Университетская жизнь
в первом десятилетии XIX века

К началу Отечественной войны Московский университет подошел, имея более чем полувековую историю. По сравнению с XVIII веком университетская жизнь значительно изменилась, особенно в предвоеннное десятилетие, когда благодаря реформам высшего образования в 1804 году университет получил свой устав, в котором провозглашалась свобода преподавания, широкая внутренняя автономия. В соответствии с уставом все важные вопросы, включая выборы ректора, деканов и новых профессоров, решали Совет и Правление университета, что превращало его в своего рода «ученую республику». Университету был подчинен учебный округ, состоявший из нескольких губерний, где учреждались гимназии, уездные училища и приходские школы, преподавание в которых должны были контролировать университетские профессора. В Москве университет постепенно становится центром научной жизни: здесь организованы ученые общества, выходят первые научные журналы и другие издания; в его музеях и библиотеке сосредоточены богатейшие коллекции, подаренные московскими меценатами.

М. Н. Муравьев, попечитель Московского университета (1803–1807)

Среди авторов реформ прежде всего следует назвать замечательного литератора и государственного деятеля Михаила Никитича Муравьева, назначенного в 1803 году попечителем Московского университета. Как писал о нем один из современников, М.Н.Муравьев «был примером всех добродетелей и после Карамзина, в прозе, лучшим у нас писателем своего времени. Он платил дань своему веку и мечтал о народной свободе, пока она была еще прекрасною мечтой, а не ужасною истиной; кроткую душу его возмущало слово тиранство. Свои правила передал он жене и они сделались наследием семейства.»^[2] Из семьи Муравьевых вышло три участника движения декабристов – сыновья попечителя Никита и Александр, старший из которых составит проект Российской Конституции, и его племянник Михаил Лунин.

На посту попечителя университета, М.Н.Муравьев стремился привить молодому поколению российского дворянства новое отношение к науке и образованию, характерное для века Просвещения, воспитать его по лучшим образцам учебных учреждений Европы, где в это время происходил бурный взлет в развитии естественных наук, искусства, философии. Для этой цели в Московский университет им были приглашены из Германии замечательные ученые, среди которых были пользовавшиеся европейской известностью профессора И.Т.Буле, Г. Фишер фон Вальдгейм, К.Гофман, Ф.Гольдбах и др. Возобновившаяся в университете традиция публичных лекций привлекала к нему внимание дворянского общества, среди слушателей можно было встретить, например, знаменитых московских литераторов И.И.Дмитриева и Н.М.Карамзина. Одновременно попечитель заботился и о подготовке нового поколения русских ученых. С его помощью талантливые выпускники университета получают возможность продолжать обучение за границей с тем, чтобы по возвращении занять профессорские кафедры.

Растет значение университетского образования в русском обществе: число студентов за первое десятилетие XIX века увеличилось более чем в три раза, причем если раньше подавляющее большинство их составляли разночинцы, выходцы из духовного сословия, то теперь можно наблюдать приток в университет дворян, которых также было много и среди вольнослушателей. Собирая вокруг себя дворянскую молодежь, университет создавал питательную среду, где распространялись философские и гражданские идеи века Просвещения, формировалось мировоззрение многих будущих декабристов.

В соответствии с замыслом преобразований, внутренней жизнью университета должен был руководить избираемый ежегодно ректор, заменивший таким образом прежнего директора, которыый назначался правительством. Правда, по сравнению с прежними правами директора, полномочия ректора были гораздо скромнее: фактически, это был первый среди равных ему профессоров, председательствующий в Совете университета и имевший право решающего голоса. Но поскольку ректор руководил правлением, то именно на его плечи ложился груз всех хозяйственных забот.

Первым ректором университета в 1803 году был выбран Харитон Андреевич Чеботарев. Его научная и преподавательская деятельность началась в 1770–е годы и была связана с «новиковским» десятилетием в жизни университета; сам знаменитый просветитель Н.И.Новиков считал Чеботарева своим другом. Однако после наступления реакции в 90–е годы XVIII века Чеботарев демонстрирует свою верность правительственному курсу: так, выступая с похвальным словом Екатерине II, он осуждает Французскую революцию и подготовившие ее труды просветителей: «Наилучшее из всех, свойственнейшее существу обширных областей и выгоднейшее правление государством есть правление самодержавное. <...> Развратные, льстивые лжемудрецы, сколь ни старались рассыпать поддельные цветы свои для обманчивой прикрасы толико хвалимого ими и одним только наружным видом блестящего, общенародного правления,<...> но обнажает сама История, что их республики имели величайшие недостатки, что между прочими злоупотреблениями в оных утеснялась также и в них добродетель, честность и даже самая любовь к отечеству.»^[3]

В своих лекциях Чеботарев выступал как педагог–моралист, культивировавший «внутреннее христианство» в его масонском понимании. Долгое время он оставался единственным в университете преподавателем российской истории и словесности, но так и не создал цельного курса, хотя пытался написать руководство по русской истории. В 80–годы его лекции пользовались успехом, их даже посетил приехавший в Москву под именем графа Фалькенштейна австрийский император Иосиф II. Но к началу XIX в. лучшие времена для Чеботарева давно миновали. Как вспоминал М.П.Третьяков, тридцать лет проработавший в университете и оставивший интереснейшие мемуары, а в то время служивший одним из писцов университетской канцелярии, ректор Чеботарев «нередко впадал в некоторую слабость и вел жизнь беспечную. Не странно ли было смотреть на почтенного ректора, когда он часов в семь после обеда, одетый в длиннополый сюртук, обутый в спальные сафьяновые сапоги, имея на голове треугольную шляпу с плюмажем, а в руках длинную натуральную трость, посещал студенческие комнаты. Мог ли начальник в таком наряде снискать себе должное уважение подчиненных?»^[4] Тот же портрет находим мы и в воспоминаниях известного московского собирателя старины, учившегося в университете, И.М.Снегирева, который, однако, замечает: «Никто при виде Харитона Андреевича не смел улыбнуться, а тем паче засмеяться и зашикать. Так уважали его.»^[5]

По–видимому, несмотря на уважение к былым заслугам Чеботарева, нужно признать, что выбор ректора был не совсем удачен. «Знал ли он сколько–нибудь хозяйственную часть и канцелярский порядок? –продолжает Третьяков. – Смело отвечаю — нет, не знал. В то время заседания в правлении университета происходили два раза в неделю; в промежуток этого времени секретарь правления Тимонов, получая от ректора разные входящие бумаги, заготовлял по ним резолюции и составлял журнал для наступавшего присутствия. Ректор, прибыв в назначенный день в правление и потолковав кое о чем с деканами, обращался к секретарю с вопросом: «готов ли журнал?» Тогда опытный секретарь представлял ректору изготовленный заранее журнал и — делу конец!»

Как видим, в период ректорства Чеботарева реальным управлением университета занимались, как и раньше, чиновники переформированной канцелярии директора, причем сам Чеботарев поселился в директорских покоях и, видимо, полагал себя преемником этой должности. Такой порядок вызывал недовольство и у многих профессоров, и у попечителя М.Н.Муравьева, желавших более быстрого продвижения университета по пути реформ. Поэтому на новых выборах ректора в мае 1805 года кандидатуру Чеботарева не поддержали, и ректором был избран П.И.Страхов. Но и после сложения ректорских полномочий Чеботарев был оставлен в правлении на месте непременного заседателя, которое занимал до 1815 года.

О личности нового ректора Петра Ивановича Страхова и его роли в укреплении университетской «ученой республики» современники оставили наредкость единодушные воспоминания. «Редко увидишь такого человека — статного без принуждения, величавого без напыщенности, красивого без притязательности, вежливого без манерности. Сам вид его внушал уважение,» – вспоминает Снегирев.^[6]

Петр Иванович Страхов родился в 1757 году в семье священника, выходца из дворян, и своим дворянским происхождением очень гордился. В детские годы, поступив в гимназию университета, он, как и многие талантливые воспитанники, окунулся в атмосферу кружка Н.И.Новикова. В 20 лет Страхов — личный секретарь попечителя М.М.Хераскова, охотно играет в пансионском театре, под руководством Новикова занимается переводами, в том числе трудов религиозного философа Сен–Мартена, по имени которого членов новиковского кружка называли «московскими мартинистами». В 26 лет он отправляется в Европу, откуда возвращается сложившимся ученым, готовым занять кафедру российского красноречия. Но эта кафедра за время его отсутствия оказалась занята, и на несколько лет он получает должность инспектора университетской гимназии, а с 1789 года после смерти профессора Роста вступает на освободившуюся кафедру опытной физики. Всесторонняя образованность, талант оратора позволили Страхову за несколько лет вывести свой предмет в число самых популярных в университете. Его лекции сочетали красноречивое изложение материала и интересные опыты. Из аудитории до квартиры профессора обычно провожала толпа слушателей, которым он дорогой давал ответы на вопросы. Благодаря своему выразительному голосу Страхов не только сам с блеском выступал в публичных собраниях, но и читал речи за других профессоров — Брянцева, Панкевича, Чеботарева — так, что последний при этом плакал. Необыкновенная память его поражала воспитанников университета — за 25 лет инспекции над гимназией он помнил всех ее учеников по именам.^[7]

Страхов был в полной мере светский человек, любил театр, который, как он считал, учит светской благопристойности. Особое уважение к Страхову чувствовал М.Н.Муравьев, и между ними существовало полное взаимопонимание относительно целей и средств университетских реформ. Именно в ректорство Страхова «ученая республика» достигает расцвета.

Граф А. К. Разумовский, попечитель Московского университета в 1807–1810 гг., министр народного просвещения в 1810–1816 гг.

Если раньше реформы Муравьева шли исключительно сверху вниз, то теперь инициатива их проведения переходит к самой университетской корпорации, возглавляемой ректором, что как нельзя лучше соответствовало замыслам попечителя. По предложению Страхова в 1805 году профессора берут под свое управление ранее отдаваемую в аренду университетскую типографию, что позволило в несколько раз увеличить получаемые от нее доходы и расширило издательскую деятельность университета. Часть новых доходов профессора направляют для помощи воспитанникам университета, содержавшимся за счет казны. В типографии при участии профессоров и студентов издается множество журналов, литературных и научных, выходят труды университетских ученых обществ, новые учебники по различным предметам и отраслям знания, получившие одобрение в Совете университета. Свои новые правила и учебную структуру получают университетская гимназия и благородный пансион.

К сожалению, после смерти М.Н.Муравьева в 1807 году, которая совпала с уходом по болезни П.И.Страхова с поста ректора университета, на место попечителя не нашлось преемника, способного и дальше последовательно развивать идеи и принципы, заложенные в университетском уставе. Следующим попечителем был назначен граф Алексей Кириллович Разумовский, известный московский меценат, сын украинского гетмана, получивший превосходное образование в Страсбургском университете, сановный покровитель и президент Московского общества испытателей природы, который в то же время вполне обладал и всеми менее привлекательными чертами вельможи – высокомерием, капризным и неуживчивым характером.

В Разумовском жил вывезенный из Европы вольтерьянский дух скептицизма, помноженный на аристократическую спесь. О московском периоде его жизни ярко пишет Ф.Ф.Вигель: «В подмосковном великолепном имении своем Горенках, среди царской роскоши, граф Алексей Кириллович заперся один со своими растениями... Из познаний своих он сделал то же употребление, что из богатства: он наслаждался ими без всякой пользы для других... Все сыновья гетмана воспитаны были за границей, начинены французской литературою, облечены в иностранные формы и почитали себя русскими Монморанси, они были любезные при дворе и несносные вне его аристократы.»^[8]

В университете Разумовский показывался только по торжественным случаям, и профессора сами приезжали в усадьбу Горенки или великолепный дворец на Гороховой улице (ныне ул. Казакова, 18), где по указанию графа работали в его ботаническом саду или приводили в порядок его обширную библиотеку. К этому кругу близких к попечителю людей принадлежал и избранный в 1808 году ректором университета профессор Иван Андреевич Гейм. Современники не оставили нам такого же яркого портрета Гейма, как его предшественников Чеботарева и Страхова, однако с теплотой вспоминали о честном, строгом и несколько по–ученому педантичном, но добром характере профессора, его верности университету и его традициям.

Уроженец Брауншвейга, окончив Геттингенский университет, Гейм отправился в Россию домашним учителем и прошел долгий путь от лектора немецкого языка до профессора российской истории, географии и статистики. Студентов поражала удивительная память профессора, который прославился составлением обширного немецко–французско–русского словаря, для чего каждый день имел привычку выучивать по несколько новых слов. Его лекции, также рассчитанные в основном на память слушателей, были несколько суховаты, и впоследствии студенты вспоминали с улыбкой, как «старик Гейм со своею статистикой всякий раз лишь отворит дверь, начинает на скором бегу к кафедре бормотать под нос себе лекцию, так что начало ускользало от нас и не могло быть записано на тетрадях наших».^[9]

П. И. Голенищев-Кутузов, попечитель Московского университета в 1810–1816 гг.

За 30 лет жизни в Москве И.А.Гейм обрел здесь вторую родину. Преданность ей он доказал и в суровую пору 1812 года, когда именно на его плечи легла вся тяжесть забот по эвакуации университета.

В 1810 году граф А.К.Разумовский переехал в Петербург, получив назначение на пост министра народного просвещения, а новым попечителем университета стал сенатор Павел Иванович Голенищев-Кутузов, вспыльчивый, необузданный человек, имевший особый вкус к составлению доносов и сочинению плохих стихов. В его московском доме проходили собрания масонской ложи «Нептун», которая принадлежала к реакционному течению в масонстве, поставившего своей целью не допустить распространения в России идей Французской революции. Добившись поста попечителя, Кутузов развернул активную борьбу с теми тенденциями в культурной жизни Москвы, которые не отвечали его консервативным взглядам. Он добивался ужесточения цензуры, нападал на московских литераторов с обвинениями в вольнодумстве и «якобинстве». (Печальную известность получили доносы, которыми он хотел уничтожить влияние своего литературного противника Н.М.Карамзина). Обширная переписка Кутузова с министром народного просвещения Разумовским показывает, что добиваясь выполнения своих приказаний от профессоров, попечитель совершенно не считался с их мнением, постоянно вмешиваясь во внутреннюю жизнь университета и грубо нарушая принципы университетской автономии. Его бурная деятельность нанесла университету значительный ущерб: мелочной опекой и пристрастным вмешательством Кутузов добился ухода нескольких талантливых профессоров, особенно преследуя за его просвещенные взгляды друга и сподвижника М.Н.Муравьева немецкого ученого И.Т.Буле (учителя Грибоедова и Чаадаева, который привил им любовь к философии, свободному выражению своего образа мыслей). Кутузов препятствовал укреплению «ученой республики», росту ее самостоятельности, выступал за возможно более полный контроль за ней со стороны правительства. Мы увидим вскоре, к каким последствиям привело такое отношение попечителя к университету и его поведение в критические дни 1812 года.