Сражение под Малоярославцем

После возращения в Москву Лористона Наполеон беседовал о своих дальнейших планах с А. Коленкуром. И по его воспоминаниям все свои затруднения французский император «приписывал исключительно помехам со стороны казаков и при этом твердил, что у него больше чем нужно сил, чтобы разбить Кутузова и двигаться куда ему угодно».

«Трудности, связанные с зимою, с абсолютным отсутствием всего необходимого для защиты людей от морозов и т.п., не принимались им в расчет. <…>

В заключение он с полной уверенностью сказал, что ответ из Петербурга придет, и во всяком случае Кутузов заключит перемирие с Лористоном; при таком положении вещей, если он уйдет из Москвы, то потеряет все свои преимущества; этот отход даже помешает ему получить ответ и добиться результата; эвакуировать Москву значило бы признать себя побежденным, тогда как в действительности он был победителем во всех сражениях; таким путем он отнял бы у себя возможность заключить мир. Он добавил, что император Александр остережется позволить ему провести зиму в Москве, откуда он сможет заняться организацией страны <…>; русские не могут долго переносить такое положение вещей; Кутузов и его генералы знают это очень хорошо и желают мира; эти соображения мешают ему, между прочим, атаковать Кутузова в настоящий момент; впрочем, погода стоит такая хорошая, что он решит этот вопрос в ближайшие дни».

Наполеон «был убежден, что при помощи пехотных постов и укрепленных блокгаузов сможет устранить все помехи, создаваемые нападениями казаков на линию его расположения или на его тылы».

«Он считал, что корпусов на Двине более чем достаточно, чтобы сдержать Витгенштейна и даже в случае надобности справиться с другими задачами при помощи подкреплений, полученных ими. То же самое он думал о корпусе, находившемся в Смоленске, и об армии Щварценберга. Ему казалось, что находившихся в пути войск, которые шли из Вильно, из Варшавы, из Франции, вполне достаточно для того, чтобы не только обеспечить его тыл против русских корпусов, но и подкрепить его фронт. Он считал молдавскую армию русских немногочисленной <…>.

Император по-прежнему считал, что очень важно оставаться в Москве с материальной точки зрения – из-за ее казенных зданий, а с политической точки зрения – потому, что оккупация этой столицы, поскольку он в нее вступил и так долго здесь остается, производит моральное впечатление, которое должно оказать влияние как на Россию, так и на Европу. Если бы какие-нибудь обстоятельства и причины, в возможность которых он не верил, заставили его покинуть Москву, то он ни в коем случае не рассчитывал отходить дальше Витебска и думал тогда, что наверняка сможет совершить этот переход до наступления жестоких морозов».

Далее Коленкур писал: «После 3 октября наши войска <…> должны были сосредоточиться; 15 или 16-го император, казалось, был намерен эвакуировать Москву и перенести свой штаб в Витебск, сохранив Смоленск в качестве форпоста, а может быть, и в качестве своей ставки, на случай если он не сочтет нужным расположиться в Витебске, чтобы быть поближе к Двине. <…>

Но император вскоре же отказался от этого мудрого проекта, так как, по его собственным словам, желал для безопасности армии отбросить Кутузова, а для удовлетворения общественного мнения – разбить его, прежде чем начинать отступление и располагать войска на зимних квартирах. Это, говорил император, – единственное средство обеспечить себя хотя бы на некоторое время от беспокойств со стороны неприятеля; без этого, если бы император Александр не согласился на условия мира, всякое передвижение, по его мнению, должно было осложнить, а не улучшить наше положение; так как Кутузов последует за нами, – а он, вероятно, это сделает, – то установится контакт между ним и Витгенштейном; кроме того, Кутузов укрепит то моральное впечатление, которое произведет на русских отступление французской армии. <…> Это решение давало шансы добиться сражения и славы; подкрепленное ссылкой на необходимость подождать еще несколько дней ответа, которого император так желал, но который по-прежнему не приходил, оно одержало верх, и на нем император окончательно остановился»^[172].

Однако существует мнение, что Наполеон, напротив, хотел избежать нового генерального сражения и двинул свою армию на Калугу лишь для того, чтобы не отступать по Смоленской дороге (поскольку она была разорена, и это создавало впечатление поражения).

А. И. Михайловский-Данилевский приводит в своем труде распоряжение французского императора, отданное им на пути к Малоярославцу маршалу Виктору: «Если ваш корпус не был вынужден сделать какого-либо движения против графа Витгенштейна или Чичагова, то пошлите одну пехотную дивизию и кавалерийскую бригаду на Ельню, а оттуда для соединения с главной армией на Калугу; до тех пор, то есть до соединения моего с сими войсками, и пока они не проложат нового пути на Ельню, я принимаю операционной линией дорогу из Калуги через Юхнов, Знаменское и Вязьму, а потом, когда войду в сношение с вами, через Ельню и Смоленск»^[173].

Иными словами, создавалась новая операционная линия, которая в отличие от прежней была намного безопаснее. При этом Жюно было приказано следовать из Можайска в Вязьму, что и позволяло собрать гарнизоны, эвакуировать госпитали и совершенно оставить ранее существовавшую коммуникацию, но сначала еще предполагалось опираться в тылу на Вязьму, и для подготовки пути к ней через Юхнов выделялся отряд генерала Эверса.

Этот путь сообщения со Смоленском должен был заменить другой – через Ельню. И отступать по нему пришлось бы не только вследствие серьезных военных неудач. Вероятнее всего, Наполеон предполагал использовать данный маршрут с целью соединения в Смоленске с резервами Виктора, что позволяло расположиться на «зимние квартиры» в значительно более надежной стратегической обстановке. Заметим также, что дивизия Бараге д’Ильера была направлена к Ельне еще 5 (17) октября.

Наполеон планировал выступить из Москвы 8 (20) октября, но, узнав о поражении Мюрата, отдал соответствующий приказ на день раньше. В столице был оставлен отряд Мортье, и маршалу было поручено распространить информацию, о том, что французская армия покидает город временно, а позднее он должен был взорвать различные объекты, включая находившиеся в Кремле.

Согласно подсчетам Шамбрэ, вместе с авангардом Мюрата и корпусом Жюно численность пехотных и кавалерийских соединений «Великой армии» составляла 103954 человека (569 орудий)^[174]. И хотя несколько меньшую величину указывают Клаузевиц (103 тыс.) и Коленкур (102260), примерно такой была на тот момент именно ударная сила «Великой армии» (т.е. без части специальных войск и «нестроевых» солдат, которых, по мнению Шамбрэ, всего насчитывалось около 12 тысяч).

Что касается русской армии, то в литературе обычно указывают, что к 7 октября (или за время пребывания в Тарутинском лагере, или к началу контрнаступления) ее численность достигла 120-130 тысяч человек (622 орудия). Но в этой величине учтены более 20 тысяч казаков, а также ополченцы, о количестве которых у историков самые разные мнения. Кроме того, в своем рапорте от 22 сентября Кутузов подчеркивал, что в армии осталось 52 тысячи старослужащих рядовых (точно – 52343, а с офицерами и музыкантами – 62420 чел.).

Выступавшие из Москвы по Старой Калужской дороге французские войска были отягощены огромным обозом с трофеями, провиантом и ранеными. Наполеон также отказался оставить хотя бы часть артиллерийских орудий.

В авангарде шел корпус Богарне, за ним – корпус Нея, две дивизии Даву, Старая гвардия и дивизия Роге. Замыкали движение дивизия Морана и бригада Кольбера.

8 октября авангард достиг Красной Пахры и повернул оттуда к селу Фоминскому, т.е. к Новой Калужской дороге. Правда, французские передовые части партизаны обнаружили в этом районе еще днем раньше. Так, Дорохов сначала сообщил о небольшом отряде Орнано, а к концу дня ему стало известно о расположенной на левом берегу Нары целой дивизии Бруссье.

Тогда же (8-го) Наполеон направил к Кутузову полковника Бертеми с письмом, текст которого, очевидно, не имел для французского императора никакого значения. Бертеми должен был определить расположение русской армии, и, кроме того, в письме имелась пометка, что оно было отправлено из Москвы.

9-го уже весь корпус Богарне, а также конница Груши собрались в Фоминском. Туда же постепенно двигалась и вся остальная армия, но у реки Моча на Старой Калужской дороге еще оставались кавалерия Мюрата и дивизия Клапареда, а позади них – корпус Нея. Мортье Наполеон приказал выступить 11-го к Верее.

Дорохов к тому времени отступил с пехотой к Коряково и в своем новом донесении высказал два предположения о цели движения войск Бруссье: возможно, французы прикрывают свою новую коммуникационную линию от Воронова к Можайску через Ожигово и Кубинское, но в то же время «сие действие неприятеля может быть предварительным движением целой его армии на Боровск».

Решив уничтожить обнаруженный у Фоминского отряд противника, Кутузов скрытно направил туда 6-й пехотный и 1-й кавалерийский корпуса, усиленные 5 казачьими полками и артиллерией. Эти войска под общим командованием Дохтурова выступили из Тарутинского лагеря утром 10 октября. Они двигались очень медленно из-за размытых дождем дорог и вечером остановились на несколько часов у Аристово.

Тем временем 10-го Богарне двинул дивизию Дельзона к Боровску, и к 18 часам она овладела этим городом. В Фоминском сосредоточились гвардия и почти весь корпус Даву, и туда же последовали 1-й и 2-й корпуса кавалерийского резерва.

Около 20 часов отряд Сеславина обнаружил в районе Фоминского помимо других крупных сил неприятеля французскую гвардию и самого Наполеона с его свитой. Привезенные Сеславиным к Дохтурову пленные сказали, что их армия уже четвертый день в пути, и далее она следует к Малоярославцу.

Дохтуров немедленно известил обо всем этом Кутузова, и после совещания с Ермоловым решил направить в сторону Боровска 1-й кавалерийский корпус с казачьими полками, а пехота должна была выступить на рассвете к Малоярославцу. Движение было очень затруднено условиями местности, и к Спасскому войска Дохтурова подошли только около 9 часов вечера. Но тут оказалось, что местные жители уничтожили плотины на Протве, и без наведения мостов невозможно было перейти реку. Переправу начали устраивать немедленно, но на это ушло около 5 часов.

Получив донесение Дохтурова 11-го, Кутузов приказал Платову немедленно идти со своим корпусом к Малоярославцу, Дохтурову – следовать туда же и задержать неприятеля на боровской дороге, Милорадовичу – сделать усиленную рекогносцировку, и если подтвердится движение авангарда Мюрата к Новой Калужской дороге, то следовать к Тарутино и далее за армией.

Основные силы получили приказ готовиться к выступлению, но покинули лагерь только вечером, вероятно, потому, что фельдмаршал ждал дополнительных известий о противнике. Далее войска шли к Спасскому двумя большими колоннами.

В ночь на 12 октября казаки Платова перешли Протву вброд и расположились к северо-западу от Малоярославца. Под утро прибыл к городу и отряд Дохтурова.

11-го корпус Понятовского занял Верею. В течение этого дня Богарне миновал со всеми своими войсками Боровск, а дивизия Дельзона достигла вечером Малоярославца и расположилась на ночлег рядом с городом, заняв его только 2 батальонами пехоты. При этом мост через Лужу был полуразрушен – французы еще не успели восстановить его полностью. Наполеон хотел было отдать приказ о выступлении других соединений, но отменил его. «Весь этот вечер провел он на лошади недалеко от Боровска, слева от дороги, с той стороны, где предполагал встретить Кутузова. Под проливным дождем он осматривал местность, словно она должна была сделаться полем сражения».

Далее Ф. П. Сегюр пишет о причинах этой остановки и вообще медленного движения армии: «Москва отстоит от Малоярославца только на сто десять верст; чтобы их пройти, достаточно было четырех дней, а на это было употреблено шесть дней. Но армия, перегруженная провиантом и добычей, была тяжела, дороги топкие. Пришлось потратить целый день на переход реки Нары и ее болота, а также на стягивание различных корпусов. К тому же, проходя так близко от неприятеля, надо было сражаться, чтобы не подставить ему слишком удлиненный фланг. Как бы то ни было, все наши несчастья надо начинать считать с этого привала»^[175].

Стремясь не дать французам утвердиться в городе, около 5 часов утра Дохтуров направил туда 33-й и 6-й егерские полки, которые вскоре вытеснили неприятеля почти к самому мосту.

Прибывший на звуки выстрелов Богарне приказал дивизии Дельзона перейти реку и занять город. Но и командовавший русскими частями Ермолов получал по мере необходимости подкрепления от Дохтурова. Так началось очень упорное и ожесточенное сражение за Малоярославец, в котором каждая из сторон постепенно вводила в бой все новые силы.

Около 10 часов на левом берегу Лужи сосредоточился уже весь 4-й армейский корпус французов. К тому времени Дельзон был убит, а его пехоте, понесшей значительные потери, требовалась поддержка. Поэтому Богарне приказал войти в город дивизии Бруссье. Но вновь, получив подкрепления из состава 6-го пехотного корпуса, Ермолов сумел оттеснить неприятеля и отбить его контратаку.

Сначала известия о бое у Малоярославца Наполеона нисколько не смутили. «Поэтому он поздно и не спеша выехал из Боровска, как вдруг до него донесся шум очень оживленного сражения. Тогда он почувствовал беспокойство; он поспешил взобраться на возвышенность и прислушаться. Разве он не слишком быстро шел, когда обходил левый фланг Кутузова? <…>

Между тем император все прислушивался: шум возрастал.

– Значит, это битва! – воскликнул он. Каждый выстрел терзал его, потому что здесь дело шло не о победе, а о самосохранении, и он торопил следовавшего за ним Даву <…>»^[176].

Стараясь удержать город в своих руках, Богарне в этот день бросил в бой всю свою пехоту, включая бригаду итальянской гвардии. Но Ермолов с разрешения Дохтурова сообщил Кутузову о положении дел и необходимости ускорить марш главной армии.

Согласно воспоминаниям Ермолова главнокомандующий имел возможность прислать 7-й пехотный корпус раньше, но отдал такой приказ только через некоторое время^[177]. Полки этого корпуса усилили затем центр и правый фланг, и около 14 часов Раевский принял командование над этими участками боевого порядка.

Около 16 часов к городу подошли основные силы Кутузова, и вскоре по его распоряжению пехота 8-го корпуса сменила крайне утомленные полки Дохтурова.

До конца дня в сражение вступили еще части 3-й дивизии Шаховского, а с французской стороны – дивизий Компана и Жерара. В общей сложности Малоярославец переходил из рук в руки восемь раз, и только при наступлении темноты русские окончательно оставили его.

Ермолов не без оснований считал, что следовало возможно быстрее расположить главные силы армии возле города, и затем прекратить его упорную оборону, что позволило бы избежать ненужных потерь.

Привал шедших из Тарутино соединений у Спасского, в 5 верстах от Малоярославца, можно объяснить не только трудным ночным переходом, но и обычной осторожностью Кутузова, который вообще очень не любил поспешных решений.

Что же касается борьбы за город, то русские действительно понесли в ней довольно значительные потери. Но, с другой стороны, по оценкам историков, не меньшим оказался урон и у неприятеля.

При этом все свои усилия французы затратили лишь на то, чтобы в конечном итоге овладеть относительно небольшим плацдармом на правом берегу Лужи. В то же время действия русских войск и их выгодные позиции на господствующих высотах недалеко от города (к концу дня они располагались полукольцом), несомненно, очень затрудняли противнику захват и расширение этого плацдарма с дальнейшим развертыванием сил, например, для полномасштабного сражения.

К такой битве Кутузов был готов (о чем он писал в донесении императору от 13 сентября). Но к армии тогда еще не присоединился авангард Милорадовича, составлявший немалую часть всех сил. Он успел прибыть в конце сражения, что очень обрадовало главнокомандующего.

Ночью, видимо, желая избежать слишком близкого соприкосновения с неприятелем, он приказал войскам отойти немного дальше и расположиться в 2-3 верстах южнее города. Той же ночью по его распоряжению казаки Платова совершили поиск на левом берегу Лужи. Толь предложил фельдмаршалу утром атаковать французов, но он отклонил этот план.

«После сражения при Малоярославце Наполеон, возвратясь уже ночью в Городню, где для него был очищен один из крестьянских домов, тотчас призвал к себе на совещание Бертье, Мюрата и Бессьера. Объяснив им, что прибытие русской армии на калужскую дорогу изменило положение дел, Наполеон вдруг схватился за голову обеими руками и, облокотясь на стол, на котором лежала карта театра действий, устремил на нее взор в совершенном безмолвии. С удивлением смотрели маршалы на своего повелителя; никогда еще не выказывал он так явно смущения. Наконец – когда прошло уже более часа, Наполеон отпустил своих сподвижников, не сказав им ни слова на счет дальнейших действий».

На рассвете французский император отправился на рекогносцировку, но едва не попал в плен казакам Платова. После этого «Наполеон возвратился в Городню, выехал оттуда снова в десять часов утра к Малоярославцу и, осмотрев внимательно поле сражения, возвратился в свою главную квартиру в пять часов вечера»^[178].

Вскоре там состоялся еще один военный совет. По свидетельству Сегюра, Мюрат предложил идти на неприятеля и открыть путь на Калугу, но Наполеон прервал его горячую речь словами: «Довольно отваги; мы слишком много сделали для славы; теперь время думать только о спасении остатков армии!».

Бессьер, который еще ранее докладывал о неприступности русской позиции, теперь осмелился добавить: «Для подобного предприятия у армии, даже у гвардии, не хватит мужества. Уже поговаривают, что, так как повозок мало, теперь раненый победитель останется во власти побежденных; что, таким образом, всякая рана будет смертельна; итак, за Мюратом последуют неохотно и в каком состоянии? А каков неприятель? Разве не видели мы поля вчерашней битвы? А с каким неистовством русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?».

Даву предложил «отступать через Медынь и Смоленск», но Мюрат возражал ему, сказав, что в этом случае «длинная и тяжелая колонна» должна была идти, «не зная ничего, по незнакомой дороге, вблизи Кутузова, подставляя свой фланг неприятельским нападениям». И тогда лучше отходить через Можайск.

Даву, «пылая гневом», отвечал, «что он предлагает отступление по плодородной местности, по нетронутой, обильной провиантом дороге, с еще не разрушенными деревнями, и по кратчайшему пути, так как неприятель не успеет отрезать нам указываемую Мюратом дорогу из Можайска в Смоленск». Он также подчеркивал, что эта дорога – «песчаная и испепеленная пустыня».

В конечном итоге сидевший в задумчивости Наполеон прервал своих маршалов и сказал, что примет решение сам^[179].

13 октября произошли также следующие важные события.

Еще при движении к Малоярославцу Наполеон приказал Понятовскому произвести разведку к Медыни. Последний 12-го направил туда свой авангард (один пехотный и 3 кавалерийских полка). Около 11 часов следующего дня он почти достиг этого города, но вскоре этот отряд внезапно атаковали казаки Г. Д. Иловайского. Поляки были вынуждены отступать и в конечном итоге потерпели поражение.

Таким образом, Наполеон мог убедиться, что Медынь контролируется русскими войсками. А Кутузов получил сведения о том, что неприятель пытался пройти в этом направлении. Кроме того, во время поиска на левом берегу Лужи казаки Кутейникова отбили французский обоз, и среди захваченных документов оказалась записка Бертье, в которой он приказывал собрать сведения о дорогах в Медынь, из Медыни в Вязьму, из Вязьмы и Калуги в Масальск, из Масальска в Ельню и Смоленск.

Наконец, о возможном маневре неприятеля говорило то, что он не продолжил 13-го наступления от Малоярославца.

В донесении от 16 октября фельдмаршал писал: «Между тем легкие наши войска, простиравшиеся до дороги, ведущей к Медыню, по которой неприятель мог еще пробраться к Калуге, стали единогласно уведомлять, что корпусы его стремятся по сей дороге. Сие тем вероятнее сделалось, что на оной были уже сражения между нашими легкими войсками и неприятельскими отрядами.

Очевидно было и то, что неприятельское намерение клонилось к тому, чтобы всеми способами обойти нас к Калуге, и потому армия, оставя сильный авангард под командою генерала Милорадовича, 14-го числа пошла к селу Детчину»^[180].

Этот переход армия совершила в ночь на указанную дату. Из Детчино 26-я пехотная дивизия, усиленная драгунским полком, была направлена к Полотняному заводу, и далее, следуя к Медыни, расположилась в 15 верстах от нее.

13-го в распоряжении Наполеона были корпуса Богарне, Даву, кавалерия Мюрата и гвардия. В относительно близком тылу располагались части Нея с дивизией Клапареда, и на дороге из Вереи в Медынь – корпус Понятовского.

Несмотря на отсутствие отряда Мортье и войск Жюно, французская армия была еще, конечно, достаточно сильна, но и доводы Бессьера были вполне обоснованными и серьезными.

При этом маневрировать пришлось бы «длинной и тяжелой колонной», и велика была вероятность того, что при движении на Медынь и Юхнов Кутузов вновь двинется во фланг со всей своей усилившейся в Тарутино армией. И тогда при неудаче пришлось бы отступать неизвестными путями куда-то на запад или северо-запад.

В конечном итоге 14 октября, даже получив известия об уходе русских с занимаемой позиции, Наполеон приказал армии отходить через Боровск и Верею к Можайску.

Таким образом, потери в сражении 12-го числа оказались напрасными – Наполеону не удалось ни пробиться к Калуге, ни разбить Кутузова, если он, конечно, действительно к этому стремился, как полагал А. Коленкур. Помимо этого, было бесполезно потрачено немало времени, и к 14 октября вместо того, чтобы уже быть на пути к Гжатску, французская армия находилась еще достаточно далеко от Можайска.

Корпус Даву с 1-м и 3-м корпусами кавалерийского резерва был оставлен в арьергарде. Маршал получил приказ выступить вслед за основными силами в 10 часов вечера. Понятовскому было предписано прикрыть фланг армии, следуя к Гжатску проселочными дорогами, Мортье – ускорить движение к Можайску, Жюно – немедленно выступить на Вязьму по прибытии Мортье.