Бородинское сражение

Наполеон не без оснований полагал, что в Бородинском сражении французская армия открыла себе путь к Москве. И этому, несомненно, грандиозному событию Отечественной войны 1812 года посвящены многочисленные труды историков.

Но поскольку подробное описание всех эпизодов битвы вполне может быть достаточно объемной книгой, в данной главе основное внимание уделено тактическим планам сторон, замыслу рейда (диверсии) с участием конницы Уварова и Платова, ситуации в финале «схватки гигантов» и некоторым ее итогам.

А начнем с традиционного и, конечно, очень важного вопроса о том, каким было реальное соотношение сил к 24 августа (5.9).

В Гжатске Наполеон, как известно, распорядился провести перекличку, и, как следует из опубликованных Ж. Шамбрэ и Ж. Пеле-Клозо сведений, 2 сентября (по н.ст.) в наличии было 122898 солдат при 563 орудиях.

Последний историк привел в своем труде намного более подробные данные, согласно которым численность пехоты составляла 84504 чел.; кавалерии – 23301; артиллерии и других специальных войск – 15093, а с учетом большого инженерного парка – 15857.

Пеле-Клозо полагал, что к 26 августа (7.9) в рядах «Великой армии» было около 126 тысяч солдат (84 тысячи в пехоте и 27 тысяч в коннице). При этом в своих подсчетах он, по всей видимости, исключил упомянутый инженерный парк и добавил прибывший позднее 4-й корпус кавалерийского резерва под командованием Латур-Мобура.

Шамбрэ помимо этого соединения включил в состав сил, которыми располагал Наполеон 21 августа (2.9), также всех откомандированных на тот момент солдат (всего 7321 чел.), получив в итоге 133819 чел.^[100]

Однако и в этом случае учтены не все войска, принимавшие участие в битве при Бородино.

До 26 августа к французской армии еще присоединились 2-я легкая кавалерийская дивизия и 12-я легкая кавалерийская бригада. По оценке А. А. Васильева и А. И. Попова, общая численность этой конницы и корпуса Латур-Мобура составляла около 6 тысяч человек, включая 500 артиллеристов при 24 орудиях^[101].

Мы только полагаем, что количество кавалеристов в указанном корпусе было все же несколько меньшим – около 3000 чел.

Кроме того, необходимо также учесть приблизительно тысячу человек, находившихся в составе эскорта главной квартиры^[102].

Но как следует рассматривать откомандированных солдат, о которых упоминает Шамбрэ?

В литературе, ссылаясь на этого историка, обычно указывают, что они должны были вернуться в строй в течение 5 дней, т.е. до начала генерального сражения 26 августа (7.9). Основная часть этих командировок, вероятно, заключалась в том, что солдаты выделялись в различные команды и отряды, а также использовались для охраны обозов и парков, т.е. они либо находились при армии, либо отлучались из своих частей с тем, чтобы через некоторое время вернуться обратно. Видимо, поэтому Шамбрэ и включил всех этих солдат в общий итог.

При этом учитывать вместе тех, кто был откомандирован временно, с теми, кто покинул свое соединение на неопределенный срок и находился при этом на достаточно большом расстоянии (например, в Вязьме), было вряд ли разумно.

И все же у Шамбрэ подробных сведений об этих солдатах нет, не удалось нам найти их и у других авторов.

Из вышесказанного следует, что численность наполеоновских войск, участвовавших в Бородинском сражении, 21 августа (2.9) составляла 84504 + 23301 + 15857 + 5900 (17 кав. полков) + 1000 (эскорт) = 130562 чел., а с учетом откомандированных – 137883 чел.

Если подсчитать только пехоту и кавалерию, то получим 137883 – 15857 – 500 (арт. 4-го корп. кав. резерва) = 121526 чел.

В Гжатске был оставлен в качестве гарнизона батальон пехоты (около 500 чел.) и команда из 48 кавалеристов^[103]. И до 24 августа войска Наполеона понесли какие-то боевые (в основном 23-го) и небоевые потери.

Поэтому количество пехотинцев и кавалеристов к указанной дате, видимо, было меньше 121000, но и, скорее всего, несколько больше 120000.

Данная оценка, разумеется, не может быть абсолютно точной, но вряд ли она существенно занижена, поскольку включены все откомандированные солдаты и т.д.

Кроме того, в пехоте, по всей видимости, учтена артиллерийская прислуга 98 полковых орудий, и тогда ее численность была еще меньше.

В русских войсках подробные армейские рапорты были составлены только 17 августа. Согласно этим документам 1-я армия насчитывала 65528 чел., 2-я – 34925 чел., а всего вместе с войсками Милорадовича имелось 116042 чел. При этом была учтена основная часть казаков^[104].

Любопытно, что Кутузов в донесении Александру I от 24 августа указывает совсем другую численность обеих армий без «калужского» корпуса – 95734 чел. Объясняется это распространенным в те времена способом выражать боевую силу того или иного соединения в количестве сабель и штыков. И 95734 человека – это только унтер-офицеры и рядовые, хотя и музыканты, и все офицеры являлись, конечно, строевыми чинами.

Это исключение в подсчетах целых категорий военнослужащих, конечно же, создает историкам немало трудностей.

Так, если сведения по всем офицерам в указанных документах имеются, то музыканты выделены в отдельную графу только в рапорте 2-й армии.

Однако в нем есть итоговые строки только по пехоте и кавалерии, и нет таких строк по артиллеристам и пионерам.

Если при главной квартире 1-й армии (всего 1203 чел.) помимо 2 батальонов, 4 эскадронов и 5 сотен казаков учтено еще 3,5 роты инженеров, то всего их было в обеих армиях 9.

Поэтому на основании указанных рапортов очень трудно судить о том, полностью или нет в них учтены музыканты 1-й армии, артиллеристы 2-й и все инженеры.

Но и без этого реконструкция состояния русских войск к началу Бородинского сражения 24 августа по сведениям от 17-го является очень сложной задачей.

Прежде всего, часть войск в рапортах не была учтена, а 18-го было собрано до 2000 отлучившихся из своих частей солдат. В эти дни также шел имевший различные нюансы процесс зачисления в полки рекрут из корпуса Милорадовича. При этом по распоряжению Кутузова всех офицеров, барабанщиков и старослужащих рядовых этого корпуса следовало отправить обратно в Калугу (приказ главнокомандующего по армиям №4 от 20.08).

Не позднее 24-го к армии прибыл кавалерийский отряд подполковника Павлищева. И, наконец, необходимо определить все боевые и небоевые потери армии за указанный период.

Существует рапорт 1-й армии от 23 августа^[105] (а также и за последующие два дня), согласно которому она насчитывала в тот день 59924 человека (отдельной графы по музыкантам в нем также нет).

Как следует из данного рапорта, в нем не учтены все казачьи полки, а также регулярные войска в арьергарде и при главной квартире.

Последних по подсчетам С. В. Шведова (2004 год) было около 17 или 16 тысяч человек^[106]. Мы полагаем – около 15 тысяч (без инженеров).

17 августа численность регулярных частей 2-й армии составляла 31909 человек. Их боевые потери до 24-го были действительно небольшими, и в них предполагалось зачислить более 5 тысяч рядовых из корпуса Милорадовича.

Но поскольку после 17-го армейские рапорты не составлялись, оценим численность указанных частей достаточно «осторожно» – 35-36 тысяч человек.

Помимо этого, в обеих армиях явно не учтены инженеры (вероятно, более 1000 чел.), и несколько позднее прибыли 6 эскадронов Павлищева (около 700 чел.).

Всего, таким образом, получается, что при Бородино в регулярных войсках обеих армий было до 112-113 тысяч человек.

Но и это еще не все. Возможно, 17-го во 2-й армии не были подсчитаны артиллеристы (см. выше). Причем именно так обстоит дело, например, и в рапорте этой армии от 10 сентября.

Формально при этой армии числились 5 батарейных, 6 легких и 3 конных артиллерийских роты, в которых, вероятнее всего, было свыше 2,5 тысяч человек.

И вместе с ними наибольшая численность регулярных войск достигнет уже 115,5-116 тыс. чел.

Но каково было количество пехотинцев и кавалеристов?

В 17 батарейных, 22,5 легких, 9 конных арт. ротах и 2 батареях должно было быть по штату немногим более 12 тысяч строевых чинов. Но в действительности их количество вряд ли превышало 11 тысяч. И тогда в первом случае (когда артиллеристы 2-й армии были учтены) численность пехоты и кавалерии составит до 100-101 тысячи человек, а во втором – до 103-104 тысяч.

Что касается казаков, то при Бородино не было упоминаемых в рапорте от 17-го трех полков (Иловайского 4-го, Иловайского 12-го и Ставропольского калмыцкого), так как они вошли в отряд Винцингероде, а также еще двух откомандированных полков (Быхалова 1-го и Комиссарова). А в остальных 110 сотнях и 2 арт. ротах могло быть около 8,5 тысяч человек. Но за счет того, что в Атаманском полку удвоенного состава было только 7 сотен, и вообще более значительного некомплекта в полках 1-й армии, при Бородино «на позиции» казаков было, вероятнее всего, несколько меньше.

Согласно последним исследованиям Кутузов мог использовать в сражении только около 20 тысяч московских ополченцев. Остальные находились в Можайске. А из намного хуже вооруженных смоленских ратников при армии было около 3 тысяч человек, поступивших в инженерные команды.

В русской артиллерии насчитывалось 624 орудия: 6-фунтовых – 256, 12-фунтовых – 136, 1/4-пудовых (10 фунтов) единорогов – 164, полупудовых (20 фунтов) – 68.

В артиллерии «Великой армии» Шамбрэ указывает 587 орудий: 563 + 24 (4-го корп. кав. резерва). Добавив еще 2 пушки при эскорте главной квартиры, всего получим 589. Вопрос же об их калибрах является весьма спорным.

По нашим подсчетам, 6-фунтовых орудий (вместе с 8-фунтовыми Легиона Вислы) насчитывалось лишь немного меньше, чем у русских. 12-фунтовых было уже значительно меньше – более чем в полтора раза. Гаубиц имелось около 120.

Наконец, все остальные орудия представляли собой 3 и 4-фунтовые пушки, общее количество которых не превышало 137.

В конной артиллерии у французов и их союзников имелось почти 200 орудий, у русских – 124 в регулярных войсках, а с учетом двух Донских рот – 148.

22 августа Кутузов осмотрел и одобрил позицию при Бородино, но у многих не было уверенности в том, что сражение будет дано именно здесь. Поэтому, пожалуй, неудивительно, что Багратиона в тот день не слишком беспокоили опасности, угрожавшие его армии. Не менее уязвленный назначением Кутузова Барклай, по его воспоминаниям, расположение своих войск осмотрел и приказал «для прикрытия правого фланга <…> построить несколько укреплений и засек»^[107].

На самом деле этому крылу было уделено еще большее внимание. 22-го там, от дер. Горки до Москвы-реки, началось строительство целой системы многочисленных укреплений. И тогда же по 2-й армии был отдан приказ, согласно которому весь ее шанцевый инструмент передавался в главную квартиру, а фактически – в 1-ю армию^[108]. Очевидно, что ни Багратион, ни Барклай самостоятельно такой приказ отдать не могли.

В диспозиции, датированной 24 августа, есть специальное указание о том, что егеря 1-й армии «поступают частью для занятия лесов, на правом фланге находящихся»^[109]. Подобных указаний, например, о защите леса в районе дер. Утица там нет.

А Платов, согласно его рапорту^[110], накануне сражения «отправил вправо верст за пятнадцать» 5 сотен казаков Балабина 2-го, хотя севернее основной позиции уже вел наблюдение за противником отряд Власова 3-го.

Но какие имелись основания для такого беспокойства за правый фланг?

Разумеется, при слишком ненадежной обороне неприятель смог бы перейти Колочу в ее нижнем течении со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Путь в Можайск по левому берегу Москвы-реки был для противника, возможно, более удобным, чем, например, Старая Смоленская дорога, но, с другой стороны, французы практически не могли воспользоваться им для осуществления обходного маневра скрытно и внезапно. Помимо этого, для выхода в тыл русской армии им потребовалось бы форсировать Москву-реку два раза, причем даже возле Можайска.

Наконец, правое крыло было все-таки значительно лучше защищено условиями местности, чем левое, простиравшееся от Курганной высоты до Утицкого леса.

Так как утром 23-го приказа об отступлении не последовало, то, по одной из версий, Багратион, уже встревоженный таким развитием событий, сообщил свое мнение о позиции 2-й армии главнокомандующему, после чего состоялась новая рекогносцировка.

В ходе осмотра позиции Кутузов, как утверждает Барклай, отклонил его предложение построить на Курганной высоте сильный редут, но отдал распоряжение о создании трех укреплений, часто именуемых флешами, к юго-западу от дер. Семеновское^[111].

В итоге эти укрепления, на которые и опирался левый фланг в день генерального сражения, начали возводить с опозданием на сутки или даже несколько более.

И это является ошибкой, прежде всего, генерал-квартирмейстера, которым 20 августа был назначен М. С. Вистицкий 2-й. Но, по мнению многих историков, его обязанности фактически исполнял пользовавшийся особым доверием и расположением Кутузова полковник К. Ф. Толь. И именно он сыграл главную роль в выборе позиции и размещении на ней войск.

Следует также заметить, что если бы французские войска остановились в Гжатске не на два дня, а всего на один, то они могли достигнуть русского левого фланга, когда инженерные работы на нем еще и не начинались.

На рекогносцировке 23-го Багратион также обратил внимание Кутузова на опасность обхода левого крыла по Старой Смоленской дороге. Главнокомандующий же согласился с мнением исполнявшего должность начальника Главного штаба Беннигсена, который предложил использовать для защиты этой дороги нестроевые войска (т.е. ополченцев). Однако совершенно очевидно, что эти войска смогли бы преградить путь только совсем незначительному отряду противника.

Внесенные на рекогносцировке коррективы никак не коснулись центра и правого крыла. И в дальнейшем Кутузов отклонил все предложения разместить всю армию (или, по крайней мере, «кор-де-баталь») южнее дер. Горки, что можно объяснить и повышенным вниманием к северному флангу, и, видимо, в большей степени стремлением при любом развитии событий удержать в своих руках главный путь отступления – Новую Смоленскую дорогу.

Согласно диспозиции правый фланг составили 2-й и 4-й пехотные корпуса (под общим командованием М. А. Милорадовича) с конницей Уварова и Корфа, центр – 6-й пехотный и 3-й кавалерийский корпуса, левое крыло – пехота Раевского и Неверовского (под общим командованием А. И. Горчакова), а также кавалерия Сиверса. За центром боевого порядка должен был находиться мощный резерв – 3-й пехотный и 5-й гвардейский корпуса со всеми кирасирскими полками обеих армий. Гренадерские полки и батальоны 2-й армии образовали частный резерв Багратиона.

Конфигурация основной боевой линии в центре и севернее, по всей видимости, соответствовала «Плану позиции…»^[112]. А относительно левого фланга довольно давно появилась версия, что даже к моменту появления на Бородинском поле неприятельских войск он заканчивался возле дер. Шевардино и возводившегося рядом с ней редута.

Так, например, из донесения Кутузова царю 25 августа можно понять, что главнокомандующий решил «загнуть» левое крыло «к прежде сего укрепленным возвышениям» (т.е. к флешам) только после атаки «главнейших сил» противника. Так же описывает события и Барклай, выражая удивление относительно того, что указанное решение не было принято «заблаговременно»^[113].

Но мы разделяем мнение о том, что составленный из различных частей 2-й армии отряд, которым командовал А. И. Горчаков 24-го, являлся по сути дела арьергардом. И даже в диспозиции имеется определенный намек на то, что «находящаяся на левом фланге» 27-я дивизия Неверовского, вероятнее всего, не примыкала к 7-му корпусу, хотя и входила в «кор-де-баталь»^[114]. И после готовности Семеновских укреплений она, по нашему мнению, должна была расположиться за ними, как показано на «Плане позиции…», т.е. почти рядом с корпусом Раевского.

Утром 24 августа (5.9) противник атаковал русские арьергарды у Колоцкого монастыря. Около 13 часов Коновницын отступил к Бородино, а у Валуево его кавалерия успешно противодействовала французским передовым частям. При отходе часть арьергарда Сиверса присоединилась к войскам Горчакова. И в тот же день у отряда Крейца вновь было небольшое дело с неприятелем у дер. Глазово.

Вероятно, сначала Наполеон принял Шевардинский редут за передовое укрепление и приказал без промедления овладеть им, чтобы быстрее выйти к основной русской позиции. С другой стороны, этот редут просто мешал продвижению французских войск к Бородину, угрожая главной коммуникации с фланга, а также закрывал путь к самому выгодному направлению фронтальной атаки.

В начале Шевардинского боя войска «Великой армии» испытывали определенные трудности из-за того, что атаковали с марша. Но постепенно ситуация менялась в их пользу. Они создали большое превосходство в силах, наступая на редут с трех направлений. Дальнейшее сопротивление войск Горчакова (до вступления в бой кирасир и гренадер) уже не соответствовало их возможностям и силе позиции, но Кутузов не отдал приказа к отходу. По этой причине к вечеру потери русских значительно возросли. 27-я дивизия по свидетельству ее командира лишилась половины своего состава. Следует заметить, что бой мог так и закончиться, т.е. без финального контрудара Багратиона. Французы могли просто прекратить свои атаки, или Неверовский сумел бы продержаться до полуночи. Но к счастью для русских в знаменитой «атаке кирасирских полков» Багратиону удалось не только вернуть утраченные позиции, но и нанести противнику серьезный урон в живой силе. Кроме того, именно во время этого контрудара французы потеряли 8 (по другим данным 7) орудий. И все же большинство современных историков считает, что у русских в этом бою выбыло из строя около 6 тысяч человек, а у французов существенно меньше – от 4,5 до 5 тысяч.

По мнению Толя, редут у Шевардино был построен «для того, чтобы лучше открыть истинное направление неприятельских сил, а если возможно, то и главное намерение Наполеона»^[115].

Однако это укрепление начали возводить именно перед Семеновскими флешами и практически одновременно с ними.

А 24-го можно было «открыть» только то, что шедшие в авангарде главной колонны войска Мюрата и Даву совместно с корпусом Понятовского (который и должен был оказать им поддержку) стремились овладеть указанным редутом и расположенной рядом с ним деревней. Но это стало вполне понятным уже в 18-19 часов, а бой завершился намного позднее, и в нем приняла участие, по меньшей мере, половина войск 2-й армии.

Этот бой, разумеется, не предопределял полностью дальнейшие действия неприятеля. На следующий день русскому командованию снова было необходимо внимательно следить за перемещениями войск Наполеона и пытаться разгадать его истинные замыслы. И в том же «Описании битвы…» Толя, Кутузов приходит к заключению, что «Наполеон имел намерение напасть главными силами своими на левое крыло Российской армии» только «под вечер» 25-го, когда «на правом крыле неприятельском, замечены были большие движения»^[116].

Поэтому, на наш взгляд, истинная причина столь упорной обороны позиции у дер. Шевардино заключалась в том, что для сооружения серьезных укреплений возле Семеновского оставалось слишком мало времени (а еще требовалось вернуть во 2-ю армию шанцевый инструмент), и, соответственно, необходимо было его выиграть.

Некоторые французские маршалы полагали, что 24-го (5.9) их войска атаковали уже основную боевую линию неприятеля, и, следовательно, русские либо попытаются вернуть утраченный редут, либо отступят еще дальше на восток. Это мнение, разумеется, не могло не беспокоить Наполеона^[117].

Ведь если бы оправдалось первое предположение, то на следующий день пришлось бы обороняться, а не атаковать. А с другой стороны, французский император, по свидетельствам очевидцев, весьма опасался возможного отхода противника и по этой причине действовал очень осторожно.

Довольно трудно было разработать хороший план генерального сражения на 25 августа еще и по причине затянувшегося до наступления ночи Шевардинского боя. Кроме того, надо было подтянуть «артиллерийские резервы и все другие немного отставшие части», т.е. два армейских корпуса и значительную часть кавалерии, которой не было на перекличке в Гжатске.

Наконец, дальнейшие атаки левого крыла русских были слишком предсказуемыми, и, вполне возможно, Наполеон хотел все тщательно обдумать.

25 августа Кутузов провел еще одну рекогносцировку^[118]. Возле Курганной высоты Беннигсен предложил построить там сомкнутое укрепление бастионного типа с 36 орудиями. Но Кутузов предпочел мнение Толя, и несколько позднее там начали возводить люнет на 18 орудий. Таким образом, промедление с его сооружением составило более трех суток. Хотя некоторый объем работ и был сделан ранее, Раевский считал, что днем на этой высоте была лишь простая открытая батарея. При этом «кор-де-баталь» перед началом сражения стала проходить непосредственно через Курганную высоту.

Согласно рапорту Барклая, 3-й корпус Тучкова был переведен «24 числа в вечеру» на левый фланг по распоряжению Кутузова. Позднее он вспоминал, что узнал об этом случайно, а корпусу приказал следовать за собой Толь^[119].

Но многие историки полагают, что все это произошло на сутки позднее.

П. П. Коновницын в своем рапорте, к сожалению, определенно указывает только время, когда на левый фланг «были отряжены» егеря его дивизии. И остается непонятным, где в этот момент находились ее остальные полки^[120].

В своих воспоминаниях Беннигсен пишет о том, что 25-го он отправился на крайний левый фланг, чтобы разместить там корпус Тучкова^[121]. А в рапорте Кутузову он сообщает, что и М. С. Вистицкий принимал в этом участие. В конечном итоге корпус Тучкова был размещен непосредственно в дер. Утица и возле нее, т.е. почти в точном соответствии с «Планом позиции…».

Но все же какова была цель данной передислокации?

Согласно «Описанию…» Толя «под вечер» 25-го главнокомандующий пришел к заключению, что противник намерен не только опрокинуть левое крыло русской армии, но и «потом… совершенно отрезать ее от города Можайска», наступая по Старой Смоленской дороге. И «вследствие сего» 3-й корпус, усиленный ополченцами Моркова, был откомандирован «для прикрытия» этого пути (см. примечание 116).

Однако на «Плане позиции…» войска Тучкова «расположены скрытно». Кроме того, их изображение больше соответствует именно такому размещению, а не оборонительному.

Поэтому, согласно другой версии, Тучков должен был «действовать во фланг» неприятелю, атакующему флеши Багратиона, из скрытой позиции в районе дер. Утица.

По мнению А. А. Щербинина, Кутузов отводил вступлению в бой 3-го корпуса и ополчения фактически ключевую решающую роль в сражении, а Беннигсен привел его план «в ничтожество»^[122]. Но в настоящее время многие историки считают оба этих утверждения либо заблуждением, либо вымыслом.

Помимо Щербинина о данном плане были очень неплохо осведомлены Е. Вюртембергский, Э. Ф. Сен-При, а также М. С. Вистицкий, воспоминания которого, пожалуй, наиболее красноречивы: «Багратион посылал несколько раз к генерал-лейтенанту Тучкову 1-му, чтобы он из д. Утицы ударил в тыл и во фланг неприятелю <…>»^[123].

Исследователи давно обнаружили, что место для «засады» было выбрано довольно неудачно. Окрестности дер. Утица плохо обеспечивали визуальную скрытность большого отряда. Через указанную деревню проходила Старая Смоленская дорога, которая, бесспорно, имела немалое тактическое значение, и противник мог попытаться использовать ее в своих планах. Кроме того, 3-й корпус и, соответственно, передовая стрелковая цепь впереди него располагались слишком близко к позициям французской армии, что, естественно, могло вызвать беспокойство ее командования.

Правда, на «Плане позиции…» расположение «засадного» отряда могло быть изображено приблизительно. Но даже если предполагалось поставить 3-й корпус южнее или восточнее, Тучкову и в этих вариантах могли потребоваться все его войска для защиты Старой дороги, если бы по ней наступал достаточно крупный неприятельский отряд.

Тем не менее, многие считали, что Тучков мог легко выполнить свою задачу, упрекая его в пассивности, нерешительности, переоценке сил атаковавшего его противника и даже в том, что он «не умел держаться». Но эти упреки нельзя признать объективными.

Заметим также, что Толь ни в одном из своих «Описаний» и документах, авторство которых приписывают ему, абсолютно ничего не упоминает о предполагаемых наступательных действиях отряда Тучкова даже в сочетании с оборонительными, хотя очень сомнительно, что фактический генерал-квартирмейстер всей армии, например, не был знаком с «Планом позиции…».

Важным следствием перемещения 3-го корпуса на Старую Смоленскую дорогу стало то, что ее оборона стала, безусловно, намного надежнее. Но существенные изъяны все же имели место.

У корпуса Тучкова было мало артиллерии, и для нее не построили никаких укреплений.

Утицкий лес не был труднопроходимым совершенно и полностью, что позволило французам использовать там 26 августа достаточно крупные силы. И в борьбе с этими неприятельскими войсками, несомненно, очень большую роль сыграли прибывшие с правого фланга части корпуса Багговута. Таким образом, расположенным «для лучшей связи» между 3-м корпусом и 2-й армией егерям Шаховского могли срочно потребоваться значительные подкрепления. Причем, как выяснилось позже, они были также необходимы Багратиону, а затем и Тучкову.

25 августа (6.9) готовился к решающей битве и Наполеон, проведя в тот день две или три продолжительные рекогносцировки.

Он отклонил предложение Даву обойти левое крыло противника силами 1-го и 5-го корпусов ночью. Действительно, крупному отряду пришлось бы преодолеть значительное расстояние в темноте через лес по незнакомой местности. В таких условиях он мог заблудиться, быть обнаружен неприятелем и т.д., что могло иметь самые разные последствия, включая и отказ Кутузова от сражения.

Определенный риск был и в возникавшем при таком плане существенном разделении главных сил Наполеона. Кроме того, посланному в обход отряду еще было необходимо выйти на открытое пространство, чтобы построиться в боевые порядки. В противном случае, вся эта масса войск осталась бы в лесу.

В целом план Даву обещал многое, но при этом не так мала была вероятность и неудачи, которая могла оказать большое влияние на исход битвы.

При совершении подобного маневра днем, естественно, терялся эффект внезапности. А в наступлении через лес можно было использовать практически одну пехоту в рассыпном строю. И в этих «лесных» баталиях могло «увязнуть» даже большое соединение. И все же существует мнение, что Наполеону следовало больше сил направить не на Семеновские укрепления, а южнее, поскольку там французам удалось добиться неплохих результатов, причем с использованием артиллерии и даже кавалерии.

В собственном плане французского полководца основная роль отводилась фронтальному наступлению на левый фланг противника от Курганной высоты до Утицкого леса.

А в обход по Старой Смоленской дороге был направлен только относительно небольшой по численности польский корпус, которому предстояло выступить не ночью, а на рассвете.

Следует заметить, что это решение могло быть никак не связано с войсками Тучкова. Прежде всего, Наполеон мог думать просто об обеспечении фланга главным силам. В самом деле, Старая Смоленская дорога проходила не так далеко от маршрута движения дивизий Даву, и была для французов не таким уж крайним флангом. А если бы заслон противника на этой дороге оказался слабым, Понятовский смог бы совершить обход.

Французский император принял целый ряд мер для того, чтобы создать у противника ложное представление о действительном расположении и дальнейших действиях своих войск. Об этих мерах упоминал еще Ж. Пеле-Клозо, полагавший также, что можно было получить намного более выгодную ситуацию в генеральном сражении, не предпринимая накануне атаку Шевардинского редута^[124].

25 августа на левом берегу Колочи находилась значительная часть «Великой армии», включая всю гвардию, которая покинула свои бивуаки у дер. Валуево только поздним вечером.

Вполне логично, что Наполеон демонстрировал неприятелю силу своего левого крыла, которым командовал Богарне. В начале сражения там все еще находились достаточно крупные силы, опиравшиеся на укрепления, возведенные западнее села Бородино, – 3-я, 13-я и 14-я пехотные дивизии, гвардейские бригады Лекки, а также кавалерия Груши, Орнано и Прейзига-Мооса (всего 53 батальона и 74,5 эскадрона).

Южнее главной коммуникации – Новой Смоленской дороги к 26-му были сосредоточены 4 дивизии Даву (1-я была подчинена Богарне) с двумя бригадами конницы, корпуса Нея, Жюно и Понятовского, кавалерийский резерв Мюрата (за исключением 3-го корпуса) и вся гвардия – всего 147 батальонов и 227,5 эскадрона.

При этом уже в ходе битвы на правый берег Колочи должны были перейти еще 2 пехотные дивизии, 2 драгунские и 4 легкие кавалерийские бригады, а также итальянская гвардия (37 бат. и 50,5 эск.). Мосты для осуществления этого маневра инженеры Богарне навели в последний момент – в ночь на 26 августа.

Таким образом, против русского левого фланга Наполеон предполагал сосредоточить более 90% пехоты и кавалерии (включая польский корпус). Для их поддержки к началу сражения имелось почти столько же орудий, сколько у противника находилось в центре и на левом фланге, включая главный резерв. Но большая часть остальной артиллерии впоследствии была использована для поддержки наступления войск Богарне на Курганную высоту. В то же время орудия Милорадовича отделяло слишком большое расстояние даже от передовых постов неприятеля.

В ночь на 26 августа французы построили три большие артиллерийские позиции против левого крыла и центра русской армии. В итоге на рассвете 102 французских орудия открыли огонь по Семеновским укреплениям. Принято считать, что у русских на этих укреплениях и возле них было установлено 52 орудия. В настоящее время эта величина многим историкам кажется завышенной. Еще 18 орудий находились несколько дальше – за Семеновским оврагом. Батарея Шульмана тоже, по всей видимости, не могла отвечать артиллерии генерала д’Антуара де Врэнкура равным огнем.

Наполеон также, чтобы не тревожить противника, преднамеренно оставил в его руках село Бородино. А корпус Понятовского не был направлен на Старую Смоленскую дорогу заранее. Его обходное движение, как и атака на Бородино, началось лишь ранним утром.

По версии Толя, все эти военные «хитрости» не слишком помогли французскому полководцу, так как его основной замысел Кутузов определил достаточно верно, узнав о замеченных «под вечер» 25-го «больших движениях» на правом крыле «Великой армии».

В «Донесении…»^[125] эти движения названы «разными», и нечто подобное действительно должно было иметь место, поскольку французские войска сосредоточивались тогда на обоих берегах Колочи.

25 августа П. С. Кайсаров писал Ростопчину: «Сего числа неприятель с рассветом направил опять свои силы на левый фланг», уточнив позднее, что, «занимая нас перестрелкою», противник «ограничился токмо демонстрациями на оной, которым противопоставлены были движения наших войск»^[126]. Есть и другие свидетельства довольно активных действий передовых частей обеих армий в тот день на южном фланге. Так, к ночи оказались очень утомленными егеря корпуса Раевского, и Багратион приказал заменить их до рассвета тяжелой пехотой. Интенсивная перестрелка происходила и в Утицком лесу, где поляки, вероятно, вели разведку боем. Там же изучал особенности местности Даву в сопровождении Понятовского и Фриана.

Для укрепления левого крыла и центра русской позиции большое значение, безусловно, имело то, что после Шевардинского боя продолжались инженерные работы возле дер. Семеновское, а также началось сооружение люнета на Курганной высоте. Кроме того, во многих расписаниях указано, что к началу генеральной битвы артиллерия 2-й армии была усилена 30 батарейными орудиями из состава 1-й (правда, взамен двух конных рот, числившихся 17 августа).

К 26 августа кирасирская дивизия И. М. Дуки находилась в отличие от диспозиции на левом фланге у Багратиона, что можно рассматривать и как меру усиления 2-й армии.

Но заметим, что в Шевардинском бою эта армия понесла довольно серьезные потери. И значительно уменьшился ее пехотный резерв вследствие выдвижения в 1-ю линию дивизии М. С. Воронцова.

Очевидно, на проявленное русским командованием внимание к южному флангу указывает перемещение корпуса Тучкова. Причем обращают на себя внимание его состав (две лучшие армейские дивизии) и новое «скрытное» расположение.

Однако и этот корпус, и дивизия Дуки первоначально входили в главный резерв, который, таким образом, к началу генерального сражения намного сократился – с 44 батальонов до 19, и с 40 эскадронов до 20.

В то же время 2 пехотных и 2 кавалерийских корпуса оставались на северном фланге, который к тому же был весьма основательно подготовлен в инженерном отношении. И поэтому не исключено, что Кутузов и Толь допускали разные варианты развития событий.

Ведь можно было, например, практически ничего не меняя на левом крыле, расположить корпус Багговута либо в районе дер. Утица вместо дивизий Тучкова, либо на их прежней позиции, т.е. в составе главного резерва.

Ранним утром 26 августа (7.9) началось одновременное наступление французских войск на Семеновские флеши и село Бородино.

Последний пункт стремительно атаковала 13-я пехотная дивизия А. Дельзона, овладев им после упорного боя с русским передовым отрядом, понесшим при этом большие потери. Пытаясь развить успех, 106-й линейный полк перешел на правый берег Колочи, но был контратакован там довольно большими силами противника, и его остатки затем поспешно отступили за реку. После этого мосты через нее русские уничтожили, а Богарне, готовясь к наступлению на Курганную высоту, приказал устроить для ее обстрела батарею возле Бородино, а 3-й и 14-й пехотным дивизиям с корпусом Груши (усиленном 12-й легкой бригадой) – перейти Колочу и расположиться против «большого редута».

Сначала на Багратионовы флеши наступали 5-я и 4-я пехотные дивизии, но вскоре, узнав о контузии Даву, Наполеон двинул вперед войска Нея, которому в тот день был также подчинен вестфальский корпус. Эти соединения, вероятнее всего, должны были атаковать неприятеля у дер. Семеновское или, возможно, еще севернее, но, желая помочь пехоте Ж. Компана, Ней направил все свои силы к флешам.

Несколько позднее он приказал 23-й дивизии наступать через Утицкий лес. И в конце сражения там действовала уже вся вестфальская пехота, а к северу от нее – части 1-го армейского корпуса.

Судя по тексту «Описания битвы…», русская армия была, по крайней мере, совсем неплохо подготовлена к тому, что главные силы неприятеля устремятся на ее левое крыло. Лишь ценой огромных потерь и только к полудню французам удалось окончательно овладеть Семеновскими укреплениями. Причем до ранения Багратиона это крыло действовало настолько удачно, что даже имело «поверхность над неприятелем»^[127].

Авторы очень интересного исследования «Девять на двенадцать...»^[128] убедительно доказывают, что такое изложение событий является искажением фактов, начало которому было положено Карлом Толем сначала в «Донесении…», а затем в «Описании битвы...»^[129]. Многочисленные документы свидетельствуют о том, что Багратион был в действительности ранен около 9 часов утра, а все три флеши полностью перешли в руки противника не позднее 10 часов. С помощью изменения хронологии событий и некоторых литературных приемов Толь стремился скрыть подлинный драматизм этого эпизода сражения.

Пожалуй, только первые атаки французских войск на позиции дивизии Воронцова не внушали больших опасений. Но уже около 7 часов утра Багратион, видя, что сил 2-й армии явно недостаточно, обратился к Кутузову и Барклаю с просьбой направить ему подкрепления. Согласно рапорту Н. И. Лаврова, еще до этого «вся гвардейская пехотная дивизия по назначению полковника по квартирмейстерской части Толя <…> заняла позицию позади правого фланга 2-й Армии для подкрепления оной»^[130]. Через некоторое время Багратион получил в свое непосредственное командование вторую и сводно-гренадерскую бригаду этой дивизии, а также 3 полка гвардейских кирасир с частью артиллерии из главного резерва. Несмотря на то, что время непосредственного вступления гвардейцев в бой было разным, за исключением кирасир И. Е. Шевича, все они практически с самого начала сражения находились под жестоким огнем неприятельской артиллерии. Этот факт особо отмечает Лавров в своем рапорте.

Барклай неоднократно высказывал свое удивление и несогласие по поводу столь раннего использования в сражении гвардейского корпуса. Багратион, видимо, придерживался того же мнения и не торопился бросить в бой гвардейские полки. Сначала он привлек к борьбе за флеши свои частные резервы, а также войска с соседних участков позиции.

Уход части 7-го корпуса, пехоты Коновницына и кавалерии Сиверса к Семеновским укреплениям ослабил центр и крайний левый фланг русской армии. Но и до перемещения этих войск у Раевского и Тучкова далеко не все было благополучно.

Судя по рапорту и «Запискам...» Ермолова^[131], защитники Курганной высоты несли большие потери от огня французских батарей и испытывали недостаток в артиллерийских зарядах. Построенное там укрепление было слабым, а из-за его тесноты основная часть пехотного прикрытия находилась снаружи, где она истреблялась неприятельской картечью. Этой ситуацией и воспользовалась пехота Морана, овладев этим важным пунктом при первом штурме в десятом часу утра.

Проезжавшие поблизости Ермолов и Кутайсов возглавили контратаку, в которой большую роль сыграли части 1-й армии: ранее присланные Барклаем Раевскому 3 полка егерей, батальоны из состава 24-й пехотной дивизии и 3 драгунских полка. В результате атакованный со всех сторон 30-й линейный полк французов едва не был полностью уничтожен, и люнет на высоте был отбит.

Войска 3-го корпуса значительно уступали полякам в артиллерии, а без 3-й дивизии – и в живой силе. Кроме того, Тучков почти сразу же был вынужден оставить слишком невыгодную позицию возле дер. Утица и отступать 1,5 км к кургану, расположенному восточнее. Выйдя к нему, неприятельские войска устроили большую батарею, но вперед не продвигались. И только около 11 часов Понятовский двинул непосредственно на курган 16-ю дивизию, которой в итоге удалось занять этот пункт.

Но, получив в подкрепление бригаду пехоты и 6 батарейных орудий (из 17-й дивизии), Тучков организовал контрудар, в результате которого утраченная выгодная позиция была возвращена.

Хотя в действиях фланговых групп Наполеона на начальном этапе сражения можно усмотреть изъяны, и им не удалось прочно овладеть батареей Шульмана и возвышенностью за дер. Утица, русским понадобились солидные резервы и немалые усилия, чтобы этого не допустить.

В борьбе за Семеновские флеши обращает на себя внимание следующий факт. Войска 2-го пехотного корпуса, которые должны были в случае серьезной угрозы левому флангу подкрепить армию Багратиона, не приняли непосредственного участия в этой борьбе. Это произошло потому, что они подошли к левому крылу, когда битва за флеши находилась в завершающей стадии, и судьба этих укреплений фактически уже была решена. В то же самое время очень опасная обстановка сложилась для русских в центре их позиции и в Утицком лесу. По этой причине Барклай расположил 4-ю дивизию южнее Курганной высоты, а Багговут повел 17-ю дивизию на крайний левый фланг армии. Позднее к нему присоединилась 2-я бригада 4-й дивизии.

Для того, чтобы достигнуть позиций 2-й армии, не говоря уже о Старой Смоленской дороге, Багговуту требовалось немало времени. Поэтому медлить с проведением этого маневра было рискованно. Судя по тексту «Донесения...», Кутузов отдал приказ о переводе 2-го и 4-го корпусов к левому крылу и центру около полудня, причем после ранения Багратиона. Но в действительности корпус Багговута покинул правый фланг значительно раньше. И в «Описании битвы...» главнокомандующий отдает приказ Багговуту уже вскоре после 7 часов утра. Вероятнее всего, командир 2-го корпуса получил два приказа: первый от Барклая, а второй позднее, когда его войска были уже в пути, непосредственно от Кутузова.

Исходная позиция 4-го пехотного и 1-го кавалерийского корпусов была, на наш взгляд, вполне оправданной, поскольку перед началом сражения вся группа Богарне, за исключением дивизии Морана, располагалась на левом берегу Колочи. Но пехота Остермана-Толстого покинула правый фланг тоже задолго до полудня и, по-видимому, уже с 10 утра находилась в центре позиции.

Существует два противоположных мнения об основной идее тактического плана Наполеона – использовании «косого» боевого порядка (ориентированного против наиболее уязвимой части слишком «растянутой» позиции неприятеля) и последующего фронтального наступления главных сил.

Одни полагают, что это решение было в принципе верным, так как к 9 часам французы уже почти добились победы, и развить успех им помешали лишь некоторые неудачные обстоятельства и ошибки их военачальников. А после этого Кутузов успел подтянуть почти все свои резервы, включая войска с правого фланга.

По мнению других, исход этой битвы был вполне закономерным, и главная причина ее «прискорбных» для французов результатов заключалась в том, что Наполеон решил атаковать хорошо укрепленную позицию противника с фронта, а не использовал обычно применяемый в таких случаях маневр.

Но, во-первых, никаких «бастионов» русские на Бородинском поле не сооружали. Их оборона опиралась только на обычные полевые укрепления, которые, по свидетельствам очевидцев, имели существенные недостатки.

Во-вторых, все главные опорные пункты на левом крыле и в центре в конечном итоге были захвачены французами. При этом и русские сражались за них с огромным напряжением сил и тоже понесли очень серьезные потери (вероятно, даже более значительные). Тем не менее, уже утратив все эти укрепления, войска Кутузова не были дезорганизованы и не отступали, а, напротив, сохраняли боевой порядок и продолжали обороняться на новой позиции.

План Наполеона был, по нашему мнению, не настолько ошибочным, и менее стойкий противник в тех же условиях мог потерпеть полное поражение.

Но при Бородино этот план не принес французскому полководцу ожидаемого результата, прежде всего, потому, что русские солдаты проявили в этом сражении беспримерный героизм и стойкость, а их военачальники руководили своими войсками умело и энергично.

Во многом по этой же причине оказались не столь значительными успехи «Великой армии» и до 9 часов утра.

После овладения всеми тремя флешами Ней попросил у Наполеона подкреплений, не без оснований полагая, что без свежих сил не сможет развивать дальнейшее наступление.

Французский император направил Нею остававшуюся до тех пор в резерве дивизию Л. Фриана, но принял это решение не сразу, а после некоторых колебаний. Одновременно начали выдвигаться на пространство к северу от флешей 2-й и 4-й корпуса кавалерийского резерва.

Пехоте Фриана затем удалось овладеть дер. Семеновское с укреплением на ее северной окраине и закрепиться там, а полки Латур-Мобура нанесли удар севернее. Но в конечном итоге все последовавшие до 13 часов атаки этой конницы, дивизий П. Ватье и Ж. Дефранса, а также кирасир Э. Нансути были отбиты.

Продолжались также наступательные действия наполеоновских войск южнее захваченных флешей. Однако противник оказывал им упорное сопротивление, к нему прибывали подкрепления, и, конечно, по условиям боя Утицкий лес намного отличался от открытой местности. В первом часу вновь двинул свои части вперед и Понятовский, но успеха его атака не имела.

После того, как первый штурм Курганной высоты завершился неудачей, войска Богарне в течение длительного времени действовали довольно пассивно, но продолжали интенсивно обстреливать «большой редут». Готовясь вновь его атаковать, Богарне перевел на правый берег Колочи итальянскую гвардию. Однако ему пришлось внести изменения в свои планы, поскольку поступили известия о нападении неприятеля на северное крыло.

Это был посланный Кутузовым на левый берег Колочи 1-й резервный кавалерийский корпус Ф. П. Уварова – 28 эскадронов при 12 орудиях. Его поддерживал перешедший эту речку еще около 7 часов отряд, состоявший из 32 сотен казаков, под командованием М. И. Платова. И, согласно его рапорту, против неприятеля также действовали 5 сотен Балабина 2-го и полк Власова 3-го.

В отличие от довольно скептических оценок К. Клаузевица, по мнению многих отечественных историков, рейд (или диверсия) этой русской конницы сыграл очень значительную или даже решающую роль в сражении.

Однако оба военачальника, возглавлявшие указанные выше соединения, оказались единственными высшими генералами, которые не были награждены за участие в Бородинской битве. О том, что у Кутузова были определенные претензии к ним, также свидетельствуют воспоминания А. Б. Голицына и рапорт главнокомандующего царю от 22 ноября со словами «казаки <…> в сей день, так сказать, не действовали»^[132].

Кроме того, согласно «Запискам» А. И. Михайловского-Данилевского, Платов был «мертво пьян в оба дня». Об этом упомянул в своих записках и Н. Н. Муравьев-Карский. Причем, по мнению этого очевидца событий, из-за «дурных распоряжений и нетрезвого состояния» казачьего атамана его войска «ничего не сделали», а «принявший после него команду Уваров ничего не предпринял»^[133]. То есть, иными словами, действия казаков и регулярной кавалерии на левом берегу Колочи не только не сыграли значительной роли, но и вообще не принесли почти никакой пользы.

Но каких результатов ожидал от этого маневра Кутузов? И в чем заключалась его конечная цель?

Согласно воспоминаниям Клаузевица, идея кавалерийского удара по северному флангу неприятеля возникла у Платова, который еще ранним утром не обнаружил крупных сил французов на левом берегу Колочи^[134].

Существует мнение, что на основании этих сведений русское командование уже могло сделать вывод о том, что в действительности у Наполеона было намного меньше войск, чем предполагалось ранее. Но такой вывод в десятом часу утра мог оказаться ошибочным.

Прибывший от Платова принц Э. Гессен-Филиппстальский сначала изложил план казачьего атамана полковнику Толю. А тот, вполне возможно, не просто увлекся этим планом, но и увидел в нем способ полностью изменить характер сражения и, может быть, даже выиграть его. В большие перспективы данного замысла верили и другие военачальники. Так, например, Барклай считал, что если бы «…нападение сие исполнилось с большею твердостию <…>, то последствия онаго были бы блистательные»^[135].

Уваров же свою задачу понимал так: «…атаковать неприятельский левый фланг, с тем, чтобы хотя несколько оттянуть его силы, которые столь сильно стремились атаковать вторую нашу армию»^[136].

По одной из версий, внезапное нападение русской конницы должно было отвлечь значительную часть французских войск на левый берег Колочи, после чего Кутузов планировал внести перелом в ход битвы. И именно с этой целью он направил к центру позиции 4-й пехотный и 2-й кавалерийский корпуса^[137].

Сильный контрудар, разумеется, мог значительно изменить ситуацию в сражении. Но мог ли рейд конницы Уварова и Платова создать вскоре после полудня (позднее уже обнаружилась бы незначительность их сил) достаточно выгодные условия для контрнаступления?

Ранее среди отечественных историков было принято считать, что Наполеон, узнав о появлении казаков в тылу 4-го корпуса, сразу же направил на свой левый фланг от 20 до 28 тысяч человек. Однако в настоящее время установлено, что все эти подкрепления на самом деле составляли около 5 тысяч человек, и, таким образом, даже не превосходили по численности все русские войска, принимавшие участие в рейде^[138]. Причем Богарне восстановил порядок на северном крыле практически собственными силами.

Такой результат, конечно, уже не так впечатляет, и всю вину за то, что не удалось добиться большего, многие возлагают на Уварова и Платова. Но посмотрим на этот эпизод битвы со стороны противника.

Наполеон был, несомненно, встревожен донесениями с левого фланга, поскольку для его защиты к тому времени оставалось не более 10 тысяч человек. Понятно также, что дальнейшее продвижение неприятельских войск в южном направлении могло создать угрозу артиллерии генерала д’Антуара де Врэнкура, а в дальнейшем уже и главному пути отступления (хотя от дер. Шевардино до Новой Смоленской дороги по прямой приблизительно 1,5 км). И медлить с принятием необходимых мер было, конечно, опасно.

Но д’Антуар очень верно оценил ситуацию и попросил Богарне прислать именно кавалерию, и на ее подход не потребовалось бы много времени. Тот направил ему два полка Груши, два гвардейских полка Триэра и, на всякий случай, еще и всю пехоту итальянской гвардии. Наполеон послал для прикрытия тылов бригаду Кольбера^[139]. При возникновении большей опасности на северное крыло, видимо, было бы направлено несколько больше кавалерии, что, понятно, в принципе ничего не изменило бы.

С другой стороны, деморализующий эффект этого контрудара русских не мог быть настолько сильным, как при наступлении кульминации в сражении.

А сложившаяся к началу активных действий корпуса Уварова общая ситуация в противоборстве сторон и, прежде всего, остававшаяся в резерве французская гвардия в значительной мере позволяли Наполеону избежать слишком поспешных и опрометчивых решений. И вряд ли при таких обстоятельствах обладавший большим тактическим опытом французский полководец, не дожидаясь более точных сведений о происходящем на левом берегу Колочи, немедленно направил бы туда большое количество войск.

Важно также отметить, что возможности Уварова и Платова, естественно, ограничивались теми силами, которыми они располагали. Кроме того, добиться большего успеха им помешали особенности местности и отсутствие единого командования.

Очевидно, что намного более сильного эффекта от данного контрудара можно было достигнуть в тот момент, когда противник растратил бы свой наступательный потенциал, бросив в бой последние резервы. Но Кутузов, по-видимому, уже не мог дожидаться этого момента, поскольку в десятом часу на левом фланге сложилась очень тревожная обстановка.

Согласно другой версии, рейд русской кавалерии был только отвлекающим маневром с конечной целью максимально ослабить давление противника на левый фланг и центр. А корпуса Остермана-Толстого и Корфа перемещались влево по фронту для укрепления обороны, поскольку следовало ожидать новых неприятельских атак в районе Курганной батареи.

Но если не был сорван план контрнаступления, чем же тогда было вызвано недовольство Кутузова действиями Уварова и Платова?

И по этой версии главнокомандующий точно так же мог иметь и претензии к этим генералам, и ожидать, что противник направит на отражение подчиненной им кавалерии намного больше войск.

В конечном итоге данный маневр, несомненно, имел достаточно выгодные для русских последствия, поскольку в очень напряженный момент битвы активность их противника значительно снизилась, и эта пауза продолжалась около двух часов.

Приняв необходимые меры на левом фланге и убедившись в его безопасности, Богарне вернул на правый берег Колочи итальянскую гвардейскую пехоту (которая, впрочем, так и осталась затем в резерве).

К этому времени Курганную высоту защищали уже части армии Барклая – 24-я дивизия 6-го пехотного корпуса. Справа располагалась его 7-я дивизия, а слева тоже в 1-й линии – 4-й пехотный корпус. Следует также заметить, что удерживать этот пункт после захвата неприятелем не только флешей, но и дер. Семеновское было очень сложно.

При втором штурме «большого редута» была реализована возникшая у французского командования идея поддержать фронтальную атаку пехоты ударом 2-го и 4-го корпусов кавалерийского резерва с охватом русской батареи и выходом ей в тыл.

В этом штурме Легион Вислы не участвовал, хотя еще около 10 часов утра Наполеон приказал выдвинуть его к слиянию ручьев Каменка и Семеновский.

После упорного боя русские отступили, но при этом их правый фланг оставался выгодно защищенным батареями возле дер. Горки. В дальнейшем части трех корпусов Мюрата (2-й, 3-й и 4-й) пытались развить успех восточнее Курганной высоты, но русская пехота стойко отражала эти атаки, а гвардейские кирасиры Шевича и полки Корфа контратаковали неприятельскую кавалерию.

Позднее 14 часов продолжались активные действия французских войск и на других участках поля битвы.

Так, предприняв последнюю кавалерийскую атаку на русские гвардейские полки (бригада М. Е. Храповицкого), далее неприятель обстреливал их картечью. А на захваченном дивизией Фриана пространстве Наполеон приказал установить артиллерию, и по одной из версий около 17-18 часов эта дивизия еще продвинулась вперед.

Южнее наступали полки из состава 4-й и 5-й дивизий, а также вестфальская пехота, которая в конце дня действовала в одной линии с польскими частями. При этом русские войска на Старой Смоленской дороге не только оставили Утицкий курган, но и еще более отступили в восточном направлении.

Могло ли русское командование строить планы контрнаступления в финале сражения?

К 14-15 часам Кутузов не имел за линиями основного боевого порядка столь мощного резерва, который был указан в диспозиции 24 августа, – 49 батальонов (на самом деле 44, так как 3 батальона были в Бородино, и 2 – в 4 корпусе) и 40 эскадронов отборных войск. Из них еще не использованных в сражении частей оставалось в несколько раз меньше – 9 батальонов и 8 эскадронов.

Фактически тяжелая пехота Милорадовича с кавалерией Уварова и Корфа в битве тоже сыграли роль резерва. Но и он после выдвижения полков Остермана-Толстого в 1-ю линию был почти исчерпан. При этом противник был еще достаточно силен, и он сохранил свой главный резерв, и поэтому риск при контрнаступлении был определенно велик.

Но вечером и в ночь на 27-е можно было перегруппировать войска, и согласно свидетельствам очевидцев «часу в 5-м после полудня» Кутузов отдал устные распоряжения о своем намерении атаковать неприятеля на следующий день, и в соответствии с этим замыслом составлялась диспозиция. Однако официально он направил Дохтурову приказ следующего содержания:

«Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем <…>».

Точно такой же приказ получил и Барклай. У него очень интересная концовка, которую редко цитируют: «Ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии»^[140].

Об этих своих планах главнокомандующий известил и Ростопчина: «Завтра, надеюсь я, возлагая мое упование на бога и на московскую святыню, с новыми силами с ним сразиться». И добавлял: «От вашего сиятельства зависит доставить мне из войск, под начальством вашим состоящих, столько, сколько можно будет»^[141].

А несколько ранее он попросил Ростопчина доставить боеприпасы для артиллерии: «Прошу вас, ради бога, граф Федор Васильевич, прикажите к нам немедленно из арсенала прислать на 500 орудий комплектных зарядов, более батарейных»^[142].

Заметим, что до прибытия подкреплений и подвод с 60000 снарядов из Москвы русские войска должны были противостоять неприятелю еще несколько дней (не исключено, например, до 30-го или 31-го).

Возможно, Кутузов на самом деле так и думал в тот момент. Но его решение возобновить битву, конечно же, можно рассматривать только как предварительное.

Поздним вечером он собрал совет, «чтобы решить, удержать ли на другое утро поле сражения, или отступить, а, между тем, велел Толю обозреть, в каком положении находится левый фланг. <…> Приехав на левый фланг, Карл Федорович узнал, что старая Московская дорога ведет лесами, прямее почтовой, на коммуникации армии. Оттуда только слышались упомянутые выстрелы. Это обстоятельство было решительное»^[143]. Ермолов также считал, что «положение корпуса Багговута, по темноте ночи дотоле непримеченное, и которого связь с прочими войсками неприятель мог нарушить, понудило к отступлению»^[144].

А. Б. Голицын видел совсем другие причины отхода русской армии: «Ночью я объезжал с Толем позицию, на которой усталые воины наши спали мертвым сном, и он донес, что невозможно думать идти вперед, а еще менее защищать с 45 т. те места, которые заняты были 96 т., особенно когда у Наполеона целый гвардейский корпус не участвовал в сражении. Кутузов все это знал, но ждал этого донесения и, выслушав его, велел не медля отступать <…>»^[145].

В чем же была причина оставления Бородинской позиции по мнению самого главнокомандующего?

В донесении Александру I от 27 августа он писал: «…после кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения наша и неприятельская армии не могли не расстроиться и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно, стала обширнее и войскам невместною, а потому, когда дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить 6 верст, что будет за Можайском <…>»^[146].

В донесении от 29-го Кутузов вновь сообщает о том, что поле битвы осталось за русскими, а урон неприятельской армии велик, и составляет, по сведениям пленных, 40 тысяч человек. А о причине отхода он пишет следующее: «Но чрезвычайная потеря, и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, принудила меня отступить по Московской дороге»^[147].

Заметим, что «потерю» своей армии он уже называет «чрезвычайной», но не указывает ее в количественном выражении на том же приблизительном уровне, как у неприятеля. Отсутствует в этом документе и оценка, сделанная 27-го: «урон неприятельской <…> должен весьма нашу превосходить».

Как уже отмечалось, сражение с «весьма превосходными силами» противника при отсутствии резервов, которые могли подойти в ближайшее время, было для русских довольно рискованным и до 24 августа.

В последующие три дня, по мнению большинства современных отечественных историков, в русских регулярных войсках выбыло из строя от 40 до 50 тысяч человек – потеря, которая вполне могла вызвать определение «чрезвычайная».

Хотя 27-го Кутузов писал о том, что урон неприятеля должен быть больше, но на самом деле к исходу предыдущего дня он и о сокращении своей армии имел только приблизительное представление, и поэтому столь опытный полководец должен был предусматривать и более худшие варианты изменения соотношения сил.

И, конечно же, большое значение для русского командования имело то, что у Наполеона «целый гвардейский корпус» в сражении не участвовал.

В такой ситуации продолжение битвы и в варианте атаки, и при обороне (учитывая, что «позиция <…> стала обширнее и войскам невместною») становилось еще более рискованным, чем до 26-го. Можно также легко представить, что осталось бы от армии, если бы она вновь понесла столь же серьезные потери.

Кутузов же совершенно справедливо полагал, что, только сохранив армию, можно было надеяться на успешное завершение кампании.

Что же касается убедительной тактической победы русских в контрнаступлении 26-го или на следующий день, то она была бы явно пирровой, если вообще была возможна. А к таким победам Кутузов никогда не стремился, не говоря уже о том, насколько опасной была потеря большей части армии в сложившейся к тому времени стратегической обстановке.

К концу сражения Наполеон плохо скрывал досаду. Но, по воспоминаниям А. Коленкура, Бертье и другие не советовали ему вводить в дело гвардию потому, что «…при таком положении вещей успех, достигнутый этой ценой, был бы неудачей, а неуспех был бы такой потерей, которая зачеркнула бы выигрыш сражения». Они также «…обратили внимание императора на то, что не следует рисковать единственным корпусом, который еще остается нетронутым, и надо приберечь его для других случаев»^[148].

Иными словами, французские маршалы полагали в тот момент, что даже если и будет достигнута победа, то ее цена будет слишком велика. Выходит, они тоже не хотели пирровой победы, да еще в 600 лье от Франции. Они тоже умели мыслить стратегически и думать «не о славах выигранных только баталий», но и о судьбе всей кампании.

Но эти доводы маршалов не были бы такими вескими, если бы Наполеон не видел собственными глазами, что русские не отступают, сохраняют боевой порядок и прочно стоят на своей новой позиции.

Многие полагают, что отказ от полномасштабного использования гвардии был серьезной ошибкой Наполеона. Однако уже в приведенных выше словах участника событий А. Коленкура, как можно заметить, не исключается и «неуспех» после вступления в бой главного резерва «Великой армии». Да и сам французский полководец, по мнению А. А. Жомини, впоследствии не считал свое решение ошибочным, поскольку «неприятель показал еще довольно твердости».

Отметим основные тактические итоги Бородинского сражения.

1) В «схватке гигантов» ни одна из противоборствующих сторон не смогла одержать убедительную победу.

2) По оценкам современных отечественных историков, французы потеряли 24-26 августа 35-40 тысяч человек. В русской армии выбыло из строя от 40 до 50 тысяч человек.

3) Несмотря на огромное истощение, обе армии в целом не утратили боеспособности. Что касается сохраненных полководцами резервов, то Наполеон, как известно, вообще не использовал в сражении гвардейские дивизии Кюриаля и Вальтера (кроме бригады Кольбера). Дивизия Роге, хотя и была выдвинута к концу дня вперед, оставалась за линиями других войск и в боевое соприкосновение с неприятелем не вступила.

Довольно большая часть русской армии тоже не приняла активного участия в сражении. Но, во-первых, из регулярной пехоты и кавалерии с противником не сражались только части при Главной квартире и 4 полка егерей, находившихся на правом фланге.

Во-вторых, основная часть войск главного резерва, по диспозиции 24 августа, вступила в бой или была выдвинута в 1-ю линию еще на начальном этапе сражения. В финале битвы также достаточно активно действовали кирасиры Шевича и л.-гв. Финляндский полк. И формально в резерве оставались только л.-гв. Преображенский и Семеновский полки. Но после падения Курганной батареи они фактически защищали пространство между 4-м корпусом и левым флангом, отразив там атаку неприятельской кавалерии.

4) По свидетельству, например, Барклая после окончания сражения «неприятель начал оттягивать свои войска от занятых им мест». Придавая большое значение этому факту, многие отечественные историки разделяли мнение Кутузова: «...и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли...»^[149]. Это не вполне соответствует истине хотя бы в отношении села Бородино, которое так и осталось в руках французов, не говоря уже о существенном изменении положения левого фланга русской армии.

Несомненный интерес для исследователя представляют также факты, касающиеся характера битвы и успехов, достигнутых противниками на различных ее стадиях.

Наполеон почти в течение всего дня владел инициативой. Начавшееся с самых первых выстрелов наступление французских войск постепенно набирало силу, постоянно создавая для армии Кутузова угрозу прорыва обороны или обхода фланга. Русским удалось отбить все атаки неприятеля, но при этом аналогичных угроз с их стороны создано не было. Исключением является рейд кавалерии Уварова и Платова, который заставил Наполеона поволноваться. Однако ни в этот, ни в какой-либо другой момент сражения Кутузов не счел возможным или полезным перехватить тактическую инициативу. Поэтому контрудар русской конницы вызвал только паузу, не изменив характера сражения в целом.

Даже когда сражение пошло на убыль, французы все еще пытались приложить какое-то последнее сверхъестественное усилие, чтобы сломить сопротивление своего противника.

В ходе битвы русские, потеряв ряд ключевых опорных пунктов своей позиции, были вынуждены уступить значительную часть «места баталии» на всем пространстве от Новой до Старой Смоленской дороги. Французское командование начало «оттягивать свои войска», когда сражение уже фактически завершилось. И при этом они не подвергались атакам и активному преследованию со стороны противника.

То, что Наполеон считал Бородино своей победой, неудивительно. Однако и Кутузов полагал, что «выиграл баталию над Бонапартием», о чем свидетельствуют его письма жене 29 августа, Ростопчину 27 августа и Александру I 4 сентября.

За эту битву русский главнокомандующий, как известно, был произведен в генерал-фельдмаршалы, и ему было пожаловано 100000 рублей.

Нередко можно слышать, что Кутузов выиграл это сражение, поскольку добился поставленных в нем целей.

Но, во-первых, из этого следует, что 26 августа он не стремился разбить противника и отбросить его от Москвы.

А во-вторых, одного только факта достижения полководцем своих целей (которые могут быть как самыми серьезными, так и сколь угодно скромными) еще недостаточно для объективного вывода об успехе или неудаче в битве. Для этого следует также учитывать соотношение сил, потери и многое другое.

Так, например, на основании лишь того, что Наполеон не смог добиться своей главной цели – разгрома русской армии, можно легко прийти к заключению, что он проиграл сражение. Но по его итогам в чисто тактическом отношении французы никакого поражения не потерпели.

Конечно, тот большой урон, который понесла «Великая армия» при Бородино, имел для Наполеона довольно негативные последствия в масштабах всей кампании. Но, несомненно, повлияли на стратегическую обстановку в последних числах августа и большие потери русской армии. И в рамках данного сражения, конечно, все его итоги необходимо рассматривать в совокупности.

Довольно часто полководцы, говоря о достигнутых ими успехах, указывают (и, в общем, справедливо) и на преимущества, которыми обладал противник.

Данная тема на самом деле намного обширнее, чем простое сравнение количества войск, и здесь мы ограничиваемся только кратким мнением по основным аспектам.

Бородинская позиция не была, конечно, идеальной для русских. Наряду с достоинствами она имела и очевидные недостатки. Однако остановка французов в Гжатске дала их противнику не менее двух суток для оптимального расположения войск и инженерной подготовки позиции.

На пространстве же, где развернулась основная борьба (между Колочей, ручьем Стонец и Утицким лесом), местность не давала особых выгод ни одной из сторон.

Что касается соотношения сил, то французы имели достаточно солидное превосходство в регулярных войсках. Но в пехоте и кавалерии (т.е. без специальных войск) оно, по нашим подсчетам (см. выше), было несколько меньшим – около 18-20 тысяч человек. Причем последняя величина является, на наш взгляд, максимально возможной в силу «осторожных» оценок численности русских войск, включения в общий итог у французов всех откомандированных солдат и т.д.

Кроме того, если в армии Багратиона 17 августа не были учтены артиллеристы, то эта величина была еще существенно меньше.

С другой стороны, у русских было преимущество в артиллерийских орудиях. В количестве оно выражается всего в 6%, а по суммарному калибру – около 10% (по другим оценкам, больше).

Хотя обычно в сражениях казаков в расчет не принимали, они являлись хорошо вооруженным и обученным войском, способным выполнять часть функций легкой регулярной кавалерии. А ополченцев Кутузов мог использовать для решения задач вспомогательного характера.

В главе, посвященной соотношению сил накануне войны, уже были отмечены наиболее важные, на наш взгляд, особенности армий противников. Говоря о Бородинском сражении, добавим к этому следующее.

Историки справедливо указывают, что в русской армии было значительное количество неопытных новобранцев. Действительно, всего за несколько дней до подхода армии к Бородину в нее влилось более 15 тысяч рекрут Милорадовича.

Но были в войсках, несомненно, и ветераны предыдущих кампаний. Ведь с 1804 по 1812 год Россия непрерывно воевала – с Ираном, Францией, Турцией и Швецией. Да и в этой войне армии Барклая и Багратиона отражали вторжение огромных сил неприятеля уже третий месяц.

Боевой дух армии Кутузова, несомненно, очень усиливался тем, что ее солдаты и офицеры сражались за свое отечество под стенами древней столицы. И в конечном итоге их «моральная упругость» в этой битве оказалась очень высокой.

Французы и их союзники испытывали большие трудности со снабжением, но, как и Наполеон, они видели в победе при Бородино успешное завершение всей кампании, прекращение переносимых ими лишений, славу, скорое возвращение на родину и т.д.

Существует также мнение, что в их рядах было больше ветеранов и опытных солдат, чем у их противника.