Вступление к воспоминаниям Г. П. Мешетича «Исторические записки...»

Личность Мешетича вплоть до настоящего времени оставалась неизвестной в исторической литературе об эпохе 1812 года. Его имя и отчество, краткие сведения о прохождении службы в период Отечественной войны и заграничных походов русской армии удалось установить на основе сравнительного изучения воспоминаний и других источников: «Дополнительного списка потомков генералов, штаб и обер-офицеров по мужской линии — участников Бородинского сражения» (М., б/г); хранящихся в ЦГВИА списков награжденных по 11-й артиллерийской бригаде, воспоминаний офицера той же бригады И. Т. Радожицкого и т. д.

В 1812 г. Гавриил Петрович Мешетич был подпоручиком 2-й батарейной роты 11-й артиллерийской бригады 11-й пехотной дивизии 4-го пехотного корпуса А. И. Остермана-Толстого, входившего в состав 1-й Западной армии М. Б. Барклая-де-Толли. В сражении под Островно 13 июля корпус Остермана-Толстого, усиленный двумя драгунскими и двумя гусарскими полками (общая численность — около 14 тыс.), противостоял 70-тысячному авангарду французских войск, Мешетич находился на переднем крае обороны, действовал из тяжелых артиллерийских орудий против кавалерии и пехоты неприятеля.

В Бородинской битве 26 августа 1812 г. Мешетич действовал вместе с Кексгольмским пехотным полком, который в разгар битвы был выдвинут вместе с другими полками 4-го пехотного корпуса на защиту батареи Раевского. Как указывал К. Ф. Толь в «Описании сражения при с. Бородине», на кавалерийскую атаку французских, саксонских, вестфальских кирасир и улан из дивизии Рожнецкого, пытавшихся прорвать фронт русской пехоты и захватить батарею с тыла, «храбрые полки 4-го корпуса, наиболее же Кексгольмской, Перновской и 33-й егерской, подпустив неприятеля на самое ближнее расстояние, открыли столь жестокий огонь, что неприятель не только был опрокинут, но и в большом расстройстве принужден был спасаться бегством» (Бородино. 1812 — 1962: Документы, письма, воспоминания (далее: Бородино...). М., 1962. С. 327). При этом большую роль сыграла 11-я артиллерийская бригада, которая заставила кавалерию, готовую врубиться в нашу пехоту, отретироваться в беспорядке (см.: Ларионов А. П. Использование артиллерии в Бородинском сражении // 1812 год: К 150-летию Отечественной войны. М., 1962. С. 169). Как указывается в списках «награжденных за сражения противу французских войск 24 августа 1812 года при Бородине», подпоручики 2-й батарейной роты Мешетич и Ильинский, «с отличным искусством действуя из орудий, с большим вредом опрокидывали неприятельскую кавалерию, подбили несколько орудий и взорвали многие ящики», за что были по указу императора Капитулу от 11 октября 1812 г. награждены золотыми шпагами с надписью «За храбрость» (Никольский В. П. Подвиги и отличия во время Бородинского сражения 24 — 26 августа 1812 г. // ОПИ ГИМ, ф. 160, ед. хр. 192, л. 170 — 172).

За отличие в бою при Спас-Купле 22 сентября 1812 г. между русским арьергардом Милорадовича и французским авангардом Мюрата Г. П. Мешетич был награжден орденом Анны 3-й степени (ЦГВИА, ф. 103, оп. 208а, св. 21, ед. хр. 46, л. 396 об.). Во время Тарутинского сражения 6 октября Мешетич находился в резерве; он участвовал в сражениях при Малоярославце 12 октября и Красном 3 — 6 ноября 1812 г.

Г. П. Мешетич принимал участие в заграничных походах 1813 — 1814 гг. При отступлении русской армии после сражения под Люценом 20 апреля (2 мая) он был в составе арьергарда М. А. Милорадовича, прикрывавшего отход главных сил союзников и их переправу через Эльбу. Как вспоминал другой офицер той же 11-й артиллерийской бригады, И. Т. Радожицкий, 27 апреля 1813 г. «подпоручики Сенкевич и Мешетич первыми выстрелами из своих пушек через мост расстроили весь парад», который Наполеон хотел устроить в Дрездене на площади Св. Петра (Радожицкий И. Т. Походные записки артиллериста с 1812 по 1816 год (далее: Указ. соч.): В 4 ч. Ч. 2. М., 1835. С. 97 — 99). В Бауценском сражении 9 (21) мая 1813 г. батареи 11-й пехотной дивизии артиллерийским огнем прикрывали отступление прусских войск (Богданович М. А. История войны 1813 года за независимость Германии: В 2 т. Т. 1. СПб., 1863. С. 269 — 270).

В осеннюю кампанию 1813 г. 2-я батарейная рота находилась в составе левого крыла Силезской армии, которым командовал А. Ф. Ланжерон. Во время Дрезденского сражения Г. П. Мешетич был в авангарде Силезской армии, которая 14 (26) августа при Кацбахе нанесла поражение французскому корпусу Макдональда. Участвовал он также в деле под Цобтеном (17 (29) августа), где была разгромлена дивизия генерала Пюто. В Лейпцигской битве Г. П. Мешетич в составе корпуса Ланжерона 6 (18) октября участвовал в наступлении на город с севера, где шли особо ожесточенные бои, а 7 (19) октября — в штурме Лейпцига. После переправы союзных войск через Рейн в декабре 1813 — январе 1814 г. Г. П. Мешетич принял участие в сражении под Реймсом 22 февраля (4 марта) — 1 (13) марта 1814 г. в составе отряда генерала Э. Ф. Сен-При и в обороне крепости Витри в марте 1814 г.

«Исторические записки» Г. П. Мешетича с двумя приложениями — «Обзор обоюдных военных действий» и «Заслуги партизана, артиллерии штабс-капитана, впоследствии Главного штаба подполковника и кавалера Александра Самуиловича Фигнера 1812 и 1813 годов» — представляют собой авторскую рукопись в лист, состоящую из 150 страниц авторской пагинации, написанную черными чернилами, крупным почерком, с отдельными исправлениями, вставками и примечаниями. На титульном листе после заглавия рукою автора написано: «Г. М. Сочиненная артиллерии капитаном и кавалером Мешетичем 1818 года». «Исторические записки» поступили в Особый комитет по устройству в Москве Музея 1812 года, как указано в инвентарной книге поступлений и на форзаце рукописи, от внука автора — Леонида Михайловича Мешетича, подполковника 26-го пехотного Могилевского полка, 1 ноября 1911 г. (ОПИ ГИМ, ф. 160, ед. хр. 62, л. 17 об.). Рукопись заключена в картонный переплет конца XIX — начала XX в. и снабжена новым титульным листом на бумаге того же времени, на которой, очевидно, рукой Л. М. Мешетича сделана следующая запись: «Исторические записки артиллериста-капитана 1812 и 1813 годов». При переплете страницы были обрезаны, и примечание автора к концу текста (л. 99) оказалось частично утраченным. В тексте рукописи рукой неустановленного лица сделаны заметки на листах и отдельные места подчеркнуты красным карандашом. В 1921 г. вместе с коллекциями Музея 1812 года «Исторические записки» Г. П. Мешетича поступили в Исторический музей. Фонд Музея 1812 года (ОПИ, ф. 160) прошел научно-техническую обработку в 1979 г.

«Исторические записки» Г. П. Мешетича — сложный по составу и жанровой принадлежности памятник, относящийся к начальному этапу развития русской мемуарной литературы о 1812 г., когда она вся была насыщена впечатлениями от недавно минувших войн. В основе их лежат личные переживания участника Отечественной войны и заграничных походов русской армии. Вместе с тем автор по имеющимся в его распоряжении источникам по истории наполеоновских войн на 1818 г. дает краткую характеристику Наполеона, рассказывает об истории взаимоотношений России и Франции накануне войны, об общем ходе кампаний 1812, 1813 и 1814 гг., о «Ста днях» и битве при Ватерлоо 1815 г. В его рукопись включены цитаты или переложение правительственных манифестов, обращений, воззваний и приказов по армии М. И. Кутузова, агитационных изданий походной русской типографии и некоторых других источников. На «Исторических записках» несомненно сказалось влияние современной им историко-публицистической литературы на темы 1812 г.

Интересно сравнение «Исторических записок» Г. П. Мешетича с хорошо известными воспоминаниями в четырех частях его однополчанина, другого офицера 11-й артиллерийской бригады, И. Т. Радожицкого, «Походные записки артиллериста с 1812 по 1816 год», изданными в 1835 г. Воспоминания Мешетича значительно уступают этому изданию по объему, зато написаны почти на 20 лет раньше, «по горячим следам».

В записках Г. П. Мешетича отражены все этапы войн 1812 — 1814 гг., начиная со вторжения наполеоновской армии в Россию и кончая вступлением русских войск в Париж. Рассказывая об отступлении русских войск в начальный период войны, о грабежах и разорении французами местного населения, Мешетич, подобно ряду других мемуаристов^[1], критически оценивает Дрисский лагерь, указывая на то, что армия там подвергалась большой опасности.

Особо следует выделить сообщение Г. П. Мешетича о встрече с генералом Д. С. Дохтуровым, командиром 6-го пехотного корпуса, отделившегося в начале войны от главных сил 1-й армии и вынужденного пробиваться из окружения. Как явствует из анализа текста, Мешетич был послан к Дохтурову в конце июня 1812 г., как и другой артиллерийский офицер той же 11-й бригады — И. Т. Радожицкий (Радожицкий И. Т. Указ. соч. 4. 1. С. 49 — 60). Воспоминания Мешетича наряду с записками Радожицкого позволяют более обстоятельно показать деятельность Дохтурова во время отступления русской армии в июне — июле 1812 г., так как в отличие от его подвигов под Бородином и Малоярославцем она осталась недостаточно раскрытой как в воспоминаниях современников^[2], так и в исторической литературе, и тем самым внести дополнительные штрихи к портрету прославленного полководца.

В «Исторических записках» дается образное описание сражения под Островно 13 июля 1812 г., которое, однако, нуждается в проверке другими источниками, в том числе воспоминаниями очевидцев. Мешетич, попав, вероятно, впервые в своей жизни в крупное сражение (его дивизия шла в авангарде 4-го пехотного корпуса), стал очевидцем того, как эскадрон лейб-гусар, устремившийся в атаку, был уничтожен французскими стрелками; как была изрублена отборной неприятельской конницей Нансути конная батарея полковника Кандыбы; как сильный орудийный огонь неприятеля расстраивал артиллерию и уничтожал целые батальоны пехоты. Может быть, поэтому он не смог по достоинству оценить то «непоколебимое присутствие духа» в генерале А. И. Остермане-Толстом, о котором писал тот же Радожицкий, посланный в составе 3-й артиллерийской роты в помощь Кексгольмскому и Перновскому полкам^[3]. Вместе с тем Мешетич указывает на «упорную защиту россиян», которые удержали неприятеля при Острове до позднего вечера и, несмотря нa значительные потери, затормозили его продвижение, позволив основным силам 1-й Западной армии выйти к Смоленску на соединение со 2-й армией П. И. Багратиона.

В воспоминаниях Г. П. Мешетича о Смоленском сражении 4 — 6 августа 1812 г. следует выделить два момента: 1) рассказ о подвиге генерала Н. Н. Раевского, в течение суток с 15-тысячным корпусом оборонявшего город от основных сил наполеоновской армии, численно превосходившей его в 10 раз^[4]; 2) «чрезвычайно трогательную, печальную и разительную картину» положения Смоленска во время штурма его французскими войсками: ожесточенный артиллерийский обстрел, пожары, охватившие весь город, толпы беженцев — стариков, женщин и детей, вступление в город французов, — которую Мешетич наблюдал, находясь в составе 4-го пехотного корпуса на другом берегу Днепра. Эта картина дополняет описание того «трогательного зрелища», которое представилось глазам Радожицкого (Указ. соч. Ч. 1. С. 111 — 115), находившегося рядом с Мешетичем, близка к «Письмам русского офицера» Ф. Н. Глинки и запискам И. С. Жиркевича (Русская старина. 1874. Т. 10. № 8. С. 648 — 651).

Характеризуя дальнейшее отступление русской армии, Г. П. Мешетич подчеркивает, что «неприятелю каждый шаг был затруднителен и стоил крови». Он приводит примеры проявления патриотизма русского народа, рассказывает о начале партизанской борьбы крестьян, о сборе пожертвований на нужды армии и об организации ополчения.

Особо хотелось бы отметить описание Бородинской битвы, представляющее собою не только воспоминания одного из ее героев, но и яркий, образный рассказ о «сей кровопролитной битве», которую Г. П. Мешетич сравнивает с Куликовской. Этот рассказ, как нам представляется, займет достойное место в галерее многочисленных воспоминаний о Бородине.

Повествуя о подготовке 25 августа к генеральному сражению, Мешетич противопоставляет мертвую тишину в лагере русских, приготовившихся «к падению за Отечество», суматохе в лагере неприятеля, который «ночь провел в шумном веселии, увеличил огни»^[5].

Описание самого дня 26 августа, содержащееся в воспоминаниях Мешетича, можно разделить на две части:

1) Рассказ о начале сражения 26 августа, когда Мешетич в составе 11-й артиллерийской бригады 4-го пехотного корпуса находился на правом фланге русской армии, по берегу р. Колочи против села Нового (вторая батарейная рота была поставлена в укреплении между 11-й и 23-й пехотными дивизиями — см.: Богданов Л. П. Боевой порядок русской армии в Бородинском сражении // 1812 год. М., 1962. С. 101), и не принимал непосредственного участия в боевых действиях.

Содержащееся в записках Мешетича описание начала битвы («с показанием на горизонте солнца, предвещавшего прекраснейший день...» и т. д.) перекликается с воспоминаниями других участников^[6].

Рассказывая об ожесточенных боях на левом фланге русской армии, Г. П. Мешетич обращает внимание на то, что начальник Главного штаба генерал Л. Л. Беннигсен, нарушив приказание главнокомандующего М. И. Кутузова, выдвинул вперед 3-й пехотный корпус генерала Н. А. Тучкова, который должен был находиться в засаде «для ударения неприятеля в тыл», вследствие чего его полки понесли «великую потерю убитыми и ранеными». Таким образом, выясняется, что в среде рядового офицерства было известно о произвольном действии Беннигсена гораздо раньше, чем об этом поведал Ф. Н. Глинка в «Очерках Бородинского сражения», опубликованных в 1838 г. (см.: 1812 год в русской поэзии и воспоминаниях современников (далее: 1812 год в русской поэзии...). М., 1987. С. 337 — 338), и чем об этом специально рассказал А. А. Щербинин, бывший свидетелем отданного Беннигсеном Тучкову «непростительного распоряжения». Первая ссылка на записки Щербинина относится к 1859 г. ^[7]

2) Описание боев за батарею Раевского, данное Г. П. Мешетичем уже как непосредственным их участником. Оно содержится как в «Исторических записках», так и в «Обзоре обоюдных военных действий», но хронологическая последовательность событий здесь несколько нарушена. Поэтому должную оценку этого места записок Мешетича можно дать только при восстановлении истинного хода событий и сопоставлении соответствующих страниц воспоминаний с официально-документальными материалами и записками других участников сражения.

В «Обзоре обоюдных военных действий» Г. П. Мешетич указывал на просчет Наполеона, считавшего, что после падения Багратионовых флешей «начнется ретирада»; по его мнению, «сражение тогда только началось, когда подошел правый фланг и центр армии». Как известно, в разгар битвы на защиту батареи Раевского был выдвинут 4-й пехотный корпус. Мешетич в составе 11-й пехотной дивизии находился на позиции «с левой стороны батареи, несколько позади горжи ее, в овраге» (Богданович М. И. Указ. соч. Т. 2. С. 211). Остермановский корпус сразу же оказался под жесточайшим «перекрестным огнем, который был... и с правой стороны, где действовала неприятельская артиллерия, направленная против этой батареи, и с левой стороны, откуда защитников батареи громили орудия, утвердившиеся на позициях, занятых французами после отхода русских» (Тарле Е. В. Бородино. М., 1962. С. 58). «Пушечная канонада, — писал Мешетич, — обоюдно начала усиливаться, батареи, вьшустившие снаряды, сменялись свежими... Становится оглушающим гром артиллерии и ружей, тучи облаков густого порохового дыму, и, казалось, солнце в сумраке». Картины «оглушающего грома артиллерии», уничтожавшей целые ряды пехоты, «густых облаков дыма», не позволявших «видеть вовсе неприятельских движений», рисовали другие участники битвы 26 августа, находившиеся в центре позиции^[8]. Однополчанин Мешетича Радожицкий писал: «Это зрелище истребления людей столько поразило меня, что я не мог долее смотреть и с сжатым сердцем отъехал к своим пушкам» (Радожицкий И. Т. Указ. соч. Ч. 1. С. 135 — 159). Главнокомандующий 1-й Западной армией М. Б. Барклай-де-Толли вспоминал «ужасную канонаду, сбивавшую с места целые ряды... казалось, что Наполеон решился уничтожить нас артиллерией». В своем рапорте М. И. Кутузову он подчеркивал, что полки Остермана-Толстого выдержали «страшный огонь с удивительным мужеством» (Бородино... С. 334, 174). Этот драматический эпизод стояния частей русской армии под огнем неприятельской артиллерии вызывает в памяти строки бессмертного произведения Л. Н. Толстого «Война и мир»:

«Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк (Андрея Болконского) потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны в нерасходившемся дыму бубухали пушки, и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты... и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых» (Ч. III. Гл. 59).

Г. П. Мешетич даст описание второй по счету атаки на батарею Раевского, вспоминая, как в 11 часов месторасположение батареи «вдруг покрылось множеством врассыпную конницы и в нескольких колоннах идущей из-за лесу их правого фланга пехоты» и французы, несмотря на значительные потери, ворвались па батарею. Это описание, данное очевидцем, дополняет официальные известия Н. Н. Раевского (Бородино... С. 161) и М. И. Кутузова (М. И. Кутузов: Сб. док. Т. IV.Ч. 1. М., 1954. С. 166). Описывая организованную А. П. Ермоловым и А. И. Кутайсовым знаменитую контратаку русских войск, которые вновь завладели батареей, отбросив противника от Курганной высоты с потерей свыше 3 тыс. человек, Мешетич подчеркивает, что французы, «заваливши трупами ров батареи, тут нашли свою смерть от картечных выстрелов и тучи пуль позади стоявших второй линии густых колонн с артиллериею». Эти воспоминания перекликаются со словами донесения Кутузова о том, что в результате ожесточенной схватки за батарею «неприятель был совершенно истреблен: вся высота и поле оной было покрыто неприятельскими телами» (М. И. Кутузов: Сб. док. Т. IV. Ч. 1. С. 166 — 167), с воспоминаниями самого А. П. Ермолова, Н. Н. Раевского (см.: Бородино... С. 355, 381), атакже И. Т. Радожицкого и Н. А. Дивова, в то время прапорщика лейб-гвардии артиллерийской бригады (Русский архив. 1873. № 7). Впечатляет рассказ Мешетича о гибели при взятии батареи начальника русской артиллерии А. И. Кутайсова, которому автор записок давал исключительно высокую оценку.

Особый интерес представляет описание заключительного этапа борьбы за батарею Раевского, когда, как писал М. И. Кутузов, неприятель, «собрав большие силы во множестве пехоты и кавалерии, атаковал Курганную батарею» и после «наикровопролитнейшей битвы» овладел ею. Г. П. Мешетич обращает внимание на то, что батарея «понесла большую потерю в людях заколотыми и изрубленными, но оставила только один люнет», дополняя описание «последнего приступа» на батарею, данное другими участниками битвы. «Закипела сеча, общая, ожесточенная, беспорядочная, где все смешалось: пехота, конница и артиллерия», — вспоминал артиллерист П. X. Граббе, адъютант А. П. Ермолова (Из памятных записок графа П. X. Граббе. М., 1873. С. 80). «Сражение перешло в рукопашную схватку... люди дрались спереди, сзади; свои и враги смешались», — писал В. И. Левенштерн (Русская старина. 1900. № 12. С. 577). «...Обе стороны решились лечь па месте, изломанные ружья не останавливали, бились прикладами, тесаками...» — вспоминал артиллерийский офицер Н. Любенков (Рассказ о деле Бородинском. СПб., 1837. С. 48). «Ясные, желтые и стальные, гладкие и шершавые латы и шишаки зеркально сверкали двойным освещением: лучами солнца и красными пучками огня, вылетавшими из жерл пушечных, — писал Ф. Н. Глинка. — Люнет с его холмом, на котором громоздились конники французские, казался вместе горою железною и горою огнедышащею... Это было уже не сражение, а бойня. Стены сшибались и расшибались, и бой рукопашный кипел повсеместно. Штык и кулак работали неутомимо. Иззубренные палаши ломались в куски, пули сновались по воздуху и пронизывали насквозь!» (Очерки Бородинского сражения // 1812 год в русской поэзии... С. 380, 386). А вот что писал однополчанин Мешетича И. Т. Радожицкий — свидетель «этого кровопролитного приступа»: «Кавалерия наша мешалась с неприятельскою в жестокой сече: стрелялись, рубились и кололи друг друга со всех сторон»; неприятельская пехота «была опрокидываема штыками русских в ров, который наполнялся трупами убитых; но свежие колонны заступали места разбитых и с новою яростию лезли умирать; наши с равным ожесточением встречали их и сами падали вместе с врагами. Наконец, французы с бешенством ворвались в люнет и кололи всех, кто им попадался... Груды тел лежали внутри и вне окопа; почти все храбрые защитники его пали» (Указ. соч. Ч. 1. С. 154). Обращает на себя внимание рассказ Г. П. Мешетича о гибели дивизии улан Рожнецкого «под пулями и штыками» защитников батареи.

Общую картину сражения вокруг батареи Раевского, данную в «Исторических записках», конкретизирует содержащийся в «Обзоре обоюдных военных действий» рассказ о действиях самого Мешетича с четырьмя орудиями во время нападения на Кексгольмский полк французской конницы, прорвавшейся в тыл пехотным дивизиям 4-го корпуса. Этот рассказ является ценным дополнением к героической историк борьбы на Курганной высоте.

Мешетич вспоминал о том, как французская кавалерия «понеслась вихрем и напротив батареи в атаку... сдвинуты были даже с места линии пехоты, но оная, устроившись в колонны, упорствовала, и прикрывавший батареи батальонов батальный огонь их останавливал». Сам он был «потребован с четырьмя батарейными орудиями к полку; добежавши на рысях, с правой стороны ударил картечью в конницу», которая бросилась назад. После этого Мешетич «начал действовать в их артиллерию, чтобы избавить пехоту от убыли в людях», и неприятельская артиллерия также «была конфужена». Свидетелем этого был Радожицкий, указывавший, что «французские кирасиры и уланы сделали нападение на пехоту 4-го корпуса, но... встреченные вне окопа нашею пехотою, были засыпаны пулями и прогнаны с большим уроном» (Радожицкий И. Т. Указ. соч. Ч. 1. С. 150 — 151). Обстоятельную оценку «неимоверного мужества» 4-го пехотного корпуса дал М. Б. Барклай-де-Толли в рапорте М. И. Кутузову и «Изображении военных действий»: «Всю свою надежду полагал я на храбрую пехоту и артиллерию, сделавшихся в этот день бессмертными; обе исполнили мое ожидание, неприятель был приостановлен... Неприятельская конница, кирасиры и уланы повели атаку на пехоту 4-го корпуса, но сия бесподобная пехота, нимало не расстраиваясь», встретила французскую кавалерию «с удивительною твердостию, подпустила ее на 60 шагов», а потом открыла такой «сильный и деятельный огонь», что «неприятель был опрокинут и в большом расстройстве искал спасение свое в бегстве» (Бородино... С. 175).

На помощь русской пехоте из резервов устремилась конница. Как указывал М. Б. Барклай-де-Толли, «началась кавалерийская битва из числа упорнейших когда-либо случавшихся. Неприятельская и наша конница попеременно друг друга опрокидывали, потом строились они под покровительством артиллерии и пехоты, наконец, наша успела с помощью конной артиллерии в обращении неприятельской кавалерии в бегство. Она совершенно отступила от поля сражения» (Бородино... С. 335). Воспоминания Г. П. Мешетича позволяют проследить один из эпизодов этой битвы. Описывая, как «пронеслась бурею русская кавалерия, напала на французскую конницу» и преследовала ее так далеко, что «пехота неприятельских ближайших мест была вся встревожена», Мешетич имеет в виду тот критический для него момент сражения, когда на помощь ему устремились драгуны. Этот эпизод детализирует общую картину контратаки русской конницы на одном из участков сражения у Курганной высоты, известную по другим источникам. Так, Радожицкий писал о том, что «гусары и уланы преследовали французскую кавалерию до неприятельской пехоты» (Радожицкий И. Т. Указ. соч. Ч. 1). Об «отличном мужестве» русской конницы в преследовании неприятельской кавалерии свидетельствуют Ермолов, Барклай-де-Толли, командир резервной кавалерии Ф. К. Корф (Бородино... С. 356, 175, 159 — 160). Наконец, М. И. Кутузов указывал в рапорте Александру I, что, когда «храбрая пехота» 4-го корпуса отбила натиск неприятельской конницы, «несколько полков 2-го кавалерийского корпуса, преследовав бегущего неприятеля, гнали до самой пехоты. Псковский драгунский полк под командою полковника Засса врубился в неприятельскую пехоту; адъютант его высочества полковник князь Кудашев довершил истребление другой неприятельской колонны, подскакав с четырьмя орудиями гвардейской конной артиллерии...» (М. И. Кутузов: Сб. док. Т. IV. Ч. 1. С. 167 — 168).

Г. П. Мешетич отмечал, что, завладев батареей Раевского «ценою стольких крови и настойчивости», неприятель «линией позиции не воспользовался и начал сам ослабевать в атаках». Это — чрезвычайно важное свидетельство участника сражения У Курганной высоты, понимавшего, что захват главного опорного пункта не означал прорыва русского фронта и ничего по сути дела не дал французам. Как артиллерийский офицер, Мешетич обратил внимание на разгоревшееся после падения батареи с новой силой артиллерийское сражение, когда пушки с обеих сторон «обоюдно безумолчно перестреливались и поражали одни других, также пехоту и конницу». М. Б. Барклай-де-Толли, Д. Н. Болговский, И. Т. Радожицкий также указывали на то, что «канонада продолжалась до самой ночи, но большей частью с нашей стороны и к немалому урону неприятеля; а неприятельская артиллерия, будучи совершенно сбита, даже совсем умолкла к вечеру», чем французы как бы «признавались в бессилии» и отказывались «от надежды нас победить»^[9] Ф. Н. Глинка посвятил специальную главу «Очерков Бородинского сражения» доказательству того, что «схватки, и схватки сильные, происходили на линии уже на исходе дня» (цит. по: 1812 год в русской поэзии... С. 345 — 348). М. И. Кутузов писал в своем рапорте, что после падения батареи Раевского русские войска «заняли высоту, близ кургана лежащую, где, поставя сильные батареи, открыли ужасный огонь на неприятеля. Жестокая канонада с обеих сторон продолжалась до глубокой ночи. Артиллерия наша, нанося ужасный вред неприятелю цельными выстрелами своими, принудила неприятельские батареи замолчать, после чего вся неприятельская пехота и кавалерия отступила»(М. И. Кутузов: Сб. док. Т. IV. Ч. 1. С. 168).

Таким образом, воспоминания Г. П. Мешетича не только уточняют отдельные эпизоды Бородинской битвы, но и показывают роль артиллерии 4-го пехотного корпуса в защите батареи Раевского, свидетельствуют о личном мужестве русских артиллеристов, их тактической подготовке и прекрасной выучке, об успешном взаимодействии артиллерии с другими родами войск — пехотой и кавалерией.

Патетическое описание Бородинского поля после окончания битвы, данное Г. П. Мешетичем, близко по силе эмоционального воздействия к «Очеркам Бородинского сражения» Ф. Н. Глинки. Мешетич подчеркивает мужество и героизм русских воинов в сражении при Бородине, высоко оценивает руководство войсками М. И. Кутузовым, который, как указывалось в «Обзоре обоюдных военных действий», при Бородино показал «искусство, как в деле малыми частями противостоять большим массам». Здесь можно отметить определенное влияние на него первого печатного известия о Бородинской битве — рапорта Кутузова Александру I, опубликованного в искаженном виде в «Прибавлении к С.-Петербургским ведомостям» от 3 сентября 1812 г. ^[10]

Г. П. Мешетич исключительно высоко оценивает совершенный по плану и под руководством М. И. Кутузова Тарутинский марш-маневр русской армии, считая его «памятником на целые тысячелетия». Из описаний конкретных боевых действий особо следует выделить рассказ о действиях русской артиллерии против французской кавалерии при Спас-Купле, дополняющий немногочисленные воспоминания об этом бое^[11]. В «Обзоре обоюдных военных действий» Мешетич указывает на большую роль в судьбе кампании 1812 г. Тарутинского сражения, последствием которого явилось «разбитие неприятеля под Малым Ярославцем, довершение его истребления при ретираде». Содержащееся в «Исторических записках» описание ночного нападения 6 октября русских батарей па французские биваки дано глазами участника этой боевой операции и дополняет воспоминания о Тарутине других участников боя^[12]. Рассказ Г. П. Мешетича о действии артиллерии в сражении при Малоярославце можно поставить в один ряд с воспоминаниями других артиллерийских офицеров^[13].

Данная в «Исторических записках» образная картина бегства наполеоновской армии из России займет достойное место среди многочисленных памятников русской и французской мемуаристки. Собственные впечатления Г. П. Мешетич дополняет перефразированными фрагментами из армейских агитационных изданий. Автор «Исторических записок» особо подчеркивает роль русского народа в разгроме наполеоновской армии в России, в недрах которой, как он писал свыше 170 лет назад, «скрываются невидимые силы».

Значительная часть воспоминании Г. П. Мешетича посвящена заграничным походам русской армии 1813 — 1814 гг., которые автор рассматривал как прямое продолжение Отечественной войны. Мешетич описывал не только ход военных операций, но и города, через которые проходили русские войска, памятники архитектуры и достопримечательности природы, быт и нравы населения Польши, Германии и Франции (особо следует выделить красочное описание немецкого города Касселя). Он обратил внимание на бедственное положение польской деревни, «угнетенной частыми воинскими наборами, разными поборами и порабощенной иноземными правителями», на нищету французских крестьян, о чем писали и некоторые другие русские участники похода 1814 г. Рассказывая о вступлении русских войск на территорию Пруссии, Мешетич подчеркивал, что немецкий народ встречал их «с радостными лицами», считая «своими друзьями и избавителями от французских войск»^[14].

Особенно обстоятельно останавливается Г. П. Мешетич на военных действиях начиная с середины апреля 1813 г. Он подробно рассказывает о Люценском и Бауценском сражениях, закончившихся поражением союзных войск и «их всеобщим отступлением с быстрым преследованием неприятеля». Автор «Исторических записок» правильно оценивал основные причины военных неудач в весенней кампании 1813 г., указывая, в частности, на то, что «русские войска, безостановочно преследуя неприятеля... от частых боев и походу имели великую убыль в людях» и были отдалены от резервов, а также на тяжелые последствия для союзных армий смерти М. И. Кутузова, предостерегавшего против неоправданного движения вперед. Он прямо писал об ошибках при подготовке к Люценскому сражению нового главнокомандующего союзными армиями П. X. Виттенштейна, не называя его по имени, — важно учитывать, что в момент написания записок Витгенштейн был жив и командовал 2-й русской армией. Собственно, подобные же мысли проводились и в дневнике А. И. Михайловского-Данилевского, который писал 29 апреля (11 мая) 1813 г. о Кутузове: «... будь он жив, нам бы не пришлось отступать 200 верст от Люцена» (Бумаги Щукина. Ч. VII. С. 297). Сопоставление воспоминаний Г. П. Мешетича с воспоминаниями другого офицера арьергарда М. А. Милорадовича — И. Т. Радожицкого (Указ. соч. Ч. 2. С. 88 — 111), с публикуемыми в настоящем сборнике мемуарами М. М. Петрова, а также с записками В. И. Левенштерна (Русская старина. 1901. № 4. С. 171 — 195) и И. С. Жиркевича (Русская старина. 1874. № 11. С. 421 — 426) позволяет нарисовать картину поспешного отступления союзных войск, осветить эпизоды арьергардных боев, в том числе при переправе через Эльбу.

В повествовании Г. П. Мешетича об осенней кампании 1813 г. следует отметить рассказ о сражении при Кацбахе, который дополнял «Описание сражения при Кацбахе» А. Ф. Ланжерона, опубликованное в 1817 г. в «Военном журнале» (Кн. III. С. 59 — 63), за год до написания «Исторических записок». Весьма ценны воспоминания Г. П. Мешетича о Лейпцигской «битве народов» ввиду немногочисленности воспоминаний русских офицеров, особенно о решающих днях сражения — 5 — 7 октября^[15]. Следует выделить рассказ Мешетича об ожесточенном артиллерийском сражении при начале генерального наступления союзников на Лейпциг, о кровопролитном сражении за деревню Шенфельд и описание штурма города, данное глазами офицера, находившегося в самом пекле битвы.

Воспоминания Г. П. Мешетича о походе во Францию можно сопоставить с другими воспоминаниями^[16]. Следует отметить, что незадолго до написания «Исторических записок» Г. П. Мешетича в «Военном журнале» (1817. № 9. С. 32 — 50) появились записки Н. Б. Голицына «Сражение при Реймсе. Последние дни жизни графа Эммануила Сен-При». Это могло побудить Мешетича включить в свои записки воспоминания о трагическом эпизоде кампании 1814 г. — о неожиданном нападении в Реймсе на русские и прусские войска авангарда французской армии и гибели Э. Ф. Сен-При. Несомненный интерес представляет и описание Г. П. Мешетичем обороны крепости Витри, пятитысячный гарнизон которой защищался против значительно превосходящих численно, отборных французских войск. Этот один из заключительных актов кампании 1814 г. практически не освещен в воспоминаниях участников заграничных походов.

Специальный раздел воспоминаний Г. П. Мешетича посвящен знаменитому партизану А. С. Фигнеру, «герою, подававшему великую надежду на себя России». Сравнивая эти воспоминания по времени их создания, следует подчеркнуть, что Мешетич одним из первых — и независимо от других мемуаристов^[17] — рассказал о партизанской деятельности Фигнера в 1812 г. и его трагической гибели в 1813 г. при переправе через Эльбу. Как явствует из текста записок, он был лично знаком с Фигнером, служа с ним вместе в июне — августе 1812 г. в 11-й артиллерийской бригаде, хотя особой близости между ними — как, например, между Фигнером и Радожицким — не было.

Воспоминания Г. П. Мешетича представляют собой не просто хронику военных событий 1812 — 1814 гг., их можно считать художественным произведением, которое написано образно, хотя и несколько архаическим языком. Их автор, офицер-артиллерист, по горячим следам пытается осмыслить сущность и историческое значение крупнейших сражений Отечественной войны и заграничных походов русской армиии. Эти воспоминания относятся к начальному периоду русской мемуаристики 1812 г. Как указывает А. Г. Тартаковский, «мемуаристика, как и вся русская общественная мысль той эпохи, была охвачена пафосом борьбы с наполеоновским нашествием». (Тартаковский А. Г. 1812 год и русская мемуаристика. М., 1980. С. 181). «Исторические записки» Мешетича по праву займут место в одном ряду с «Писльмами русского офицера» Ф. Н. Глинки, «Записками» В. И. Штейнгля, воспоминаниями А. И. Михайловского-Данилевского и первыми трудами по истории войны 1812 г., вышедшими в свет в то десятилетие.