Мозырское общество перед войной

Белорусские крестьяне. Начало XIX века

В 1811 году в Мозырском повете была проведена перепись всего податного населения («ревизская сказка»). На тот момент в границах повета их было 27 597 мужчин и 26 958 женщин, всего 54 555 человек, а с учетом немногочисленной привилегированной верхушки – примерно 55 тысяч жителей. В черте г. Мозыря (без прилегающих хуторов) было 260 дворов, в которых проживало 1320 человек. В приписанных к городу хуторах Бобры, Козенки, Матрунки, Булавки, Телепуны, Проньки и Лубны, где большинство населения составляли мозырские мещане, было еще 225 дворов с населением 1280 человек. Итого в Мозыре с прилегающими хуторами было около 500 дворов, в которых проживало 2600 человек. Примерно 4% дворов принадлежало шляхте, католикам в своем большинстве, 18% - евреям, 78% - православным. Около 5% мозырского населения составляли дворяне и чиновники, 1,5% - духовенство всех конфессий, 2% - гильдийное купечество, 3% - военнослужащие местной «инвалидной» команды, служащие воинского расходного магазина и соляного склада, еще 3% - прислуга, нищие, прочий деклассированный элемент и остальные 85,5% - мещане.

При учреждении в 1795 году Минской губернии, в Мозыре, как поветовом городе, были учреждены следующие «присутственные места»: дворянская опека, уездный (поветовый) суд, нижний земский суд, словесный суд, управа благочиния (впоследствии переименованная в городовую полицию) и поветовое казначейство. К ним примыкали местные сословные органы самоуправления – городовой магистрат и кагал.

Дворянская опека осуществляла попечение за малолетними дворянам-сиротами, вдовами-дворянками и оказывала помощь в их имущественных делах. Над недееспособными членами семьи и их имуществом этот орган устанавливал опеку, подбирал опекунов, как правило, из числа родственников. В заседаниях дворянской опеки участвовали предводитель дворянства («поветовый маршалок»), поветовый судья и его заседатели. Предводитель дворянства избирался на поветовом дворянском собрании сроком на три года. Он являлся представителем всех дворян повета перед государственной администрацией вплоть до самого императора. В круг его обязанностей входила защита своих избирателей, подача жалоб на неправомерные действия властей, ходатайства по нуждам дворян и т.д. Являясь председателем различных местных учреждений, маршалок занимал виднейшее место в рядах поветовых «верхов». Эта должность соответствовала 5-му классу табели о рангах («статскому советнику») и обращаться к нему полагалось «Ваше благородие». Почет был велик, однако издержки по должности тоже были немалые. Жалования маршалку не полагалось, различные подарки и подношения от дворян ему брать запрещалось. Расходы при этом были значительные: нужно было держать открытый стол для своих дворян и помогать материально нуждающимся лицам своего сословия. В декабре 1811 года мозырским поветовым маршалком был избран 50-летний владелец деревни Прудок помещик Юрий Адамович Ленкевич. Это был первый из пяти Ленкевичей, занимавших этот пост в 19 веке.

Мозырский поветовый суд рассматривал различные криминальные и гражданские дела, исполнял нотариальные функции, принимал к рассмотрению жалобы на незаконные действия администрации повета. В его состав входили судья, подсудок и канцелярист. Последние годы 18 века в этой должности был коллежский секретарь Иван Рязанов. В начале 19 века мозырским поветовым судьей был местный помещик Ян Алявинский. Подсудком при нем был чиновник Водзевич.

Мозырский нижний земский суд являлся коллегиальным административно-полицейским органом с задачей обеспечения на территории повета «добропристойности, хоршего поведения и порядка». Он наблюдал за соблюдением законов и распоряжений вышестоящих властей, ходом торговли и ценами, состоянием дорог, мостов и множеством прочих текущих дел. Нижний земский суд проводил предварительное расследование по некоторым категориям уголовных дел и обеспечивал выполнение судебных решений. В его состав входили судья, подсудок, писарь, земский исправник и 2-4 заседателя от дворянства, избиравшиеся дворянским собранием на 3 года и утверждавшиеся минским губернатором. Судья и подсудок имели право назначать 2-х «каморников» для исполнения приговоров суда. Постоянных заседаний не было, суд собирался несколько раз в год на сессии («каденции»). Гражданские дела рассматривались судом как по Статуту ВКЛ, так и по законам Российской империи. При создании этого учреждения в самом конце 18 столетия мозырским судьей был назначен Иван Цитович. Возможно и в описываемый период он все еще исполнял эти обязанности. Подсудком в 1812 году был Адам Ленкевич, племянник поветового маршалка, письмоводителем – Игнатий Радзиевич. В официальной переписке той поры упоминается и мозырский граничный суд, занимавшийся, очевидно, спорами по поводу разграничения земельных участков. Судьей в нем был Казимир Радзиевский.

Первой чиновной фигурой в Мозыре был, разумеется, городничий, возглавлявший всю административно-исполнительную власть в городе и координировавший деятельность всех гражданских поветовых учреждений. С самого начала 19 века до декабря 1810 года эту должность исполнял отставной секунд-майор Александр Тихомиров. Его сменил статский чиновник 7 класса, надворный советник Федор Аристов. На период отсутствия городничего в связи с выполнением каких-то служебных поручений, его заменял один из подчиненных или командир поветовой воинской команды. Из документов мозырских «присутствий» видно, что в январе-феврале 1812 года эти обязанности временно исполнял подпоручик Я. Оболонский.

Вторым по значению лицом в поветовой иерархии занимал окружной земский смотритель («поветовый исправник»). Он отвечал за полицейскую службу в повете и назначался, как правило, из числа действующих или отставных офицеров, не успевших по болезни или в связи с ранением выслужить пенсию и не имевших других источников доходов. В первые годы 19 века мозырским поветовым земским исправником был поручик Герасимов, а в 1812 году – чиновник 7 класса, надворный советник и «кавалер» (т.е. награжденный российским орденом) Иван Лилье.

Городскую полицию в это время возглавлял частный пристав Виновский, в ведении которого находилась «съезжая» и арестный дом. У пристава был широкий круг дел: осмотр мертвых, призрение подкидышей, надзор за торговыми и питейными заведениями и т.д. Виновский был на высоте своего положения и, как видно из документов, в июле 1813 года даже замещал городничего. Из персон мозырской полицейской части известен также письмоводитель Кирилл Архипович Оношко. При полицмейстере функционировал мозырский «словесный суд», рассматривавший мелкие дела в упрощенном порядке. 11 февраля 1812 года был утвержден в должности и приведен к присяге на верность службе новый состав этого суда: мещане Алексей Санковский, Автоней Оношко и Авраам Мордухович.

К городским «силовым структурам» относилась и мозырская поветовая инвалидная команда. Она входила в состав Внутренней стражи и состояла в подчинении командира Минского губернского внутреннего гарнизонного батальона. По штату в ней состояло 2 обер-офицера, 5 унтер-офицеров, 40 рядовых и барабанщик. В 1812 году ее начальником был подпоручик Яков Оболонский, происходивший из дворян Екатеринбургской губернии, служивший с 1787 года в Таврическом гренадерском полку, но позднее, очевидно по ранению, перешедший в гарнизонные войска. В Мозырском повете он служил с 1796 года и в описываемое время был уже владельцем одного из местных поместий. Метрические церковные книги донесли до нас еще 5 имен из, как там указано, «инвалидной роты»: унтер-офицер Георгий Герасимович Сипягин, солдаты Алексей Андреев, Иван Ермолаев, Иван Прамухин, Иван Старов. Это подразделение комплектовалось исключительно солдатами-ветеранами или негодными из-за ранений или болезней к строевой службе. Алексею Андрееву, умершему в 1812 году и похороненному на козенском кладбище, было 46 лет. Команда несла караульную и конвойную службу, а также содействовала властям в сборе и отправке в армию рекрутов.

Поветовое казначейство с апреля 1811 года возглавил (как оказалось, ненадолго) коллежский секретарь Македонский. Под его началом трудились бухгалтеры Фрол Семенович Кузьмин, Викентий Кононович, Кириллов, счетчик Петр Серафимович Прудник, копиист Щолкин и другие.

Мозырским экспедитором (почмейстером) был титулярный советник Петр Макушицкий. В его подчинении было 11 станционных смотрителей, 77 почтальонов и 158 лошадей. Путешествие на почтовых лошадях в те времена было весьма дорогим удовольствием: с версты и лошади в зависимости от местности и состояния дороги платилось от 1,5 до 4 копеек. Ехавшие «по казенной надобности» получали на поездку «прогоны» (что-то вроде нынешних командировочных) в зависимости от чина: генерал на 12 лошадей, прапорщик или канцелярист – на 1 лошадь.

С 1795 года в Мозыре функционировало четырехклассное поветовое училище с префектом и тремя профессорами. Из числа последних в 1812 году преподавали Фелициан Гараин и Альхимович.

Еще одним представителем мозырской интеллигенции той поры был городской лекарь, имевший в своем штате 2-х подлекарей и 2-х учеников лекарей. Городская лечебница располагалась на территории монастыря. В Национальном историческом архиве РБ сохранился рапорт мозырского лекаря в Минскую врачебную управу, датированный началом 1813 года, но подпись под ним неразборчива. Скорее всего, он был, как и подавляющее число практиковавших тогда в Российской империи врачей, «из немцев».

Полесская корчма. Первая половина XIX века

За реализацией подакцизного спиртного следила мозырская питейная откупная контора, которую на тот момент возглавлял поверенный Константин Шульц (винный откуп в Мозыре с 1811 года принадлежал минскому помещику И. Гоувальду).

В числе других чиновников документы упоминают поверенного стряпчего Подчинаева, поветового землемера и служащих по лесному ведомству, фамилии которых неизвестны.

В целом мозырский чиновный люд не бедствовал. Например, префект и профессора поветового училища имели годовой оклад в 300 рублей, земский исправник – 250 рублей, городской лекарь – 140 рублей. Кроме того, существовал и дополнительный доход в виде квартирных, столовых, прогонных и фуражных денег, а награждение за службу любым российским орденом автоматически давало потомственное дворянство. Значительно хуже оплачивались не входившие в табель о рангах низшие канцелярские чины – копиисты, канцеляристы, подконцеляристы, которые несли всю тяжесть тогдашнего делопроизводства, не имея при этом положенных чиновникам льгот.

Органом городского самоуправления был мозырский городовой магистрат, осуществлявший управление «для мещан и вольноживущих в сем городе, для городских и обитающих в сей округе евреев». Он исполнял также судебные функции в отношении городских купцов и мещан. Магистрат состоял из бургомистра, бурмистра, ратмана и двух лавников. Председателем его был бургомистр, избиравшийся на 3 года и получавший жалованье из городских доходов. На время исполнения обязанностей он считался государственным служащим, имел статский чин 10-го класса («коллежский секретарь»), именовался «благородием», освобождался от всех повинностей и воинского постоя. В 1812 году мозырским бургомистром (в некоторых документах он именуется как «президент города Мозыря») был Федор Трофимович Корицкий. Бурмистром был Мовша Гдалович, ратманом – Корней Олещенко, лавниками – Антон Булавка и Степан Бобр. Обязанности письмоводителя в магистрате исполнял канцелярист Иван Алексеевич Ясеневский.

При магистрате функционировал «сиротский суд», занимавшийся опекой над лицами городских сословий. Он назначал и контролировал опекунов над купеческими и мещанскими вдовами, малолетними сиротами, был защитником их интересов. Кроме бургомистра и двух членов магистрата в его составе заседал также мозырский городской староста, обязанности которого 1812 году исполнял назначенный магистратом мещанин Алексей Санковский.

Мозырский кагал был органом управления еврейской общины города, являясь посредником между ей и властями. Он избирался на 3 года местным еврейским населением в составе нескольких уполномоченных, которые утверждались в этой должности Минским губернским правлением. На кагал возлагался сбор всех податей, расход и хранение «кагальных сумм», помощь больным, престарелым, неимущим членам еврейской общины и ряд других обязанностей. С помощью этого органа еврейская религиозно-финансовая верхушка держала всю общину в беспрекословном повиновении.

В документах магистрата встречаются также упоминания о деятельности мозырской городской комиссии, занимавшейся урегулированием различных торговых вопросов. Одним из членов этой комиссии был мещанин Лейба Гурецкий.

Делопроизводство в мозырских учреждениях велось как на русском, так и на польском языке. Протоколы городового магистрата писались, например, на русском, а мозырского поветового суда – на польском (до 1832 года).

По описанию санкт-петербуржца В. Севергина, побывавшего на вновь присоединенных землях в самом начале 19 века «…жители… во всей Белоруссии, благовоспитанные говорят чистым польским языком, а простой народ польским языком испорченным. Российским языком говорят только природные россияне, прочие же мало его знают». Понятно, что под «польским испорченным» путешественник имел в виду местные диалекты белорусского языка.

Ведущую роль в хозяйственной жизни Мозыря играла торговля, и поэтому купцы были в городе силой весьма влиятельной. Купечество Российской империи тогда делилось на три гильдии в зависимости от заявленного наличного капитала: 1-я гильдия – свыше 50 тысяч рублей, 2-я гильдия – 20-50 тысяч рублей, 3-я гильдия – 8-20 тысяч рублей. Гильдийное купечество имело ряд привилегий и освобождалось от телесных наказаний. По данным за 1833 год таковых в Мозыре числилось 37 человек и вряд ли двадцатью годами ранее эта цифра меньшей. Архивные источники называют имена проживавших в 1812 году в городе купцов 1-й гильдии Мейера Файбишевича Фрейнлина и Иосифа Фридмана, купцов 3-й гильдии Арона Мовшевича Уфенгендена, Абеля Гершковича, Тимофея Литовского и Федотьева. Кроме купцов, входивших в гильдии, здесь было много небогатых торговцев, сбывавших мелочный товар вроде гребней, гвоздей и веревок, скупавших в окрестных деревнях для перепродажи небольшие партии зерна и фуража.

Наиболее многочисленными в Мозыре были мещане – городское податное сословие, в которое входили все жители, за исключением дворян, духовенства, чиновников и купцов. Принадлежность к этому сословию была наследственной, они платили подушную подать, подлежали телесным наказаниям, несли рекрутскую и различные натуральные повинности. Метрические книги мозырских церквей за 1812 год хранят десятки имен ремесленников, мелких торговцев, наемных работников и просто «в городе для своего пропитания проживающих». Некоторые из нынешних мозырян являются их полными тезками: Игнатий Антонович Бобр, Мария Степановна Евдах, Алексей Терентьевич Жейновский, Игнатий Иванович Макарчук, Ирина Михайловна Кузьмина и другие. Мещане-ремесленники были портными, сапожниками, пекарями, кузнецами, резчиками, ювелирами. Значительная часть мужской половины этого сословия занималась строительством и ремонтом речных судов («байдаков», «чаек», «дубов», «шугалеев»), либо на них же участвовало в речной навигации и обслуживало городской и прилегающие причалы. Суда, способные перевозить до 500 бочек зерна, делались тут же, на берегу, из дубовых колод, скрепленных дубовыми же гвоздями, и конопатились мхом.

Многие мозыряне занимались речным и гужевым извозом, работали на паромной переправе, обслуживали почтовую станцию. Один из современников, проезжавший через наши места, зафиксировал в своих записках своеобразную таксу «транспортных услуг». Так, ночлег стоил 3 копейки, ямщикам «на водку» полагалось по 20-30 копеек, переправа на пароме через реку (с транспортом и багажом) стоила 46 копеек. Кроме того, полагалось платить за услуги истопнику, водоносу, караульному (чтобы ночью не украли вещи).

В начале 19 века в Мозыре была ежегодная ярмарка, начинавшиеся 6 августа и продолжавшаяся неделю.. Вернемся к описанию А.К.Бошняка. «Я прибыл в Мозырь – пишет он – на самую ярмарку, продолжавшуюся здесь целую неделю; наиглавнейший торг производится волами, лошадьми, глиняною посудою, по Припети на лодках привозимою, сахаром, чаем и другим товаром, окрестным жителям нужным». Под этим «другим товаром» подразумевались лен, пенька, сало, рыба, рыбий жир и, в особенности, кожа знаменитой мозырской выделки, для приобретения которой приезжали даже польские и прусские купцы.

В конце 1811 года городской магистрат, по установившейся многолетней практике, установил цены и таксы на следующий, 1812 год. Так, наем рабочего на суда стоил в день 20 копеек серебром (или 83 копейки ассигнациями). На берегу «плата за сделанную работу одному человеку – 22 копейки, с лошадью – 45 копеек». При перевозе груза сухим путем с пуда на милю такса составляла 15 копеек, с куля – 15 копеек. Если же груз перевозился водой, то цена была договорная. Перемол четверти зерна стоил 25 копеек. Довольно дорогими были дрова: квадратная сажень березовых стоила 4 рубля 50 копеек, ольховых – 4 рубля 37 копеек, сосновых – 4 рубля 25 копеек. Фунт черного хлеба продавался за 2 копейки, фунт говядины - за 5 копеек, четверть овса – за 2 рубля 50 копеек, куль ржаной муки – за 6 рублей 50 копеек (ассигнациями – вчетверо дороже).

Положение городской экономики и благосостояние большинства мозырян перед войной было далеко не безоблачным, чему были свои причины. К этому времени значительно увеличился процентный сбор с купеческих капиталов, резко выросла цена на соль, повысились питейный, паспортный, гербовый и прочие государственные сборы. А главной бедой было то, что в белорусских губерниях денежное обращение было переведено на постоянно обесценивающиеся ассигнации, при почти полном отсутствии звонкой монеты. Экономическое положение края настолько ухудшилось, что это стало причиной специального письменного обращения видного представителя местной политической элиты князя А.А. Чарторыйского к императору Александру I. «…Казна требует уплаты всех податей серебром. Откуда же его возьмут? Могу утверждать, Ваше Величество, что и теперь некоторые помещики продают свои земли, потому что они не в состоянии уплатить налоги, в 3 и 4 раза превышающие таковые в остальной Империи. Все налоги, включая косвенные, каковы весовые деньги за пересылку писем, гербовая бумага, прием рекрут и другие, взымаются не по курсу, но по номинальной стоимости денежных знаков, а это увеличивает налоги приблизительно в той же пропорции, в какой падают ассигнации… Несомненно одно, что Литва находится в самом бедственном положении… Соблаговолите, государь быть защитником этого края перед собственным Вашим правительством, так как, вероятно, о нем никто не позаботится».

Казалось, хуже уже некуда, но пройдет совсем немного времени, и мозыряне будут вспоминать предвоенные годы, как старики вспоминают свою молодость…

Уже на протяжении нескольких веков в городе бок о бок жили представители трех конфессий. Православное мозырское духовное правление, объединяющее несколько десятков церквей, было одним из шести по Минской губернии. В 1812 году, как свидетельствуют метрические книги, его возглавлял (уже 18 лет подряд) протоиерей Петр Матиевич. Священником соборной церкви Св. Михаила Архангела был его сын Иоанн Матиевич, окончивший курс киевской духовной академии, дьячком – Прокопий Тризна, пономарем – Тимофей Морозович. К соборному приходу принадлежали жители большей части улиц Киевской, Слуцкой, Слуцкой набережной, хуторов Бобры, Козенки, Матрунки, Телепуны. В приходской церкви Николая Чудотворца служил священник Антоний Биртанович, дъячком был Антоний Тризна, пономарем – Матвей Биртанович (с лета 1812 года его замещал мещанин Терентий Оношко). Прихожане этой церкви проживали в основном на улице Замковой, в хуторах Бобренята, Булавки, Проньки и в д. Сидельники. Священником приходской церкви Св. Богородицы был Василий Григорович, дьячком – Антоний Янушевский, пономарем – Иосиф Кержановский. Прихожане проживали по улице Житомирской, в восточной части улицы Киевской, на хуторе Лапти, в деревнях Великое Боково и Березовица. В старейшей городской церкви, приходской Св.Параскавеи священником был Роман Китновский, дьячком – Петр Зборовский, пономарем – Семен Китновский. Приход состоял из жителей западной части ул. Слуцкой, улиц Параскеевской и Нагорной, хутора Лубны, деревень Каменка, Каменская Рудня и Пеница. Священники, пономари и дьячки в то время жалованья от казны не получали, доходов от требы было немного, и для того, чтобы прокормится, им приходилось заниматься землепашеством, огородничеством и садоводством.

В Мозыре было также два католических прихода (в бернардинском и парафиальном костелах), но имен служивших там ксендзов установить не удалось. В Кимбаровке функционировали католические женские монастыри цистерок и мариовиток. Большую часть католиков-прихожан составляла местная шляхта, в меньшей степени там было представлено чиновничество и мещанство.

Униатские церкви к этому времени в мозырском повете почти все были уже упразднены, их прихожане перешли в православие.

Мозырским раввином в 1812 году был Берка Арович Уфенгенден. Его прихожане проживали компактно в центре и западнее торговой площади, здесь же находилась и заново отстроенная после городского пожара синагога.

Отношения между конфессиями были довольно ровными, но далеко не безоблачными. Одной из причин этого были случавшиеся переходы верующих из одной конфессии в другую (в основном из униатства в католичество, из иудейства в православие). Недовольное понижением своего статуса католическое духовенство явно склонялось к пронаполеоновской позиции. Позднее, уже в ходе войны, минский католический епископ Дедерка ездил с французским отрядом по своим приходам и уговаривал вступать в армию правительства ВКЛ. Минский же православный архиепископ Серафим Глаголевский эвакуировался вместе с минским гражданским губернатором П.М. Добриньским в Речицу и немало способствовал организации сопротивления завоевателям.

Сохранилось достаточно свидетельств о внешнем виде и об одежде жителей мозырщины. В «Живописной России» отмечалось, что «… наружность белоруса – среднего роста от 2 аршин 3 вершков до 2 аршин 7 вершков, редко до 8 или 9. В молодости женщины очень красивы, но скоро старятся. Как мужчины, так и женщины в 50 лет уже почти дряхлые. Конечно, это зависит от тяжелой, трудовой жизни, недостатка питания». Мозырские мещане брили бороду и усы. Одежда различных социальных слоев, разумеется, сильно отличалась от нынешней. О форменной одежде чиновного люда можно судить по императорскому указу от 22 февраля 1812 года об утверждении новых образцов мундиров полицмейстеров и городничих. «Описание оного мундира следующее: мундир темнозеленый с подкладкой с подкладкой такого же цвету, воротник, обшлага и выпушка малиновые суконные, камзол белый, нижнее платье белое и темнозеленое, пуговицы желтые с обыкновенным государственным гербом, шпага с обыкновенным серебрянным темляком». Городская инвалидная команда носила мундиры пехотного образца серого (офицеры – темнозеленого) цвета, черный кивер, панталоны заправлялись в сапоги. Сходные по покрою темнозеленые мундиры с обшлагами и воротниками палевого цвета (цвета Минской губернии) носили на службе и прочие мозырские чиновники. Почтальоны особой формы не носили, но имели особый знак своей должности – специальную бляху на околыше шапки. Отличительным знаком сельского ключвойта был жетон из желтой меди в виде орла, носившийся на правой стороне груди. Сельский сотник имел длинный посох с медной круглой булавой на конце, десятник – такой же, но короткий. Чиновничество вне службы, купечество и более зажиточная часть мещанства наряжались в разнообразные вариации (с отставанием, конечно, на несколько лет от моды) санктпетербургских, варшавских и виленских фасонов одежды, известные нам по кинофильмам «Война и мир» и «Пан Тадеуш». Мужская часть крестьянского и небогатого мещанского населения, начиная с самого раннего возраста, одевалась практически одинаково. Летом – холщовые шаровары с холщовой рубахой, «камзелька» (домотканый жилет) поверх рубахи, квадратная суконная шапка или войлочная бурая шляпа, длинный красный или пестрый пояс, к которому подвешивались калита, кресало и нож. Зимой – поверх этой одежды свита и кожух, шапка из овчины. На ногах – лапти или сапоги, смазанные дегтем. Женский наряд был красочнее. Летом носили белые или пестрые юбки, зимой – «ондораки» (суконные юбки в разноцветную клетку) и шубы. Рубашки расшивались красными нитками, голова обязательно покрывалась платком. Все горожанки носили башмаки. Большой популярностью у женской половины населения пользовались разноцветные стеклянные бусы, крестики и другие украшения. Что касается еврейской части мозырского населения, то она носила свою традиционную черную одежду. «Помню – писал в своих мемуарах К. Колачковский – в Игумне нас приветствовал помещик-литовец, в красном мальтийском мундире, яркий цвет которого удивительно выделялся среди черной еврейской толпы. …Вид их длинного черного платья, меховых шапок и пейсов несколько развеселил нас».

Повседневная жизнь не отличалась разнообразием впечатлений. Год шел за годом и, казалось, ничего не меняется вокруг. Крестьяне зимой молотили зерно, возили помещикам и по казенной надобности древесину из леса. Весной, бывало, уже голодали, но семенное зерно сохраняли до самых крайних случаев. Главными праздниками в городе и на селе были Коляды, Великодень, Седьмуха /Духа/, Петро, Ушестие, Спас и храмовые праздники, а также новые праздничные дни, связанные с именинами царствующей династии. Наиболее торжественно праздновали Великодень, которому предшествовал недельный пост. В Мозыре после всенощной от соборной Свято-Михайловской церкви шел крестный ход. В храмы для освящения несли булки, пасхи, сыр, раскрашенные яйца. В домах накрывались праздничные столы с колбасами, окороками, освященными пасхами и яйцами и, конечно же, своим и «казенным» вином. Праздновали три дня: первый день дома, второй день ходили в гости и собирались по-родственному, на третий день весь Мозырь выходил на большое гуляние. На 9-й день после этого праздновали Радуницу. Священники служили в этот день на кладбищах панихиды и все обязательно посещали усопших. 2 мая, когда начинались полевые работы, отмечали память покровителей земледелия, Святых Бориса и Глеба. В конце июня начинался сенокос и уборка хлебов. 20 июля, на день Св.Ильи, замешивали тесто из зерна нового урожая и пекли караваи. На недолгое время в хаты полесских крестьян приходил относительный достаток, жить становилось легче.

В ночь с 23 на 24 июля праздновали Купалу. В Мозыре все население выходило к реке, жгли костры, которые полагалось обежать 3 раза, а молодежь и прыгала через огонь. Перед восходом солнца купались в Припяти – считалось, что при этом смываются все грехи. Позже праздновали Спас, совпадавший с городской ярмаркой. После окончания сельскохозяйственных работ наступало время свадеб. На Св. Миколу нужно было заплатить все налоги. Затем приходило время очередного рекрутского набора. С податного населения (мещан, казенных и помещичьих крестьян) ежегодно брали 1 человека из 500, а бывало иногда от 2 до 5. Обычно мозырский повет поставлял в русскую армию 50-60 человек в год. Эта повинность была для местного населения, поистине, худшим из зол. Забирали мужчин в самом работоспособном возрасте, от 19 до 35 лет, а возвращался домой спустя четверть века один из восьми. Семьи, оставшиеся без кормильцев, от недоедания и непосильного труда зачастую вымирали.

В октябре праздновали Покров Пресвятой Богородицы, а там уже и зима – Коляды, мясные закуски под чарку и вечерние гуляния вдоль Припяти. Так и текла жизнь по кругу, пока не наступило лето 1812 года…