Большая дорога из Красного по направлению к Минску. Неподвижно стали по краям ее деревья, которые мороз сверху до низу одел плотным инеем. Далеко в стороны раскинулось необозримое поле, и чуть темнеет на горизонте узкая полоска леса. И куда ни кинь взор, везде снег, снег, снег... А воздух тих; на небе ни облачка; красноватые лучи солнца играют на деревьях, сверкают на белом поле, и от них на снегу дрожат и переливаются бриллиантовые искры. Мороз сковал землю, и снег, сухой и твердый, хрустит под ногами. Тихо кругом, полное безмолвие разлито в воздухе, что то таинственное и жуткое чудится в нем; не слышно победных криков, не раздается ни откуда торжественное и радостное: «Да здравствует Император!»... Император... Вот он, с головой закутанный в шубу, в теплой шапке, так непривычной для его фигуры, опираясь на палку, медленно движется по дороге, за ним идет весь его штаб, виднеется карета, в которой Наполеон ехал во все время своего отступления, а дальше позади гвардия. Томительно долго, нескончаемо тянутся часы, не на чем отдохнуть тягостным мыслям, вихрем проносящимся в усталом мозгу, отказывающемся работать плодотворно, потому что наступил уже предел энергии и вдохновению, не на чем остановить со спокойствием взор, ибо, куда бы ни обратился он, везде перед ним одни лишь безконечно печальные, потрясающие, скорбные трофеи смерти. О, смерть оказалась действительно великим полководцем, ее победа здесь, в этом злосчастном походе на Россию затмила собою все победы, когда либо одержанные Наполеоном. Безотрадная картина! Все, что было когда-то Великой армией, что с радостью в сердце, с доблестью духа, с неуязвимой храбростью устремлялось вперед на встречу опасностям и жаждало подвигов, победы, славы, все полегло костьми, и снег, пушистый, белый сверкающий снег покрыл как саваном их смертные останки, необозримые поля стали гигантской братской могилой, в которой уснули последним вечным сном легионы храбрых. Вон здесь торчат чьи-то ноги, там высунулась скорченная рука, ноги лошади виднеются тут же, вон штык от ружья, а там колесо, потом еще какие-то беспорядочные обломки, и так на много, много верст растянулась эта гигантская гекатомба богу войны, равной которой не знает история. И тихо среди этого поля смерти движется вперед император, тихо следует за ним блестящая свита, глубокое безмолвие разлито вокруг, а в вышине летят вороны, хищные приспешники смерти, и протяжным, жутким, хриплым карканьем провожают Наполеона и его славу... Ужасно!... А между тем давно ли? Давно ли по этой самой дороге они шли вперед, окрыленные надеждами и уповая на головокружительный успех? И вот все растаяло, исчезло, как дым. Россия оказалась непобедима. Все соединилось, все сплотилось в ней в такую крепость, разрушить которую не хватило бы никаких человеческих сил и никакого таланта. Наполеон оказался побежденным. Что толку в том, что он был жив и здоров, что не был взят в плен, что теперь уже находился вне опасности и мог спокойно выбраться за пределы России, когда морально он был уничтожен и сделан по бессилию своему последним из последних? Граф Сегюр пишет: «ночью его приближенные слышали его стоны и крики; он громко признавался, что бедственное положение его солдат разрывает его сердце на части, и, что, не смотря на это, он не может спасти их иначе, чем продолжительным пребыванием в каком-нибудь месте; но где же остановиться им, не имеющим ни военных, ни съестных припасов, ни оружия?»...

Что должен был испытывать Наполеон и ночью, и каждый день, и вот во время этого печального шествия между бренными остатками его армии, трудно себе и вообразить. Но, несомненно, мысли его должны были быть ужасны и состояние духа самое отчаянное. Он должен был почувствовать безжалостный перст рока и слышать таинственные голоса, властно требовавшие его к ответу. Когда смотришь на картину Верещагина, быть может, лучше всех других в этой серии воплощающую настроение страшного события, печального и бесславного отступления того, кто никогда не шел назад, ощущаешь ясно весь необычайный трагизм этой поразительной личности, имя которой было: Наполеон. Немного найдется в человеческой истории примеров равной трагической судьбы. Сокрушить Россию — несомненно было великим замыслом. Но поскольку грандиозен был взлет, постольку страшным и стремительным оказалось падение, и сознавать это такому честолюбивому человеку, каким являлся Наполеон, должно было быть невыносимым. И хуже всего то, что он ни откуда не мог получить утешения. Как все слишком эгоистичные в своих стремлениях люди, Наполеон был одинок; он был таким и во время мира, у себя в Париже, и во время похода на Россию, и еще более отчужденным от всех, предоставленным самому себе в продолжении этого плачевного бегства обратно на родину, где неизвестно еще, что его ожидало, и которая была так далека. По истине жалким и несчастным являлся этот великий человек, затерянный среди снегов России и медленно идущий по дороге, где каждый шаг отмечен кровавым перстом смерти.