Исторические записки войны россиян с французами и двадцатью племенами 1812, 1813, 1814 и 1815 гг.

Долгом для себя поставляю уведомить, что упоминаемые здесь военные происшествия, так же и описания заграничных мест, есть истинные, в которых я, в то время служа государю и отечеству, лично находился, исключая верного исторического описания сражения под местечком Ватерлоо, которое входит в состав второго похода россиян во Францию. Относительно же некоторых обстоятельств императора Франции и сношение его с российским двором также есть истинные и взяты в Истории.

Подвиги императора Франции Наполеона Бонапарте^[18] и военная его слава есть чрезвычайное происшествие в мире! По невеликому его происхождению, не будучи предопределен по природе царствовать, он в воспитании своем видел одну только военную славу, и так все его способности получили развитие искусного полководца. Но судьба его возвела, кажется, дабы показать разительный пример непостоянства щастия человеческого чрез нескончаемые желания к самодовольству человека до степени могущественного и великого императора, не менее и для событий на земле, чтобы видеть тщету успокоения и ненадежности жизни людей, ибо по мере его возвышения во Франции Европа лишалась своей свободы и спокойствия. Кровь человеческая полилась рекою, разорение целых государств и провинций последовало войною. Так, покорение народов и царств был его девиз и соответствовавший его гению! В его время одни державы падали, цари слезы лили, другие королевства возникали и с верноподданных возводились королями. Он сам упоминает после в своих записках на острове Елены^[19], что он не родился государем, чтобы вяло царствовать, а заслужил так и решился поддержать себя покорением всех тех, кои не желали признать его императором, ибо недоставало только не заслуг его, оные Франция оценила, а он не имел породы, ни царской крови, следовательно, и не надеялся приобресть дружбу тех династий, кои в то время царствовали в Европе, но, покоривши оных, не желал их ожесточать лишением престолов; оставался доволен одним их повиновением, считая их, что в знак благодарности останутся ему верными; но это была большая ошибка его! Ими покуда страх обладал его могущества, до того времени и оставались ему верными. Императора России Александра^[20] он полюбил, но, взвесивши его и силы империи, предположил также и Россию покорить.

Будучи уже почти целой Европы властелином, его владычеству и величию ничего более недоставало, как наслаждаться оным в совершенном спокойствии. Франция, возведенная им на степень могущественнейшей империи в Европе, оставалась им довольна и привязана к нему была; пожелал оставить свой престол потомству, недоставало наследника, ибо был с первою его супругою^[21] бездетен, — воспоследовал развод с оною и искание руки российской великой княжны Екатерины Павловны^[22]; ежели бы на сие воспоследовало согласие российского двора и ежели бы закон греко-российской веры допускал оное, конечно, перевороты велики могли быть к покорению еще некоторых государств, уже вне Европы, но воспоследовал отказ в невесте, и он сочетался с австрийскою императорскою дочерью и был щастлив наследником^[23].

Питая некое мщение к российскому двору и видевши также в России соперницу такого рода, коих в Европе две существовать не могут и перевес возьмет которая-нибудь одна, и в сем случае он имел перевес. Тильзитский мир^[24] весьма был выгоден для Франции. Россия, будучи вовлечена им в войну с Швециею, с Англиею, в одно почти время с Турциею^[25], ослабленная военными силами и прекращением свободной торговли, требовала большего отдыхновения. Но Наполеон, не допустивши еще окончить войну с Турциею, предъявя некоторые претензии к императору Александру относительно политических дел в Германии и торговли России, без объявления войны двинул несметные силы военные почти всей Европы, двадцати языков, к границам России. Сам же, прибывши в г[ород] Дрезден, будучи окружен императором Австрии^[26], королем прусским^[27] и германскими принцами и своим двором, положил решительно покорить Россию и назначал пришедшее время падения оной и ее столицы. Наконец, в числе шестисот тысяч^[28] вторгся в пределы оного государства. Так и приспело смутное время, приспело горе великое для народа России! Где взять силы? где взять столько войск, чтобы победить так[ое] величайшее воинство, не только по множеству, но и по опытности оных; полководец их, величайший в мире, победил уже с ними несколько государств; печаль и скорбь была великая России. Дворянство спешит к своему усердию и службе, духовенство — к своим мольбам к Богу — единой надежде, единому поборнику на врагов. Император же России, будучи стеснен весьма малочисленностию своих войск, неимением даже огнестрельного оружия для своей милиции^[29], не мог противиться такой величайшей силе, был чувствительного сердца, не желал войны! Просит мира у своего врага, посылает к нему в г[ород] Вильно своего генерал-адъютанта^[30] с письмом; но император Франции не соглашался ни на какие переговоры и кондиции, дал ответ в коротких словах: «Ваш государь пристает с ножом к горлу». Он уже вступил к совершенному покорению России и следовал без всякой препоны внутрь империи. Вид его воинства был страшнейший, броня оного блестящая и грозная, зад некоторых конных полков от верху шишака до поясницы был прикрыт длинными волосяными польмажами^[31], орудие тяжкое и ужасное, удары его были жестки, величина оного далеко превосходила российское оружие; так все места шествия сих войск вдруг соделались нещастною пустынею, грабежи и неистовства воинов ничего не упустили из виду, что могло оставить память самую погибельную для народа; окончив пределы Польши, они еще более в России означали свой путь уже кровно, истребляя огнем и последнее достояние поселян — хижины.

Войска российские, будучи расположены по обширным границам и провинциям своего государства, для соединения своих частей должны были отступать безостановочно. Малочисленность их против многолюдства неприятеля не позволяла и думать, чтобы вступитьв явный бой на границах империи, ибо еще часть оных была в войне с Турциею. Российские маленькие корпуса, отступая, соединялись благополучно; пройдя Свенцяны над Дриссою^[32], решались в укреплениях сделать некоторой отпор, но неприятель пошел другою дорогою в обход; пройдя Полоцк, оставили корпус войск под командою генерала от кавалерии графа Витгенштейна^[33] для прикрытия С.-Петербургской дороги, остальные корпуса имели направление к г[ороду] Витебску, здесь был сделан трехдневный отдых^[34]; в сие время было получено радостное известие в армии о заключении мира с Турциею^[35], а по сему случаю принесено было благодарственное молебствие при выстрелах с артиллерии.

Войска Наполеона также следовали к г[ороду] Витебску, и авангард их в числе 70 тысяч, большею частию кавалерии^[36], 13 июля остановился под м[естечком] Островно; от армии россиян был послан небольшой отряд для открытия неприятеля под командою генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого^[37]. По диспозиции маршевой впереди шли 2 эскадрона лейб-гусар, за ними — конная батарея, два полка пехоты и один егерской, пешая полубатарея и стороною полк драгун; войдя в густой лес по обеим сторонам дороги, нашли в оном корчму, ночью разбитую французами, и, по показанию хозяина, неприятель только в 4 верстах; кажется бы, начальнику отряда по случаю лесистого дефилея^[38] следовало выпустить стрелков, удалив кавалерию, но сего не было сделано; лейб-гусары, завидя передовые посты неприятеля в лесу, погнались за ними и встречены спешившимися шассерами^[39] по обеим сторонам дороги пулями; проскочивши оных, за лесом во множестве неприятельской конницы сих храбрых неосторожных сонм исчез, как капля во множестве воды; скакавшая за ними конная батарея г[осподина] подполковника Кандыбы^[40], не будучи никем остановлена, подверглась рубке оной, не сделавши и выстрела; едва шесть орудий пробилось, а шесть взяты в плен^[41]. Подошедшая пехота с пешею большого калибра полубатареею оттеснили конницу назад, но с этим вместе множество неприятельских орудий открыли огонь, пешая полубатарея долго противилась неприятелю, но приведена была в совершенное расстройство потерею людей и лошадей, часть орудий была подбита, командир оной г[осподин] подполковник Котляров^[42] и в одно же время два генерала — командиры полков также были убиты^[43]. В сие время выведен был один батальон пехоты из кустов, множество неприятельских орудий устремилось на него ядрами, целые ряды жестоко вырывались из фронта; когда было доложено графу Остерману-Толстому^[44]* ^[45] о напрасной убыли и потере людей, он, под березой стоя, нюхая табак, сказал: «Стоять и умирать»^[46]. Хороша смерть со славою, когда она полезна, сбережение людей в оное время нужнее было, батальон, прикрывшийся кустами, сделал бы сильный отпор с потерею немалою в рядах неприятельских. Но в подкрепление оному подошла легкая батарея^[47] и, действуя не на далеком расстоянии сильным огнем неустрашимо, подверглась сначала огню втрое большего количества неприятельской артиллерии, потом сильной атаке кавалерии, расстроилась также потерею людей, всех почти офицеров ранеными и в плен взятыми. Но пехота, прикрывшись в кустах, удерживала неприятеля до вечера, и он шагу не мог сделать вперед; наконец решился выпустить множество стрелков в кусты, но удерживался сильно нашими стрелками. Ночь нападение их прекратила и упорную защиту россиян от 9 часов утра и до позднего вечера. Отряд русской состоял не свыше как шести тысяч весь и понес значительный урон, около половины убитыми и ранеными и в плен взятыми^[48].

От сего уже места войска россиян отступали медленно, неся почти на раменах^[49] неприятеля, удерживали его стремление; не проходило того дня, в которой не слышно б было грома артиллерии, останавливавшей его. Россияне достигают г[орода] Смоленска, и здесь воспоследовало последнее благополучное соединение 1-й армии со второю под командою генерала от инфантерии князя Багратиона^[50].

Подходит также 5-го августа^[51] и неприятель к г[ороду] Смоленску с несметными силами и со всеми ужасами войны. Впереди города, за несколько верст, стояла дивизия пехоты под командою генерал-лейтенанта Раевского^[52]; вдруг будучи атакована множеством кавалерии, почти пробиваючись, отступила. Сей именитый вождь имел в сих же войсках своих двух сынов, приказал им со знаменами выйти вперед и, взявши в свои руки у одного знамя, скомандовал: «Вперед, я и дети мои с вами»^[53] — и, соединясь с подкреплением, пришедшим из города, держался еще несколько часов; но перед вечером возвратилась 1-я армия из маневра против одного корпуса французов^[54], шедшего на г[ород] Поречье, выслала несколько колонн пехоты с артиллериею на валы города и в стены Смоленска. Неприятель, приближаясь к оному под довольным количеством артиллерии русской, повел атаку также своею артиллериею, сближая и пехоту к оному; так и ночь настигла^[55]. На другой день, сблизясь еще более к городу, повел атаку стрелками; с полудня русские войска, имея в виду еще переправу чрез реку Днепр, начали уступать неприятелю валы города, наконец, стены и город, под которым пало врагов до 10 тысяч^[56]. Россияне, переправясь чрез р[еку] Днепр^[57], стали на возвышенном месте перед городом, с которого картина Смоленска была чрезвычайно трогательна, печальна и разительна; неприятель открыл сильную канонаду множества батарей по городу, пожар разлился по оному во всех почти улицах и по форштадту^[58]; жители, не находя уже убежища, гонимые ужасом и страхом идущих к ним французов, выходили толпами из города, целыми семействами, в отчаянии, в слезах горьких, с младенцами на руках, малолетние дети подле них рыдали громко, мущины и женщины некоторые были уже ранены. Потом воспоследовал вынос чудовной Божией Матери Смоленской и за ней следом — разрушение моста чрез реку. Неприятель в больших густых колоннах начал вступать в город, барабанный бой, играние музыки и беспрестанный крик «Виват император Наполеон!» оглушали воздух, и изредка пальба русских в город по врагам из пушек увеличивала ужас сей картины. Вдруг распространился слух в ближайшей частичке русских войск к городу, что Наполеон въехал в оный и остановился в каменном двухэтажном генерал-губернатора Апраксина^[59] доме, который только чрез реку был на пушечный выстрел; в сумраке вечера два орудия, подойдя ближе, против оного бросили несколько гранат в оный, но увидели только распространившийся пожар более.

Российские войска 7-го числа августа от развалин и пеплу г[орода] Смоленска отступили и продолжали идти по дороге, ведущей к древней столице Москве, и неприятелю каждый шаг за ними был затруднителен и стоил крови. Кроме частых авангардных перестрелок он во всех местах на пути находил города и деревни оставленными жителями, кои с собою забирали съестные припасы и имущество; чего не могли забрать, то истребляли сами с сими словами: «Пускай не достается врагу нашему». Некоторые удалялись в города, позади лежащие, а другие скрывались в лесах со своими семействами, вооруженные пиками и ружьями, и по мере нападения защищались. В сие время в войска российские прибыл герой, прославивший себя своею доблестию в отдаленных странах Европы, — князь Голенищев-Кутузов^[60] и принял главное начальство в армии.

Уже воззвание раздалось в отдаленных странах России: «За царя и веру, против врага, восставшего на землю Русскую!» ^[61] Уже бояре, дворянство и народ волнуются слухами о приближении неприятеля к древней столице; народ восклицает: «Умрем за царя и веру, но не пустим опустошить землю отцов наших и разорять храмы божий!» Полились реками пожертвования, переделываются земледельческие орудия на смертоносное оружие, вооружаются ополчения и отправляются против врагов своей земли, и к армии от Москвы милиции прибыло до 50 тысяч^[62]. Но по распоряжению начальства оная, по неимению огнестрельного оружия, вся оставлена для выносу и призрения раненых, а после вся поступила в ряды армии на убылые места.

Между воинами русскими часто были слышны разговоры: «Долго ли нам идти все назад, лучше остановиться, поразить врага или положить свой живот за отечество!» Наконец приспевает желанный час, армия останавливается в 7 верстах от г[орода] Можайска, при деревне Бородино! Позиция при оном имела несколько наскоро устроенных полевых укреплений, впереди оных мелкую речку Бородинку^[63], правый фланг армии прикрывал высокий крутой берег оной реки, но от центра к левому флангу находились только одни пологие возвышения, впереди оных — зеленая поляна и на пушечный выстрел — лес.

Августа 24-го является к оной позиции и неприятель, делает нападение тотчас на авангард армии, стоявший против левого фланга, и, потерявши два орудия конной артиллерии, захваченные казаками, тотчас заметил решимость русских на мужественное сопротивление^[64]; усиливши свой авангард, подходит к позиции левого фланга русских, воспользовался лесом, прикрыл им свой левый фланг и, введши в оный батальоны егерей, на конце леса против центра нашей армии окопал маленькую батарею, а чрез сие после в сражении действовавшая не в малом количестве его артиллерия не имела никаких видимых прикрытий.

На другой день, т. е. 25 августа, император Наполеон, в большой массе штаба и генералов, сделал рекогносцировку, осмотрел положение российского стана. Неприятельских войск атакующих, как показывали пленные, было 170 тысяч да в резерве в 30 верстах 20 тысяч. Российских же войск, как известно, было накануне сражения и грудью стало 100 тысяч^[65]* ^{[66] [67]}. Россияне начали приготовляться к падению за Отечество молитвою, утро было проведено в церковной палатке, поставленной в центре армии, в слушании литургии и в знаменовании в чудовный образ Божией Матери Смоленской, привезенной армиею с собою из Смоленска, и почти до вечера входило к ней на поклонение все воинство. Неприятель этот день провел в некоей суматохе, колонны с артиллериею переходили с места на место, стрелки то открывали огонь, то стихали, вообще заметно было некое волнение; с вечера почти и всю ночь провел в шумном веселии и кликах, увеличил огни и на левом их фланге выставил даже ярко пылающий маяк. Русской же стан ночь покрыла мертвою тишиною, даже огней подле их бивак видно не было.

Пробуждение же в день 26 августа 1812 года пребудет надолго в памяти каждого российского воина, участвовавшего в сей кровопролитнейшей битве. С показанием на горизонте солнца, предвещавшего прекраснейший день, показались из лесу ужаснейшие колонны неприятельской кавалерии, чернеющиеся, подобно тучам, подходящим к нашему левому флангу, и из оных вдруг близ, как молния за молниею, одна за другою и с громом посыпались ядра градом на стан русской; палатки, еще в некоторых местах стоявшие, как вихрем, ядрами оными были сняты, и кто в них покоился еще, тот заснул и вечным сном. Вставай, Русс! — смерть подошедшая будит и враг бодрствует! Стряхнулся наш левый фланг, уже Багратион давно на коне, и заклубился дым его батарей, и загрохотали, загремели почти залпы в неприятеля, но велик числом оный^[68], все увеличивает свои батареи и наступает ближе; уже храбрый Тучков^[69] сворачивает свои дивизии в колонны, чтоб дать верный отпор пулями в кавалерию, но смерть неумолима, почти везде двойное количество неприятеля губит целые ряды пехоты и расстраивается артиллерия. Неприятель все более наступает в колоннах пехоты; так славившийся своею мудростию и храбростию главнокомандующий и командующий левым флангом князь Багратион пал; за ним и корпусный его командир генерал-лейтенант Тучков пал. На самом левом фланге поставленный отряд для прикрытия Старой Московской дороги^[70], для ударения неприятеля в тыл в случае шествия его по опой дороге, не будучи спрятан, как приказано было от главнокомандующего, в кустах и за пригорками, будучи генералом Беннигсеном^[71] выведен вперед, полки понесли великую потерю в людях убитыми и ранеными. Неприятель начинает атаковать первую батарею^[72] и, наполнив наши рвы трупами и понесши великую потерю от картечных выстрелов и от сзади стоящих прикрытий пехоты, завладел люнетом^[73] оной, но артиллерия сошла^[74]. Не вдруг был сильный отпор, армия стояла в боевом порядке фронтом в три линии, растянувшись версты на четыре и в неизвестности, которая часть будет совершенно атакована! Но орел русской парит над Кутузовым! Быстрее молнии полетели гонцы на правой фланг и центр армии, и неприятель увидел скачущую на рысях артиллерию и нашел для себя сильнейший погибельный огонь оной. Наполеон сказал: «Кутузов — старой воробей, его мякиной не обманешь, дивизию кавалерии и пехоты послать взять его вторую батарею»^[75]. Смысл оной был открыт, оная понесла большую потерю в людях заколотыми и изрубленными, но оставила один только люнет.

Кавалерия французская понеслась вихрем и напротив батареи в атаку и, как казалось, учинила блестящую. Император Наполеон восхитился оною, сказал: «Они поехали, поехали! Подайте кресты!» Сдвинуты были даже с места линии пехоты, но оная, устроившись в колонны, упорствовала, и прикрывавших батареи батальонов батальный огонь их останавливал; в добавление уже слышен шум и звук оружия — это пронеслась бурею русская кавалерия, напала на французскую конницу, и успех их атаки кончился, они все врассыпную назад, не завладевши артиллериею, и с немалою потерею возвратились^[76].

Пушечная канонада обоюдно начала усиливаться; батареи, выпустивши все заряды, сменялись свежими, наконец, и корпуса наши с правого фланга и центра в густых колоннах тихими шагами в безмолвии подвинулись к левому флангу, неприятельская пехота во множестве колонн подходит также. Становится оглушающим гром артиллерий и ружей, тучи облаков густого порохового дыму взносятся в воздух, и, казалось, солнце в сумраке. В одиннадцать часов одно возвышенное место, где поставлена была одна значительная российская батарея^[77],[которая] имела выгоду действовать весьма удачно по равнине по атакующим, вдруг покрылась несметным множеством врассыпную конницы и в нескольких колоннах идущей из-за лесу их правого фланга пехотою, и с этим вместе оное место облеклось облаками густого порохового дыму, сверканием огней, блеском разного оружия, и слышны поминутные крики «Ура!» и «Виват император Наполеон!». Уже французская конница на батарее — летит на помощь оной юной герой, уже известный своею доблестию, доброю душою и умом, начальник артиллерии в звании генерал-майор граф Кутайсов^[78], схватил ближайший полк кавалерии — «Вперед, в атаку, защитить свою батарею!». Увы! защитил, но не остановил порыва бегу своей лошади, не оглянулся, далеко ли от него позади полк, померк в очах его сей свет, множество посыпалось на него сабельных неприятельских ударов, лошадь его одна назад только возвратилась; он имел уже Георгия 3-й ст[епени] на шее, и дух его отлетел для украшения небесными лаврами. Французы же, заваливши трупами ров батареи, тут нашли свою смерть от картечных выстрелов и тучи пуль позади стоявших второй линии густых колонн с артиллериею^[79]. Дивизионный их начальник, будучи окружен одними трупами своих войск, среди оных был взят в плен, не могший завладеть артиллериею^[80]* ^[81]. В подкрепление первым двинулась с места храбрейшая дивизия польская^[82], смело взошла на батарею, но уже поздно: передние были павши, и полками третьего корпуса, бывши ударена в тыл пулями и штыками, вся погибла. Неприятель, видя все свои покушения и предприятия тщетными завладеть батареями, хотя был на оных, но линиею позиции не воспользовался, начал ослабевать и сам в атаках. Россияне, видя оное, собрав всю резервную кавалерию в числе до 15 тысяч^[83], показались в атакующем строе против неприятельского правого фланга; конная артиллерия, выбежав быстро, атаковала оный фланг, но густой лес, прикрывавший в оном месте французов, препятствовал успеху. Но пехота неприятельских ближайших мест была вся встревожена, тотчас свернувшись в густые кареи; начальники оных во мгновение ока вскочили в средину оных и в сей осторожности простояли долго. Артиллерия же обоюдно безумолкно перестреливалась, и поражали одни других, также пехоту и конницу.

Уже не стало того величественного виду и русской позиции — трех боевых линий пехоты с артиллериею между них; линии пехоты последнего 4-го корпуса изредка стояли на левом фланге, редея и выдерживая последний штурм неприятеля, другие стояли уже на отдыхе, свернувшись в колонны. Тут-то был виден кровавый пот бранный усталости, слезы и сожаление о потерянных начальниках, товарищах и знакомых. Поле брани уже покрылось множеством бездыханных трупов, лощины и кустарники — множеством стонущих, просящих одного — прекращения жизни — раненых; по рытвинам текла ручейками кровь человеческая, с обеих сторон еще падали мертвы герои. Наконец, гром артиллерии, действовавшей от начала и до конца до тысячи с обеих сторон орудий в сражении, визгом ядер, грохотом гранат, шумом картечи, свистом пуль возвещал желание неприятеля сбить с места россиян, но оные мужественно противились, поражали, падали за Отечество и удивляли самих врагов. Под вечер начал чувствовать совершенную усталость неприятель, не стала слышна быть ружейная перестрелка, сумрак вечера прекратил и действие артиллерии^[84]. Русские провели всю ночь на своих местах, и позиция боевой линии за ними осталась. Неприятель, как слышно было, наполовину с обозами ночью отступил 7 верст от места сражения^[85]. Потеря с обеих сторон простиралась до 60 тысяч убитыми и ранеными^[86]. Так история судеб и царств человека вместила в себе битву под Бородином в число кровопролитнейших на земле. Тихо приняла земля в хладные свои недра в несколько часов десятки тысяч убитых людей, но ежели бы она отозвалась стоном, как на Непрядве во время Мамаева побоища бывшему с князем Дмитрием^[87] Монаху, то на русской стороне плач ее был смешанной с неутешною горестию вдовицы и рыданием девицы; на неприятельской стороне — отчаяние и без надежды, вопль и рыдание. Молния небесная, их поражающая, как ни слаба была, но уже заметна.

На другой день оной битвы россияне, не имея достаточных сил, чем бы могли довершить поражение врагов, отступили также 7[мь] верст к г[ороду] Можайску. Неприятель не вдруг решился преследовать и уже едва вечером показался в небольшом количестве кавалерии перед г[ородом] Можайском. Российские войска продолжали далее отступление к древней столице своей Москве, армия останавливается перед оной и занимает боевую позицию. Многие были в недоумении, что будет? Одни говорили, будет еще кровопролитное сражение, другие утверждали, что Москва будет оставлена неприятелю. Наконец войска с вечера тронулись со своей позиции, и ночью начали проходить Москву, и нашли уже оную оставленною пустынею^[88]. При дальнейших отступлениях был несколько дней сряду виден русским воинам столб густого дыму над оной, что происходило от беспрестанных пожаров в оной. Россияне ощущали какое-то уныние в это время; хотя Москва не составляла их целого Отечества, но была некогда столицею оного! Потом русские войска сделали крутой поворот с Рязанской дороги к г[ороду] Подольску, где остановились на несколько дней для отдыху. Здесь бессмертный герой своей мудростию и неустрашимостию, бывший главнокомандующий Барклай-де-Толли^[89], объезжая ряды своих малочисленных полков, перед фронтом каждого объявил свой план, что так[ая] продолжительная ретирада отвлекла неприятеля от всех выгод в его армии и послужит ему гибелью и что он впал в приготовленные ему сети, из которых он не выпутается иначе как истреблением оного. От сего места армия уже не отступала, а прошла на Красную Пахру, Вороново, на старую Калугскую дорогу и остановилась под д[еревней] Тарутином, во фланг неприятелю и почти в тыл в боевой позиции^[90].

Неприятель, занявший Москву, хотел забыть войну, ибо и от Наполеона так войскам своим было объявлено, и французы мечтали, что Россия покорится, и спокойно смотрели на ужасное истребление оного города пожарами. Неприятель, однако, выслал свой авангард вслед за войсками российскими по Рязанской дороге; оные, пройдя поворот к г[ороду] Подольску, утратили из виду российскую армию, приписав сие еще скорому и быстрому отступлению; прибавя еще скорее марш вперед, чтобы догнать россиян, узнают, что армии их впереди нет; поворотя назад, к удивлению их, открывают, что войска российские в тылу их стоят спокойно.

Наконец 22 сентября достигают оных, показывается авангард французов^[91] в числе 30 тысяч пехоты и кавалерии к деревне Чернышне, впереди оной стоял также отряд русской в числе одного 4-го корпуса под командою генерала Милорадовича^[92]; неприятель был встречен российскою батареею; ни превосходство их сил, ни жестокой огонь их артиллерии и ни напор их егерей не могли сдвинуть с места Русс! Егеря наши, сошедши к ним в кусты, брали их штаб-и обер-офицеров в плен, но большею частию их ранивши штыками; так и до вечера удержали за собою место, и от оного уже неприятелю не удалось более следовать вперед, ибо сзади оного в пяти только верстах находилось и Тарутино, где вся армия стояла^[93].

Враг, дерзновенно прошедши немалое пространство России от ее границ с бесчисленным множеством войск, доселе не находил нигде сопротивления своим силам, которое могло бы его совершенно остановить; наконец в стане под Тарутином узрел вторую решимость его поразить. Взглянувши изумленным оком и со страхом на грозные линии пехоты с батареями между оной, имея еще в свежей памяти холодное ожидание в оных смерти с оружием в руках и увидевши также лес конных копий и с быстрым полетом птиц и блеском оружия, французский император, измерив силы и своих войск, находит, что дух уже его армии не соответствует его желанию покорить Россию! Наполеон просит письмом к императору Александру мира; маршал французский, прибывший с оным к главнокомандующему Голенищеву-Кутузову, просит оное письмо без замедления доставить к императору, между прочим упоминал, «что война становится довольно жестокою с обеих сторон и что уже время окончить оную!». Но от главнокомандующего получил в ответ: «У нас война еще не начиналась». Российский же монарх и тень мира отклонил^[94].

Неприятель впал в некое уныние и бездействие, чем пользуясь русские партизаны и разъезды казачьи и посылаемые отряды легких войск везде их поражали, брали в плен, где только они показывались за продовольствием и фуражом.

Россияне, соскучась бездействием неприятеля, стоявшего перед их глазами и следовавшего прежде с таким Дерзновением, 6 октября под командою генерала от инфантерии Барклая-де-Толли^[95] напали на их 30-тысячный авангард. Русской артиллерии несколько батарей, пробравшись ночью лесом, с рассветом ударили почти залпами по их бивакам; подошла к ней на помощь и прикрыла пехота. Неприятельская артиллерия начала было сопротивляться, но русская кавалерия^[96] понеслась на их батареи в атаку; в добычу неприятель бросил пять батарей в числе 40 орудий, разного рода оружие; конница их бросила свои блестящие, самой лучшей полировки латы, кои все достались нашим кирасирам, и в знак памяти оные полки и теперь их имеют, сами же бежали 15 верст в беспорядке^[97]. Стан французов представил взорам русских воинов ужаснейшую их нужду в пище, лошади уже были их снедею и пареная рожь. Но, к сожалению нашему, мы лишились в сем деле незабвенной памяти своею доброю душою корпусного командира генерал-лейтенанта Багговута^[98]; неприятельское ядро в 26-м сражении его лишило жизни. Прах его был почтен, в гробе лежащий, церемониальным маршем и проходом в трауре всех войск, участвовавших в оном сражении.

Шумит уже бурный холодный ветер Севера, природа поблекла, утра осенние стали оледенелые. Русские стали вкапываться в землю; а глава народов и неприятельских войск в Москве, в дремотном ожидании мира, вдруг получает известие об совершенном истреблении его авангарда и о потере им всей артиллерии. Впав в отчаяние, предпринимает последнее усилие проложить себе путь к отступлению изобильнейшими местами, чтобы доставить более способов к продовольствию своих войск, желая пройти на Калугу и чрез Малороссию — ужаснейшее предприятие; он должен был пройти Малой Ярославец, а там он уже нашел сначала небольшой отряд русской, а после подоспела и вся главная армия, которая в сие время едва только могла равняться с ним своими силами.

Неприятель первый напал 14 октября на Малой Ярославец^[99], батареи его загремели, со стороны россиян, постепенно оные увеличивались по мере подходу их войск от Тарутино; к полудню он сблизил все свои войска к городу и начал штурм оного, колонны его под картечными выстрелами входили в улицы города, до половины оный занимали и подходящею пехотою русскою выгонялись; и по выходе из оного, случалось, встречали русских из пушек вместо картечи пятаками, награбленными в Москве. Так усиливались несколько раз и обратно каждой раз выгонялись; но вечером ими замечено уже было, что русская армия вся подошла и на возвышенных местах над городом расположилась в густых колоннах, подобно дремучему лесу. Так французы в сумраке вечера предалися отчаянному бегству по опустошенной ими обратной Смоленской дороге^[100], но армия начала было уклоняться назад, и часть оной подалась было вправо и осталась бы в тылу неприятеля.

Читавши древнюю историю, можно сравнить положение европейских войск, пришедших покорить Россию, с греками, забравшими все богатства Трои, и, разделивши их между собою, на обратном пути подверглись самому бедственнейшему случаю и погибли в морских волнах вместе с оными. Французы же и двадесять язык с ними, разоривши Москву, ограбившие все на своем пути места, обобравшие всю утварь храмов божиих, будучи быстро преследуемыми россиянами, претерпевают сильные поражения под Вязьмою, Красным^[101] и прочими местами, угнетенные голодом и застигнутые стужею стран северных, падают с добычею в руках и доставляют похищенное обратно в руки русских. К довершению их истребления часть войск российских, бывшая в войне с Турциею и остававшаяся в их тылу, пресекает им дорогу у г[орода] Борисова^[102][103] и удерживает переправу чрез реку Березину^[104]. В отчаянии очищают небольшой части войск дорогу и самому Наполеону спастися бегством, которой их и оставил на произвол судьбы^[105]*.

Обратный путь врагов России был ужаснейшей картины. Солнце во все почти время редко освещало горизонт своими лучами, беспрестанно бурные северные ветры с снегами, вьюгами и морозами сопровождали армию и не оставляли видимыми их следов.

В ретираде же нашей мы только видели один ливный дождь, во все почти время тихая и ясная погода. Взгляд же неприятеля назад поражался смертельным страхом от чернеющейся вдали тучи копий и от летящих с блеском и громом ядер в тыл; неся вместо оружия отчаяние, они только ожидали одной мучительной от голоду и стужи смерти. Последствием всего этого было: брошенная на нескольких верстах артиллерия, по дороге разбросано всякого рода оружие, на нескольких шагах видны из-под снегу трупы человеческие по обеим сторонам дороги, и беспрестанно догонялись идущие по дороге тени человеческие с отмороженными частями, с всклокоченными волосами, в помрачении ума, в одеждах разного рода: в женских салопах, в капорах, в священнических ризах и шишаках, другие, сидящие в снегу и мечтающие, что они уже возвратились на родину, призывали своих родных, ласкали их самыми нежными именами. В добавление на несколько стах верстах не представлялось взору человеческому ни одной хижины, где бы можно было укрыться от северной стужи, кроме труб и полусгорелых руин, занесенных снегом. Мужественная рука россиян в сем положении не поражала уже своих врагов: случалось видеть, что одна баба с палкою гонит целую толпу до другой деревни и они ей строго повинуются. В таком плачевном состоянии величайшая армия оставила свои планы поработить игу Наполеона Россию! Небольшая часть ее возвратилась в свое отечество, она вся почти в течение шести месяцев истребилась.

Путь веры России тесен, но велик; сыны Севера, живущие в стране железной, но доблестию сильны; рассеянные по обширным степям и пустыням необозримого пространства границ своего государства, но слышат глас, призывающий за их веру и царей; народ, воспитываемый не на прохладе стран теплоюжных, но в северном суровом климате, привязан к скипетру своего правления, под оным их беспомощный находит покровительством закон, заслуги в уважении, собственность каждого священна. Так чего пожелала почти вся Европа от такого народа? Свободы? Нет, он за свой железной кусок хлеба положит живот и не имеет зависти на роскошь иноземных народов. И оные, сошедши к ним войною, отведали их нежного хлебосольства и легли для отдыха костями на снежных постелях, прикрытых стужею Севера; сама природа их даже преследовала и была покровительницею российскому народу^[106].

Войска России, дошедши до своих границ, расположились на малое время для отдыха; совершенное успокоение их Отечества и свобода Европы требовали похода в чуждые страны^[107].

Наконец знамена победоносного воинства России развеваются в Варшавском герцогстве^[108]; вид оного представлял разительную картину обманутой свободы: везде царствовала бедность со всеми печальными ее изображениями, во многих местах хижины без покрытых кровлей, в других местах целые деревни без жителей, которые, будучи гонимы страхом и не имея себя чем пропитать, оставили свои жилища. Народ, угнетенный частыми воинскими наборами, разными налогами и порабощением иноземным правительством, он был недоволен своей страной и как будто не находил в оной уже своего пристанища. Знатнейшие, видя попеременно чуждых народов в своей стране, имели привычку сообразовываться с своими обстоятельствами и, как казалось, принимали русских чистосердечно. В некоторых приметно было соболезнование об своих детях и родственниках, погибших в войне с Россиею. Другие были недовольны Наполеоном, что он навлек им нещастие и разорение их страны, не могши сделать добра. Город Варшава, столица тогдашнего герцогства, довольно многолюдный, обширный и шумный, имеет много громадных красивых строений и с окрестностями над рекою Вислою по покатости берега составляет прекрасную картину^[109].

Россияне, переправясь реку Одер^[110], оставили печальную картину Варшавского герцогства и вступили в Пруссию на плодоносные поля Шлезии^[111]. Здесь все переменило свой вид: в городах и деревнях показалось изобилие и опрятность, трудолюбие поселян было заметно в большей степени, земли везде хорошо обработаны, около каждого почти домика поселянина есть садик, им обработанный, где он свободное время от трудов проводит с своим семейством. В некоторых местах Пруссии Богемские горы, покрытые снегом, показываются на горизонте в виде неподвижных прозрачных облаков, кои, соединяясь с чернеющим дремучим лесом на оных горах, составляют вдали величественную картину природы. Хотя уже и сие королевство страдало от зла Наполеона и его войск, но трудолюбие народа предохранило его от видимых недостатков. Народ встречал россиян с радостными лицами, начал их считать своими друзьями и избавителями от французских войск; приветствовали: «Да здравствует Александр!» — и соединили все свои силы с русскими войсками^[112].

В таком положении русская армия вместе с прусскими войсками вступила в границы Саксонского королевства. Король оного с войсками своими оставил свои владения и вошел в союз с Наполеоном^[113], хотя при приближении еще войск российских к границам Пруссии обещал императору пособие в продовольствии и соединении своих войск с ним, коих было до 30 тысяч. Корпуса российские, не останавливаясь, вступили вовнутрь Саксонии, проходя города Лаубань^[114] и Герлиц; в последнем, невдалеке за городом, видна гора, любопытная не по обширности оной, а по высоте в виде закругленного сверху шпиля; на вершине оной поставлена каменная башня, и, как нам рассказывали, она есть памятник тех времен, когда польские короли носили титул и саксонских^[115]. Проходя мимо, русские офицеры полюбопытствовали взойти на оную, ставя лошадей у подошвы горы, сами, по крутизне оной, едва после нескольких отдыхов могли взойти на верх горы; облака, казавшиеся над оною, закрыли их, и они оттуда в солнечный день вниз ничего не могли видеть и возвратились оттуда измокшими.

Далее войска прошли г[ород] Бауцен, приблизились к столице оного королевства г[ороду] Дрездену, который лежит в долине по обеим сторонам реки Эльбы, имеет целые улицы в подряд красивейших громадных строений, красивейший королевский дворец, картинную галерею, из которой, как говорили, вывезены были самые лучшие уже картины^[116]; через всю р[еку] Эльбу на каменных арках чрезвычайный славившийся по Европе по его редкости каменный мост^[117]. Отряд русских войск, идущих в авангарде, настиг здесь часть французских войск, которые при отступлении самую середину моста подорвали^[118]. Вообще Дрезден с высот перед оным с окрестностями и загородными домами делает величественный и прекраснейший вид.

В Саксонии города вообще все красивы, везде чистота и опрятность и удивительная приятность в одеянии, особенно женского полу. Поселяне живут вообще в изобилии, земли их плодородны и не обременяют их многим обрабатыванием, много есть виноградников, дающих им хорошее красное вино, имеют в домах своих по два жилья, одно нижнее, а другое верхнее, любят в воскресные дни гуляния и веселятся. Народ красивый, ласковый, гостеприимный, рослый, любящий свою страну, но не привыкший к большим трудам и к перенесению нужд военных, а от сего павших в России много видно было их голубых шинелей тонкого сукна на русских воинах^[119]. Любят вообще около своих домов хорошие сады. Недовольны были на свое правительство за соединение их войск с французами, и некоторые, одевшись в круглые шляпы с зелеными перьями, такого же цвету тонкого сукна куртки с поперечными патронташами и ружьями, являлись для совместного похода с нами, но по малочисленности их не было обращено на них внимания^[120].

Наполеон же кроме саксонских войск, вынудя еще у многих германских владетелей войска, и свои оставшиеся во Франции и возвратившиеся из Испании, увелича их конскрипциею и наборами, составил значительную армию, так что она далеко превосходила соединенную российско-прусскую, и с оною подошел к границам Саксонии и наконец среди г[орода] Лютцена остановился, скрывши наполовину оную. Русские войска, безостановочно преследуя неприятеля на так великом пространстве от Москвы, проведя зиму лютую на биваках, от частых битв и походу имели великую убыль в людях, а от резервов далеко были отдалены. Так, армия наша едва составляла до шестидесяти тысяч, да пруссаков тысяч около тридцати пяти^[121]. К тому же россияне на походе своем поседевшего во бранех героя, генерал-фельдмаршала и главнокомандующего князя Кутузова оставили, он в Шлезской Пруссии, в г[ороде] Бунцлау^[122], опочил от земных трудов, оставя незабвенную память своих заслуг для России. Он завещал и советовал далее Пруссии с своими войсками нейти, а подождать своих резервов и увеличить оную значительно. И кажется, остановясь на границах Саксонии и окопавшись в укреплениях с прусскими войсками, армия имела бы хороший отдых и спокойное укомплектование, а может быть, и политические сношения с Австриею были бы успешнее. Но решились атаковать французов, и от так весьма немноголюдной армии еще отделили отряд в числе пятнадцати тысяч под командою генерала Милорадовича зайти неприятелю в тыл и атаковать его, ретирующегося, ибо наверное предполагали разбить.

Так император Александр, с российско-прусскими войсками подойдя к г[ороду] Лютцену, атаковал французов; неприятель был сильнее вдвое и имел в Наполеоне великого и искусного полководца, он по дыму и выстрелам видел бессилие и малочисленность противной стороны, но тщательно скрывал уже свой выигрыш и перевес сражения, все находился в оборонительном положении. Но с половины дня, вывевши из-за пригорков значительно сильные массы войск, ударил быстро на правый фланг и, разгромивши оной, в короткое время начал его преследовать. Левой же фланг, видя уже несколько почти отрезанным, ударил на оный, которой уже в беспорядке также начал отступать^[123]. Частичка русских свежих войск, бывшая в тылу неприятеля под командою генерала Милорадовича, едва успела заступить место арьергарда и по случаю скорого отступления вправо прусского арьергарда находившегося не могла долго удерживать напор неприятеля и была в великой опасности быть совершенно отрезанной и истребленной^[124]. Артиллерия шла рысью целых пять верст и тогда еще было набежала на французских фланкеров, но не в далеком расстоянии заметили на пригорках наш гренадерский корпус; так, остановившись и прикрывшись тут бывшим местечком, удерживали увеличивающегося из лесу неприятеля, и пехота вся арьергарда подошла, так сим и кончилось Лютценское сражение, весьма неудачное, стоившее убитыми и ранеными свыше 8 тысяч одних россиян^[125].

Войска российско-прусские продолжали отступление к г[ороду] Дрездену! Прошедши оный, имели переправу чрез реку, чрез каменный городской мост и чрез понтонный вправо от города. Войска чрез наведенный мост были скорее преследуемы неприятелем; батальон, стоявший в редуте для прикрытия моста, пошел чрез оный последним, оставляя редут постепенно, понемногу; после выстрелов в французов последних несколько человек дошли только до середины моста, как оный был сожжен и подорван; оные, возвратясь назад в отчаянии, спрятались в биваки без надежды к спасению от неприятеля; но сказалось великодушие русских казаков — оные, усевши в лодку, перевезли оставшихся, сим и спасли их или от плену, или от смерти^[126]*^[127]. Некоторая часть войск с множеством артиллерии оставлена была для удержания неприятеля от переправы, и на другой день с утра вправо от города вышло чрез реку сильное артиллерийское дело ядрами и картечью одни в других, и расстройство было немалое бывших в деле артиллерийских ротах убитыми людьми, лошадьми и ранеными[128]; но это был отвод от настоящей переправы; неприятель во время дела перешел в 12 верстах реку и сильно начал преследовать к г[ороду] Бауцену.

Под г[ородом] Бауценом вторично остановилась вся прусско-российская армия; неприятель тотчас напал на правой фланг, скоро сбил его с места; оный, не имея никакого подкрепления, начал отступать. Левой же фланг, имея в прикрытии большой пригорок, заросший кустами, несколько держался, но неприятель начал его обходить. Против центра неприятель выставил множество колонн пехоты, на которую думали броситься великою массою конницы, собравши всю ее вместе, но залпы пехоты нанесли б великую потерю в людях и расстройство^[129]. Так и началось всеобщее отступление с быстрым преследованием неприятеля, которой обратно занял все германские земли, Пруссию, и, дойдя до крепости Швестниц^[130] в Прусской Шлезии, остановились; обозы наши и большие тягости остановились также близко Немана уже; такие были последствия скорого движения прусско-российских войск вперед, почти к границам Франции, и проигранных двух сражений. Император России и прусский король должны были предложить на шесть недель перемирие императору Франции, иначе прусские войска, потеряв свое отечество, оставили б российские. Но Наполеон согласился, и сие есть преткновение к его щастию и конец величию и его военной славе, ибо в течение спокойных шести недель, в кое время текло перемирие, в союз вступила Австрийская империя, подошли шведы, англичане и явились российские резервы и ландверы^[131] Пруссии; с этим вместе составилась многочисленная армия^[132].

С окончанием перемирия открылись вновь и военные действия. Войска российские в числе нескольких корпусов, в том числе и гвардия, вступили в Богемию для соединения с австрийскими войсками^[133]; по дороге в горах находят под местечком Кульмом корпус французских войск в числе тридцати тысяч, препятствовавший соединению союзных войск. В самоскорейшем времени был оный атакован русскими; батареи на горах были взяты штурмом российскою гвардиею, корпус оный весь почти истреблен, а часть оного рассеялась в горах; корпусный командир генерал Вандам также был взят в плен^[134]. Государь император в честь оной победы учредил кресты черные на серебре под названием Кульмских, которые в то время вся гвардия надела^[135].

Другая часть войск в числе нескольких корпусов соединилась с прусскими войсками, составя армию в числе 100 тысяч под названием Шлезской^[136], и поступила под команду генерал-фельдмаршала Блюхера^[137]; этой части войск назначено было очищение всей Шлезии и Пруссии, и впереди себя имела всю главную армию французов под командою самого императора Наполеона. Так сия армия, тронувшись с места вперед, тотчас открыла главную армию французов. Блюхер начал уклоняться от генерального сражения, начал отступать. Французы преследовали несколько переходов, потом сами начали уклоняться назад; князь Блюхер опять за ними; французские войска остановились и начали приуготовляться к атаке; князь Блюхер опять с войсками отступил. Наполеон, будучи уже в опасности с тылу от соединившихся российско-австрийских войск и видя безуспешное свое наступление на войска Блюхера, с главною своею армиею уклонился внутрь Саксонии, оставя таковую же часть войск против князя Блюхера, дав оным повеление идти за ним и, где он остановится, его разбить. Князь Блюхер по приближении к нему французов тотчас открыл, что с ними уже главной армии нет, решился только уклониться до позиции, что и воспоследовало под д[еревней] Кацбахом^[138]. Французы, быстро преследуя, переночевали под Кацбахом, поутру рано находят не на больших высотах стоящую небольшую часть войск, а остальные войска все были Блюхером за пригорком скрыты. Французы были так уверены в разбитии сих войск, что целую дивизию послали в обход в тыл Блюхеру. С утра самого полил почти ливный дождь, но французы повели великой массой пехоты атаку на высоты, батареи открыли сильной огонь, и увеличивались час от часу; и дождь нисколько не уменьшался также, а сделался обложным и прекращать стал ружейную перестрелку; ружья становились замокшими, но артиллерия с обеих сторон действовала палительными свечами сильно. Почти до вечера перевес не заметен был сражения, но перед оным стали слышны быть крики русских «Ура!», и, где колонна стояла французов, там ее не бывало, и вся назад врассыпную; в добавление выскочила из-за высот с шумом и брязгом оружия, как буря, — это кавалерия в больших массах, и мигом вся на батареях французских, 30 орудий было взято, целые колонны, не могши сделать ни выстрела, сдавались без боя, остальные бежали, бросая по дороге обоз и оружие. Дивизия пехоты генерала Пюто^[139], посланная в тыл, прибылась к г[ороду] Ливенбергу^[140], имея впереди себя реку Бобер, разлившуюся от дивного дождя, и снесенные и потопленные мосты, остановилась и по настижении оной вся была истреблена, а часть опой с их дивизионным начальником была взята в плен.

Французские войска, будучи оттесняемы с многих сторон, все сблизились к городу Лейпцигу, и к оному воспоследовало сосредоточие всех войск союзных держав, кои нашли неприятельские войска в укреплениях; с 5 октября 1813 года начали их атаковать кругом^[141]; но ими в тылу дорога к границам Франции, к реке Рейну, атакою корпуса графа Витгенштейна была очищена. 6 октября с семи часов утра началось генеральное сражение^[142] атакою соединенною российско-австрийскою армиею французского правого фланга^[143]; оный по мере усиления атаки сближался, отступая к самому городу. В одиннадцать часов утра под командою князя Блюхера и русского генерала графа Ланжерона^[144] армия, состоящая из 100 тысяч русских и прусских войск, имея 30-тысячный корпус шведов в резерве и две батареи английских конгревовых ракет^[145], пришедшая от г[орода] Галле, приблизилась также к левому флангу французов и в виду г[орода] Лейпцига не более как версты на две, перейдя глубокий овраг, подойдя к французским укреплениям, начала выстраиваться в ордер де баталии^[146] шахматом под сильным огнем французской артиллерии, и, поставя между линий казачьи полки, выслали на рысях большею частию большого калибра батареи русской и прусской артиллерии, не менее как из 160 орудий состоящие. Не более как двухчасовое действие оных заставило их батареи замолчать и оставить свои укрепления. Пехота поколебалась до такой степени, что линиями начала отступать назад. Саксонская кавалерия, прикрывавшая левой фланг, вся начала сдаваться без бою; высланная на место их французская кавалерия была встречена двумя батареями английских конгревовых ракет и легкими полками русской и прусской кавалерии прогната назад. Наконец все линии войск всех союзных держав с барабанным боем и игранием музыки тронулись вперед; дойдя до позиции французских войск, нашли их батареи так изрытыми, что признаку амбразур не было, па оных брошена подбитая артиллерия, взорванные ящики, и поле позади, где стояли прикрытия пехоты, устлано трупами. Неприятель, дойдя до форштадта города, еще остановился в значительных силах впереди оного, выстроил свою артиллерию, большею частию большого калибра, и открыл сильную канонаду; левой же свой фланг прикрыл деревнею, прилежащею к городу, в которую и стянул значительную часть пехоты. Оная деревня тотчас была атакована русскою пехотою и двумя шведскими и русской батареями; деревня зажжена, и неприятель был с оной вытеснен^[147]. Сумрак вечера прикрыл ретираду неприятеля и прекратил на сей день с обеих сторон сие кровопролитное сражение.

На другой день с рассветом все союзные войска, став в ружье, дожидались вторично вступить в дело, ибо около города еще заметна была значительная часть неприятельских колонн. Союзные монархи, выехав на возвышенное место около города, приняли посольство от оного, состоящее из важнейших генералов саксонских, от имени своего короля, которое униженно просило на несколько часов перемирия для очищения их города от французских войск, что по истечении оного времени особа короля с своими войсками отдается под покровительство союзных государей. Но российский император Александр в следующих словах дал ответ: «Скажите вашему королю, что он меня два раза обманул, а третий раз я ему не обязан верить»^[148], и ту минуту стоявшая здесь российская гвардия получила приказание идти на штурм к городу, следом за оною прусская и австрийская. Проходя в полном порядке мимо союзных государей, российская слышала приветствие от своего императора: «На труд, ребята, за царя и веру!» По приближении к городу густых гвардейских колонн загорелась около оного пушечная и ружейная перестрелка, но колонны не останавливались, шли вперед и с криком «Ура!» ударили в штыки и вошли в предместие города, а потом и в улицы оного; гвардейский саксонский полк с особой короля сдался. Прикрывавший ретираду целый корпус польских войск дрался, но обозы, загрузившие мост через реку Плейсе, попрепятствовали перейти значительному количеству артиллерии и оному корпусу; артиллерия взята россиянами, а польские войска были часть истреблены, а часть потоплены, и сам главнокомандующий, решившись переехать вплавь чрез реку, бывши подстрелен, погряз в волнах^[149]* ^[150]. Остальная армия французская, ретируясь форсированно, бросила по дороге артиллерию, оружие, обозы, и ретирада их походила несколько как на шествие из России! Дойдя до города Ганау, здесь неожиданно находят отставший от них 40-тысячный корпус баварских войск; сделавши им преграду возвратиться во Францию, идя по дороге в густых колоннах, останавливаются весьма на короткое время, выпустивши всю свою артиллерию вперед; разгромили центр баварской армии и, ударивши в штыки, пробились и прошли к границам Франции и скрылись в крепости Майнце на реке Рейн^[151] Такие последствия Лейпцигского сражения, коего начало было вокруг города на пространстве почти около 50 верст; следовательно, ужас оного не так заметен был, но сражалось более полмиллиона людей с обеих сторон, одни за свободу, а другие для порабощения.

Союзные войска после победы под Лейпцигом следовали к пределам Франции, а некоторые для занятия тех владений, которые не были еще в союзе; в том числе корпус российских войск под командою генерал-лейтенанта графа Сент-Приеста^[152] следовал для занятия королевства Вестфалии и столицы оного и короля Иеронима Бонапарта^[153] — родного брата Наполеона — г[орода] Касселя. Сколько обрадовало сердца россиян, когда они на пути своем увидели в некоторых местах, на воротах почти каждого дома, прибитые бумажки с российскою надписью: «Земля русской принцессы Марьи Павловны!» ^[154] Это была часть пределов Веймарского герцогства, жители были ласковы и старались оказывать гостеприимство русским. Эта государыня во время могущества Наполеона и войны в России, при всех своих смутных обстоятельствах, пленным русским, которые проходили ее пределы, делала большие пособия, учредила магазин, из коего выдавалось одеяние и делалось вспомоществование деньгами. При проходе же некоторых войск ее столицы г[орода] Веймара сама угощала генералов, штаб- и обер-офицеров, разговаривала с каждым ласково и приветствовала: «Велик Бог русских!»

Войска российские, занявши г[ород] Кассель, нашли уже жителей готовыми принять прежнего своего курфюрста-наследника владетелем, а бывшего короля своего, Иеронима Бонапарта, оставившего свое королевство и забравшего все богатства дворца, удалили.

Столица — г[ород] Кассель — не обширный, но довольно красивый и много имеющий прекрасных строений, обширную площадь, обстроенную лучшими строениями^[155]. От города версты на три идет из тополев в два ряда по обеим сторонам перспектива к дворцу королевскому, которой расположен на высоте, и вид от оного на город весьма приятный. Позади дворца находятся искусственные каскады, славящиеся и поныне своею чрезвычайностию по всей Европе! Именно находится высота, усеянная деревьями и искусственно обработанная устройством многих перспективных дорожек для прогуливающихся, усеянных по обеим сторонам разными ароматическими цветами. На верху самой высоты поставлена довольно обширная башня, и на верху оной из тонкой бронзы поставлен Геркулес в виде опершегося на дубину человека. У подошвы высоты он представляется ростом в виде обыкновенного человека, но, приближаясь по ступеням в верх башни к нему, самая тончайшая часть ноги около сустава имеет в диаметре окружности около аршина; по сей пропорции можно судить об его росте и о расположении протчих частей. Пространство башни внутри довольно обширно, вверху, около наружности, вокруг расположены перила для гулянья, из коих открывается вид на город и на окрестности единственный. Внутри башни в самом низу находится глубокое, довольно обширное место в виде каменного бассейна с водою, которая там всегда в огромном количестве находится, будучи поднята трубами из речки Фульды, и от дождей, и подвозом в случае великой и продолжительной надобности. Начиная от подошвы горы, к башне вход устроен с множества широких из дикого камня ступеней, кои, подойдя к основанию башни, имеют над собою фронтон, поддерживаемый несколькими колоннами. Пол устлан мрамором, по бокам под фронтоном стоят две каменные статуи, держащие в руках инструменты: одна — горн, а другая — флейту. Когда поднимутся машины, удерживающие внутри башни воду, то в ту же минуту каменные статуи под фронтоном начинают играть, каждая на своем инструменте, чрезвычайно гармонически и приятно. Вода начинает показываться под фронтоном из стен башни фонтанами, потом из полу вверх, и с этим вместе начинает быть слышен полной оркестр невидимой в стенах музыки, фонтаны в великом множестве увеличиваются, и шум воды мешался уже с оркестром музыки и ревом падающей оной по ступеням вниз горы. Эти минуты для любопытствующих делаются обворожительными. Вода, спустись вниз, рассыпается на великое множество ручейков по всем дорожкам садовым между деревьев, и, где бы вы по дорожкам ни ходили, журчащий ручеек и блестящий, в виде бриллиантов между деревьев, вас найдет, и ежели вы захотите его преследовать, то, пройдя за ним немалое пространство, он вас доведет до ужасной пропасти между двух дикого камня скал, где они, уже все соединясь, с великим ревом падают в оную пропасть и кверху клубятся в виде жемчужной пены. Остановясь на сем месте, вы видите перед собою чрез пропасть мост, которой кажется, однако, так ветхим, что опасно решиться перейти чрез оной; и ежели пойдете по нем, то удостоверитесь, что он весьма прочно устроен и безопасен. Перейдя мост, вы слышите шум воды уже под землею; идя за шумом некое пространство, вы вдруг увидите, что вода выходит из-под земли рекою, пройдя оная несколько, падает одним великим каскадом из каменных руин, поддерживаемых несколькими колоннами, и наконец перед дворцом образует озеро, посреди коего устроен биющий фонтан, который высотою весьма многие превосходит.

Не в дальнем расстоянии от дворца представляется весьма древнего вкуса замок. Подойдя к нему ближе, можно явственно видеть искусственно обработанную его древность. Внутренность замка так же соответствует его древности, везде видны древние картины, тканые обои с многосложною резьбою, мебель и протчее. В оном есть также музеум рыцарских доспехов, вооружений и самых рыцарей, сидящих на лошадях в полном одеянии рыцарского времени, вооруженных и в закрытых касках, довольно искусственно обработанных. В птичнике находятся чрезвычайной красоты фазаны.

Корпус графа Сент-Приеста, простояв здесь некое время, выступил к берегам Рейна и у г[орода] Дюссельдорфа приблизился к оным. Здесь найдена на другом берегу небольшая часть французских войск, которые уничтожили все способы в сем месте переправы; когда российская артиллерия начала их тревожить ядрами, то жители города небоязненно кричали: «Виват Александр!» Но по распоряжению начальства оный корпус выступил для переправы и вступления во Францию, к г[ороду] Эребренштейну, расположенному на самом берегу Рейна, и напротив, на другом берегу, г[ороду] Кобленцу, который был занят французскими войсками, но корпус получил приказание учинить здесь переправу. Так в полночь против 1814 Нового года бригада егерей, заготовивши в заливе лодки, под командою генерал-майора Карпенки^[156] села в оные и в темноте ночи выбралась из залива в реку. Неприятель с противного берегу по шуму гребцов пустил батальный огонь; когда наши егеря сделали залп с лодок, река осветилась, батарея их, несколько стоявшая вправо, открыла было косвенный огонь картечью, но в то же время увидела против себя с берега несколько батарейных орудий, открывших сильный огонь ядрами и картечью в оную, и в подкрепление егерям на паромах плывущих несколько легких орудий, которые решительно действовали одною картечью. Егеря, доплывши, пуская батальный огонь до берега, с криком «Ура!» вышли на берег и свезли свою легкую артиллерию, дождались тотчас переправившуюся пешую бригаду с несколькими батарейными орудиями, тронулись в густых колоннах к неприятелю, нашли батарею их брошенною, орудия были свезены^[157]. Французы прикрылись форштадтом города, держались в оном батальным огнем и действием их артиллерии, но прибывающие беспрестанно с другого берега уже беспрепятственно русские подкрепления усилили атаку форштадта, сначала густою цепью стрелков, потом колонны начали одни подходить ближе, а другие — в обход города и во фланг. Неприятель начал колебаться, артиллерия их начала сниматься с своих мест, колонны русские с криком «Ура!» двинулись к форштадту и вошли в оный, с рассветом очистили и все улицы города, и неприятель скрылся, оставя в городе всех раненых и огромный госпиталь больных.

Берега Рейна, по которым оная часть войск имела направление, начиная от г[орода] Кобленца и до крепости Майнца, состоят почти из одних гор, заросших лесом и кустарниками; кажется, сама натура здесь положила границы народам. На нескольких верстах беспрестанно являются запустелые, разваливающиеся по обоим берегам реки каменные замки, представляющие отдаленность времен рыцарских, превратность фортуны и непостоянство образа жизни человека. По местному положению видно, что в сих замках живущие при спокойных обстоятельствах приятно чрез реку веселились, а при ссорах и несогласиях с одного берега на другой одни в других стреляли и нападали.

Союзные войска все более и более вступали с разных сторон во внутрь Франции; проходили города Нанси, Барледюк, Сент-Дизье, Витри, Шалон и протчие места. Города во Франции довольно красивы, многолюдны и достаточно изобильны, из них первой Нанси — довольно обширной город, имеет красивую, хорошими строениями площадь, университет и каменный театр, на котором во время прохода русских войск представлялись пиесы, и не печальные. Но в деревнях во многих местах видна была бедность, поселяне живут неопрятно, мужеской пол вообще сверх камзолов носит свои синие рубашки, женщины носят деревянные башмаки, и вообще далеко были отставши в приятности образа жизни от германских народов. Проходя г[ород] Сент-Мишель, русские имели случай удивляться произведению одного скульптора. В городовом тамошнем костеле, в приделе, находится тринадцать фигур в обыкновенный рост человека, высеченные из одного дикого камня, изображающие положение Иисуса Христа в гроб, черты лиц каждой фигуры чрезвычайно живо изображают их чувства, и майстер занимался сим изделием тридцать лет^[158].

По назначению союзных государей должно было занять вторую столицу Франции — город Реймс. Сие поручено с российским корпусом и двадцатью пятью тысячами прусских войск генерал-лейтенанту графу Сент-Приесту. Он, дошедший до оного, находит оный занятым французскими войсками, кои находились в укреплениях в окопах и за палисадом, все главные улицы были заняты батареями. Переночевав невдалеке, с раннего утра повели атаку на город^[159]. Русская артиллерия с северной стороны начала громить окопанную французскую батарею, левее оной прусская артиллерия открыла огонь по окопам и палисаду. Колонна русских войск левее своей артиллерии выпустила множество стрелков, кои даже подбегали к форштадту. Неприятель, где замечал больше войск в движении, туда начал стягивать больше своих сил; передние русские колонны двинулись с артиллериею по дороге от Шалона к главной улице Реймса. В этом пункте неприятель был сильнее всех, ибо по оной дороге все войска подходили. Резервы своротили вправо с дороги шалонской, начали подкреплять сильно стрелков к форштадту, оные начали врываться уже в улицу; неприятельские батареи были уже все почти в сильном огне с русской и прусской артиллериею, как вдруг услышали сильный крик «Ура!». Сильные густые резервные колонны русских взошли в улицу форштадта, разломали палисад и поставили несколько орудий. Пруссаки в сие время формально пошли на штурм, взяли французскую батарею с левой стороны, взошли в улицу оной части города и поставили несколько орудий артиллерии. Резервы французские подходили к занятым улицам, но встречались картечью. Неприятель начал ослабевать, и в главном пункте, по дороге от Шалона, русские войска, стоявшие на оном месте в густых колоннах, двинулись вперед, батарею нашли брошенную, взошли в улицу и заметили неприятеля, уже отступающего. Те, которые были отрезаны русскими, начали сдаваться в числе трех тысяч^[160] протчие отретировались по дороге к г[ороду] Парижу. Российско-прусские войска завладели городом и нашли в оном до пяти тысяч убитыми и ранеными.

Командующему сими войсками графу Сент-Приесту угодно было оным сделать отдых. Так, донеся государю императору Александру о занятии Реймса, полки разошлись на пространстве от города верст до тридцати на квартиры в разные стороны. Государь остался доволен движением войск графа Сент-Приеста и послал с посланным для донесения адъютантом в награду ему орден 2-й степени Георгия. Графу же захотелось в сие время принести благодарственное молебствие; так войска, которые с ним были в городе, вышли все на площадь в ожидании молебствия, их всего было немного: две бригады, одна русская и прусская, небольшая часть кавалерии российской и прусской, казачий отряд, стоящий за городом на пикетах, и два парка артиллерии, не свыше 70 орудий, русской и прусской, стоящие также за городом. Граф прибыл к молебствию, и оное началось; в средине оного прискакал казачий офицер с пикетов с донесением, что невдалеке от города показалась неприятельская конница. Граф, выслушав, отвечал, что это, может быть, из войск, отступивших из города, — молебствие продолжалось. К концу молебствия прискакал казачий штаб-офицер, командовавший всеми передними пикетами, нашел его уже в соборе городском и донес, что французская кавалерия великою массою идет рысью к городу и что это не что иное, как авангард главной армии французов под командою Наполеона! ^[161] Ту минуту войска, которые стояли у молебствия, получили приказание идти за город и становиться на позицию и прикрыть артиллерию, которая успела стать к орудиям и открыла огонь по кавалерии. Но пруссаки, не бывши собраны к молебствию, не успели скоро выйти из квартир и потеряли всю артиллерию. При всей близости неприятельской конницы во множестве русская артиллерия сильно дралась, поддерживаемая пехоты скорым батальным огнем; но горе великое — их небольшая горсточка, на подкрепление нет надежды, оно весьма вдалеке. Уже подошла и пехота неприятеля, колонны оной начали обходить во фланг — граф, скакавший по всем пунктам, заметил, что правой фланг русской начал колебаться; видевши неприятеля, готового ударить их в штыки во фланг, прискакал к оному, но в этом месте была уже густота великая во множестве пуль французских. Так сей герой, скакавши к оному, заплатил своею жизнию за свою оплошность — кусок гранаты раздробил ему плечо. Войска в беспорядке начали отступать к своему спасению и по разным дорогам^[162]* ^{[163] [164]}. Неприятель вошел в город; полки, которые были расположены в окрестностях оного, не давали ему почти целую ночь покоя; пришедши к городу, находили в оном французов; давши залп пулями, отступали, пользуясь темнотою ночи, по разным дорогам, а пруссаки некоторые и сдавались. Так сей храбрый корпус, потерявши многих и начальника, и сам рассеялся по разным сторонам^[165].

Небольшая частичка оного корпуса прибылась к маленькой крепостице и г[ороду] Витри, в оной находилось два полка пехоты, полк драгун и батарейная рота артиллерии; нашли оную крепость занятою небольшою частию прусских войск. Не так в продолжительном времени показался тот же неприятель, то есть главная армия французская под командою Наполеона, состоящая из обеих гвардий его, старой и новой, и из отборных войск в числе около пятидесяти тысяч. В крепости же Витри находилось не более как до пяти тысяч русско-прусских войск под командою генерал-майора Васильчикова^[166]* [167]. Войска французские, стянувшись в густые колонны, стали в виду города почти на пушечный выстрел; кавалерия, рассыпавшись перед оным, открывала наших стрелков, подъезжая к форштадту. На другой день Наполеон чрез маршала[168] потребовал сдачи крепости Витри; генерал Васильчиков, выехавши из крепости для переговоров, дал следующий ответ: «Русские без бою не сдаются».

Наполеон присылает вторично сказать, «что у него 100 орудий готово к штурму города и что по взятии оного никому не будет дарована пощада». Генерал Васильчиков вторично дал ответ, «что в императора Наполеона воле располагать побежденными, но русские не побеждены еще и будут защищать свой пост до последнего человека». Так сия небольшая частичка войск прусско-русских была в совершенной опасности быть истребленной от лучших войск французских. На другой день войска французские начали делать приуготовления к штурму: множество заметно было привозимых на форшпанах^[169] фашин^[170] и приготовлялись лестницы. Витри — крепостица была обведена сухим рвом и весьма невысоким старым валом, а впереди каждых ворот — наскоро устроенные полевые укрепления. Так русские ожидали, может быть, и ночного штурма, но с одной южной стороны только ночью подходили неприятельские стрелки к форштадту и нашли бдительность батальона пехоты великую и с огнем, разведенным около каждого дома, чтобы в случае напора великого неприятеля оный форштадт зажечь; так, пустивши батальный огонь, стихли. С рассветом дня неприятель, видно было, хлопотал наскоро приготовлением пищи; к 9 часам некоторые колонны начали становиться в ружье и показалась густая цепь стрелков, к крепости идущих, но с этим вместе стали слышны быть пушечные выстрелы, только далеко от крепости. Русские воины стали припадать к земле, слушать оные и узнавать, сближаются ли они или пройдут мимо крепости и кому Бог пошлет помощь, как вдруг на цепи стрелковой неприятельской офицер передал лоскуток бумажки, в коем значится: «Действующая впереди их главная армия преследует стороною наших два корпуса, разбивши оные, и что крепости приличнее сдаться на капитуляцию». Но опытность русских артиллеристов по вслушании в выстрелы явственно различала, что выстрелы, ближайшие к ним, реже и слабее; противной же стороны впереди оных гораздо чаще и сильнее; так заключили, что русские войска преследуют французов, и в то же время выстрелы становились слышнее. Неприятельские войска хотя пришли в движение и изредка наша пальба пушечная в ближайшие колонны была производима, но батарей неприятель не выпускал, может быть, из сожаления к городу, чтоб его не выжечь, перед вечером уже, еще гром катился сильнее и выстрелы сближались с крепостью, и наконец сзади крепости, на горах, как лес дремучий, показались колонны кавалерии, и увидели бегущих французов. Это прибыла главная армия союзных войск, показались гвардейцы в крепости, следом въехал государь Александр с прусским королем; на другое утро объехали ряды войск на валах, приветствовали: «Здорово, ребята!» Ответ сопровождался по всей крепости криком «Ура!». Неприятель в ночь отступил от крепости; для преследования оного из главной армии отряд русской кавалерии, состоявший тысяч из семи, послан был. Государь, поблагодаря коменданта за несдачу крепости, которую не менее того он сам спас, отправился с войсками по дороге к Парижу!

По тесноте всех скопившихся вместе союзных войск во Франции необходимостью нашли для лучшего продовольствия сделать некое распространение, а по сему предмету кроме корпуса графа Сент-Приеста рассеянного подверглись на походе уничтожению еще два корпуса, один под командою генерал-лейтенанта Капцевича^[171], а другой под командою генерал-лейтенанта Олсуфьева^[172].

Этот корпус, идя в назначенные ему квартиры, на дороге был встречен главною армией французов под командою Наполеона, быстрая атака оными войсками заставила стать корпус на позицию и обороняться. В сие время французская кавалерия, обогнувши кольцом российские войска, начала в тыл поражать картечью, так сие храброе воинство гибло кучами верною смертию и возбудило в самых врагах сожаление, они издали ему кричали:«Сдавайсь, русс!» Корпусный начальник, залившись горькими слезами, вставши с лошади, кричал: «Бросай ружья, ребята!» — и сам, махая белым платком, взят был в плен и имел честь тот вечер отужинать с Наполеоном. Другой корпус, генерал-лейтенанта Капцевича, таким же образом истреблению подвергся и рассеянию, но сам начальник спасся с конною ротою и частичкою кавалерии. Сие самое побудило государя Александра взойти в квартиру главнокомандующего австрийских войск князя Шварценберга^[173] и сделать ему упрек: «Князь, вы спите!» — и приказал тронуться всей главной армии с места и отыскать Наполеона. Главная армия, тронувшись с места, вдруг преградила дорогу ему к Парижу и, настигши, могла совершенно его армию истребить. Но он подвергся только сильному натиску и быстрому преследованию до крепости Витри, а от оной главная армия его оставила и двинулась к столице Франции, а для наблюдения его преследовал генерал-майор Винценгероде^[174] с небольшим отрядом легкой кавалерии, как выше сказано — до семи тысяч, которой он тотчас выследил, что он невелик, внезапно в лесу было его отрезал и, напавши на оный, отнял половину конной батареи; и отряд оный, с потерею немалою пробившись, отступил за главной армиею. Наполеон же опять взял направление к крепости Витри.

Союзные войска, прибывши к г[ороду] Парижу, нашли его склонным уже к сдаче и с войсками, которые в нем находились. Одна гора Монмартр сделала некое сопротивление, и то, увидевши идущие колонны на оную в штыки, безостановочно сделавши несколько выстрелов с батареи, все разбежались^[175]. Союзные монархи, вступивши в Париж, учредя новое правительство, уничтожив власть в войсках Наполеона, приказали его самого арестовать и гвардии его разойтиться по домам.

Наполеон, получив известие о занятии Парижа около города Сент-Дизье, прибыв с вечера обратно к Витри, уже не занялся оной, а поутру рано форсированным маршем пошел к замку Фонтенбло, куда прибывши с вечера, отдал приказ своей гвардии и протчим войскам, с ним бывшим; описывая в оном вероломство г[орода] Парижа с национальной его стотысячной гвардиею и протчих войск, кои в сие время в оном находились, предположил наказать как город, так и виновных, участвовавших в сдаче оного, назначил утром смотр войскам. Но ночью получен старшим генералом по нем маршалом Неем из Парижа приказ от высшего правительства, коим уничтожалась власть Наполеона с отдачею его под арест, что было скрыто до самого окончания его смотра войскам^[176]. Утром, объезжая ряды, он еще слышал радостные крики своих воинов, говорил к ним прокламацию об измене Парижа и об его наказании через поход к нему; на все сие тот же один ответ: «Да здравствует император Наполеон!» Но при отъезде его уже от войск собравшимся всем генералам был объявлен полученный из Парижа от нового правительства манифест, на что весь генералитет между собою согласился оное выполнить и приказал по полкам положить оружие. Но сие от штаба Наполеона не могло уже укрыться, и доложено ему было, но следом за сим и все почти генералы его войск к нему взошли. Нашли его уже приготовившимся их встретить с заряженным пистолетом, лежащим на столике в зале, и его подле оного стоящим; когда показался впереди первый генерал, он взялся за пистолет, но вдруг увидел их всех, подавшихся вперед, и услышал голос: «Сдайся, император!» С смертно-бледным лицом он положил обратно свой пистолет и подле оного, вынувши, свою шпагу и сам удалился во внутренние покои, кои уже были окружены караулом^[177]. С согласия всех союзных государей приговор был сделан — дать ему для жительства остров Эльбу с полной его свободой и управлением оным, куда он и был отправлен^[178]* ^[179]. На престол же Франции призван был прежней династии Бурбонов Людовик XVIII^[180] и возведен на оный королем. Войска же всех союзных держав возвратились в свое отечество.

Наполеон Бонапарте на острове Эльбе чувствовал в полной мере потерю величия великого и могущественного императора и славы победителя почти целой Европы. Имея множество приверженцев во Франции к себе, он менее как чрез восемь месяцев выступил смело обратно из острова Эльбы на берега Франции, и везде загремело во множестве народа: «Да здравствует император Наполеон!» Войска спешили целыми корпусами от имени короля воспрепятствовать его вторжению, и все с радостными криками сдались ему; и наконец столица, все крепости и вся Франция покорились ему^[181].

Прусские войска первые были собраны на новых своих границах, прилежащих Франции, не в дальнем расстоянии и английские. Нападение Наполеона воспоследовало на прусские войска почти внезапно, быстро и решительно. Прусские войска с их позиций были сбиты и в беспорядке начали отступать до такой степени, что сам главнокомандующий князь Блюхер был в тесноте сшиблен с лошади и мимо его, прикрытого ординарца плащом, пронесся целой эскадрон конницы французской. Отделив от армии целой корпус, тогда когда бы следовало со всеми силами идти за пруссаками или со всеми силами заставить англичан переменить позицию, которую они имели весьма крепкую и ожидали французов почти в укреплениях; но сего не воспоследовало, гений искусного полководца его оставил, он приказал отделенному корпусу быстро преследовать пруссаков. Но командир оного корпуса не мог сего вполне выполнить с боязни быть разбитым впереди значительными пруссаков силами — отстал. Сам же Наполеон с остальными войсками форсированно пошел на англичан и нашел в весьма крепкой их позиции. Пруссаки, не заметивши за собой никого близко и тыл безопасным, поворотили также к позиции англичан, а услышавши выстрелы, пошли форсированно к оной. Наполеон, выславши значительное число батарей, повел атаку на англичан, усиливая атаку постепенно и пехотою, но англичане упорствовали и оставались непоколебимыми в своей позиции. Уже за полдень! Наполеон усиливает атаку батареями — около 100 орудий действует по англичанам, и батареи французов еще увеличиваются, резервы англичан уже все вошли в дело. Французская кавалерия начала массами ходить в атаку. Англичане первыми вечером начали колебаться и близки уже были к всеобщему отступлению, а французские резервы еще не вступали в дело, как на правом фланге французов показались войска. Обратив внимание на оные издали. Наполеон оных еще счел за свой корпус, оставленный преследовать пруссаков; но вдруг открытый огонь прусской артиллерии по его правому флангу удостоверил, что это пруссаки пришли на помощь англичанам. В сию решительную минуту также гений великого полководца его оставил — вместо высылки батарей против пруссаков и резервов своих, пехоты и конницы, кои еще в деле не были, сие, наверное, ему послужило бы, пользуясь темнотою вечера, к порядочному отступлению и спокойному, ибо англичане имели уже великую потерю и были ослабевши. Но Наполеон, обратив все свое мщение на англичан, приказал всем своим как пехотным, так и кавалерийским резервам и всей гвардии идти в атаку на позицию англичан, сим своих сам оттеснил. Прусская конница с батареями конными начала захватывать их почти тыл и бросилась в атаку, пехотные колонны приблизились к правому флангу французов на батальный огонь. Французские войска стали смешиваться между собою, и конница их стала давить свою пехоту, и, наконец, все, рассеявшись, побежали назад, не слушая никаких приказаний. Наполеон, заметивши это, сказал: «Они смешались» — и было хотел туда доскакать на лошади, но был удержан своим при нем находившимся штабом; артиллерия его, видя себя оставленною, бросила все свои орудия, коих было до ста пятидесяти, и поле битвы осталось только усеянным бесчисленным множеством погибших трупов; убитых находили до половины тела от головы рассеченных, и армия французская как будто не существовала^[182]. Наполеон же сам сдался военнопленным англичанам и от союзных государей был приговорен к ссылке на отдаленный остров, весьма малый, состоящий почти с одной скалы Св. Елены, без свободы, во владении англичан.

Между протчим, русские войска, также по союзу с европейскими государями, тронулись из отдаленной своей страны и прошли в числе 200 тысяч всю Пруссию, Саксонию и все на пути германские народы, явились на берега Рейна в грозном виде с распущенными их знаменами, громкими музыками и вступили в пределы Франции^[183]. Некоторые крепости не все еще были сдавшись королю, в том числе крепость Верден; небольшой отряд русских был послан под оную, состоящий из двух полков егерских, одной батареи большого калибра и полка драгун под командою генерал-лейтенанта Вуича^[184]. Отряд, пришедший под крепость, заночевал в 7 верстах от оной; на другой день, осмотревши оную, нашел высоты с северной стороны выгодными для действия артиллерии, а драгуны очистили оные от аванпостов неприятельских. Утром же подошел и весь отряд к крепости. Фланкеры^[185] драгунские рассыпались по равнине перед крепостью для открытия стрелков. Командиру полка драгун велено потребовать парламентера для переговоров об сдаче крепости. Гарнизон крепости превышал более как вдвое отряд, исключая на валах множества крепостной артиллерии; так и воспоследовал отказ в сдаче русскому отряду. Командующий генерал-лейтенант Вуич приказал, сблизясь с крепостью, занимать высоты артиллериею; взвозя орудия медленно, поодиночке, полки начали всходить повзводно и редко и медленно один от другого, и чрез сие полдня прошло в выстраивании войск; но вид из крепости был множества войск, становящихся к атаке крепости; когда взошли на высоты оба полки и артиллерия, то вторично послан был парламентёр для переговоров, которого они впустили в крепость и ввели в городовую ратушу, где, после долгого совещания, сочинили капитуляцию об сдаче крепости на таком основании, «чтобы русские войска отступили от крепости; она должна подлежать французскому правительству, которое постоянно утверждено, и, ежели королевская особа в Париже, в таком случае сдается крепость под его распоряжение». Начальник отряда не согласился на отсрочку, а уведомил, что действительно король вступил в управление и приказывал, как союзник Франции с войсками в пользу короля, выставить в крепости на валу белое знамя и чтобы крепость отворила ворота, иначе действие военное начнется. Крепость выставила на валу белое знамя, но войска все должны были отступить, и вход и въезд в оную был позволен только на весьма короткое время, и то почти поодиночке и не свыше трех-четырех человек. Когда королю донесено было об сдаче крепости, он было пожаловал штаб- и обер-офицерам орден под названием Белой Лилии^[186], но государю Александру угодно было оной вовсе запретить носить по его ничтожности.

Союзным государям угодно было видеть устройство и блеск российского воинства, прибывшего во Францию, по коему случаю и назначены государем императором маневры на полях Шампании, близ местечка Вертю^[187], где и были собраны 200 тысяч русских войск поблизи гор и были поставлены в три линии в боевой позиции. К дню маневров для лучшего блеску государем всемилостивейше были пожалованы знатные суммы в армию для обер-офицеров на золотые и серебряные вещи. Маневры совершились в присутствии императоров России, Австрии, королей Пруссии, германских с их герцогами, принцами, главнокомандующими, знатнейшими вельможами, и горы были усеяны бесчисленным множеством народа. Вместо команды сигналы подавались с горы, где присутствовал государь, пушечными выстрелами. Грозной строй казался в виде огромной движущейся машины, переменяя после каждого выстрела разные виды и по разным направлениям, и вдруг по шестому выстрелу пушечный гром и батальный огонь ружей всей армии потрясали воздух и помрачали солнце облаками порохового дыму. По седьмому выстрелу кавалерия вся понеслась рысью — эскадронами, артиллерия — целыми батареями, пехота — батальным ускоренным маршем мимо союзных государей.

Великое удивление было европейских государей на сих воинов; гигантская армия, покорившая почти всю Европу, пала в короткое время в их отечестве, и мужественная неустрашимость оных воинов в заграничных боях в виду тех же самых государей придавала им еще более того блеску удивления.

На другой день войска были собраны опять к горам, уже для принесения благодарственного молебствия царю небесному, вместе с их монархом, приветствовали его радостными криками «Ура!». После чего, оставя своих единоземцев, 40-тысячный корпус, на четыре года для поддержания престола во Франции Бурбонов^[188] и для спокойствия своих врагов, двинулся во многих колоннах в свое отечество. Проходя разных германских народов, их красивые города, богатые деревни, плодоносные равнины, горы, усеянные виноградом, где на нескольких верстах представлялись прекраснейшие картинные виды, находили везде жителей, прославляющих имя монарха Александра I, построенные триумфальные ворота с надписью: «Избавителям Европы!» Везде оказывалось им уважение, ласковость, гостеприимство и все выгоды приятного отдыха после марша.