РЕЧЬ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА ПОЛКОВНИКУ МИШО.

Том IV, часть I, глава III.

— Ну, так возвращайтесь к армии, — сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо. — Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим добрым подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе своих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Этих средств больше, нежели думают мои враги, — говорил государь, все более и более воодушевляясь. — Но если бы предназначено было Божественным Проведением, — сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, — чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор (государь показал рукой на половину груди) и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей дорогой родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить! — Сказал эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось и глаза горели блеском решимости и гнева.

— Полковник Мишо, не забудьте того, что я вам сказал здесь; может-быть мы когда-нибудь вспомним об этом с удовольствием... Наполеон или я, — сказал государь, дотрогиваясь до груди. — Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет... — И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо, «хотя иностранец, но русский сердцем и душою», почувствовал себя, в эту торжественную минуту, восхищенным всем тем, что он услышал (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.

— Государь! — сказал он, — ваше величество подписываете в эту минуту славу своего народа и спасение Европы!

Государь наклонением головы отпустил Мишо.