И.Н. Скобелев
«Солдатская переписка 1812 года»
Письмо XV.
Вчерась досталось мне стоять на часах в ставке Милорадовича; ты знаешь, что у нас на святой Руси Милорадович известен и старому и малому; для него неприятельские пули и ядра – трын-трава! Пафнутьич за верное рассказывал: будто однажды английский генерал, при нашей армии находящийся, с которым Милорадович дружен и хлеб-соль водит, захотел попробовать, каку-де шутку выкинет русский храбрец, увидя невзначай на тарелке своей свинец, и запросил его к себе на завтрак, приказав повару положить пистолетную пулю в битое мясо. Ну вот, сковороду подали, и кусок с пулею попался прямо нашему батюшке. Он, отрезав сперва ту сторону, где не было пули, пожевал и проглотил, потом и ту часть мяса, что с пулею, положил в рот, пожевал, пожевал, да и проглотил на доброе здоровье! У англичанина волосы дыбом встали, а Милорадович заметил только, что у него покупают черствую говядину. Вот, брат, желудочек! Изжарь, пожалуй, молодцу хоть весь патронный ящик, ему и порох и свинец — малина! А бусурманы хотят испугать нас пальбой! Далеко куцому до зайца! С этакими разудалыми командирами мы и в ус не дуем!
К вечеру с передового сторожевого пикета Милорадович приехал домой, повидавшись там с каким-то королем, который при Бонапарте служит, знать, для посылок. Тебе небось смешно, а сердечным королям, чай, вовсе не до шуток! Да что делать? Вишь, колдуну все можно, лишь молвит: «По щучьему веленью, по моему прошенью, будь валет королем, а король – двойкой!» – так они и запляшут в три ноги; многие притом знают, что с ним лучше-де и не схватывайся, ни в три листика, ни по носкам: ты еще тасуешь, а у него уж хлюст. Вот он те ноздри-то и вздует, да так, что и Божьего света не взвидишь!
Над нами-то ему нет воли; уж он, брат, не проглотит русского креста, как наш Милорадович английскую пулю – стара материя!
Кажется, что Бонапарт начал пришепетывать (толковали адъютанты) и из высоких-то царских хором стал поглядывать на леташевскую лазейку, в которой живет Кутузов; уж не раз-де засылал к старику и королей и генералов: ступайте, дескать, переговорите, уж не о том речь, чтоб покорить Русь, а чтоб подобру да поздорову убраться за море, домой; только смотрите, не сделайте промаху: он-де, старая лисица, рыльцем роет, а хвостом заметает, у него-де для таких, как мы, друзей есть разные штуки; стойте прямо к лицу, держите ухо востро и не зевайте: он, слышь, часто одной стороной плачет, как река льется, а другой, вишь, помирает со смеху.
«Расставь карман! – сказал я сам себе, поглаживая родимой штык. – Неравно ты подкузьмишь нашего Кутузова!..»
Сказывают, будто из армии к батюшке царю, в Питер, всегда посылаются в один час два курьера по двум разным дорогам – один с тем, дескать, чтоб доехал целым прямо, а другой с тем, чтоб попался французам: у первого – настоящее дело, а у другого – сказки. (Вон, чай, из той книги, что подчас на биваках читает нам причетник Строчкин: куды, брат, хороша! Что твоя брага! Ввек не забуду аглицкого Лимондра[1] да Барандебугскую Марка Графенью[2]. Вот как эти медовые сказочки называются!) Ну, вот со сказками-то курьер на другой же станции и попадется неприятелю в лапы, словно налим в нерета! И пойдет, слышь, кутерьма! Бумаги схватят, курьера свяжут, первые – читать, последнего – допрашивать – умора, да и только! А как увидят, что ладится на их руку, что старик будто бы, знать, струсил, что воевать ему и не с чем и не хочется, так не только что с честью в Питер проводят, бумаги отдадут, да и золото в карманы курьеру насыплют!..
«Дожидайтесь, приятели, – думает себе Кутузов, – хлебайте-ка уху, а рыба дорога! Мне бы только вас как-нибудь позадержать да московским дымком подкоптить, а там вы у меня по холодку попрыгаете цыганский танец». Вот, брат Данилыч, что значит ум! Боже милосердый! Какие у нас есть люди!
Примечания:
[2] Бранденбургскую маркграфиню.
