КАК ПОМИРАЛ СТАРИК
Старик с утра начал маяться. Мучительная слабость навалилась... Слаб он был давно уж, с месяц, но сегодня какая-то особенная слабость - такая тоска под сердцем, так нехорошо, хоть плачь. Не то чтобы страшно сделалось, а удивительно: такой слабости никогда не было. То казалось, что отнялись ноги... Пошевелит пальцами - нет, шевелятся. То начинала терпнуть левая рука, шевелил ею - вроде ничего. Но какая слабость, господи!..
До полудня он терпел, ждал: может, отпустит, может, оживеет маленько под сердцем - может, покурить захочется или попить. Потом понял: это смерть.
- Мать... А мать!- позвал он старуху свою,- Это... помираю вить я.
- Господь с тобой!..- воскликнула старуха.- Ково там выдумываешь-то лежишь?
- Сняла бы как-нибудь меня отсудова. Шибко тяжко.- Старик лежал на печке.- Сыми.
- Одна-то я рази сыму. Сходить нешто за Егором?
- Сходи. Он дома ли?
- Даве крутился в ограде... Схожу.
Старуха оделась и вышла, впустив в избу белое морозное облако.
"Зимой хлопотно помирать-то",- подумал старик.
Пришел Егор, соседский мужик.
- Мороз, язви ево!- сказал он.- Погоди, дядя Степан, маленько обогреюсь, тогда уж полезу к тебе. А то застужу. Тебе чево, хуже стало?
- Совсем плохо, Егор. Помираю.
- Ну, что ты уж сразу так!.. Не паникуй особо-то.
- Паникуй не паникуй - все. Шибко морозно-то?
- Градусов пятьдесят есть.- Егор закурил.- А снега на полях - шиш. Сгребают тракторами, но ково там!
- Может, подвалит ишо.
- Теперь уж навряд ли. Ну, давай слезать будем...
Старуха взбила на кровати подушку, поправила перину. Егор встал на припечек, подсунул руки под старика.
- Держись мне за шею-то... Вот так! Легкий-то какой стал!..
- Выхворался...
- Прям как ребенок. У меня Колька тяжельше...
Старика положили на кровать, накрыли тулупом.
- Может, папироску свернуть?- предложил Егор.
- Нет, неохота. Ах ты, господи,- вздохнул старик,- зимнее дело - помирать-то...
- Да брось ты!- сказал Егор серьезно.- Ты гони от себя эти мысли.- Он пододвинул табуретку к кровати, сел.- Меня на фронте-то вон как задело! Тоже думал - каюк. А доктор говорит: захочешь жить - будешь жить, не захочешь - не будешь. А я и говорить-то не мог. Лежу и думаю "Кто же жить не хочет, чудак человек?" Так што лежи и думай: "Буду жить!"
Старик слабо усмехнулся.
- Дай разок курну,- попросил он.
Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял...
- Прохудился весь... Дым-то, однако, в брюхо прошел.
- А где шибко-то болит?- спросила старуха, глядя на старика жалостливо и почему-то недовольно.
- Везде... Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили.
Помолчали все трое.
- Ну, пойду я, дядя Степан,- сказал Егор.- Скотинешку попоить да корма ей задать...
- Иди.
- Вечерком ишо зайду попроведую.
- Заходи.
Егор ушел.
- Слабость-то, она от чево? Не ешь, вот и слабость,- заметила старуха.- Может, зарубим курку - сварю бульону? Он ить скусный свеженькой-то... А?
Старик подумал.
- Не надо. И поисть не поем, а курку решим.
- Да бог уж с ей, с куркой! Не жалко ба...
- Не надо,- еще раз сказал старик.- Лучше дай мне полрюмки вина... Может, хоть маленько кровь-то заиграет.
- Не хуже ба...
- Ничо. Может, она хоть маленько заиграет.
Старуха достала из шкафа четвертинку, аккуратно заткнутую тряпочной пробкой. В четвертинке было чуть больше половины.
- Гляди, не хуже ба...
- Да когда с водки хуже бывает, ты чо!- Старика досада взяла.- Всю жись трясетесь над ей, а не понимаете, водка - это первое лекарство. Сундуки какие-то...
- Хоть счас-то не ерепенься!- тоже с досадой сказала старуха.- "Сундуки"... Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит ково-то. Не велел доктор волноваться.
- Доктор... Они вон и помирать не велят, доктора-то, а люди помирают.
Старуха налила полрюмочки водки, дала старику. Тот хлебнул - и чуть не захлебнулся. Все обратно вылилось. Он долго лежал без движения. Потом с трудом сказал:
- Нет, видно, пей, пока пьется.
Старуха смотрела на него горько и жалостливо. Смотрела, смотрела и вдруг всхлипнула:
- Старик... а, не приведи господи, правда помрешь, чо же я одна-то делать стану?
Старик долго молчал, строго смотрел в потолок. Ему трудно было говорить. Но ему хотелось поговорить хорошо, обстоятельно.
- Перво-наперво подай на Мишку на алименты. Скажи: "Отец помирал, велел тебе докормить мать до конца". Скажи. Если он, окаянный, не очухается, подавай на алименты. Стыд стыдом, а дожить тоже надо. Пусть лучше ему будет стыдно. Маньке напиши, штоб парнишку учила. Парнишка смышленый, весь "Интернационал" назубок знает. Скажи: "Отец велел учить".- Старик устал и долго опять лежал и смотрел в потолок. Выражение его лица было торжественным и строгим.
- А Петьке чево сказать?- спросила старуха, вытирая слезы; она тоже настроилась говорить серьезно и без слез.
- Петьке?.. Петьку не трогай - он сам едва концы с концами сводит.
- Может, сварить бульону-то? Егор зарубит...
- Не надо.
- А чево, хуже становится?
- Так же. Дай отдохну маленько.- Старик закрыл глаза и медленно, тихо дышал. Он, правда, походил на мертвеца: какая-то отрешенность, нездешний какой-то покой были на лице его.
- Степан!- позвала старуха.
- Мм?
- Ты не лежи так...
- Как не лежи, дура? Один помирает, а она - не лежи так. Как мне лежать-то? На карачках?
- Я позову Михеевну - пособорует?
- Пошли вы!.. Шибко он мне много добра сделал... Курку своей Михеевне задарма сунешь... Лучше эту курку-то Егору отдай - он мне могилку выдолбит. А то кто долбить-то станет?
- Найдутся небось...
- "Найдутся". Будешь потом по деревне полоскать - кому охота на таком морозе долбать. Зимнее дело... Што бы летом-то!
- Да ты чо уж, помираешь, што ли! Может, ишо оклемаисся.
- Счас - оклемался. Ноги вон стынут... Ох, господи, господи!..- Старик глубоко вздохнул.- Господи... тяжко, прости, меня, грешного.
- Степан, ты покрепись маленько. Егор-то говорил: "Не думай всякие думы".
- Много он понимает! Он здоровый как бык. Ему скажи: не помирай - он не помрет.
- Ну, тада прости меня, старик, если я в чем виноватая...
- Бог простит,- сказал старик часто слышанную фразу. Ему еще что-то хотелось сказать, что-то очень нужное, но он как-то стал странно смотреть по сторонам, как-то нехорошо забеспокоился...
Агнюша,- с трудом сказал он,- прости меня... я маленько заполошный был... А хлеб-то - рясный-рясный!.. А погляди-ко в углу-то кто? Кто там?
- Где, Степан?
- Да вон!..- Старик приподнялся на локте, какимто жутким взглядом смотрел в угол избы - в передний - Вон же она,- сказал он,- вон... Сидит-то?..
Егор пришел вечером...
На кровати лежал старик, заострив кверху белый нос. Старуха тихо плакала у его изголовья...
Егор снял шапку, подумал немного и перекрестился на икону.
- Да,- сказал он,- чуял он ее.
|
