Столица Франции занята союзниками. Никто уже не думал о Наполеоне; только император австрийский заботился о Марии-Луизе и римском короле. Император Александр показал все свое великодушие: желая только счастья французам и спокойствия Европы, он объявляет, что Бурбонам должен принадлежать трон французский. 2 апреля (21 марта) сенат объявил, что Наполеон и его семейство лишены престола, а вслед за тем другим актом своим призвал старшего из Бурбонов на трон. Пока Талейран, в качестве президента временного правительства, управлял делами, Наполеон находился в Фонтенбло. Он был окружен верной гвардией, которая кипела желанием отомстить за капитуляцию Парижа; но штаб его думал иначе. В ночь со 2 на 3 апреля (с 21 на 22 марта) Коленкур прибыл с известием, что союзные монархи не вступают с Наполеоном в переговоры и желают его отречения. Такое известие сначала изумляет его; он хочет снова приняться за оружие; но все вокруг него тихо, печально, упало духом. Нет уже прежних героев: это царедворцы павшей империи! Наполеон, наученный горьким опытом, решается написать своей рукой следующие строки: «Союзные монархи объявили, что император Наполеон есть единственное препятствие к водворению мира в Европе; император Наполеон, верный своей присяге, объявляет, что готов сойти с трона, расстаться с Францией и даже с жизнью, для блага отечества, неразлучного с правами его сына, с правами императрицы-регентши и с сохранением законов империи. Во дворце в Фонтенбло, 4 апреля 1814. Наполеон» Коленкуру поручили отвезти этот акт в Париж; с ним послали Нея и Макдональда. Оба маршала с герцогом Виценским, отправились в Париж, а Наполеон между тем узнал, что Мармон предал его и перешел на сторону победителей. Наполеон издал к своим войскам приказ, в котором строго порицал поведение Мармона, равно как и поступки сената. Посланники Наполеона не имели успеха. Союзные монархи не желали препятствовать восстановлению Бурбонов, и Коленкур возвратился к Наполеону с требованием нового отречения, которым уничтожались бы претензии римского короля и всех членов наполеоновской фамилии на трон французский. Такое предложение пробудило в Наполеоне сильную решимость продолжать войну. Он начал рассчитывать, какие средства остаются у него на севере, на юге, на Альпах и в Испании; но его расчеты, надежды, решения не возбуждают ни в ком сочувствия; все вокруг него молчат и, видимо, не одобряют его намерений. Ему даже говорят о междоусобной войне во Франции. «Если уже нельзя защищать Францию, Италия даст мне убежище, достойное меня! Хотите ли за мною следовать?.. Пойдем за Альпы!»  При этих словах лица его сподвижников становятся еще мрачнее. Он понимает, что нет у него такого штаба, какой был при Лоди и Арколе; берет перо и отдает Коленкуру акт следующего содержания: «Союзные монархи объявили, что император Наполеон есть единственное препятствие к водворению мира в Европе; император, верный своей присяге, объявляет, что отказывается за себя и детей своих от тронов Франции и Италии, и что готов жертвовать всем, даже жизнью, для блага Франции. Наполеон». Что же будет теперь с повелителем Франции, когда он побежден и лишен престола? Какую участь назначить человеку, который стоял так высоко, рука которого может еще потрясти мир? Куда сослать его? Союзные монархи выбирают между Корфу, Корсикой и Эльбой; наконец решают в пользу последнего острова. Трактат должен обозначить судьбу всей императорской фамилии. Наполеон оскорбился и сказал: «Зачем трактат, когда не хотят вести со мною переговоров о выгодах Франции?» Он послал курьеров к Коленкуру, требуя обратно свое отречение, но поздно: все уже кончено. 11 апреля (30 марта) трактат подписан союзными монархами; на другой день герцог д'Артуа торжественно въехал в Париж. Он издал прокламацию, в которой обещал уничтожение конскрипции и непрямых налогов, именно того, что отняло у Наполеона народную любовь. Ночь, следовавшая за въездом герцога д'Артуа в Париж, была ознаменована в Фонтенбло событием, которое до сих пор осталось необъявленной тайной. Во дворце заметили необычайное движение; слуги Наполеона бросились в его комнату и казались очень смущенными; послали за докторами, разбудили верных друзей, Бертрана, Коленкура и Маре. Император, упрямо отказывавшийся подписать трактат 11 апреля и знавший, что его разлучат с женою и сыном, почувствовал вдруг сильную боль в желудке, и все думали, что он принял яд. Однако же употреблены медицинские средства, от которых Наполеон заснул и потом проснулся совершенно здоровый. Но особы, бывшие безотлучно при нем, уверяют, что он сделался болен от десятидневного душевного волнения, и удаляют мысль об отравлении. Герцог Балоно, говорят, подтверждал это же мнение. Император не показал, что страдал всю ночь; он был спокоен, спросил трактат и подписал его. Императоры российский и австрийский посетили Марию-Луизу в Рамбульете; но она не могла ехать в Фонтенбло, а вынуждена была отправиться с сыном в Вену. Наполеон потерял все сразу: и благородные наслаждения политического величия, и сладкие утешения частной жизни. Тщетно полковник Кентолон указывал ему на преданность некоторых провинций и советовал еще раз попробовать счастье войны. «Все кончено, — отвечал Наполеон; теперь будет междоусобная война, а я на это никак не решусь». Действительно, 10 апреля раздался последний выстрел в Тулузской битве, на которую решился маршал Сульт, не зная событий в Париже и Фонтенбло.  Комиссары, назначенные союзными монархами, должны были сопровождать Наполеона до острова Эльбы. Отъезд назначен 20 (8) апреля. В ночь отъезда камердинер Констан и мамелюк Рустон, идя по стопам некоторых маршалов, оставили своего повелителя. 20 числа, в полдень, Наполеон явился на дворе, называемом le cheval blanc, где выстроилась императорская гвардия. Увидев его, солдаты заплакали. Император подал знак, что хочет говорить, и воцарилось благоговейное молчание. «Генералы, офицеры и солдаты старой моей гвардии, — сказал он, — я прощаюсь с вами: вот уже двадцать лет, как я доволен вами; я всегда встречал вас на пути к славе. Союзники вооружили против меня Европу; некоторая часть армии изменила долгу, и сама Франция захотела другой судьбы. С вами, и с храбрыми, которые остались мне верными, я мог бы продолжить междоусобную войну еще на три года, но Франция была бы несчастна, а это противно моей цели. Не жалейте обо мне; я всегда буду счастлив, когда буду знать, что вы счастливы. Я мог бы умереть: нет ничего легче; но я всегда пойду по пути чести; мне остается еще написать то, что мы совершили. Не могу поцеловать каждого из вас; но поцелую вашего генерала... Подойдите, генерал! (Сжимает его в объятиях...) Подайте мне орла! (Целует его...) Драгоценный орел! Пусть поцелуи мои раздаются в сердцах всех храбрых!.. Прощайте, дети мои!.. Я буду всегда вас помнить; не забудьте меня!» Солдаты и все окружающие рыдали. Наполеон, глубоко тронутый, кинулся в карету, где сидел уже генерал Бертран; немедленно подали сигнал к отъезду. Наполеон удалился из Фонтенбло в сопровождении обер-маршала, генералов Друо и Канбронна и нескольких других лиц. Везде по дороге раздавались перед его каретою крики: да здравствует император! Такая народная любовь его тронула и утешила. Тут он убедился, что никто не истребит во Франции сожаления о его падении. Между Лионом и Валенсом Наполеон встретил маршала Ожеро и говорил с ним, не зная еще, что маршал в прокламации своей упрекал его, говоря, «что он не сумел умереть солдатом». Через час Наполеон встретил на дороге несколько отрядов из корпуса Ожеро, которые сказали ему громко: «Государь! Маршал Ожеро продал вашу армию». 26 (14) апреля ночевал он близ Люка и виделся с принцессою Полиною; на другой день прибыл во Фрежюс и пробыл сутки в этом городе; в восемь часов вечера отплыл к острову Эльбе. 
|
