И.Н. Скобелев
«Солдатская переписка 1812 года»
Письмо III.
Если бы начальники и не уверяли, что победа наша, так на то у нас были глаза, чтоб видеть подле каждого одного русского покойника двух убитых бусурманов; все Бородинское поле так устлано, что посмотреть ужасть – море морем; вершка земли не осталось, чтоб не лежал человек, аммуниция или чтоб не было запекшейся крови. Жаль, брат, что эти французы нехристи и что они у чернокнижника в лапах. А народ, сказать правду, храбрый: как комары, так в глаза и лезут; в плечах-то не очень они широки, натура тоже заморская, а то не много б мы у них взяли; в колонне, злодеи, идут на наши батареи под барабан, да еще и равняются: один лишь упал, другой примкнул – и как ни в чем не бывало. Наш полковник ясно говорит, что трус не может быть честным человеком; бывают-де и храбрые шалуны, но уж не мерзавцы!
Вытерши ружья, переменя кремни, поправя штыки и запасшись патронами, ожидали мы новой потасовки – ин не так. «Становись! – сказал капитан, вступивший в командование полком (за раною полковника, который, однако ж, в Москву не уехал, и за смертью всех других штаб-офицеров). – По отделениям – направо марш!» Ты, чай, думаешь, вперед? По-нашему так бы и надо, но в голове старика Кутузова было другое; мы пошли к Москве, а Бонапарт вместе с нами с похмелья потянулся, говорят, к Смоленску. Эк его ошунуло! Насилу-де узнал, калякали офицеры, как вкусны вяземские наши пряники и можайские поросята!
«Вот досадное, проклятое, чертовское слово: ретирада, – сказал капитан. – Сам сатана выдумал и втюхтерил его в наш военный лексикон. Вперед! или... в могилу да и кончено! К чему тут финтить, коли дело идет за Веру, Царя и Отечество?»
«Да делать уже нечего, – промолвил поручик, – ретирада все-таки к чему-нибудь годится, но гнуснее, вреднее для нравственности и противнее для слуха ничего придумать невозможно миродера[1]: это чадо злобного ада, и хотя рождено еще недавно, но растет и зреет, как пшеничное тесто на опаре киснет».
Когда слушал речь эту, у меня мороз пробежал по коже. «Эки люди есть на свете! – подумал я. – Отступиться от святой Веры и Божьего храма, изменить присяге, забыть, что смерть не за горами и что в будущей жизни от престола Господня за безбожный проступок миродеру придется маршировать на вечную муку, в бездонную бездну, а на сем свете слышать на себя проклятие, видеть презрение, быть вечно в бесчестных людях и лишиться способа когда-либо воротиться на свою сторону, в родную семью!..»
Спасибо, брат Данилыч! Я век не забуду твоего наставления и лучше умру сто раз, нежели сделаю назад один только шаг! И подлинно, кому из порядочных людей придет охота быть (прости Господи!) хуже дьявола, чем по справедливости почесть должно миродера. При тебе еще их не было, и потому я в следующем письме растолкую.
Примечания:
