, одним и тем же кругом литераторов, переводчиков и журналистов, которым было поручено заниматься пропагандистским освещением русской политики. «Русский патриот», как и «свободный английский муж», уличает Бонапарта в «Махиавельской политике»^[141], он так же убежден в том, что «свобода книгопечатания есть единственное орудие его (Бонапарта) устрашающее»^[142]. Деспотизму Наполеона (как и в сочинении Шлабрендорфа) противопоставляются свобода, гласность и просвещение, якобы царящие в александровской России^[143]. Подобно автору памфлета «Вот каковы Бонапарте и народ французский», авторы «Рассмотрения происшествий» ставят под сомнение военную славу Наполеона. Отрицается значимость даже такого признанного достижения наполеоновского полководческого гения как победа при Аустерлице^[144]. В стиле брошюры можно заметить влияние такого литературного направления, как сентиментализм. После описания жестокостей Наполеона по отношению к восставшим калабрийцам «русский патриот» пишет: «Но накинем завесу на печальную сию картину. – Сердце чувствительного человека обливается кровью, видя проявление второй Вандеи в Калабрии, и новую борьбу между отчаяния и мщения»^[145]. Основная мысль брошюры – обоснование справедливости той войны, которую Россия ведет с Наполеоном, необходимости широкой антинаполеоновской коалиции, включающей, кроме России и Англии, немецкие государства.

Полемический по отношению к наполеоновской пропаганде характер имеет также памфлетная брошюра «Некоторые замечания на последнее послание Бонапарте к охранительному его Сенату, из Берлина 21 ноября 1806 г.». Послание было написано Наполеоном вскоре после его торжественного въезда в столицу Пруссии, войска которой потерпели сокрушительное поражение при Иене и Ауэрштадте^[146]. IV коалиция, только возникнув, уже терпела неуспех. Вряд ли можно было возместить военные неудачи победами на идеологическом фронте, но пропаганда продолжала исправно работать. Обличая деспотический характер власти Наполеона, памфлетисты (по всей видимости, те же Ф.Шредер и Н.И.Греч) сравнивают его с «султаном»^[147]. Приводимые отрывки из послания Бонапарта Сенату сопровождаются критическими комментариями, изобличающими лживость и политический цинизм французского императора.

Обличению Наполеона – тирана и узурпатора, похитившего престол, по праву принадлежащий Бурбонам, посвящен памфлет «О предустановленном погребении Наполеона Бонапарте и новом Капитуле св. Дионисия». Памфлетист изображает Бонапарта, размышляющим о месте своего будущего погребения. Наполеону приписывается желание (в действительности никогда им не высказывавшееся) быть похороненным вместе с французскими королями в их усыпальнице – соборе Сен-Дени. И затем памфлетист, говоря как бы от лица совести Наполеона, доказывает, почему «тот, над которым человеческое правосудие еще прав своих не лишилось…, звероподобный воитель, покрывающий несчастными жертвами почти всю поверхность Европы» недостоин «приближиться к величайшим в Европе государям, которых Бог постановил судиями земли, владыками народов и карателями виновных»^[148].

«Французы в Вене»^[149] - сочинение, переведенное с немецкого, повествующее о войне 1805 г., занятии французами Австрии, их «опустошениях и грабительствах». Автор – австрийский патриот, горячо преданный императору Францу, ненавидящий Наполеона и французов.

Один из наиболее интересных для рядового читателя переводных памфлетов того периода – «Тайная история нового французского двора»^[150]. Эта книга, по данным английского словаря анонимов, принадлежит перу некоего Стьюартона^[151]. Написана она в стиле эпистолярного авантюрного романа. Повествование строится в виде писем некоего английского агента, проживающего в Париже и информирующего британские власти (в лице некоего «милорда») о политических намерениях Бонапарта, а заодно сообщающего «анекдоты» (зачастую весьма пикантного свойства), из которых вырисовывается картина нравов при французском дворе. Автор дает характеристики (часто остроумные и язвительные) родственникам и приближенным первого консула, а затем императора. «Тайная история» пользовалась, вероятно, большой популярностью в различных странах Европы. На русский язык она переводилась как с французского, так и с немецкого^[152]. О популярности книги у читателей свидетельствует тот факт, что вскоре вышло ее продолжение – «Исторические письма о Франции в 1805 и в 1806 году»^[153].

«Тайная история» и «Исторические письма» - это злободневные произведения, написанные «по горячим следам», содержащие комментарии к недавним политическим событиям, свежие слухи и сплетни. Они служили материалом для многих памфлетистов позднейшего времени, помогая «разбавить» моралистические сентенции и казенные пропагандистские штампы куртуазными анекдотами и пикантными историями из жизни великого завоевателя.

Издание антинаполеоновских памфлетов в России прекратилось после Тильзита. «Тиран и узурпатор» был признан законным государем Франции и союзником русского царя. «Правительство приняло ряд официальных мер по поднятию престижа Наполеона в глазах россиян. Рядом указов 1807 г. запрещалось употреблять слово «Бонапарт» (теперь полагалось писать «император Наполеон» - И.А.), цензурой были запрещены некоторые книги: «Картина французской политики и королей Бонапартовой фабрики», «Тайная история нового французского двора»… В 1808 году указом Александра I была запрещена брошюра «Дух великого Суворова», в которой французская армия изображалась в нелестном виде»^[154] Журналисты и публицисты, прежде хулившие Бонапарта, переходят на хвалебный тон. Так, например, упомянутые авторы МИДовских пропагандистских брошюр Ф.Шредер и Н.И.Греч в издаваемом ими совместно журнале «Гений времен» теперь публикуют статьи о «великом муже» Наполеоне, под руководством которого Франция идет «к неожиданной степени величия и силы»^[155] (незадолго до Тильзитского мира на страницах того же журнала, который Ф.Шредер издавал тогда вместе с И.Делакруа, Наполеон назывался «самовластнейшим деспотом», виновным в «разорении целой Европы»^[156], проводилось его сравнение с Тамерланом, причем в пользу последнего^[157]).

«Союзнические» отношения с Наполеоном отнюдь не были искренними и безоблачными, и чем дальше, тем больше было очевидно, что Тильзитский мир – это всего лишь перемирие. Но вплоть до конца первого десятилетия XIX века тон русской печати и русских книг о Наполеоне сохранял если не хвалебный, то подчеркнуто корректный характер.

«Ситуация вновь изменилась в 1811 году, когда отношения между Россией и Францией стали резко обостряться. У книготорговцев снова стали продаваться ранее запрещенные книги: «Француз на дрожках», «История нового французского двора» и другие, имеющие ярко выраженный критический оттенок»^[158]. Но, в то же самое время, вплоть до начала Отечественной войны 1812 года в России продолжали переводиться и распространяться французские книги, превозносящие Наполеона^[159].

Одно из наиболее интересных сочинений о Наполеоне, вышедших на русском языке в послетильзитский период – книга уже известного нам Г. Шлабрендорфа «Император Наполеон и английское министерство»^[160]. На титульном листе указано, что перед нами «сочинение Г… Автора Наполеона Бонапарте и Французский народ». Это не памфлет и не панегирик, а историко-политическое исследование, посвященное войнам Англии и Франции. Стиль, как и в «Наполеоне Бонапарте и народе французском» сдержанно-спокойный и аналитичный, но при этом общий тон более благожелателен по отношению к Наполеону и Франции. Автор, видимо, примирился с монархией Наполеона, но, все же, установленный им режим он характеризует как «деспотизм»^[161]. При оценке англо-французского противостояния публицист становится на французскую сторону – «Справедливость войны остается на стороне Франции – цель ее вольность на море, следовательно, свободный ход коммерции»^[162]. Однако при этом автор выражает надежду, что «Франция и Англия перестанут быть неприятелями, не будут соперниками», и тогда «Европа получит лучшее положение обстоятельств; и из теперешнего напряжения сил возрастут новые плоды государственного образования»^[163]. Здесь содержится намек на идею европейского единства, и, вместе с тем, выражена надежда многих жителей Европы, уставших от войн, имевших в своей основе англо-французское противостояние, и от изнурительной континентальной блокады, в которую с 1807 года была втянута и Россия. С учетом того, что мы знаем о личности Шлабрендорфа, его гуманистически-пацифистский пафос был, по-видимому, вполне искренним.

В первое десятилетие XIX века в популярной литературе о Наполеоне, издававшейся в России, преобладающее место занимали переводные произведения (в основном переводы с английского, французского и немецкого языков). В соответствии с обычной в то время практикой, иностранные брошюры при переводе на русский язык могли подвергаться существенной переработке и дополнениям. Характер сочинений о французском первом консуле и императоре, допускавшихся к изданию, зависел от направления русской внешней политики. Книг, написанных в объективном и нейтральном тоне (таких, как сочинения графа Шлабрендорфа) было довольно мало. В период до начала участия России в антинаполеоновских коалициях, и затем в период формального союза с Наполеоном после Тильзита издавались преимущественно панегирические сочинения, излагавшие для русского читателя версию наполеоновской легенды, аналогичную той, которую рисовала французская пропаганда. В период войн III и IV коалиций государство активно поощряет издание памфлетов. В русских и зарубежных памфлетах, издававшихся в России в 1806-1807 гг. нападки на Наполеона ведутся по одним и тем же основным направлениям. Обличается его внешняя политика («Наполеон – агрессор, одержимый «неуемной жаждой расширения»») и, не в меньшей степени, политика внутренняя («Наполеон – тиран и узурпатор»). Критика внутренней политики Наполеона ведется одновременно с либерально-просветительских позиций («Наполеон – душитель вольности и гражданских прав») и с позиций консервативно-монархических («Наполеон – похититель престола законных государей»). Акцент в критике зависел от позиции автора, и для организаторов пропагандистской кампании не это было существенно. Главное было представить Наполеона в негативном свете, разрушить образ, создававшийся бонапартистской пропагандой, и, в том числе, той хвалебной литературой, которая издавалась в России в довоенное время. Памфлеты должны были обосновать необходимость коалиционных войн. Определяющее влияние на русскую, как и вообще на европейскую, антинаполеоновскую публицистику, имели памфлеты английских авторов. Большинство же хвалебных сочинений о Наполеоне имеют французское происхождение или основаны на французских источниках.

§ 2. Русские памфлеты 1812-1815 годов.

После вторжения в Россию армии «двунадесяти язык» русская печать и официальная пропаганда возвращаются к стилистике эпохи коалиционных войн. Наполеона вновь называют «Бонапарте», «тиран», «похититель престола». Массовое издание памфлетов в виде отдельных брошюр начинается в 1813 году и продолжается вплоть до окончательного разгрома Наполеона. В 1815 году, после «Ста дней» выходит инструкция председателя Санкт-Петербургского цензурного комитета графа С.С.Уварова: «Журналисты, писавшие в 1812 г., должны иначе писать в 1815 г., мало-помалу согласоваться с намерениями правительства и содействовать распространению мирных сношений, следуя, таким образом, общему стремлению к новому и прочному порядку вещей». В частности, журналистам рекомендовалось смягчить «грубый тон в суждениях о других народах» ^[164]. Это был сигнал к прекращению антинаполеоновской и антифранцузской кампании в российской прессе и литературе.

В 1812-1815 гг. русская патриотическая пропаганда вышла на новый уровень по сравнению с предшествующим периодом. Правительством был создан специальный фонд, из которого производились щедрые выплаты писателям и публицистам^[165]. Если в памфлетной литературе 1806-1807 гг. преобладали переводные сочинения, то в 1812-1815 гг. мы имеем дело уже почти исключительно с отечественными памфлетами. В числе сочинителей привлеченных к делу антинаполеоновской пропаганды были те, кто уже имел опыт соответствующей работы в 1806-1807 гг. – «русские немцы» Н.И.Греч и Ф.Шредер, - но появились и новые имена: профессор А.С.Кайсаров, адмирал А.С.Шишков, граф С.С.Уваров^[166], немецкий поэт Э.М.Арндт.

Русские памфлетисты рассматриваемого периода мало что добавили к тем характеристикам Наполеона, которые мы встречали в памфлетах первого десятилетия XIX века. Мы зачастую сталкиваемся с откровенным плагиатом, переписыванием целых фраз и отрывков из дотильзитских переводных памфлетов. Несомненно, имело место и влияние иностранной литературы, выходившей в тот же период (1812-1815гг.), в частности, произведений французских роялистов. В русских памфлетах этих лет образ Наполеона предстает еще в более мрачных красках, чем в рассмотренных выше памфлетах предшествующего периода, приобретая иногда почти что инфернальные черты. Большинство сочинителей уже не видят принципиальной разницы между двумя задачами – демонизацией самой личности Наполеона и разоблачением его «преступной политики» (а прежними памфлетистами эта разница все-таки осознавалась^[167]). Сказывалось, конечно, патриотическое негодование против завоевателя, покусившегося на сей раз не просто на «европейский мир и безопасность», а на свободу и независимость самой России. В 1813-1814 гг. задачей войны была уже не просто нейтрализация агрессивных устремлений наполеоновской Франции, заключение справедливого мира, а окончательное низложение «нового Аттилы»^[168]. Поэтому памфлетисты совершенно не стеснялись в выражениях по адресу неприятеля, примирение с которым даже теоретически не было возможно.

Надо сказать, тема «Наполеон и Россия», тема войны 1812 года далеко не во всех памфлетах является ведущей. Конечно, никто из отечественных памфлетистов не забыл упомянуть о злодеяниях, совершенных армией Наполеона на русской земле, но, при этом, не меньше внимания уделялось притеснениям, которым подвергались под властью Наполеона немцы, испанской эпопее Наполеона и, наконец, как выразился бы советский публицист, преступлениям бонапартистского режима против самого французского народа. В подобном «интернациональном подходе», конечно же, проявился подражательный характер русской памфлетной литературы по отношению к иностранной, но можно также видеть в нем отражение официальной идеологической линии, вытекавшей из настроения и мировоззрения Александра I. По словам А.Г.Тартаковского, у Александра I с 1812 годом связывались «тяжкие впечатления»^[169]. В период 1812 года царь не проявил выдающихся полководческих способностей, в его адрес раздавалась критика, под влиянием общественного мнения он был вынужден назначить нелюбимого им Кутузова, получившего лавры победителя Наполеона. Зато истинным торжеством Александра был заграничный поход и последовавший за ним Венский конгресс, когда русский император стал во главе европейской политики. Как мы увидим далее, присущая политике Александра идеология «монархического интернационализма» очень ярко проявилась в памфлетах.

Помимо правительственного вознаграждения (а, как уже говорилось, для этой цели тогда существовал специальный фонд), сочинители антинаполеоновских памфлетов могли рассчитывать на чисто коммерческий успех. Интерес к личности Наполеона после 1812 года был, вероятно, у публики еще большим, чем в первое десятилетие XIX века. Об успехе памфлета «Дух Наполеона Бонапарте…», изданного в 1813 году^[170], свидетельствует тот факт, что через год он был переиздан в расширенном и дополненном виде^[171].

Данный памфлет – один из самых больших по объему. С точки зрения содержания он представляет собой как бы квинтэссенцию всех основных идей, которые в тех или иных вариациях повторяются в большинстве русских и зарубежных памфлетов. Они изложены здесь в наиболее последовательном и систематизированном виде. По форме вся книга представляет собой как бы теорему с развернутым доказательством. В первой главе автор после рассуждений о бедствиях Франции, вызванных революцией и последовавшей за ней тиранией, перечисляет «свойства Бонапарте»: «Ужаснейший урок народам! Бонапарте, иноземец, сын нищеты, питомец сострадания и благотворительности, не имеющий никакой веры, гнуснейший лицемер, каковые когда-либо существовали на свете, предприимчивый, надменный и дерзкий властолюбец, муж честолюбивый, неблагодарный, развратный, мстительный, основывающий славу свою на одной только войне, но не всегда счастливый, нарушитель трактатов и, наконец, грабитель чужих держав, бич обольщенных им народов, надевает на себя корону Бурбонов, столь дорого стоившую Людовику XVI и раздает родственникам и другим соумышленникам своим похищенные им разнодержавные престолы!!!»^[172]. Каждая из последующих глав посвящена доказательству наличия у Бонапарта одного из вышеперечисленных «свойств», начиная от главы II «Бонапарте иноземец», кончая главой XVI «Бонапарте раздает родственникам и соумышленникам своим похищенные им разнодержавные престолы». Доказательства строятся на основе примеров и фактов из жизни Бонапарта, частью общеизвестных, частью непроверенных и больше похожих на сплетни. Книги, на которые автор чаще всего ссылается, и откуда заимствована большая часть приводимых им фактов и «анекдотов»: «Тайная история нового французского двора», «Исторические письма о Франции в 1805 и 1806 годах», «Наполеон Бонапарте и народ французский» Г. Шлабрендорфа. Ощущается также сильное влияние памфлета «Вот каковы Бонапарте и народ французский», откуда многие пассажи переписаны почти что дословно^[173]. Таким образом, с точки зрения подбора биографического материала «Дух Наполеона» представляет собой компиляцию из иностранных памфлетов, причем написанных не позднее 1807 года. Создается впечатление, что автор почти что не знаком с источниками более позднего происхождения. Разумеется, он не мог умолчать о таких известных событиях, как, например, война в Испании, в книге есть упоминания и о событиях Отечественной войны 1812 года, в период которых она, скорее всего, писалась. Но все же основные события и «анекдоты», изложенные в книге относятся ко времени до 1807 года. Яркий пример, подтверждающий неосведомленность автора о более позднем периоде – в главе «Бонапарте развратен»^[174], приводя доказательства безнравственности Наполеона, его родственников и приближенных, сочинитель рассказывает несколько пикантных историй (как тогда говорили, «анекдотов»), но ни слова не говорит о разводе императора с Жозефиной и его повторной женитьбе. Вывод может быть только один – автор попросту об этом не знал. Если бы знал, то, конечно, не обошел бы молчанием данного факта, сопроводив его длинной моральной сентенцией.

Исходя из всех особенностей данного сочинения, нельзя согласиться с мнением М.Г.Муравьевой о том, что автором «Духа Наполеона» являлся граф С.С.Уваров, полиглот, высокообразованный человек, близкий к высшим политическим сферам^[175]. Другое дело, что Уваров задавал общее направление тогдашней антинаполеоновской пропаганды, характерные черты которой очень ярко проявились в рассматриваемом памфлете (о собственном сочинении Уварова «Император Всероссийский и Бонапарте» пойдет речь ниже).

Давая название своему произведению, анонимный русский памфлетист просто-напросто переиначил заглавие хвалебной брошюры о Наполеоне 1803 года издания, рассмотренной в первом разделе данной главы, «Анекдоты и характеристические черты из жизни Бонапарте, открывающие дух и свойства его» (выделено мной – И.А.). Неизвестный немецкий сочинитель пользовался тем же методом компиляции, только выбор «анекдотов» у него был подчинен иной цели – возвеличиванию Бонапарта. Может даже возникнуть мысль, что обе книги написаны одним и тем же самым автором, изменившим, в соответствии с духом времени, собственное видение «духа Бонапарте». Но все же составитель «Анекдотов…» отличался большей любознательностью и большим разнообразием в подборе источников, проявляя, в частности, интерес к текущей прессе^[176]. Тем не менее, чувствуется большое влияние в стиле и манере изложения. Перечисление «свойств Бонапарте» в первой главе «Духа…», весьма напоминает приводимую в «Анекдотах» характеристику Бонапарта (Тита Фламиния) из «Die Romer in Griechenland»^[177]. Таким образом, мы можем говорить об опосредованном влиянии на русского сочинителя древнейшего из антинаполеоновских памфлетов.

Как и «Анекдоты», «Дух Наполеона» можно назвать произведением весьма удачным с точки зрения тех критериев, которые предъявляются к литературе легкого чтения. В нем есть все, что можно встретить в романах того времени: ужасные злодеяния, от которых читатель должен «содрогнуться»^[178], авантюрные похождения и любовные истории, комические эпизоды и сатирические описания, а также обязательные нравоучения и, в конце концов, наказание порока и торжество добродетели (т.е. окончательное поражение Наполеона от России и ее союзников, еще не наступившее, но уже близкое). Короче говоря, увлекательное чтиво о жизни «величайшего злодея всех времен и народов». Ориентируясь на куртуазный стиль «Тайной истории» Стьюартона, автор, где нужно, вставляет в текст патетические тирады из резких обличительных памфлетов.

Форма сочинения – разбор личности Бонапарта по его свойствам – очевидно, объясняется влиянием на автора литературных произведений эпохи классицизма, в которых те или иные персонажи рассматриваются, прежде всего, как носители определенных пороков или добродетелей. В той же классической традиции сделано другое произведение того же писателя – «Мысли Наполеона при вступлении в Москву или Разговор Совести с различными его страстями»^[179](о том, что автор «Духа» и «Мыслей» - один и тот же, свидетельствуют сходство стиля, перечисление одних и тех же преступлений и жертв Наполеона, и, наконец, буквальное совпадение целых фраз и пассажей^[180]). В памфлете, написанном в форме диалога, Совесть ведет спор с такими пороками Наполеона, как Коварство, Честолюбие, Бесстыдство, Наглость, Дерзость, Властолюбие, Неблагодарность, Вероломство, Мстительность, Кровожадность, Развращение, Грабительство и, наконец, Безбожие – то есть с теми же, которым посвящены отдельные главы «Духа Наполеона». Совесть обличает Наполеона за его злодеяния, «страсти» же, напротив, похваляются тем, как они помогли ему достичь вершин власти и могущества. Здесь мы имеем дело с приемом, характерным как для классической литературы, так и вообще для памфлетного жанра – вкладывать в уста разоблачаемого злодея «откровенные признания» в собственных пороках и преступлениях. С этим же приемом мы встретимся в памфлете «Письменное наставление Наполеона своему историографу, как он должен писать его историю»^[181]. В целом, литературные и стилистические приемы, используемые авторами памфлетов, довольно стандартны. Самые распространенные из них – гротеск, гипербола и ирония, типичные приемы памфлетной литературы. С гиперболой и гротеском читатель встречается повсюду, где речь идет о пороках и злодеяниях Бонапарта. Что касается иронии, то она, как правило, не отличается особой тонкостью. Просто говорится нечто заведомо противоположное здравому смыслу и фактам, приводимым автором, чем достигается комический эффект. Например: «Столь благоучрежденное правительство, как французское, назидаемое таким достойнейшим Монархом, каков Бонапарте, взирает на все жертвы, невинно закалаемые для насыщения необузданной мстительности и кровожадности беспредельного честолюбца, с великим равнодушием»^[182].

«Здесь с ужасом и омерзением взирает человечество на плоды его мудрой, непроницаемой политики, рушительницы спокойствия смертных - его благородной попечительности о благоденствии народов, нового способа разорять и грабить народы – обетований свободы, чистой оговорки рабства – покровительства, предлога неправедно что себе присвоить»^[183].

С точки зрения литературных достоинств и фактологической достоверности большая часть русских памфлетов стоит не выше «Духа Наполеона», а многие даже ниже его.

Памфлет «Наполеон Бонапарте, мнимый завоеватель света» по объему примерно такой же, как «Дух Наполеона», однако не отличается той же занимательностью и легкостью стиля. Зато по силе ненависти к Бонапарту автор этого памфлета далеко превзошел сочинителя «Духа Наполеона». Если для последнего Бонапарт - это, если можно так выразиться , великий человек со знаком минус, великий злодей и тиран, то автор «Мнимого завоевателя всеми силами стремится опровергнуть мнение о величии и выдающихся талантах Наполеона. Он решительно отрицает его политический и военный гений. Бонапарт для него «счастливый временщик, сын случая, которого военные и политические деяния безрассудны и дерзки, которого все предприятия и бестолковы, и необдуманны, которого успехи в самом начале своем долженствовали бы произвесть самые пагубные последствия»^[184]. Вся первая глава посвящена разбору военных кампаний с Австрией, Пруссией и Россией в 1805, 1806 и 1807 гг. с целью доказательства того, что «ни одна победа Наполеона не была следствием его искусства, он проиграл бы все свои сражения, если б неприятельские генералы умели употреблять в свою пользу безрассудную его дерзость»^[185]. То есть единственное качество, благодаря которому Наполеон побеждал – это его дерзость, иначе говоря, наглость, приводившая в замешательство врагов, его победы не могут быть названы настоящими победами, так как одержаны не по правилам военного искусства. Главная же причина успехов Наполеона состоит в том, что «Австрийские и Прусские генералы, сражавшиеся с ним, были или трусы, или невежи, или стеснены в своих действиях затруднительными предписаниями, или необдуманными придворными планами»^[186]. Вся вторая часть книги посвящена испанской эпопее Наполеона. Понятно, что цель автора заключается в том, чтобы доказать, что Наполеон вовсе не непобедим, что ему и до 1812 года случалось терпеть серьезные поражения.

Как мы видели, и автор «Духа Наполеона», и автор «Мнимого завоевателя» в доказательство собственных тезисов прибегали к определенного рода аргументации, пусть и не всегда убедительной, на страницах их памфлетов ведется как бы постоянный спор с почитателями Наполеона. Но были авторы, которые поступали проще. Они просто обрушивали на голову читателей собрание самых черных слухов и сплетен, какие распространялись в Европе о Наполеоне и его приближенных. По этому принципу составлены брошюры: «Наполеон, его родственники и исполнители воли его» (с подзаголовком «Историческое известие, взятое из тайного французского кабинета»)^[187] и другая, подобная ей по форме и по содержанию – «Наполеон с причетом своим»^[188]. По форме обе книжки представляют собой справочник, содержащий биографические сведения о французском императоре, его семье и окружении. Какого рода эти сведения, можно видеть уже на примере первой статьи, посвященной самому Наполеону (из книги о «родственниках и исполнителях»): «Наполеон Бонапарте – похититель Престола, называемый Император Французов, Король Италианский, примиритель Швейцарии и Протектор Рейнского союза – вторый сын Карла Бонапарта, публичного Нотариуса города Аяччио. Настоящим его отцом, по достоверным известиям, был Граф Марбёф, Губернатор Корсики.

Наивеличайший убийца; в неистовстве, в злодействе, в хитрой ядовитости, в адском мщении сей всемирный бич превосходит всех известных извергов Древней и Новой истории. По справедливому удостоверению Генерала Дюпона, первое смертоубийство сделал он на шестнадцатом году, отравив ядом в городе Бриенне одну молодую девицу, им обольщенную»^[189].

Далее читатель узнает, что мать Наполеона, его старшая и средняя сестры побывали в публичном доме, что Наполеон был любовником своих средней и младшей сестер^[190], а также имел связь со своей падчерицей Гортензией^[191]. Почти все государственные чиновники и генералы Наполеона представлены как отъявленные злодеи, кроме того, как люди «с самыми посредственными дарованиями и малыми знаниями».

Книга «Наполеон с причетом своим» в целом аналогична по содержанию, только чуть более пространна по объему. Автор несколько менее категоричен в своих оценках и приводимые им «факты» чуть менее скандальны. Ничего не сказано об убийстве будто бы совершенном Наполеоном в шестнадцать лет, его мать и сестры просто «распутные женщины»^[192] (об их пребывании в публичном доме ничего не говорится). В остальном в книгах много общего, создается впечатление, что оба «справочных издания» составлены на основе одного иностранного сочинения, возможно, это памфлет какого-то озлобленного роялиста. В книге «Наполеон с причетом своим» на страницах 3 и 9 присутствуют ссылки на «Дух Наполеона Бонапарте». Видно, что эта книга пользовалась популярностью. Справочник «Наполеон, его родственники и исполнители воли его», кроме издания отдельной книгой, был также помещен в качестве приложения к брошюре «Поход Наполеона в Россию и бегство его из оной»^[193] .

Среди огромного количества русских памфлетов рассматриваемого периода мы встречаем два произведения, обозначенные как перевод с немецкого. При этом, как ни странно, именно в них наиболее сильно звучит русский патриотический мотив. Это – «Глас истины»^[194] - единственная обнаруженная автором этих строк памфлетная брошюра, изданная в самом 1812 году, и опубликованная двумя годами позже «Краткая и справедливая повесть о пагубных Наполеона Бонапарте помыслах, о войнах его с Гишпаниею и Россиею, о истреблении войск его и о важности нынешней Немецкой войны »^[195].

«Глас истины» - гневная филиппика против Наполеона – разорителя и опустошителя России и Москвы. Французский император рисуется ничем иным, как исчадием ада, и проклятия в его адрес соседствуют с торжеством по поводу победы над «грозным разрушителем царств»^[196]. Брошюра написана явно уже после коренного перелома в войне, автор уже видит россиян «подвизающимися за свободу и честь всея Европы»^[197].Он вспоминает о славных страницах российской истории, призывает на помощь в борьбе с врагом православных святых и национальных героев. Невозможно поверить, чтобы такие, например, строки принадлежали немцу, а не русскому православному человеку: «Восстают Георгий и Ольга, Владимир и Александр Невский, Иоанн Грозный и Петр Великий, Суворов и Екатерина и вопиют: горе! горе тебе! Восстают души благочестивых отцев святых, служителей церкви, достославных мужей всея земли Руския и вопиют: горе тебе! Восстают живущие: восстают матери, лишившиеся сыновей, сестры, лишившиеся братьев, девы, лишившиеся любимцев, сыны, лишившиеся отцев своих: все они, облеченные тобою в одежду горести и отчаяния, воздвигают длани свои к небу, карающему рано или поздно всякое злодеяние, и вопиют: горе! трикраты горе тебе!»^[198].

Перу явно того же автора принадлежит «Краткая и справедливая повесть». На титульном листе указано, что книга переведена с немецкого Александром Шишковым. В «Предуведомлении от трудившегося в переводе» сказано, что сочинена она была «в Дрездене в апреле 1813 года…Автор ея неизвестен».^[199] В «Краткой повести» большое место отводится описанию событий Отечественной войны 1812 года. Патриотический пафос тот же, что и в «Гласе истины». Автор прославляет мужество и благочестие русских людей^[200]. Некоторые выражения и фразы почти буквально совпадают.^[201] «Краткая и справедливая повесть» при всей своей русофильской направленности взывает одновременно к национальным чувствам немцев. Автор – «немец» - идентифицирует себя не с каким-либо отдельным германским государством, а со всей немецкой нацией. Он сторонник восстановления германского единства, объединения Германии в единую империю^[202]. «Немецкий патриотизм» сочинителя проявляется и в том, что из русских военачальников он называет самым выдающимся немца Витгенштейна^[203]. Как следует из названия подзаголовка («…о важности нынешней Немецкой войны. Книжка в утешение и наставление немецкому народу сочиненная»), цель памфлета - побудить народы немецких государств к активному участию в освободительной войне против Наполеона в союзе с Россией. Война с наполеоновской Францией, по мнению автора, должна вызвать в немецком народе подъем самосознания, пробудить «немецкую честь»^[204].

Тем не менее, анализ текста книги, проведенный М.Г.Муравьевой, показывает, что она принадлежит не немецкому, а русскому автору^[205]. Нельзя не заметить, что «немецкий патриотизм» автора «Краткой повести» является точным воспроизведением взглядов А.С.Шишкова, обозначившего себя как «переводчик». Памфлетист противопоставляет «немецкие добродетели» французскому легкомыслию и безбожию, выступает в защиту «прекрасного, благозвучного, богатого» немецкого языка, против подражания «легкомысленному и лжеблестящему чужеязычию»^[206]. Французский язык, распространенный в высшем обществе, он называет «лживым, соблазнительным и сладострастным»^[207]. Как мы знаем, Шишков и его соратники по «Беседе любителей русского слова» именно так относились к французскому языку и культуре, противопоставляя им не немецкие, конечно, а отечественные обычаи и язык^[208]. Отрывки из «Краткой и справедливой повести» читались на последнем, 19 Чтении в «Беседе…», состоявшемся в марте 1815 года^[209].

А.С.Шишков занимал с 9 апреля 1812 года пост государственного секретаря^[210]. Его перу принадлежат все царские манифесты периода Отечественной войны 1812 года. В одном из этих манифестов говорилось, что душа французского народа воспитана в «соблазне от общего и долговременно разливающегося яда безверия и развращения»^[211]. Сравним это с отрывком из «Краткой повести»: «За сто лет до сего появилось во Франции богомерзкое скопище кощунов и сластолюбцев, которые всему насмехались, что было человеку свято и почтенно…Яд сих непотребных людей разливался по всем странам, достиг и в наше отечество, в Немецкую землю»^[212] (курсив в обеих цитатах мой – И.А.). Высокопарный торжественный язык «Гласа истины», изобилующий церковнославянизмами еще более сходен с языком шишковских манифестов, писавшихся в это же время.

Интересно, что в каталоге Российской национальной библиотеки и «Глас истины», и «Краткая и справедливая повесть» значатся как произведения Эрнста Арндта (на основании каких источников ему приписано авторство, не указано). «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» сообщает, что Эрнст-Мориц Арндт, «немецкий поэт и патриот», действительно жил в 1812 году в Петербурге, куда прибыл по приглашению барона Г.Штейна (руководившего тогда русской пропагандой на Германию^[213]), который призвал его «с целью воспользоваться его литературным сотрудничеством для борьбы с Наполеоном... Когда Наполеон вынужден был отступить, Арндт вместе со Штейном поспешил вернуться в Германию, где воодушевлял свой народ к борьбе с Наполеоном в стихотворениях, полных энтузиазма и в летучих листках»^[214]. О.Ю.Пленков в своей книге «Мифы нации против мифов демократии» характеризует Э.М.Арндта как одного из ведущих теоретиков, стоявших у истоков «немецкого романтического национализма» (наряду с Новалисом, Ф.Шлегелем, И.Фихте, Ф.Л.Яном). «Арндт поднял «немечество» в своей антинаполеоновской публицистике до высшей моральной категории. Поклоняясь национальному, Арндт нападал на вырожденческий либерализм, космополитизм, раздувал антисемитизм чуть ли не до расовой доктрины»^[215]. За исключением «расового антисемитизма», все перечисленные мировоззренческие позиции присутствуют в «Краткой повести». Вероятно, Э.М.Арндт действительно имел какое-то отношение к ее созданию. В одном из номеров «Русского архива» за 1871 год опубликован отрывок из воспоминаний Э.М.Арндта, где он повествует о своем пребывании в России в 1812 году и, в частности о сотрудничестве с Г.Штейном и А.С.Шишковым. По свидетельству германского публициста, Шишков «весьма мало понимал по-немецки». Следовательно, он не мог быть переводчиком немецкого памфлета. Арндт, в свою очередь, «не понимал по-русски», однако помогал Шишкову в составлении патриотических манифестов и воззваний. Помощь эта осуществлялась весьма своеобразно: «Он (Шишков – И.А.) искал энергических и величавых выражений и оборотов и переводил мне свои фразы на плохой французский язык. Я же должен был изложить их на немецком языке; затем, по возможности, с усилением выразительности и пафоса, перевести на французский язык, вероятно еще более плохой; он же пытался воспользоваться этою версиею для усиления своего русского текста»^[216]. Можно предположить, что таким же образом Э.М.Арндт помогал А.С.Шишкову при написании «Гласа истины» и «Краткой повести». В 1813 году А.С.Шишков, также как и Э.М.Арндт, находился в Германии, сопровождая императора в заграничном походе. Идейные установки, заявленные в «Краткой повести» (общенемецкий патриотизм + пророссийская ориентация), соответствовали тогдашним позициям германского публициста и поэта. Возможно, в 1813 году в Дрездене действительно была опубликована немецкая версия данного памфлета – плод совместного творчества двух авторов. Подобная книга могла бы с успехом служить целям русской пропаганды, которая в то время активно работала в германских землях^[217]. Затем, при публикации русского варианта, Шишков мог внести существенные изменения и дополнения с тем, чтобы книга была «поучительна» для российского читателя (в таком случае мы имеем ситуацию, сходную с ситуацией 1806-1807 годов, когда Ф.Шредер и Н.И.Греч писали брошюры одновременно на французском и русском языках – для внешнего и внутреннего употребления).

Еще один памфлет с ярко выраженной национально-патриотической направленностью – это «Русские и Наполеон Бонапарте»^[218], как ныне установлено, сочинение, принадлежащее А.Я.Булгакову, человеку, близкому к кругу Ф.В.Ростопчина^[219]. Памфлет, описывающий события 1812 года, проникнут идеей исключительности, особой миссии русского народа, ставшего после победы над Наполеоном освободителем всей Европы.

Изданная в 1813 и затем переизданная в 1815 году книга «Поход Наполеона в Россию и бегство его из оной» ^[220], представляет собой одновременно памфлет и документальное повествование о войне 1812 года. В книге приведены подлинные речи и прокламации Наполеона, указана численность русских и французских войск, подробно описаны сражения и прочие обстоятельства войны. Предисловие, комментарии к документам, оценки действий Наполеона выдержаны в обычной для памфлетов стилистике, но в целом в книге преобладает объективный повествовательный тон.

Единственный из рассматриваемых нами памфлетов, который подписан именем автора, - это брошюра С.С.Уварова «Император Всероссийский и Бонапарте»^[221]. Посвящена книга «Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне». Как и в анонимных памфлетах, в работе Уварова чувствуется влияние иностранной памфлетной литературы и публицистики. В предисловии автор признается, что «мысль к начертанию сих строк» подало «последнее сочинение Шатобриана»^[222]. Имеется в виду вышедший в 1814 году, сразу после занятия союзниками Парижа, роялистский памфлет Ф.Р. Шатобриана «О Бонапарте и Бурбонах»^[223]. В целом, тон уваровской брошюры напоминает общую интонацию антинаполеоновских памфлетов, но у Уварова больше ясности и аргументированности в изложении, «изящества в выражениях». В уваровском памфлете присутствует продуманная философско-политическая концепция, основанная на идеях легитимизма и христианского провиденциализма. Много рассуждает автор о значении Божественного промысла в истории царств и народов. ^[224] Как видно уже из названия, книга Уварова представляет собой одновременно памфлет против Наполеона и панегирик императору Александру. Наполеону – алчному завоевателю и нарушителю международного мира – противопоставляется Александр – освободитель народов и восстановитель европейского равновесия. Все завоевания Наполеона рассматриваются автором как плод его неукротимого славолюбия. «Бонапарте, нимало не обращая внимания на внутреннее управление Франции, занялся единственно личною славою»^[225]. Александр же, напротив, « с самого вступления на престол… изъявлял пламенное желание восстановить порядок дел в Европе» и одновременно «обратил все внимание на внутреннее благоустройство обширного государства своего»^[226].

Сочинение С.С.Уварова было написано уже после занятия союзниками Парижа и первого низложения Наполеона, но до «Ста дней». Низвержение Бонапарта, по утверждению автора, должно открыть эру благоденствия и процветания европейских народов под властью законных государей. «Государи и народы принесут на могиле Бонапарта взаимную жертву самовластия и народного безначалия»^[227], то есть повсеместно будет установлен конституционный строй. Автор выдвигает идею европейского единства, даже употребляет выражение «Европейская республика»^[228]. Он выражает уверенность, что отныне «безумное тиранство не будет противиться усилиям разума человеческого…, торговля соединит все народы»^[229]. Вся эта либерально-монархическая утопия есть не что иное, как политическая программа Александра I, которую он выдвигал в те годы. Русский император вплоть до начала 1820-х годов не оставлял своих либерально-конституционных мечтаний. Так и не введя конституцию в России, он способствовал принятию Людовиком XVIII в 1814 году либеральной Хартии, ограничивавшей власть французского монарха. Замышляя Священный Союз, Александр 1 «похищал» у Наполеона идею единой Европы. По словам С.М.Соловьева российский государь «стремился в Священном союзе создать общее европейское правительство, которому должно было принадлежать право устранять столкновения между частными правительствами и их подданными, утверждая всюду начала религии, нравственности и правосудия»^[230]. Как впоследствии при Николае 1, Уваров в александровское царствование выполнял функции государственного идеолога. В.Г.Сироткин обратил внимание на другую работу Уварова, изданную в 1813 году на французском языке (объемом более 100 страниц), «Мысли о том, что Великая Держава, соединенная великой Умеренностью, может осуществить для блага Человечества». Это теоретический трактат, где изложена «по существу идеологическая программа будущего Священного союза монархов и народов»^[231]. Некоторые основные идеи этой программы присутствуют и в рассматриваемом нами памфлете.

«Начинается новый период Истории – да именуется он Александровым,»^[232] - такими словами завершает Уваров свое описание светлого будущего Европы, которое должно наступить сразу после изгнания Наполеона. Наполеон же, видя «зрелище всеобщего благоденствия», должен «трепетать от ярости» и, «сидя на скале дикой», мучиться угрызениями совести. «Умерший для Франции и света, живой, он будет слышать произносимые над могилою его проклятия истории»^[233].

Русская памфлетная литература 1812-1815 гг. является в значительной степени подражательной по отношению к литературе иностранной. Большинство памфлетов представляет собой литературную продукцию невысокого качества, будучи творением газетных журналистов или довольно посредственных литераторов. От памфлетов, изданных в 1806-1807 гг. их отличает, как правило, более резкий тон по отношению к Наполеону. Памфлетисты этого периода чаще затрагивают тему личной жизни Наполеона, обвиняя его во всевозможных истинных и мнимых пороках. В памфлетах появляется тема России – победительницы Наполеона и спасительницы Европы. С особенной силой она звучит в произведениях А.С.Шишкова и А.Я.Булгакова.

Общий дух памфлетной литературы с ее карикатуризацией облика Наполеона, ханжески-нравоучительным или ура-патриотическим пафосом значительно отличался от духа военной публицистики 1812 года, для которой был характерен «высокий и своеобычный», «мужественный и энергичный» слог^[234], трезвая оценка сил и возможностей «гордого неприятеля»^[235]. Тем не менее, памфлеты успешно выполняли возложенную на них пропагандистскую задачу – дискредитацию Наполеона и популяризацию той идеологии, под знаменем которой шло сплочение антинаполеоновских сил в Европе в 1813-1815 годах. Эта идеология была консервативно-монархической и легитимистской, но в ней присутствовал и «освободительный» элемент. Александр I желал быть одновременно и освободителем народов от тирана и поработителя, и восстановителем прав законных европейских династий. Освобожденную Европу российский император хотел видеть избавленной от двух крайностей – «самовластия и народного безначалия», объединенной на новых гуманных принципах. Поэтому обе тенденции, характерные для памфлетной литературы первого периода (консервативно-охранительная и «просветительская», тираноборческая) сохраняются и в памфлетной литературе 1813-1815 гг., хотя первая уже заметно преобладает над второй.