И.Н. Скобелев
«Солдатская переписка 1812 года»

Письмо XVIII.

В полночь получен приказ: быть в готовности, и чрез несколько минут все генералы, офицеры и конвой стояли уже пред квартирою надежды Белого Царя и всей России Кутузова, который вскоре и сам вышел. Ему подвели лошадь, подставили скамеечку, он сел и поехал к бивакам; ночь была темная, ехали тихо: никто словечка не промолвил, но у самого лагеря встретились нам конные артиллеристы с заводными лошадьми. «Куда вы?» – спросил Светлейший. «На фуражировку», – отвечал офицер. «Что за вздор! Быть не может!» – «Точно так, ваша светлость». – «Да что делается в лагерях?» – «Там все тихо». – «Верю, теперь не до того, чтоб играть в чехарду, но войска готовы?» Офицера взяло раздумье, он не знал, что сказать, и после многих вопросов молвил, что войска спят.

Между тем, как зашла и продолжалась речь, адъютанты бросились на биваки и, возвратясь, доложили дежурному генералу Коновницыну, что войска – спят!.. И... батюшки-светы!.. Словно котел, закипел Кутузов. «Сейчас, – закричал он, – сейчас нарядить следствие, сыскать и представить ко мне виновного, кто б он ни был!» Не знаю, чем кончилась суматоха и куда (на своих уехал или на казенных) улетел виноватый, только вот что порассказал мне Спиридон Матвеевич: «Ныне с рассветом велено всем войскам невзначай напасть на неприятелей, задать им перцу и растрепать их в клочки, но бумага об этом, от Светлейшего в лагерь кому-то посланная, пропала, а видно-де, из рук нечитаная в карман попала, проспала и все дело испортила! Уголовная беда! За это и повесить так все еще будет мало».

Когда все возвратились в Леташевку, меня повели к старшему адъютанту майору Настругову, который, похваля добрую во мне волю, спросил, где желаю служить. «В прежнем полку», – отвечал я. «С Богом! Вот тебе повеление об определении и красненькая ассигнация, чем жалует тебя государь за усердие твое. Я уверен, – примолвил он, – что милосердие и святая справедливость Провидения сохранят жизнь твою, к счастью и пользам оставленного тобою семейства. Жертва твоя многих бы пристыдила, если бы можно было заглянуть в души, и под нашими мундирами гнездящиеся». С сим словом он поцеловал меня и отпустил. «Уж подлинно отец и командир адъютант этот!» – подумал я.