Братские могилы и другие воинские захоронения
1812 года на Бородинском поле

В апреле 1961 года мне довелось принять для проведения срочной реставрации новый объект – церковь Рождества Христова в селе Бородино. В следующем году намечалось празднование 150-летия Отечественной войны 1812 года, а упомянутый храм, участник сражения, был за десять последних лет обращен в руины местным колхозом. Он служил местом добычи кирпича для строительства коровников.

Бородинская церковь. 1911 г. Фотография С.М. Прокудина-Горского. Разрушенная церковь Смоленской иконы Божией Матери в селе Бородино 1960 г. Храм в селе Бородине после реставрации. 1962 г. Храм после реставрации 2002 г. Фотография П. Рождественского, 2005 г.

С началом реставрационных работ по Бородинскому храму я знакомился с историческим окружением села Бородино, с тем, что находится на обширном поле сражения, прославленном в двух Отечественных войнах, и пришел к немалому изумлению, поскольку совсем не увидел братских могил 1812 года. В то же время на поле и в округе уже было значительное число братских могил 1941 года, на которых уже стояли памятники – в Можайске, Татаринове, Ельне, Рогачеве. Стоял обелиск работы скульптура Кудимова на братской могиле 1941 года у памятника гвардейскому Литовскому полку.

Последующие события в стране^[1], обернулись жесткой экономией средств во всем, в том числе и на реставрацию храма в Бородине, начатую летом 1961 года, грозили прервать на полпути восстановление свидетеля Бородинского сражения. К 150-летию битвы мог остаться лишь безликий двухэтажный остов вместо хотя бы внешнего контура того облика храма, каким он был в день битвы. Это заставило меня еще более углубленно погрузиться в литературу в поисках сведений о роли храма в сражении. Это было необходимо, чтобы попытаться доказать высокому начальству и общественности необходимость снятия появившегося запрета на продолжение реставрации Бородинского храма. Хотелось, чтобы к юбилею он стоял в своих изначальных формах, виденных воинами во время битвы. Тогда мне оказал огромную помощь и поддержку Алексей Николаевич Троицкий^[2], подаривший мне изданный в 1912 году путеводитель по Бородинскому полю, написанный полковником Генерального штаба и секретарем Общества ревнителей военных знаний А. Балтийским^[3].

Этот путеводитель, помимо содержавшихся в нем ценнейших сведений по Бородинскому сражению и войне 1812 года, имел уникальное приложение: карту Бородинского поля, снятую инструментально в 1912 году военными топографами капитанами Кожевниковым и Гришкевичем. В кратком пояснении к этому плану капитаном Кожевниковым сказано: «Существенное отличие предлагаемого плана «Бородина» от бывших военно-топографических съемок» (1839, 1853, 1892, 1902 годов), а также и от «старейшего плана Бородинского поля, снятого по приказу Наполеона тремя инженер-географами Пресса, Шеврие и Реньо^[4], капитанами французской армии, непосредственно после Бородинского сражения», является то, «что это первый план, изданный по инструментальной (только что произведенной) съемке по высотам, расчисленным от нивелирной марки, имевшейся на водокачке станции Бородино. Кроме того, на плане обозначены все сохранившиеся до сих пор укрепления и окопы, показаны места тех братских могил, которые еще на памяти старожилов». … «… местные жители говорят, что после Бородинского сражения в деревне Шевардино все овинные ямы были наполнены трупами. Ямы тогда засыпали, а теперь часто при постройках находят массу костей»^[5].

На этой карте 1912 года были показаны четыре братские могилы южнее станции Бородино, четыре могилы при северной опушке Утицкого леса южнее Спасо-Бородинского монастыря, четыре могилы по восточному берегу ручья Огник близ батареи Раевского, одна могила севернее сельца Князькова и еще одна севернее дачи Гудкова, на берегу ручья Стонец. Всего на плане Кожевникова и Гришкевича показаны места 14 братских могил.

Казалось бы, что теперь можно легко найти на местности эти могилы, отметить их памятными знаками, так как этого в 1912 году не было сделано, и показывать посетителям поля. Это было бы данью памяти покоившимся здесь героям Бородинской битвы, наравне с могилами воинов 1941 года, уже помеченными соответствующими монументами, необходимыми надписями и благоустроенными. Но найти захоронения 1812 года оказалось не так просто, во-первых, потому, что масштаб карты съемки 1912 года весьма мелкий. При вносе места могилы в натуру получался разброс в радиусе до 50 метров. Во-вторых, черты природного ландшафта, границы лесов и т. п. с 1912 года по 1962 год сильно изменились, и привязка могил к определенным ориентирам оказалась затруднена, В-третьих, почти полностью отсутствовало необходимое, постоянное, даже очень скромное финансирование работ по поиску братских могил, их мемориализации и благоустройству. Работа проводилась за счет энтузиазма исполнителей в их свободное от работы время, а потому растянулась на 39 лет. И в настоящее время она еще далека от завершения, хотя велась интенсивно, с переменным успехом, с использованием различных, доступных в подобной ситуации способов и методов поиска, с преодолением непонимания необходимости проведения подобных работ в кругах ответственных чиновников. Приведу лишь один пример. На мою просьбу в Центральный Совет ВООПИК выделить в 1966 г. необходимые средства для установления простых и недорогих памятных знаков на найденных братских могилах 1812 года пришел мне ответ от председателя ЦС ВООПИК В.Н. Иванова с отказом в финансировании со следующей мотивацией: «Бородино – это не кладбище, а Поле Славы».

Автор ответа, очевидно, забыл, что воинская слава без павших героев не бывает, а Бородинское поле есть грандиозное кладбище, где погребены многие дивизии и корпуса, разбившихся друг об друга враждующих армий. Кроме того, изумляло различие в отношении к воинским могилам –благоприятствование могилам 1941 года и противодействие 1812 году.

Теперь постараюсь изложить вкратце все основные действия по отысканию мною братских могил 1812 года. Напомню, что на 1961 год места братских могил, известных в 1912 году, были утеряны, так как ни на одной из них какого-либо памятного знака не было поставлено. В конце 1961 года мне казалось, что легче всего, если руководствоваться планом Кожевникова и Гришкевича, найти сразу три братских захоронения 1812 года на северной опушке Утицкого леса, находящиеся в створе с северной стеной ограды Спасо-Бородинского монастыря.

Но это лишь казалось. Весной 1962 года, зелень Утицкого леса еще начинала распускаться, когда я с компасом в руках вошел в лес по азимуту северной стены монастыря и почти тут же увидел признаки большого захоронения – братской могилы: обваловка по периметру высотой до 70 сантиметров с растущими на этом возвышении дубами возрастом в 80-100 лет. То есть, обваловка принадлежит давнему времени, явно появилась до 1941 года, не имеет никакого отношения к последующей большой войне. Середина могилы провалена и находится на одном уровне с поверхностью земли за пределами могилы в окружающем лесном массиве. Поскольку почти на этом же азимуте по плану Кожевникова и Гришкевича помечены в 50 метрах друг от друга еще две братские могилы, пришлось искать также их, но напрасно. Хождения мои в последующие месяцы вдоль и поперек этих мест по лесу оказались безуспешными.

Разгадка поступила в следующем 1963 году. Я не учел по неопытности, что граница леса (на плане Кожевникова по состоянию на 1912 год), к 1962 году отодвинулась на север почти на 150 метров – так разросся лес. Кроме того, при внимательном рассмотрении плана Кожевникова выявляется некий типографический дефект нечеткого изображения еще одной братской могилы 1812 года, которая в 1912 году была не в лесу, а на вырубке, вновь заросшей лесом к нашему времени.

Эта могила, условно названная «братская могила №1» и была мною обнаружена близ опушки Утицкого леса. Стало понятно, что возле нее никаких двух братских могил и не могло быть. Но нужно было подтвердить раскопом правильность находки, а также продолжить поиски трех других могил теперь уже не на опушке, а глубоко в лесу. Использование магнитометрической съемки земли при помощи громоздкого оборудования с последующей сложной и медленной камеральной обработкой полевых изысканий оказалось слишком трудоемко, малоэффективно – медленно и дорого. Приходилось больше работать ногами и глазами, затрачивая массу времени, свободного от текущей, другой плановой работы на Бородинском поле.

Осенью 1963 и весной 1964 года я исходил подозреваемый участок Утицкого леса и по азимутам, и без них, «змейкой» и по прямой, но безрезультатно. И лишь много позже, 8 июля 1966 года, очень устав от этих бесплодных поисков, я внутренне сосредоточился более чем обычно, и просто взмолился: «Где же вы, ребята, лежите, откликнитесь!» И тут же споткнулся, как о сучок, на совершенно ровном месте и упал при выходе из леса на небольшую полянку с роскошным старым дубом посреди нее, дубом, возможно, двухсотлетним, с огромным дуплом. Еще лежа, с поверхности земли, я увидел небольшое, не более 20 см, повышение грунта в виде прямоугольника, напоминающее обрамление могилы №1, но в меньших размерах по длине, ширине и высоте. Чтобы не потерять это место, я сделал топором затеску на деревьях, а по углам предполагаемой могилы вбил в землю колья. Чтобы найти эту поляну я провел шагомерно-глазомерную съемку тропинок по дороге назад к опушке леса. Осталось провести проверку шурфами этой могилы №2 и описанной ранее №1.

На следующий день 9 июля 1966 года сотрудник ГБВИМЗ^[6] Константин Николаевич Пчелин, величайший энтузиаст и самоотверженный труженик, выхлопотал из ближайшей воинской части несколько солдат на два дня для закладки шурфов по двум предполагаемым захоронениям 1812 года.

На могиле №1 было заложено два шурфа. Один в центре, а другой близ западного угла могилы. В центральном шурфе углубились на 0,7 м во влажную глубину, и вдруг солдат обеспокоено выскочил из-за неприятного запаха, внезапно появившегося в шурфе. Вскоре запах улетучился, и раскоп был продолжен и появился 10 сантиметровый слой золы, древесного угля, крошево обгорелых костей и кристалликов медного купороса. Глубже - пошел слой глины, толщиной около 15 сантиметров, а затем опять горелый слой аналогичный верхнему слою. Вновь кратковременный неприятный запах, вновь выпрыгивание из шурфа солдата, производящего эту работу. Так было пройдено четыре горелых слоя разделенных глиняной засыпкой. Возможно, в этой могиле подобные слои шли глубже. Место это было болотистое, и грунтовая вода залила шурф, что прекратило дальнейшее продвижение шурфа в глубину.

Второй шурф, начатый одновременно с первым, близ края могилы дал несколько другие результаты и не менее интересные. Здесь при заглублении на 0,4 метра появился хорошо сохранившийся, не обгоревший человеческий таз, а рядом с ним находиласъ грудная клетка лошади (тоже не обгоревшая) внутри которой находилось русское чугунное ядро диаметром в 151 мм. Ниже опять начались слои сожжений с присыпками их слоями глины, как и в первом шурфе. На глубине 1,6 м стояла вода.

Главное было достигнуто. Сплошного раскопа не требовалось делать, чтоб не тревожить напрасно останки погребенных здесь в 1812 году, вероятно в ноябре. Еще можно было выкопать котлован, производить в нем на дровах сожжения останков, присыпать кострище землей, вновь накладывать дрова, натаскивать на них останки погибших людей и лошадей, все это опять прожигать и повторить это в одном этом месте не менее четырех раз. Потом, при окончательном засыпании землей ямы с многократным кострищем, подтаскивали еще какие-то обнаруженные вблизи останки и их кидали в яму, засыпая только одной землей, вынутой ранее при откопке этого котлована для могилы. Трапециевидная форма могилы в плане указывала на наличие с длинной южной стороны аппарели или пандуса, т.е. наклонной плоскости позволяющей затаскивать на дно котлована и размещать сверху их останки, принесенные из ближайшего окружения могилы. Затем производилось сожжение дров с останками, сбрасывание грунта после сожжения, что могло производиться только после остывания углей. Очевидно, могила заполнялась таким способом много дней, так как процесс сожжения требовал значительное время для исполнения всего цикла работы. На каждом в отдельности горизонте сожжения при площади могилы в 170 квадратных метров и однослойной укладке останков поверх дров, при площади на одного человека около одного квадратного метра, здесь могли за один прием сжигать до 170 человек. А в четыре или более приемов останки не менее 680-700 человек или около 350 лошадей. Подхоронения уже при окончательной засыпке котлована могилы после сожжения незначительно увеличило это число.

На второй братской могиле в глубине Утицкого леса на поляне с дубом (он упал шесть лет назад) был сделан 9 июля 1966 г. всего один очень неглубокий шурф. Он дал часть русского мундира нового для 1812 года образца, бывшего в дивизии Неверовского, где пуговицы на груди пришиты не отдельно каждая нитками, а сквозь их «ушки» продевался через весь ряд борта мундира тоненький длинный ремешок, укреплявший более надежно все пуговицы сразу. Это обстоятельство ввело в заблуждение сотрудника ГБВИМЗ А.Л. Ларионова, принявшего эту цепь пуговиц с остатками зеленого сукна за конскую уздечку. В этой же могиле встречались мундирные пуговицы полков дивизии Компана. Сожжения в этой могиле не было, хоронили воинов враждующих армий вместе.

Когда мы с А.П. Ларионовым (уже без К.Н. Пчелина) собирали и обсуждали находки в шурфах для передачи их на хранение в Бородинский музей, произошло для нас обоих следующее незабываемое событие. Мы услышали благозвучную музыку, раздававшуюся из гущи леса. Кто-то, невидимый нам, но близко от нас, играл на баяне какую-то никогда не слышанную нами мелодию и играл профессионально. Мы вскоре увидели человека, сидевшего на пеньке с баяном на коленях, в окружении нескольких коз. Он первый обратился к нам, сразу поняв, что мы делали здесь в лесу и для чего. Этот человек сказал нам, что знает еще одну братскую могилу 1812 года, и повел нас туда через лесной бурелом, прекрасно ориентируясь среди деревьев и довольно далеко в сторону запада, за старую дорогу Семеновская — Утица, в места южнее памятника полкам генерала Дорохова. На месте, куда он нас привел, был ясно виден небольшой холм. Но эта могила, условно называемая нами №3, не была отмечена на карте Кожевникова и Гришкевича и тоже нуждалась в проверке методами археологии.

Человек же, подаривший музею третью братскую могилу оказался местным жителем, обитателем поселка при станции Бородино, народным композитором А.М. Хлимоновичем. Он пас в свободное время от работы время коз и сочинял в такой обстановке музыку для своих песен. Здесь, над вновь обретенной братской могилой 1812 года, он сыграл на баяне и спел свою собственную песню, сочиненную на стихи можайского поэта Артанова. Об этом мы узнали много позднее, и нам даже удалось получить ноты от автора.

Песня эта, неожиданно прозвучавшая ко времени и к месту в непролазном, сыром Утицком лесу перед третьей братской могилой, еще ни на каких картах не отмеченной, произвела на нас с Ларионовым незабываемое впечатление, растрогав обоих до слез.

Впоследствии, при обследовании шурфами, эта могила, условно названная №3, оказалась захоронением без сожжения, небольшого размера, подобно могиле №2. В ней были погребены русские воины вместе с солдатами дивизии Компана из корпуса Даву, что можно было определить по пуговицам на их мундирах, фрагменты тканей которых хорошо сохранились около медных предметов, окислы которых служили консервантом. Но кости останков оказались очень гибкими, очевидно из-за большой влажности грунтов.

Братская могила воинов, павших в Бородинском сражении. Архитектор Н.И. Иванов.

В 1966 году мною были сделаны проекты реставрации и благоустройства этих трех могил в Утицком лесу. В основу проекта положена простая подсыпка грунта в высоту в пределах самой могилы, устройство дорожек для подхода к ним и обхода вокруг могил, а также установка мемориальной пояснительной доски, обложенной вокруг небольшими валунами естественного происхождения без какой-либо их обработки. Текст надписи на граните выполнил А.Н. Троицкий: «Братская могила воинов, павших за Отечество, 26 августа (7 сентября) 1812 года». Надпись эта одинакова для всех трех могил.

Сами реставрационные работы на двух первых братских могилах начались 24 августа 1967 года. Для подсыпки холмов над братскими могилами (потребность в этом возникла от прогнивания останков, уплотнения и осадки изначальных могильных земляных подвышений) привозилась земля из Можайска из котлована на месте разрушенной Троицкой церкви, где подготавливалось строительство Дома культуры. Брать же землю для подсыпки кургана могилы возле места ее расположения мы считали недопустимым искажением изначального рельефа Бородинского заповедника. Рельеф является на всей территории заповедника неприкосновенным историческим памятником, и памятником главнейшим, так как именно на этой земле и произошло Бородинское сражение.

Теперь мы переходим к рассказу об индивидуальных захоронениях на Бородинском поле и перезахоронениях участников битвы из разных мест на самом Бородинское поле. Все началось с Петра Ивановича Багратиона. Он был ранен на своем командном пункте в деревне Семеновской около 10 часов утра. Ранен сравнительно не тяжело в ногу ниже колена, но из-за несовершенства медицины того времени скончался от гангрены через 17 дней после ранения в селе Симы Владимирской губернии близ Юрьева-Польского и был там погребен на местном кладбище. В 1837 году Император Николай I выкупил значительную часть поля Бородинского сражения с целью сохранения для потомства хотя бы этой части исторической территории от разрушительных частновладельческих действий. Император смотрел далеко и широко, практически уже тогда создавая подобие заповедника и музея Бородинской битвы.

Могила Багратиона у памятника на редуте Раевского. 1911 г. Фотография С.М. Прокудина-Горского. Могила П.И. Багратиона после восстановления. Современная фотография.

При закладке в 1837 году Главного монумента на батарее Раевского было решено ко времени его окончания и торжественного освещения в 1839 году перевезти туда из села Симы и захоронить рядом с монументом останки князя П.И. Багратиона. Это и было исполнено. Хорошо сохранившийся дубовый гроб с останками Багратиона, извлекли из могилы в Симах, запаяли в свинцовый гроб, который поместили внутрь еще одного, тоже дубового, парадного гроба. Под эскортом Киевского гусарского полка прах героя перевезли через Юрьев-Польской, Александров, Сергиев Посад, Дмитров, Воскресенск (Истра), Рузу, Можайск в село Бородино. После торжественной заупокойной службы, которую совершил в церкви села Бородино знаменитый московский митрополит Филарет (Дроздов), гроб с останками захоронили в склепе, над которым положили надгробную бронзовую плиту, отлитую из трофейных орудий. Могила расположена вблизи Главного монумента, восточным выступом от него.

Пролежал здесь Багратион спокойно 93 года. Но в марте 1932 года, по распоряжению властей с целью добычи чугуна был взорван Главный монумент. Могила Багратиона, считавшегося тогда «царским сатрапом», была разрушена и разграблена, останки героя выкинуты.

В 1985-87 годах уничтоженный Главный монумент на батарее Раевского был восстановлен реставраторами также как и склеп и надгробная плита с оградой над могилой П.И. Багратиона. Археологическим путем среди мусора в склепе были обнаружены фрагменты костей Багратиона в количестве 65 единиц. Их поместили в особый ларец, и теперь они покоятся в склепе на месте прежнего гроба Багратиона. Обнаруженные при этих работах мундирные пуговицы и части ткани мундира, детали от трех гробов хранятся как особо ценные реликвии в фондах ГБВИМЗ.

Следующее перезахоронение останков еще одного героя Бородинской битвы на самом поле сражения было произведено в 1912 году по случаю празднования столетия годовщины сражения. Был перенесен прах командира «бессмертной» 27-й пехотной дивизии генерала Д.П. Неверовского из города Галле в Германии, где он скончался после ранения в «битве народов» под Лейпцигом в 1813 году, и где прах его покоился под скромным камнем на местном кладбище.

Могила Д.П. Неверовского. Автор надгробия - архитектор П.А. Воронцов-Вельяминов. 1912 г.

Траурный поезд с прахом генерала Д.П. Неверовского прибыл из Галле на станцию Бородино летом 1912 года. Отсюда с трогательной воинской церемонией прах героя перевезли к южному люнету Багратиона, где Неверовского погребли в склепе, устроенном в глубине барбета^[7] исходящего угла этого люнета^[8], только что восстановленного гренадерским саперным батальоном. Вблизи этой могилы возводился памятник 27-й пехотной дивизии, который в Бородинском сражении, при Шевардине и под Красным в 1812 г. командовал Д.П. Неверовский. Над его могилой тогда же за казенный счет был поставлен из черного шведского гранита новый памятник по проекту военного инженера Воронцова-Вельяминова. Памятник этот уцелел до нашего времени, кроме креста, который пришлось, после очередного уничтожения восстанавливать дважды, в начале в 1962 году, а потом вновь в 1974 году.

Третье перезахоронение состоялось на Бородинском поле уже в советский период, а потому имело некоторые особенности и сложности характерные для этого времени.

Все произошло 24 ноября 1964 года. В это время в Бородинском музее заместителем директора по научной работе был археолог по образованию, питомец Государственного исторического музея Александр Сергеевич Якубовский. Он обратил внимание на обширное фамильное кладбище рода Усовых (герой романа Данилевского «Сожженная Москва» — Митя Усов), с прекрасными белокаменными надгробиями ХVIII-ХIХ вв. в Старом Селе при устье Колочи. Местные вандалы систематически разбивали эти ценнейшие исторические и художественные памятники: белокаменные саркофаги, мраморные кресты, надгробные гранитные колонны и стелы Усовых, использовали камни в качестве стройматериалов для новых захоронений. По этой причине бесследно исчезли надгробия вокруг храмов села Бородина, в селах Ельня, Криушино, Сивково, Мокрое, в Колоцком и Спасо-Бородинском монастырях и большей частью в Лужецком монастыре.

Чудом сохранившееся к этому времени древнее кладбище Старого Села спасти не представлялось возможным. На этом кладбище в 10 метрах от южной двери храма иконы Смоленской Божией Матери «Одигитрии» находилось захоронение героя Бородинской битвы капитана Лейб-гвардии Финляндского полка А.Г. Огарева. Он был ранен картечыо в ногу вечером 26-го августа на опушке Утицкого леса, его успели отвезти к проживавшим вблизи знакомым или родственникам, где вскоре умер от раны. Огарев был погребен на кладбище ближайшего села, когда в округе уже хозяйничал неприятель. И, очевидно, чтоб не раздражать временные местные власти, Огарева похоронили без мундира в одном белье, что было обнаружено при эксгумации А.С. Якубовским. Возможно на этом же кладбище Старого Села хоронили тогда других умерших тяжело раненных русских воинов, оставленных в ближайших деревнях из-за невозможности их транспортировки по медицинским показаниям. Но места этих захоронений нам не известны и найти их, по-видимому, уже невозможно, так как разрастание местного кладбища идет не столько в сторону увеличения его площади, а за счет поглощения территории прежних захоронений, оказавшихся ныне бесхозными.

В 1813 году родственники капитана Огарева поставили на его могиле в Старом Селе надгробный памятник. Он представляет собою природный гранитный валун треугольной формы, передняя грань которого была стесана, отшлифована и на ней выбита надпись: «Капитан лейб-гвардии Финляндского полка Александр Гаврилович Огарев родился в 1785 году, скончался от раны, полученной в Бородинской битве в 1812 году». В остром верхнем углу гранитного валуна находилась увеличенная копия Георгиевского креста 4-го класса, которым был награжден раненый капитан Огарев за подвиг при Бородине – награда, которую он не успел получить. Сам же валун покоился на прямоугольной песчаниковой плите, лежащей на граните и сильно вросший в землю.

А.С. Якубовский и Ученый совет ГБВИМЗ решили спасти надгробие и останки героя от неминуемого уничтожения. Будучи археологом-профессионалом, Якубовский сам произвел раскопки в октябре 1964 года, произвел эксгумацию и составил, обязательный в этих случаях, подробный отчет о произведенной работе, который очевидно хранится в архиве ГБВИМЗ за 1964 год. Место для последующего перезахоронения было выбрано близ памятника Лейб-гвардии Финляндского полка, установленного в 1912 году близ станции Бородино на предполагаемом месте расположения этого полка во второй половине дня и вечером 26 августа 1812 года.

Могила капитана лейб-гвардии Финляндского полка А.Г. Огарева.

Перезахоронение намечалось произвести торжественно по воинскому ритуалу, но вначале это пожелание Музея встретило трудности, так как Министерство обороны ответило, что «Советская Армия не отдает воинских почестей царским офицерам». Заметим, что шел уже 1964-й, а не 1932-й год, когда Петр Иванович Багратион именовался «царским сатрапом», а на северной стене Спасо-Бородинского монастыря поместили надпись метровыми буквами: «Довольно хранить наследие рабского прошлого». Это и не 1918 год, когда здесь, на Бородинском поле, снесли памятник Лейб-гвардии Казачьему полку, как памятник «контре», не говоря уже о памятнике в селе Бородине, Царю-освободителю Александру II, поставленному на средства местных крестьян. Но, как видим, живуча еще была традиция неуважения прошлого даже в 1964 году. Александр Сергеевич Якубовский все-таки это как-то преодолел. Поэтому при перезахоронении капитана Огарева солдаты местного гарнизона держали над гробом капитана Огарева склоненным не только знамя своей части, но и подлинное батальонное знамя Фанагорийского гренадерского полка, специально вынесенное из фондов Музея. И ноябрьский ветер развивал его шелк над прахом героя, погружаемого вновь в землю, но теперь уже на месте битвы. Заметим, что воинские почести при захоронении праха Огарева состоялись только в 1964 году, так как при погребении его в Старом селе осенью 1812 года никаких воинских почестей быть не могло. Могла быть только православная панихида.

После погребения мне же осталось лишь несколько повысить изначальный могильный холм, так как теперь погребение находилось в открытом поле и при малой высоте, могло затеряться. И, кроме того, надо было сделать проект благоустройства, увязывающее могилу Огарева с памятником Лейб-Финляндцам и могилами воинам 1941 года, находящимися по другую сторону шоссе, идущего от станции Бородино в Семеновское. Но при практическом осуществлении этого проекта благоустройства вышло значительное осложнение, так как выравнивание дорожки от могилы Огарева к памятнику Финляндскому полку затруднило обнаруженное захоронение воинов 1941 года, лежащих под дерном в заполненной останками траншее этой войны. Очевидно, здесь местные жители погребли часть уничтоженного на марше одного из батальонов дивизии Полосухина, по неосторожности своих командиров шедшего походной колонной без боевого охранения по шоссе из Семеновской к станции Бородино в то время, когда не только станция, но и опушки Утицкого и Псаревского лесов были уже в руках у неприятеля. Батальон погиб весь в считанные минуты. Наши воины лежали в разрытой нами траншее в шинелях, с телефонными аппаратами, затворы мосинских винтовок не были сняты с предохранителей, пистолеты «Т.Т.», у командиров не были вынуты из кобуры. Несколько солдат вместо поясного ремня на шинели были перетянуты телеграфной проволокой. Возможно, это были еще и «окруженные», вышедшие из «котла» в Вязьме и присоединенные к регулярной части. Всего из траншеи извлекли более 40 останков и перезахоронили в расположенную на противоположной стороне шоссе братскую могилу с обелиском, созданным скульптором Кудимовым около 1950 года. Из-за увеличения вдвое площади этой могилы после нашего перезахоронения, пришлось поднять на метр изначальный обелиск Кудимова, создав для него новый цоколь. Это было необходимо, так как маленький, низкий обелиск не мог «держать» пространство увеличившейся могилы.

Четвертое перезахоронение останков героев Бородинской битвы, изначально погребенных в других местах России, было произведено 7 сентября 1966 года и было приурочено к 154-й годовщине сражения. Делалось это вновь по инициативе ГБВИМЗ. Главным инициатором и основным исполнителем этого перезахоронения был сотрудник этого музея Николай Семенович Ильин. Вначале им была выдвинута мысль перенесения останков генерала Дохтурова из Давыдовой пустыни, генерала Тучкова 1-го из Толгского монастыря, генерала Дорохова из Вереи, и многих других на Бородинское поле. Цель – лучшая сохранность их праха, и вечное упокоение в этой священной земле, на месте их подвигов. Но проверка показала, что останки перечисленных генералов были утрачены еще в 1930-е годы. В 1964 году в музее также узнали, что в Можайске начали готовить строительную площадку для возведения грандиозного «Дома культуры» в центре города на пустыре, образовавшимся на месте взорванной в 1941 году Троицкой церкви и существовавшего при храме древнего Троицкого кладбища.

Троицкий храм в Можайске был закрыт еще в 1926 году, превращен в кинотеатр. На колокольне поместили водонапорный бак городского водопровода. Кладбище превратили в танцплощадку, сдвинув все надгробия в кучу к ближайшему забору. В 1941 году храм был взорван неизвестно кем. То ли при оставлении города 18 октября наши взорвали колокольню с водяным резервуаром, а если не успели это сделать при слишком поспешной эвакуации города войсками 5-й армии, то это сделал противник 20 января 1942 года, так как имел для этого достаточно времени при упорной многодневной обороне города.

Но главное в другом. В 1812 году 27-го августа, русские гвардейцы при своем проходе здесь к Москве, похоронили на ближайшем от Московской дороги Троицком кладбище, в центре Можайска, своих четырех однополчан, убитых накануне в Бородинском сражении. Это были: капитан гвардейских егерей Левшин, капитан Преображенского полка Шапошников, а из Семеновского полка останки двух друзей: поручика Татищева и прапорщика Оленина, убитых одним ядром. В 1966 году казалось, что все сдвинутые со своих мест в 1926 году надгробия, кроме одного, были утрачены. Одно надгробие Татищева и Оленина спас местный энтузиаст, историк В.Н. Горохов. Он, возможно на свои деньги, поставил на кирпичном пьедестале, выкрашенном синей масляной краской, всю верхнюю часть этого надгробия, разысканного им среди руин взорванного храма где-то вскоре после окончания войны 1941-1945 годов. Правда стоял памятник не на изначальном месте, а среди крапивы и лопухов, но все же сохранился. Возможно, сохранился благодаря своей необычайной надписи, подкрашенной бронзовой краской: «Под сим камнем лежат тела двух юных друзей, служивших Лейб-гвардии в Семеновском полку поручика графа Сергия Николаева Татищева, родившегося 11-го ноября 1791 года, прапорщика Николая Алексеевича Оленина, родившегося 29 ноября 1797 года, убитых одним ядром в знаменитом Бородинском сражении 26-го августа 1812 года». А с противоположной стороны стелы серого, крупнозернистого гранита, на котором очень трудно выбивать буквы, находилась сильно поврежденная надпись: «Помяни, Господи, души раб твоих, отроков Сергия и Николая За Веру и Отечество на брани убиенных».

При строительстве «Дома культуры» предполагалось выбрать под ним огромный котлован, выбросив в отвал все имеющиеся здесь захоронения, произведенные на Троицком кладбище еще до запрета Екатериной II хоронить кого-либо в центре городов России. Офицеров же 1812 года похоронили здесь после сражения в порядке исключения, не спрашивая каких-либо на это разрешений. Офицеры-однополчане сделали это сами, поставив на свежих холмах простые деревянные кресты. Родственники погибших уже в 1813 году поставили на могилах этих постоянные надгробия, тексты которых описаны в книге Ашика^[9]. Строительные работы по котловану «Дома культуры» начались в августе 1966 года, и Бородинскому музею приходилось спешить с археологическими раскопками в предполагаемых местах нахождения захоронений четырех офицеров. Работы возглавил Николай Семенович Ильин, преодолевший неимоверные трудности в добывании рабочей силы для раскопок, а также в замедлении трудового пыла строителей с их экскаваторами и бульдозерами. Сложной была тогда обстановка в Можайске, грозившая потерей останков Бородинских героев. Инициативный Николай Семенович Ильин делал все, даже невероятное, использовал и бутылки коньяка для замедления производственного рвения экскаваторщиков в районе раскопок. Работа увенчалась успехом, останки героев были спасены. Кроме того, у одной местной жительницы была обнаружена грандиозная колонна от надгробия капитана Левшина, используемая хозяйкой как гнет на большой бочке с квашеной капустой.

Место для перезахоронения праха офицеров Музей определил заранее около памятника Кавалергардам, как место, близкое к расположению в сражении Преображенского и Семеновского полков. Мне же довелось тогда уточнить расположение трех захоронений, воссоздать пьедесталы и завершения имеющихся надгробий, используя для этого аналогичные надгробия в некрополе Донского монастыря в Москве.

Могила капитана лейб-гвардии Егерского полка А.П. Левшина. Могила капитана лейб-гвардии Преображенского полка П.Ф. Шапошникова. Могила лейб-гвардии Семеновского полка поручика С.Н. Татищева и прапорщика Н.А. Оленина.

По книге Ашика воссоздали текст надписи на полностью утраченном надгробии капитана Шапошникова, используя начертания букв с найденной колонны надгробия капитана Левшина, надпись на котором была следующая (по современной орфографии): «Под сим камнем погребено тело Гвардейского Егерского полка капитана Александра Павловича Левшина, убитого в сражении на Бородинском поле 26 августа 1812 года. От рождения имел 21 год». Эти семь строк надписи очень красноречивы. А позади колонны еще была надпись: «Господи прими дух мой с миром». Надгробие Левшина было из черного камня, а надгробие капитана Шапошникова сделали заново из красного гранита, о чем было известно. Образцом шрифта для надписи стал памятник Левшина, но текст сделали другой, в соответствии с имеющимися об этом сведениями: «Здесь погребено тело Петра Федоровича Шапошникова — лейб-гвардии Преображенского полка капитана, родившегося 1789 года, на службе царской бывшего 5 лет. Положившего жизнь за Отечество на Полях Бородина августа в 26-й день». На обратной стороне колонны то же, что и у Левшина: «Господи, прими дух мой с миром». Обе колонны увенчивались урнами с латинским крестом над ними, а под всеми тремя надгробиями (Татищев и Оленин лежали под одним камнем) был сделан трехступенчатый пьедестал.

Само перезахоронение производилось 7 сентября 1966 года с большой торжественностью. Весь день с утра до конца был теплый и безоблачный. Около 10 часов утра центр Можайска был перекрыт для автотранспорта и тысячи жителей этого города прощались с останками Бородинских героев, возле места бывшего Троицкого кладбища. Белые гробы были помещены на грузовую автомашину с открытыми бортами, украшенными зеленым плюшем с золотыми кистями. Затем процессия двинулась в Бородино с эскортом бронетранпортеров и автобусов с оркестром и ротой почетного караула. До Горок ехали быстро, но от памятника Кутузову через село Бородино в район захоронения траурная процессия двигалась медленным шагом под непрерывные звуки похоронного марша Шопена, исполняемого попеременно двумя духовыми оркестрами. Мимо старого здания музея процессия прошла около полудня. Огромная толпа местных жителей и приезжих на празднование 154-й годовщины сражения тянулась по дороге во всю ее ширину на пространстве более полукилометра. На бронетранспортере развивались знамена двух эпох: 1812-го и современное. Участники процессии были очень серьезны, многие плакали. От памятника армейской конной артиллерии процессия свернула на полевую дорогу, ведущую к памятнику Кавалергардам, где перед колонной памятника 23-й пехотной дивизии были уже вырыты в глинистом Бородинском грунте три могилы, а в центре стоял, еще без пьедестала, перевезенный сюда из Можайска надгробный памятник Татищеву и Оленину. Здесь состоялась торжественная церемония по всем правилам для погребения воинов, с преклонением знамен, салютом и церемониальным прохождением роты почетного караула. Вечером этого дня три свежих могильных холма утопали в возложенных цветах.

Надгробия восстановились здесь уже в следующем 1967 году. Они простояли неповрежденными шесть лет. Затем некие вандалы повалили колонны Левшину и Шапошникову, отпилили над венчающими их урнами кресты. Повалили, расколов, и колонну памятника 23-й пехотной дивизии генерала Н.Н. Бахметова, ощипали металлические детали памятника Кавалергардам и Конной гвардии, отвинтили кресты на коронах венчающего этот памятник двуглавого орла. Колонны все вскоре поставили на место. Но крестов над урнами надгробных памятников героям Бородина с тех пор нет уже 27 лет. Они не восстановлены по неизвестным мне причинам, хотя известная «крестобоязнь», как кажется, у большинства людей исчезла около десяти лет тому назад.

На Бородинском поле в разное время производилось также перезахоронения останков погибших здесь воинов 1812 года из мест изначального захоронения в другие места с целью их сохранности. Это было следствием особых обстоятельств, возникавших периодически при эксплуатации территории (проведение газопровода, водоснабжения, электрокабелей, закладка фундаментов новых зданий и т.п.), и при реставрации и благоустройстве отдельных объектов и памятников Бородинского заповедника. Места таких захоронений выявлялись, большей частью, случайно и неожиданно.

Все дело в том, что необходимость захоронений погибших здесь во время боя людей и лошадей возникала уже в ходе сражения, а особенно после него, так как оставление разлагающихся останков на поверхности грозило появлением эпидемий. Природная человеческая леность, не позволяющая делать лишнюю работу, подсказывала хоронить в начале в готовых ямах и рвах.

Поэтому останками погибших людей и лошадей (соответственно 40 и 36 тысяч трупов в пределах Бородинского поля), заполняли ближайшие овинные ямы, погреба и колодцы сгоревших деревень и усадеб (Доронино, Фомкино, Шевардино, Алексинки, Семеновское, Утицы, село Бородино), а также кюветы благоустроенных, грунтовых дорог, водомоины, рвы артиллерийских и пехотных укреплений, «волчьи ямы», и только по заполнении ближайших готовых ям или при их отсутствии вблизи большого скопления трупов, а также в лесах, приступали к трудоемкой работе — отрыванию специальных котлованов разной формы, глубины и размеров для захоронения останков без различия своих от неприятелей и людей от лошадей. Места для таких братских могил выбирались разумно, по-хозяйски, чтоб не портить пашню, луга, хороший лес, дороги, не развивать овраги. Поэтому могилы закладывали по границам этих угодий, то есть на опушках леса или его внутренних полян, при переходах луга в болота, по окраинам огородов, пашен и т.п.

После захоронений сразу под грунтом или после предварительных сожжений, эти места засыпали землей, создавали над могилой холм, в который ставились простейшие деревянные кресты, могущие простоять не более 15-20 лет, после чего, к сожалению, не возобновлялись. Отпевание погребаемых вряд ли всегда производились из-за обилия одновременно производимых захоронений всю зиму 1812 — 1813 годов.

Места таких захоронений также не фиксировались, во всяком случае, кроме плана съемки 1912 года Кожевниковым и Гришкевичем, никаких графических материалов на эту тему в архивах не обнаружено. Через несколько лет останки сгнивали, уменьшаясь в объеме. Первоначальный высокий холм над могилой проваливался почти до уровня грунта окружающего могилу. Оставался лишь по периметру могилы небольшой вал, образовавшийся от насыпи, рассыпавшейся за пределы котлована могилы. Но и эта обваловка уничтожалась большей частью талыми водами, запашкой, скотопрогоном, кронами деревьев и т. п. За могилами никто не ухаживал. Места погребений, забывались в памяти поколений или обрастали различными легендами, а курганные погребения более чем тысячелетней давности назывались местными жителями могилами французов. Вечная суета и текущие заботы повседневной жизни способствовали утрате в памяти местного населения сведений обо всех интересующих нас подобных местах. Поэтому найти эти могилы трудно, и открываются они, большей частью, стихийно, при каких-либо земляных работах, но и тогда относятся к праху героев, сложивших здесь головы за Отечество, без должного внимания и должного уважения, находка пропадает для науки.

Так непрочитанные еще никем страницы, уникальной книги истории исчезают навсегда. Но в тех редчайших случаях, когда при обнаружении останков воинов присутствовали археологи (случайно или были специально вызываемы для планомерных работ), фонды Бородинского музея пополнялись уникальными вещественными материалами, наука делала некий шажок вперед в осмыслении хода Бородинского сражения, а останки воинов, будь они российскими или неприятельскими, получали должную память, сохранность и уважение в перезахоронениях в благоустроенные погребения, доступные поклонению всем посетителям Поля.

Необходимость в образовании новых воинских захоронений стала возникать с 1972 года после начала на Бородинском поле систематических и профессионально проводимых археологических раскопок одновременно с восстановлением в соответствующих местах русских укреплений. Эти работы пополняли фонды музея уникальными находками, но человеческие останки накоплялись. Они нуждались как во внимательном изучении, так и в последующем погребении. Эти работы исполнялись археологом Е.И. Моревым из архитектурно-реставрационной мастерской №5 института «Спецпроектреставрация» с 1972 по 1987 годы.

В первые годы это были лишь разведочные шурфы для отыскания мест истинных рвов «батареи Раевского» и «средней флеши» Багратиона. Но главное пополнение началось с 1977 года, когда рвы указанных укреплений были, наконец, обнаружены и пошел раскоп по площадям с одновременной реставрацией, как рва, так и бруствера.

В 1978 году большое число захоронений было обнаружено при раскопках на проектируемой трассе газопровода в деревне Семеновской, когда была найдена еще одна батарея Багратиона, ров которой на всю глубину был завален трупами погибших солдат корпуса Нея и дивизии Фриана. Еще больше останков и экспонатов для музея было обнаружено в 1983—1984 годах при раскопках и реставрации средней флеши и северного люнета Багратиона. В общей сложности с 1973 по 1984 г. археологом Е.И. Моревым было найдено более 400 останков воинов обеих враждующих армий погибших на Бородинском поле 26 августа (7сентября) 1812 года и погребенных в указанных уже местах.

Изначально предполагалось найденные останки при археологических и реставрационных работах хоронить на тех же укреплениях, где они погибли, т.е. на батарее Раевского, на Средней флеши, на Семеновском укреплении — каждый год по мере их пополнения. Но по предложению музея было решено создать особое новое воинское кладбище для перезахоронения воинов 1812 года и расположить его вблизи Спасо-Бородинского монастыря между северным и южным люнетами Багратиона, соседствуя с монастырским кладбищем позднейшего времени, располагавшимся также вне стен этого монастыря.

Захоронение всех скопившихся останков воинов было произведено воинами Кантемировской дивизии 28 октября 1984 года, после окончания ими работ по реставрации северного люнета и средней флеши Багратиона. Поскольку останки поступали из трех разных мест, было решено не смешивать их в одной могиле, а захоронить в трех разных, расположенных рядом.

Три братские могилы у Спасо-Бородинского монастыря. Установка и освящение новых крестов. 2006 г.

В северной могиле теперь покоятся останки воинов с батареи Раевского, в восточной — с Семеновской батареи, в южной — со средней флеши Багратиона. Если в первой — положены останки не более двадцати человек, так как восстановлена была лишь незначительная часть батареи Раевского, то во второй с Семеновской батареи, погребено около ста человек, но большего ожидать невозможно, так как эта батарея была размыта в большей своей части уже в 1814—1815 годах, так как ров ее находился слишком близко к отрыву правого берега Семеновского ручья; в третьей же братской могиле покоятся теперь не менее 300 человек, большая часть которых с левого фаса северной флеши. Правый ее фас дал останки не более 20 человек, так как остальные останки сотен воинов были выброшены в 1967 году экскаватором при прокладке турбазой магистрального водопровода, прошедшего в монастыре по линии колокольни (где был водонапорный бак); далее вдоль рва флеши в сторону восточных ворот монастыря. Когда они выбрасывались ковшом экскаватора, никто не удосужился определить, чьи они. Археологи или музейные работники для этого не приглашались, зато говорилось: «Это какие-то монахини», и останки разбрасывались по земной поверхности. О бесценном сопутствующем материале не думали в этой турбазе, как и о нравственном отношении к любым человеческим останкам. Это было эпоха, когда подобные действия были нормой.

К настоящему времени на территории Бородинского заповедника удалось обнаружить братских могил 1812 года намного больше, чем показано на упомянутом нами ранее плане Кожевникова и Гришкевича. Но они еще не обследованы как те первые три, а значит ни крестов, ни мемориальных досок на них еще нет.

К этой статье я не прикладываю карту-схему с указанием мест этих могил, так как в последние годы на Бородинском поле появились в большом количестве, оснащения поисковой аппаратурой, как называемые «черные археологи», работающие лишь для собственной выгоды, собирая личные коллекции, торгуя историческими находками, часто уникальными, грабившие науку, историю, фонды музея. Работа этих людей приносит страшный, непоправимый вред изучению и мемориализации Бородинского заповедника. Я не желаю облегчать их работу, и поэтому не прилагаю здесь никаких карт, но сообщу, что ныне, после 39 лет работы на Бородинском поле, известно уже более ста могил.

Архитектор-реставратор Н.И. Иванов,
Заслуженный работник культуры,
Член союза Архитекторов России,
Академик Академии Архитектурного наследия.

Закончено 16 августа 2000 года. Бородино

(Подготовил к публикации П.Н. Грюнберг)