ВАНЬКА ТЕПЛЯШИН
Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине... Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
- Поедешь в городскую больницу?
- Зачем?- не понял Ванька.
- Лежать. Так же лежать, как здесь лежишь. Вот... Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть "тематический больной".
- А где тематический больной-то?- спрашивала сестра.
- Курит, наверно, в уборной,- отвечали соседи Ванькины.- Где же еще.
- Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим...
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной...
- Лед впереде уже о так от горбатится - горкой... Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг - вниз поехал...- Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое.- Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода - хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться...
- Ты прямо, как это... как в баню попал "вылез, начинаю осматриваться". Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
- Я вру?!- некоторое время он даже слов больше не находил.- Хот... Да ты что? Как же я врать стану! Хот...
И верно, посмотришь на Ваньку - и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже - уметь надо.
- Ну, ну? Дальше, Вань. Не обращай внимания.
- Я, значит, смотрю вверх - вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился... Я туда погреб.
- Да сколько ж ты под водой-то был?
- А я откуда знаю? Небось, недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают...
- Ну, ну?
- Ну, вылез... Ко мне уже бегут. Завели в первую избу...
- Сразу - водки?
- Одеколоном сперва оттерли... Я целую неделю потом "красной гвоздикой" вонял. Потом уж за водкой сбегали.
... Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице - по людям, по машинам... Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом А так - все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать... Пробирается через улицу, оглядывается - боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
- Мама идет!- закричал он всем в палате радостно.
Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
- Где, Ваня?
- Да вон! Вон, с сумкой-то!- Ванька свесился с подоконника и закричал- Ма-ам!
- Ты иди встреть ее внизу,- сказали Ваньке.- А то ее еще не пропустят, сегодня не приемный день-то.
- Да пустят! Скажет - из деревни...- Гадать стали.
- Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
- Это ко мне!- издали еще сказал Ванька.- Это моя мать.
- В среду, субботу, воскресенье,- деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
- Назад.
- Да ко мне она!- закричал Ванька.- Ты что?!
- В среду, субботу, воскресенье,- опять трижды отстукал этот... вахтер, что ли, как их там называют.
- Да не знала я,- взмолилась мать,- из деревни я. Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть...
Ваньку впервые поразило,- он обратил внимание,- какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос... И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
- Помолчи, мам.
- Да я вот объясняю товарищу... Чего же?
- Помолчи!- опять , велел Ванька.- Товарищ,- вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону.- Товарищ!- повысил голос Ванька.- Я к вам обращаюсь!
- Вань,- предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
- Пойдем вон там посидим,- изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
- Наз-зад,- как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:
- Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька - ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
- Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать...- заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова,- я тебе... я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
- Вань,- чуть не со слезами взмолилась мать.- Господи, господи...
- Садись,- велел Ванька чуть осевшим голосом.- Садись вот сюда. Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
- Стигнеев! Лизавета Сергеевна!..- закричал он.- Ко мне! Тут произвол!..- И он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйнопомешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал"- Стигнеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке...
- А?- спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
- Ко мне!- закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.
Ванька принял его... Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел "произвол" и бросился на Ваньку.
.. Ваньку им не удалось сцапать . Он не убегал, но не давал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся... Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин. Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
- Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
- На кой черт ты связался-то с ним?- никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.
- Он мать не пустил.
- Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
- Не надо, мы счас домой поедем.
- Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинетике... Сказал даже так:
- Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама будет приходить к тебе...
- Нет,- сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого...- Нет. Что вы!
- Но я же не выпишу тебя!
- Я из окна выпрыгну... В пижаме убегу ночью.
- Ну-у,- огорченно сказал Сергей Николаевич.- Зря ты.
- Ничего.- Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора... жалко, что он огорчился.- А вы найдете кого-нибудь еще с язвой... У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
- Не в этом дело. Зря ты, Иван.
- Нет.- Ваньке становилось все легче и легче,- Не обижайтесь на меня.
- Ну, что ж.- Сергей Николаевич все же очень расстроился - Так держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься...
- Нет. Решено.
Ванька помчался в палату - собрать кой-какие свои вещички. В палате его стали наперебой ругать:
- Дурак! Ты бы пошел..
- Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич довел бы тебя до конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
- Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь поправить. Эх ты!
- Надо человеком быть,- с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька.- Ясно?
- Ясно, ясно... Зря порешь горячку-то, зря...
- Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке? Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здоровья и с легкой душой поскакал вниз.
Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выдавал как раз этот Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже сказал:
- Выгнали? Ну вот...
А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с запоздалым укором:
- Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все - никакого шуму не было бы. Молодежь, молодежь. Неужели трудно догадаться?
- Надо человеком быть, а не сшибать полтинники,- опять важно сказал Ванька. Но здесь, в подвале, среди множества вешалок, в нафталиновом душном облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них внимания.
- Ботинки эти? Твои?
- Мои.
- Не долечился и едешь...
- Дома долечусь.
- До-ома! Дома долечисся...
- Будь здоров, Иван Петров!- сказал Ванька.
- Сам будь здоров. Попросил бы врача-то... может, оставют. Зря связался с этим дураком-то.Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспешил к матери, которая небось сидит возле красноглазого и плачет.И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вытирала полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор - на прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил - хотел напоследок что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не находил нужное.- Будь здоров!- сказал Ванька.- Загогулина.
Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул - все смотрел вдоль своей вахты.Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой - перехваленой горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.- Не плачь,- сказал Ванька матери.- Чего ты?- Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться,- сказала мать свою горькую думу.- Из ФЗУ тада тоже...- Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу, не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?
- Много так сделаешь - не просить-то!
- Ну... и так тоже нельзя. Слушать стыдно.
- Стыдно ему!... Мне вон счас гумажки собирать на пенсию - побегай-ка за имя, да не попроси... Много соберешь?- Ладно, ладно...-Мать никогда не переговорить.- Как там, дома-то?- Ничо. У себя-то будешь долеживать?
- Та-а... не знаю,- сказал Ванька.- Мне уже лучше. Через некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.
|
