Сражение при Горбацевичах

Недавно назначенный главнокомандующим всеми русскими армиями генерал от инфантерии князь М.И. Кутузов в своих планах разгрома противника учитывал и силы мозырской группировки. 20 августа из его ставки в д. Михайловка к командующему 3-й Обсервационной армией был отправлен фельдъегерь с секретным предписанием. Информируя А.П. Тормасова о последних новостях и ожидавшемся генеральном сражении, князь приказывал «… собрав к себе все силы генерала Эртеля при Мозыре и генерал-лейтенанта Сакена при Житомире идти с ними вместе с вашею армиею действовать на правом фланге неприятеля». А.П. Тормасов получил это предписание 30 августа, уже за рекой Стырь, где он ожидал приближавшуюся Дунайскую армию. В тот же день он информировал М.И. Кутузова: «… Коль скоро… адмирал Чичагов с войсками прибудет, то по соображению с ним местных обстоятельств предполагаю я обратиться через Мозырь, Бобруйск к Мстиславлю, держа сколь можно параллельное направление с дорогою, от Минска через Оршу к Смоленску идущую». Этот смелый план, однако, по ряду причин не был осуществлен.

Перед выступлением из Смоленска в поход на Москву Наполеон оставил в восточной Белоруссии 17-ю пехотную польскую дивизию генерала Я. Домбровского (1-й, 6-й, 14-й, 17-й пехотные полки), усиленную 28-й бригадой легкой кавалерии генерала Д. Дзевановского (2-й, 7-й, 15-й уланские полки), общей численностью около 8 тысяч человек при 20 орудиях. Группировке была поставлена задача прикрытия проходящих через Минскую и Могилевскую губернии коммуникации «Великой армии», и создания угрозы гарнизону Бобруйской крепости и дислоцированному у Мозыря 2-му резервному корпусу русской армии. Оставив в междуречье Березины и Днепра отряд полковника И. Хорновского (17-й пехотный и 15-й уланский полки) для блокады крепости с востока, Я. Домбровский с остальными войсками перешел на правый берег Березины, проводя фуражировки из укрепленного лагеря в м. Свислочь. 23 августа он получил распоряжение императора осадить своей пехотой Бобруйскую крепость, а кавалерию направить в разведывательный рейд к Мозырю и Пинску. Для выполнения этой задачи группировка генерала была усилена находившимися в окрестностях Минска 2-м французским маршевым полком (4 батальона), половиной 33-го легкого полка (1-й и 4-й батальоны) и маршевым польским кавалерийским полком. Таким образом, Я. Домбровский располагал уже примерно 12 тысячами солдат при 22 орудиях, хотя и этого было явно недостаточно для выполнения поставленных перед ним обширных задач.

Тем временем генерал-лейтенант Ф.Ф. Эртель, исполняя приказание «…действовать сильными легкими партиями…, угрожать неприятелю в тыл», предпринял экспедицию к Бобруйской крепости, в ходе которой и произошел бой у местечка Горбацевичи. 27 августа он докладывал о своем плане секретной депешей главнокомандующему 3-й Обсервационной армии генералу от кавалерии А.П. Тормасову. «…Я решился, оставя в Мозыре два батальона пехоты, три эскадрона драгун и всех лесных стрелков, выступить 30 числа через Коленковичи и Глуск, до Свислоча… А полковнику Баранову велел быть с четырьмя батальонами 26-й дивизии на почте в Голынках… 7-го числа. Он составит из сих батальонов мой резерв, и в случае, ежели бы вздумал бы (Домбровский – В.Л.) сломать у Свислоча мост, то чтобы он перешел возле Бобруйска через Березину, приказал подготовить заблаговременно материалы, в чем будет ему способствовать генерал-майор Игнатьев, которого я прошу о сем. Подполковник Дреер останется в Рогачеве с двумя батальонами и 300 малороссийских казаков, и займет всю дистанцию до Якимовой слободы, для наблюдения за действиями неприятеля… Если Бог благословит мои начинания, удастся мне разбить Домбровского и потеснить к Минску, то возьму направление на Столпцы, и поспешу истребить байдаки с артиллерийскими снарядами, нагруженными для отправки в большую армию. Тогда надеюсь, что война должна непременно взять другой оборот». Как видим, Федор Федорович размышлял масштабно и был настроен весьма решительно. Батальоны полковника Баранова, о которых в своем донесении писал генерал, были «резервными», т.е. укомплектованными молодыми новобранцами из рекрутских депо 26-й пехотной дивизии. Они предназначались для усиления гарнизона Бобруйской крепости и, по замыслу Ф.Ф. Эртеля, должны были двигаться туда из Чернигова по левобережью Березины. Из этих войск были сформированы два отряда. Первый, под командованием самого Баранова, состоявший из 4-х батальонов (Ладожского, Орловского, Нижегородского пехотных, 42-го егерского полков) и 300 малороссийских казаков, всего 1800 человек, шел по маршруту Якимова Слобода – Жлобин – Поболово – Бобруйск. Второй, под командованием подполковника Дреера, в составе 2-х батальонов (Полтавского пехотного и 5-го егерского полков), 300 малороссийских казаков, всего 1100 человек, должен был двигаться северо-восточнее, по маршруту Чечерск – Рогачев – Поболово – Бобруйск. Оба отряда, взаимодействуя, должны были окружить и разбить находящиеся на левобережье наполеоновские подразделения и снять блокаду Бобруйской крепости с востока. 16 августа Ф.Ф. Эртель приказал отряду Дреера «… занять посты пехотой в Рогачеве и м. Старо-Белице, в деревне Мошев и на станции Гадилович». Донося в штаб армии об этих распоряжениях, генерал уточнил, что «… прикомандировано к нему, подполковнику Дрееру, до 40 человек лесных стрелков для занятия сию кавалериею постов в Горвале, Якимовой Слободе, Жлобине и Рогачеве».

26 августа польский полковник Ю. Хорновский, осуществлявший блокаду крепости с левого берега Березины, получил сведения о подходе русских сил и послал на разведку сильный отряд пехоты и конницы под командованием капитана Бромирского. В Рогачеве этот отряд внезапной атакой рассеял находившихся здесь волынских лесных стрелков, взял пленных и узнал от них численность и направление движения русских войск. Немедленно об этом было послано донесение генералу Я. Домбровскому.

Утром 27 августа основные силы польской дивизии прибыли в м. Свислочь, а части ее авангарда, как писал польский историк Ю. Крашевский «… пошли вперед к Бобруйску, и что ни шаг, бились с неприятелем, дошли до Голынки», приблизившись к крепости на расстояние 20 километров. В полдень этого же дня Я.Г. Домбровский отдал распоряжение, о котором, безусловно, впоследствии очень сожалел: отряду из 2-го и 7-го уланских полков (неполного состава) под командованием Д. Дзевановского «… пойти на Березину ниже Бобруйска, на Припять к Мозырю и Петрикову для слежения за корпусом Эртеля». И уже к вечеру прибыло срочное донесение полковника Ю. Хорновского о том, что две русские колонны «… каждая силой в четыре батальона идут на прорыв из Чернигова в Бобруйск». Несмотря на приближающуюся ночь, на левый берег было немедленно выслано подкрепление: 1-й пехотный полк А. Малаховского с четырьмя орудиями. Силы поляков на правом береге Березины были, таким образом, значительно ослаблены, на что, собственно, русское командование и рассчитывало.

В ночь на 29 августа подразделения 14-го польского пехотного полка полковника В. Малиновского (он сменил убывшего по болезни полковника Э. Симановского) вместе с ротой 2-го уланского полка овладели м. Волчин, а рано утром выбили русские части из д. Панюшкевичи, в 9 километрах от крепости. «Между другими в этом деле – писал Ю.И. Крашевский – отличился 2-го уланского полка капитан Лаговский…». Сам мемуарист подробности боя не приводит, ограничиваясь записью: «… 5-я рота 2-го уланского полка капитана Лаговского, 2 роты вольтижеров 14-го пехотного полка пошли в набег ко двору Панюшкевичи на тракте к Бобруйску».

Утром 29 августа из м. Глуск к дивизии подошли два батальона 33-го легкого полка (около 800 штыков) под командованием майора Х.П. Эвертса. Этот офицер является автором интересных мемуаров и о нем нужно сказать особо. Хендрикус Петрус Эвертс родился в 1777 году в Роттердаме, с 1795 года служил в Голландии и Германии на офицерских должностях. В апреле 1812 года в чине майора был переведен из 4-го полка линейной пехоты на должность командира батальона 33-го полка легкой пехоты. Петр Лаговский наградил в своих записках этого 35-летнего офицера эпитетом «бесстрашный».

В середине дня 29 августа генерал Я.Г. Домбровский под охраной этих батальонов провел свою первую (и последнюю) обсервацию Бобруйской крепости. Увиденное не радовало. Укрепления на всем протяжении (более 3-х километров) выглядели неприступными. Крепостные валы были 8-10 метров высоты, перед валами были глубокие рвы, а перед рвами, как докладывали осведомители – «волчьи пасти» (глубокие, замаскированные сверху ямы). Против более чем трех сотен крепостных орудий наполеоновский генерал мог выставить только два десятка полевых пушек. Ко всему прочему, как отмечает Ю.И. Крашевский «… генерал Домбровский и командир Эверт оказались на волосок от смерти - одна из гранат пролетела так близко от головы генерала, что сбила с него шапку». Далее польский историк приводит выдержку из рапорта генерала своему руководству, написанного после этой разведки: «… не желая компрометировать интересы Императора, штурмовать не решаюсь».

Действия 2-го резервного корпуса по деблокаде Бобруйской крепости 30 августа – 10 сентября 1812 года

События, между тем, набирали оборот. Ранним утром 30 августа, после совершения в городе и лагере молебнов по поводу очередной годовщины коронации императора Александра I, по наплавному мосту, составленному из ошвартованных борт о борт больших байдаков, на левый берег Припяти начали переправу главные силы корпуса. В поход отправились 6 батальонов (Смоленского, Нарвского, Новоингермоландского пехотных, 6, 13 и 41 егерских полков), 10 эскадронов регулярной кавалерии (сдвоенные эскадроны Ахтырского, Мариупольского, Павлоградского, Сумского гусарских и Литовского уланского полков), полк донских казаков Грекова 9-го, всего 4700 штыков и сабель. 4 легких артиллерийских орудия и обоз переправили на паромах. В походный обоз входили «… патронные и казенные ящики, провиантские фуры с десятидневным провиантом и по одной лазаретной телеге на батальон или эскадрон». Войска проходили длинные гати и в начале ведущего на Бобруйск тракта строились в походные колонны. Командовал отправлявшимися в экспедицию войсками сам Ф.Ф. Эртель. В одной из ведомых им колонн находился вахмистр И.И. Генюш, квартирмейстер «запасного» эскадрона Литовского уланского полка. Можно предположить, что покачиваясь в седле, бравый 37-летний рубака грезил не о военных подвигах, а вспоминал хозяйку имения, вдову-помещицу Мину фон Гольст… Авангард корпуса (батальон Смоленского пехотного, рота 41-го егерского, 2 эскадрона Сумского гусарского полков, казачий полк Грекова 9-го, всего 1350 штыков и сабель при 2-х орудиях) опережал главные силы на один переход. Пехота шла в полувзводных колоннах походным шагом, разрешалось петь песни и разговаривать в строю. В день войска проходили в среднем 30 верст, ночевали в местечках Домановичи, Озаричи, Волосовичи. Поход Ф.Ф. Эртеля под Бобруйск и бой у Горбацевичей являются на сегодняшний день, пожалуй, самым малоизученным эпизодом всей кампании 1812 года. Из участников этой операции о ней писали генерал-лейтенант Ф.Ф. Эртель (в донесении императору Александру I от 12.09.1812 г.), дивизионный генерал Я. Домбровский (в письме маршалу Виктору от 5.01.1813 г. и своих воспоминаниях), бригадный генерал Д. Дзевановский, майор 33-го полка легкой пехоты Х. Эвертс и капитан 2-го уланского полка П. Лаговский – в своих мемуарах. Из них лишь командир 2-го резервного корпуса лично участвовал в бою при Горбацевичах и оставил более подробное его описание. Очень кратко этот боевой эпизод освещали русские военные историки 19 века и более подробно – польские исследователи.

Дойдя до м. Озаричи, русский отряд был усилен еще 4-мя полевыми орудиями, прибывшими сюда из Бобруйской крепости. Из местечка Ф.Ф. Эртель повернул на Глуск и «…в следовании своем встретил множество подвод с провиантом и фуражом, а также рогатого скота, гнавшегося к неприятелю». Обозы тут же разворачивались в сторону Мозыря. А на левом берегу Березины в это время уже шли бои. Отряд полковника К. Малаховского численно был примерно равен силам полковника Баранова, но по выучке и боевому опыту значительно их превосходил. 30 августа отряд подполковника Дреера переправился у Рогачева через Днепр и двинулся к Бобруйской крепости. Своим маршем он прикрывал идущий южнее отряд полковника Баранова, сопровождавший большой обоз с продовольствием, снаряжением и медикаментами (в гарнизоне крепости было до 50% больных). Пройдя полтора десятка верст, разведка отряда Дреера заметила идущие им наперерез колонны польской пехоты и кавалерии. Дреер начал отступление к Жлобину, уводя, противника за собой и освобождая, таким образом, проход для отряда Баранова. Польская бригада преследовала русский отряд до самого Жлобина и только там, узнав, что еще более сильная русская колонна движется в их тылу к крепости, полковник К. Малаховский развернул свои батальоны и эскадроны обратно. Теперь уже подполковник Дреер преследовал противника, намереваясь атаковать его с тыла.

1 сентября у м. Казимировка (ныне д. Казимирово), в 12 верстах от западнее Жлобина произошел бой между русским отрядом и польской бригадой. О подполковнике Дреере неизвестно ничего, кроме того, что он к началу войны был командиром 2-го батальона 5-го егерского полка и позднее – командиром сводной бригады запасных батальонов 26-й пехотной дивизии. Этот мужественный офицер был достойным воспитанником шефа своего полка Ф.Г. Гогеля. Он принял неравный бой и храбро сражался, пока, по данным Ю.И. Крашевского, не был смертельно ранен. (Возможно, он и получил ранение, но не смертельное, т.к. есть сведения, что 14 ноября 1812 года он со своими двумя батальонами занял Рогачев. Храбрость русского офицера запомнилась его противникам настолько, что П. Лаговский, писавший свои мемуары два десятка лет спустя, ошибочно назвал его фамилией командира голландского батальона майора Х.П. Эвертса, сражавшегося у Бобруйской крепости). Русский отряд понес в этом бою значительные потери и отступил.

Тем временем батальоны Баранова, движение которых сдерживал находившийся под их охраной большой обоз, заняли Поболово и направились к Бобруйску. Однако, находясь уже вблизи крепости, русский отряд столкнулся с польским батальоном, осуществлявшим с этой стороны блокаду крепости. У полковника Баранова был шанс прорваться с боем, хотя бы и с потерей части обозов, но он его упустил, приняв решение повернуть влево. Идя вдоль реки, он рассчитывал переправиться у м. Паричи на ее правый берег, чтобы добраться до назначенного пункта уже под прикрытием подходящих частей корпуса. В уже упоминавшемся письме маршалу Виктору генерал Я.Г. Домбровский отдельно останавливается на событиях 2 сентября. «14 сентября (по новому стилю – В.Л.) бригада Малаховского настигла и уничтожила противника в Панкратовичах… Было взято много пленных, противник потерял весь обоз, который был отправлен Малаховским в Могилев. Остатки этой колонны, пытавшиеся спастись вплавь, были уничтожены немного позднее». Ю.И. Крашевский приводит следующие подробности: «… Малаховский… пошел прямо за Барановым, рассеял его батальоны, взял до 300 пленных, а из оставшихся многие на переправе утонули. 15-й уланский полк атаковал большой обоз, взял много имущества, большую аптеку и врачей, направлявшихся в Бобруйск; они были доставлены в Могилев к губернатору». В числе отличившихся в этом бою Ю.И. Крашевский называет полковника К. Хорновского, командиров батальонов Лазунского и Фонтане, командира роты капитана Визяка, который «… среди других был смертельно ранен». (О Визяке еще будет сказано в последней главе). Хотя удача и не сопутствовала русскому оружию в этом бою, о полном разгроме речь, все же, не идет. В своем рапорте 5 сентября командиру дивизии генерал Д. Дзевановский прямо указал, что русские «… отступив, вновь воссоединились и заняли Паричи». Оттуда они без особых помех достигли Бобруйской крепости. Ф.Ф. Эртель, как и любой генерал, не любивший особо распространятся о своих неудачах, в рапорте Главнокомандующему М.И. Кутузову лишь кратко сообщил, что «… в Бобруйскую крепость откомандировал я запасные батальоны 26-й дивизии, Оренбургский драгунский эскадрон и 247 малороссийских казаков, поручив их в ведение тамошнего военного губернатора генерал-майора Игнатьева».

Бой за местечко Глуск 2 сентября 1812 года

Во второй половине дня 2 сентября авангард Ф.Ф. Эртеля атаковал м. Глуск. Сведения о наполеоновском гарнизоне, занимавшем местечко, противоречивы. Почти все историки, освещавшие эти события, основываются на сообщении Я. Домбровского, что это был польский отряд под командованием капитана С. Парадовского, состоявший из 300 пехотинцев («слабосильных», выписанных из госпиталей Варшавы) и 30 улан. В числе прочих этой версии придерживался и автор капитального исследования «Война 1812 года» польский военный историк М. Кукель. Правда, в примечании он отметил «…яркий контраст между рапортами Понятовского (командира 5-го пехотного корпуса «Великой армии» - В.Л.), где события излагаются сухо и попросту, и окраской рапортов и реляций Домбровского, которые, очевидно, исправлялись им с целью создания нужного впечатления у потомков». Между тем Ю. Крашевский, изучавший эту военную операцию в 60-х годах 19 века и пользовавшийся, очевидно, какими-то другими источниками, приводит совсем иные сведения. Он пишет, что бригадный генерал Д. Дзевановский, выступая из Глуска к Паричам, «…отослал все свои подразделения и стоявший в Глуске маршевый французский полк майора Эрсана немедленно, оставив в Глуске только французского коменданта, несколько десятков человек пехоты с пятью офицерами для охраны магазина и лазарета, тридцать уланов на усталых лошадях для поспешнейшего заполнения магазинов и 3-х больных офицеров, в т.ч. своего адъютанта (капитана Клеховского – В.Л.)». Истина, наверное, будет установлена, когда в архиве будет найден именной список взятых здесь русскими пленных.

2 сентября в полдень в Глуск прискакал прорвавшийся сквозь сеть казачьих разъездов шляхтич из Рудобелки с известиями о подходе большого русского отряда. Командовавший гарнизоном французский офицер (имя его неизвестно), человек, очевидно храбрый и ответственный, не имея времени эвакуировать лазарет и провиантский магазин, решил принять бой. Капитан Клеховский послал двоих улан на лучших конях со срочным донесением вдогон ушедшим эскадронам улан. Через четверть часа маленькое местечко огласилось ревом скотины, детским плачем и женскими причитаниями: гоня перед собой лошадей, коров, свиней и птицу, таща на себе наиболее ценные пожитки, подгоняемые солдатами, жители уходили по мосту на другую сторону реки, в лес. О том, что местное население, по крайней мере, его православная часть, покинуло местечко до начала боя, свидетельствуют метрические книги православных Воскресной и Богоявленской глуских церквей за 1812 год, в которых отсутствуют записи об умерших в эти дни прихожанах. Исключение составляет запись по Богоявленской церкви от 4 сентября о погребении «… жителя Глуска Михея Клементьева дочери Параскавеи» 2-х лет, умершей «… от грудного корбута». Возможно, больной ребенок просто не выдержал этого бегства в лес. Когда жители ушли, солдаты под руководством офицеров начали спешно укреплять свой лагерь и позиции со стороны озаричского тракта: рыли траншеи, разбирали сараи и заборы, готовили укрытия для стрелков и двух имевшихся при отряде орудий. Около 4-х часов дня со стороны Рудобелки появились казачьи разъезды и за ними колонна русской пехоты. Как указал в своем донесении Ф.Ф. Эртель, сам бывший при авангарде, «… неприятельская пехота до 1 тысячи человек, стоявшая перед местечком в лагере, бросилась в оное, потому и приказал я действовать пехоте… Храбрый Смоленского мушкетерного полка майор Гинтовт тотчас прибыл туда со своим отрядом и послав роту егерей 41-го полка и несколько стрелков охотников из командуемого им батальона, сам стал против местечка с батальоном и двумя орудиями». Часть французской пехоты засела в заранее оборудованных позициях и пустых домах, часть перешла на другой берег реки, и, уничтожив мост, сильным огнем поддерживала защитников местечка. Майор Гинтовт развернул роту егерей в стрелковую цепь и под прикрытием ее огня повел свои штурмовые колонны в атаку. Русская пехота ворвалась на южную окраину местечка, где на узких улочках и во дворах, среди горевших амбаров и домов завязались ожесточенные штыковые схватки. Ветераны-унтера в военном лагере под Мозырем за лето хорошо обучили молодых новобранцев знаменитому русскому штыковому удару: в живот с одновременным поворотом приклада вниз. Если такой удар не удавалось отбить, то обращаться к полковому лекарю было уже бесполезно… После получасового боя в местечке часть французов, вместе с командиром, были окружены на рыночной площади и положили оружие. Некоторые, под прикрытием огня с противоположного берега, перебрались вброд и вплавь через 30-метровую Птичь. Командование над отрядом принял капитан Клеховский. По словам генерала Д. Дзевановского «… он своим присутствием духа спас французскую пехоту и часть улан». Заняв Глуск, Гинтовт перегруппировал свои силы и, усилив огонь по противнику, попытался охватить его с флангов своей кавалерией. Французы и поляки отбивались еще некоторое время на левом берегу реки, но в 6 часов вечера, сломленные непрекращающимся натиском русских, отступили вглубь леса. Казаки, очевидно, до самой темноты преследовали противника. Донося со слов своего адъютанта об этом бое командиру дивизии, Д. Дзевановский отметил, что «… лейтенант Обруцкий из 2-го уланского полка и лейтенант Чарнецкий из 7-го уланского полка после самоотверженной борьбы оба смертельно ранеными были взяты в плен с несколькими солдатами, которые по вине своих лошадей не смогли спастись».

Войскам генерала Ф.Ф. Эртеля, как видно из его рапорта, достались «… в добычу магазейн с собранным хлебом, – из которого нужная часть употреблена на продовольствие корпуса, а прочий обращен в руки хозяев по совершенной их бедности, – лазарет с 150 человеками, в числе которых нашлось много наших прежде захваченных; в плен взято 3 обер-офицера, в том числе и комендант их Глуский и до 80 человек нижних чинов». В отношении своих потерь генерал, кажется, был не совсем точен. Сохранились рапорты о численности его войск, из которых видно, что, например, 10 августа в батальоне Смоленского пехотного полка было 414 человек, а 7 ноября – уже на 38 человек меньше. По другим частям, принимавшим участие в бое за Глуск, картина схожая, поэтому указанная в рапорте цифра русских потерь – 24 человека ранеными, очевидно, занижена. Правда, необходимо учесть, что на следующий день эти же войска участвовали в сражении у Горбацевичей и там тоже понесли потери.

По завершению боя войска тушили пожары и располагались в местечке и его окрестностях на отдых. По приказанию командира корпуса немедленно начались работы по починке моста через Птичь, и поздно вечером он уже был восстановлен. Все сотни полка Грекова 9-го перешли на левый берег и в ночь двинулись по дороге на Бобруйск. Ранним утром следующего дня за ними двинулись и все остальные войска.

Я.Г. Домбровский излагает события в Глуске иначе. «… Капитан Парадовский, прибывший сюда недавно с 300 солдатами, отважно оборонялся, но не мог устоять против превосходящих сил врага. Он отступил и преследовался до Горбацевичей, где соединился… с Эрсаном и Эвертсом, которые по моему приказу двигались навстречу противнику…». Тут либо память подвела славного полководца, либо все же верны выводы М. Кукеля. Ясность вносят опубликованные в начале прошлого века мемуары Х. Эвертса. Он пишет, что вскоре «…получил приказ двинуться в направлении Бобруйска и занять позиции непосредственно перед крепостью. Там я принял под свое начало пехотный полк под командованием майора Эрсана, который расположился рядом со мной и служил мне в качестве подкрепления». 3 сентября, «…на рассвете генерал (Домбровский – В.Л.) сообщил мне, что многочисленные войска противника под командованием генерала Эртеля, намного превышающие наши силы, двигаются в нашем направлении. Генерал приказал майору Эрсану выступить вперед со своим полком. Мне он приказал в полной боевой готовности выступить к Бобруйску, чтобы вести наблюдение за гарнизоном, который, как предполагалось, не выйдет из крепости. Кроме того, Эрсан постоянно должен был держать меня в курсе происходящего. Мы тут же приступили к выполнению приказаний. Ближе к полудню с той стороны, куда ушли наши войска, от Батовичей (Горбацевичей – В.Л.) послышалась сильная перестрелка, а немного позже и сильная канонада. Не было никакого сомнения, что неприятель именно там, где его ожидали, и он пытался прорваться на соединение с гарнизоном Бобруйска». Ю. Крашевский, который в свое время вряд ли мог знать о неопубликованных мемуарах Х. Эвертса, пишет фактически то же самое. «…Генерал Домбровский, узнав об этом марше (Эртеля – В.Л.) приказал маршевому полку, имевшему 3 тысячи человек, идти на неприятеля, с которым и встретились в Горбацевичах». Бой происходил на почтовом тракте из Глуска в Бобруйск. Этот извилистый, стесненный с обеих сторон густыми хвойно-лиственными лесами путь тянулся из Глуска 15 км. до Вильчи, оттуда еще 19 км. до Горбацевичей, далее 11 км. до Киселевичей и через 5 км. заканчивался в Бобруйске. Проделавший этот путь двумя месяцами ранее, начальник штаба 2-й Западной армии генерал-майор Э.Ф. Сен-При записал в своем походном дневнике: «…По всему пути от Глуска до Бобруйска густые леса и песок». Участник кампании, впоследствии ее историограф, Д.П. Бутурлин, описывая поход Ф.Ф. Эртеля отметил, что дорога «…по коей следовали Россияне, была проложена через великие леса, представляла длинную теснину, весьма удобную к защищению». Место боя находится между нынешними деревнями Обча и Горбацевичи, противники столкнулись здесь на встречном марше. Русские имели некоторый численный перевес (ок. 4,5 тыс. чел. против 3, 4 тыс.) и вчетверо превосходили врага в артиллерии. Однако реализовать это превосходство в условиях, когда по дороге в ряд могло поместиться только 15-20 человек и пара орудий, а густой и местами заболоченный лес не давал возможности обойти позиции противника значительными силами, было практически невозможно. Как отмечалось ранее, из всех писавших о Горбацевичском бое лишь Ф.Ф. Эртель был его непосредственным участником. Из его рапорта следует, что бой начался в 17 часов, когда «…в 6 верстах от Горбацевич авангард мой, в 2-х верстах от меня предшествовавший, встречен был неприятелем в самой теснине дефиле большою силою пехоты с двумя орудиями; на флангах же их были стрелки. Находясь в сем отдалении от авангарда, я предполагал, что неприятель, увидя малый отряд, будет стремиться обходить оный, в чем и не ошибся. Неприятельская пехота сильно потеснила авангард наш, которому приказал я отступить а порядке и тихим шагом, для соединения с корпусом». Подоспевший на линию огня генерал-лейтенант приказал егерям и казакам отступавшего авангарда рассыпаться по флангам в лес, «…сам же пошел вперед. Поставя храбрый Смоленский батальон в голову колонны с двумя легкими орудиями и примкнув к нему другие батальоны, велел не отставать от Смоленского батальона и колоннами следовать ближе одна к другой. Остальные орудия поставил в середине пехоты, а кавалерию по флангам дороги, по которой, однакоже, пехота в разсуждении тесноты дефилеи не могла идти иначе, как полувзводами, а кавалерия по 2 в ряд. Таким образом устроив свои войска, пошел я вперед и опрокинул неприятеля с первой его крепкой позиции…». Артиллерийский офицер И.Т. Радожицкий не был участником этого боя, но его воспоминания о происходившем двумя месяцами ранее сражении у Витебска дают яркую картину происходившего. «Не доходя до места с версту, остановились: велено приготовиться. Пехотинцы начали заряжать ружья и звенели шомполами, артиллеристы наполнили сумы зарядами, офицеры обнажили шпаги… Уже начали визжать над нашими головами убийственные ядра и вырывать ряды; пехота побежала вперед, артиллерия рысью; стрелки рассыпались по кустарникам… ядра прыгали всюду, как зайцы, на дороге лежали убитые солдаты: у одного голова оторвана, у другого вырван живот, третий лежит без ног… Я содрогнулся, но теперь был безжалостен и велел только оттащить их в сторону, чтобы не мешали стрелять нам». На исходе осеннего дня этот глухой уголок белорусского Полесья представлял собой грандиозное, феерическое зрелище. Русские команды «Товсь!… Пли!» мешались с французскими «Armes! (Товсь!)… Commencez le feu! (Начинай!)». В ту пору обученный русский солдат мог сделать 2-3 выстрела из ружья в минуту. При залповой стрельбе, особенно если в шеренгах было много новобранцев, интенсивность стрельбы равнялась примерно выстрелу в минуту. Французские батальоны, скорее всего, применяли широко практиковавшийся в армии Наполеона способ «огонь двумя шеренгами», при котором достигалась наибольшая скорострельность. Солдаты первой шеренги взвода становились на колено, вторая стояла за ними. По команде в каждом взводе целились и стреляли два солдата крайнего правого рада, за ним второго, третьего и т.д. Огонь прокатывался по фронту взводов. После первого выстрела каждый солдат стрелял уже без команды, максимально часто и огонь «метался» по всей линии с большой интенсивностью. Батальон в 800 человек делал 1200-1300 выстрелов в минуту. Позиции противников скоро окутались клубами порохового дыма, в котором ежесекундно блистали десятки вспышек от выстрелов. Активно с обеих сторон применялась и артиллерия, которую могли выдвигать на дистанцию в 50 метров от врага. Скорострельность русских и французских полевых орудий была тогда примерно одинакова – 2 выстрела в минуту.

Сражение при Горбацевичах 3 сентября 1812 года

Польский историк 19 века Ю. Крашевский, писавший об этой операции, отмечает, что во время боя дивизионный генерал Я. Домбровский находился с двумя батальонами пехоты и артиллерией в 2-х милях (14 км.) севернее Горбацевичей. Польский командующий «…не смог помочь французскому полку, потому что бой шел в лесу и болотах; он не мог в этой ситуации употребить с пользой свою артиллерию и не мог оставить ее без прикрытия». Между тем бой продолжался и, как следует из донесения Ф.Ф. Эртеля, он «…был после сего обойден в тылу корпуса, позади обоза, открылся огонь. Тогда приказал 13-го егерского батальона одному взводу следовать с двумя орудиями по дороге, а двум россыпью по лесам следовать за корпусом». Атака противника с тыла была отбита. П. Лаговский пишет, что это были эскадроны генерала Д. Дзевановского, но он ошибается, польские уланы были в это время в полутора десятках километров от места боя, в почти непроходимых болотах. К исходу дня инициатива в бою окончательно перешла к русским. «…Проходил я тесные дефилеи – пишет Ф.Ф. Эртель царю – будучи окружен неприятелем, но ничто не могло удержать храбрые Вашего Императорского Величества войска, ни опасности, ни жестокость неприятельского огня, со всех сторон производившегося. Смоленский батальон показал себя отличным примером храброго своего батальонного командира, четыре раза опрокидывая неприятеля из самых крепких позиций…». Действительно, французский маршевый полк отступал в беспорядке, об этом свидетельствует и Ю. Крашевский: «…около 8-го часа (вечера – В.Л.) или еще раньше, эта сборная часть, составленная из солдат 68-ми полков, которым надоела война, стали бросать оружие, а майор Эрсан, прискакав к генералу Домбровскому, откровенно доложил ему, чтобы больше не рассчитывал на его полк и что пора подумать о себе. Генерал Домбровский уже думал о потере своей артиллерии, наблюдая, как бежит французская пехота, а неприятельская конница мчится по тракту плотной колонной с палашами в руках, чтобы окружить его, а он не может послать против нее и 20 кавалеристов. Так бы и стало, если бы счастливым случаем капитан Парадовский из 1-го пехотного полка, пришедший с конвоем… к Глуску и увидев там большие русские силы, не решил отходить к главной квартире и пошел стороной от тракта, а услышав сильный огонь, пошел прямо на него и вышел на край леса при дороге, по которой двигалась колонна русской кавалерии. Он быстро развернул свой батальон численностью в 400 человек, который дал несколько залпов в сторону скученной массы войск; многие были убиты, еще больше ранено и это заставило неприятеля немедленно отступить в большом беспорядке…». Об этом столкновении русской конницы с польской пехотой Ф.Ф. Эртель в своем донесении не упомянул, но факт косвенно подтверждается в мемуарах Х. Эвертса. «…К 11 часам вечере – пишет он – я получил от майора Эрсана донесение, что он вынужден повернуть в Звилов (Свислочь – В.Л.), где находилась штаб-квартира генерала Домбровского. Последний прислал майору Эрсану в подкрепление батальон польской пехоты. Силы вместе взятых французов и поляков намного уступали по численности русским… Я знал майора Эрсана как одного из храбрейших офицеров и убежден, что в той ситуации он сделал все возможное. Но сложившиеся обстоятельства… вынудили его оставить поле битвы и уступить противнику свои позиции. Я также не мог более удерживать занимаемые позиции (у Бобруйской крепости – В.Л.) и с боем отходил влево к Звилову. Я находился между двух огней и был намного слабее своих противников, чтобы померяться силами хотя бы с одним из них. …Отступая и еще не дойдя до Звилова, я встретил генерала Домбровского и его штаб». П. Лаговский отметил в своих воспоминаниях, что дивизии оный генерал, «…слушая звук упорного и долгого на одном месте боя, послал полк пехоты с двумя орудиями на помощь…». Это был последний боевой эпизод Горбацевичского боя, вскоре наступила ночь. Ф.Ф. Эртель писал, что «…только темнота ночи и неизвестность дороги и места положения спасли неприятеля от всеконечного поражения. Сражение началось в 5, а закончилось в 11 часов по полудни бегством неприятеля из всех занятых им мест. На поле сражения оставался я до 9 часов утра». Суммируя все эти свидетельства, можно предположить, что противники столкнулись на отрезке дороги между Обчей и Горбацевичами. Сначала французы сильно потеснили русский авангард, но когда подошли ветераны Смоленского и других батальонов 12-й и 15-й пехотных дивизий, сборная наполеоновская часть «из солдат 68-ми полков» не смогла им долго противостоять. Атака противника (очевидно, это были остатки отряда Клеховского) в тыл русского корпуса была отражена артиллерийским огнем и егерями. На четвертом часу боя, когда отступление французов превратилось в бегство, генерал-лейтенант Ф.Ф. Эртель бросил на их преследование свою кавалерию, которая, в свою очередь, попала под огонь батальона С. Парадовского. Ночная темнота сделала продолжение боя невозможным, барабаны пробили отбой и огонь постепенно затих. Но еще долго из мрака ночного леса доносились стоны умирающих и крики на разных языках о помощи…

Я. Домбровский, опасавшийся попасть под концентрический удар со стороны Горбацевичей и Бобруйской крепости, в эту же ночь увел свои войска к Свислочи. Однако соединения войск 2-го резервного корпуса с гарнизоном крепости не произошло. Генерал-майор Г.А. Игнатьев просто не мог вывести свою пехоту в поле, т.к. половина гарнизона лежала в госпиталях. Генерал-лейтенант Ф.Ф. Эртель, разбив французский полк, имел против себя еще всю польскую дивизию. Зная, что блокада крепости прорвана, батальоны полковника Баранова и обозы достигли Бобруйска, он, очевидно, не захотел еще раз испытывать судьбу и повернул обратно. А через несколько часов после этого к полю недавней битвы подошла, пробившаяся наконец, с крайним напряжением сил через огромное болото, польская кавалерийская бригада. Где же она была? Свой «болотный поход» Д. Дзевановский описал в рапорте (на французском языке) командиру дивизии, составленном утром 5 сентября в д. Барановичи. По какой-то причине все даты, указанные в рапорте по новому стилю, сдвинуты на один день вперед. «В соответствии с Вашим приказом, мой генерал, отданным 14 числа, я выступил 15 числа в 5 часов утра из Глуска во главе отряда в направлении Паричей, что составляло 34 часа ходу. Прибыв в Качайболото, в 14 милях от Глуска и в 6 милях от Паричей, я получил рапорт лейтенанта Дембинского, командовавшего моим авангардом и продвинувшимся до Кнышевичей. Он сообщил, что 3 русских батальона разбиты и оттеснены на другой берег Березины полковниками Малаховским и Хорновским, но отступив, вновь воссоединились и заняли Паричи. Надеясь застать их именно здесь, я изменил свою диспозицию, чтобы застать неприятеля врасплох. Но после прибытия из Глуска двух улан я изменил свое решение, т.к. понял, что капитану Клеховскому нужно было оказать помощь… Хорошо расспросив этих солдат, я не стал тянуть время и принял решение пройти через болото (которое считалось до этого непроходимым), взять направление на Вильчу и далее приблизиться таким образом к Вам, господин генерал; собрав силы и благодаря помощи моих золотых луидоров, я смог пройти это болото за 6 часов. С 16 часов до 6 часов утра я провел в д. Круки и к 2-м часам дня, пройдя две большие дороги, одна из которых вела в Косаричи, а другая из Глуска в Бобруйск, я прибыл в Козловичи, отдаленные на 4 мили от Глуска и 2 мили от Вильчи, откуда я направил патруль в Вильчу, чтобы уведомить Ваше Высокопревосходительство через господина майора Эрсана о моем движении, а также о плане разведать этой ночью в Глуске силы неприятеля и потревожить его; но патруль не смог далеко продвинуться и по возвращению доложил, что противник располагается в Вильче и о том, что слышен огонь в Горбацевичах, что не оставляло сомнений в том, что Вы там атакованы на марше. Этой же ночью я вновь выступил, идя в обход непроходимых болот… 17-го числа мой патруль к полудню доложил, и это также подтвердили пленные, что противник занимает Горбацевичи. Я двинулся к Киселевичам, как к пункту, где Вы назначили мне встречу, мой генерал, для этого нужно было пройти путь, еще более неиспользуемый, чем прежде; по прибытию в назначенный пункт я узнал от раненых французов и местных жителей, что блокада была снята утром, но я не смог узнать, куда отошла дивизия. Надеясь, что Вы не смогли отойти далее Свислочи, я решил не терять времени и отправился в Барановичи… по приходу туда в 6 с четвертью часа утра ко мне присоединился батальон».

Ю.И. Крашевский в описании этого эпизода, как видно из его текста, использовал этот рапорт, но имел и какие-то другие источники, позволившие ему привести некоторые подробности «болотного похода». При движении к д. Круки поляки обнаружили еще один батальон и казаков из отряда Баранова, сами оставшись незамеченными, но генерал, спешивший на соединение с дивизией, не стал их атаковать. Одна из гатей через болото была в две версты длинной и ее перешли с огромными усилиями, по одному всаднику, причем пришлось бросить единственную бывшую в отряде бричку. Прибыв к месту вчерашнего боя и не зная его исхода, Д. Дзевановский послал на разведку разъезд из 15 улан, который был обнаружен и прогнан оставленной здесь казачьей похоронной командой. Тут же против казаков была послана рота поручика Дембинского, которая обратила донцов в бегство, захватив двоих из них в плен. Узнав от них и приведенного из ближайшей деревушки крестьянского старосты о бывших тут событиях, Д. Дзевановский направился к Киселевичам и далее к Барановичам (в 17 км северо-западнее Бобруйска). Там он встретил батальон польской пехоты, а также «…своего адъютанта, капитана Клеховского, с отрядом французской пехоты и несколькими уланами, с которыми он спасся из Глуска и до этого времени бродил по лесам». К 5 сентября Я. Домбровский вновь собрал все свои полки и, как пишет в своих воспоминаниях П. Лаговский, в этот же день «…чрезвычайный гонец доставил известие, что… была битва под Бородино».

Так же как и после Бородинской битвы, обе стороны приписывали победу себе. Я.Г. Домбровский считал, что «… отступление противника было действительным доказательством успеха сражения, в котором французы и поляки сражались со всей храбростью и отвагой, идя к славе». Ю. Крашевский, описывая отражение последней русской кавалерийской атаки замечает: «… нельзя поставить под сомнение, что что-то другое могло заставить неприятеля не только не воспользоваться разгромом французов, но и отступить с такими силами до Мозыря». Более объективной представляется оценка М. Кукеля. «Убедившись в его (Эртеля – В.Л.) отходе – пишет польский историк – Домбровский начал выставлять эту неясную историю, как свою победу. Эртель, впрочем, также рапортовал о своей победе». Нужно признать, что русский генерал имел для этого все основания. «При последнем сем деле – пишет он – взято в плен обер-офицеров – 5, нижних чинов – 154, на месте осталось убитыми более 1 тысячи человек. Со стороны нашей урон в сравнении с неприятельским весьма мал: убит находившийся при мне за адъютанта Козловского запасного батальона поручик Загаин, нижних чинов 76, ранено обер-офицеров – 3, нижних чинов - 101». Вне сомнения, число убитых врагов генерал сильно завысил, но и поляки не остались в долгу: П. Лаговский утверждает, что только убитыми противник потерял несколько офицеров и 300 нижних чинов. Ю. Крашевский пишет о восьмистах привезенных в Глуск русских раненых. Все павшие (за исключением поручика Загаина, зятя Ф.Ф. Эртеля, похороненного с воинскими почестями в Глуске) были захоронены впоследствии местными жителями в нескольких братских могилах с небольшими насыпными курганами за восточной околицей д. Обча.

Проанализировав обстановку и уяснив, что блокада Бобруйской крепости – дело неперспективное, генерал Я.Г. Домбровский отвел основные силы своей дивизии в укрепленный лагерь при м. Свислочь. Последовавший вскоре отзыв маршевого полка Эрсана и батальонов Х. Эвертса к «Великой армии» окончательно поставил крест на его планах овладеть Бобруйской крепостью. Русские транспорты с конвоем из Мозыря, Речицы и Лоева впредь приходили туда регулярно.

10 сентября главные силы 2-го резервного корпуса вернулись в окрестности Мозыря. Экспедиция была завершена и можно согласиться с утверждением генерала, что это был «… трудный поход, ибо в 11 дней прошли 380 верст без росстахов, 8 часов находились в сражении и двое суток были без пищи по неимению воды». Сражение при Горбацевичах, случившееся в день, когда французы заняли Москву, а ставка Наполеона расположилась в Кремле, было первой победой русской армии после Бородинской битвы. В некотором смысле этому сражению «не повезло»: на фоне грандиозных баталий Смоленска, Бородина, Малоярославца и Березины оно оказалось едва замеченным в трудах русских военных историков и не попало в мраморную летопись на стенах храма Христа Спасителя.

1 октября 1812 года император Александр I почти без изменений утвердил представленный Ф.Ф. Эртелем список отличившихся в боях за Пинск, Глуск и в сражении при Горбацевичах с одной оговоркой – «кроме пожалования Смоленскому батальону георгиевских знамен и роте 41-го егерского полка серебряных труб». Было высочайше повелено «… помянутый список для надлежащего по сему исполнения… отправить при регистре к генерал-лейтенанту Эртелю для раздачи оных, а о благодарении войск, при сем сражении бывшим, отдать в приказ. Сверх сего за отличные распоряжения в сем деле, генерал-лейтенант Эртель награждается Мною кавалером ордена Святого Георгия 3 класса». Таким образом, Федор Федорович стал одним из 123-х русских офицеров и генералов, награжденных этой степенью ордена за всю войну 1812-1814 годов.

О Горбацевичском бое ныне напоминают лишь могильные курганы у д. Обча, под которыми вот уже почти два века покоятся сражавшиеся там воины, да ядро русского 6-фунтового орудия – экспонат школьного музея. Это поле боя – единственное, кажется, из всех белорусских полей сражений 1812 года, где нет памятника или мемориальной доски.