Виденья первоначальных чистых дней...
Я вижу очень большое искусство... за профилем и анфасом Тицианов, Рубенсов, за спиной передвижничества, за спиной импрессионистов, и нас кубистов, футуристов и супрематистов их не было видно...
Казимир Малевич
Как дитя из цветного пенала...
Осип Мандельштам
Творчество Елены Андреевны Волковой принадлежит удивительному миру, который во всех энциклопедиях современного искусства определяется словом «наив». В этой традиции вся внутренняя жизнь художницы, и не только внутренняя, но и сам образ жизни приобретает значение особой реальности. Эта реальность и есть единственное и подлинное пребывание человека в мире, наполненном живым сознанием и любовью. Она открывается чистому сердцу и в той зримой убедительности, что граничит с состоянием полного физического присутствия в образах сказки и мифа. В этих магических пространствах язык человека, животного и растения обретает единство, мир пронизывается животворным дыханием и погружается в божественную целостность, где царствует абсолютный свет и покой.
Детство и юность Елены Андреевны прошли в небольшом украинском городке Чугуеве, по соседству с улицей и домом, где родился Илья Ефимович Репин. Фантастическая природа, прозрачные воды речки Сиверский Донец, мастерство чугуевских иконописцев, где непосредственная реальность переходила в божественное созерцание, в соединении с вольностью души художницы создали ее сказочное зрение. Не пройдя никакой академической выучки, Елена Андреевна Волкова попросту не воспринимала мир как объект копирования, сохраняя великое детское чувство удивления и восхищения перед ним. Мир всегда оставался непрерывным источником ее радости и вдохновения, и Елена Андреевна, движимая инстинктом огромного художника, через искусство утверждала свое единство с ним. Какие бы трагические события не проходили в ее жизни - война, потеря мужа и близких, болезни - она каждый раз, в каждой композиции открывает поэзию радостной праздничности и красоты.
Переживая мир природы как райский сад, художница естественно переходит за грань холста, открывая «маленькую зеленую дверь в стене», проникая в пространство универсального согласия звезды, минерала, человеческого жеста, улыбки животного и шелеста крыльев ангела. На ее работах отражается все: внутреннее состояние, отношения с людьми, любовь к сыну, закат солнца и случайно услышанная мелодия. Эти образы реальности претворяются в жизнь поверхности произведения, в ее свечение, в гармонию и чистоту цветовой тональности и, наконец, в физическую осязаемость ее идеальных форм. В произведениях Елены Андреевны происходит осуществление надежд и желаний, исполняются заветы и восстанавливается утраченное, вечно живущее в непреложности райского первоначала.
Холсты художницы цветут и звучат, они покрываются цветами и омываются водами. В них мирно шествуют волки и лошади, лисицы и львы, олени и коровы. Они то шелестят как травы, то пересвистываются как птицы, они шумят лесами и журчат ручьями, где плещутся серебристые рыбы, готовые исполнить все наши желания. И, в конце концов, они ложатся в нашей памяти величественным строем, подобным Млечному пути. Их пространства втягивают нас, вовлекают за свои рамки и одновременно опрокидываются в нашу реальность, уподобляясь пространствам средневековой иконы или «благодарственной» картины, написанной в честь святого. Художница спокойно перемещается в безграничности своих композиций, обживая свой магический мир, населяя его, как творец, животными и растениями, даруя сознание любой сущности, дотрагиваясь до нее своей кисточкой как волшебной палочкой.
Сочетание чистых цветов, взятых во всей их силе, спокойное магнетическое движение кисти, придающее форме предметов абсолютно живой облик, сияющая поверхность холста, объединяющая всю композицию в единую животворную ткань - все это придает произведению Елены Андреевны значение картины-излияния, картины-исповеди, картины-предстояния перед вечным. Ее вибрирующее световое пространство источает огромную духовную энергию. Это взгляд на мир горящей неутоленной любовью души, особое состояние, которое Ван Гог определил как «быть пораженным бессмертием». В этой просветленной жизни космоса звучит невыразимое очарование и бесконечность бытия. В «наивных» пространствах композиций Елены Андреевны Волковой, как это ни парадоксально, присутствуют все пластические открытия искусства XX столетия, где мир народной культуры и древних мифологий празднует брак с сознанием времени. Искусство Елены Волковой сегодня становится символом живого становления нового мироощущения, которое незаметно и непостижимо свершается в людях, и которое предсказывали Малевич и Кандинский. Христианская философия художницы возрождает вселенскую масштабность естественной непосредственности бытия и раскрывает фундаментальные принципы художественного мышления. Творчество Елены Андреевны Волковой, несомненно, не только культурная память человечества о единстве всего живого на Земле, оно все устремлено в будущее, подчиняясь законам любви, красоты и бессмертия.
Виталий Пацюков
Оживший мир дерева.
Деревянные глазки, почему вы так странно смотрите на меня?
Алексей Толстой
Дерево считалось живым существом, его приносили в жертву и ему же поклонялись.
Из древней славянской мифологии
Мир Владимира Николаевича Зазнобина живет в своей зримой убедительности и наглядности, органически перетекая в нашу реальность, открывая единство идеального и непосредственного бытия. У его работ оказалась далекая, в сущности, безграничная перспектива, своего рода художественная философия вечных и неизменных начал жизни. В них все равноправно: настоящее и прошлое, далекое и близкое, одно просвечивает сквозь другое, где Александр Пушкин способен встретиться как в сказке с нашим временем, а наше время обретает свои корни в образах древности.
Родился Владимир Зазнобин в деревне Суденец Переславского района в 1900 году, позже переезжает в соседнюю деревню Горки. С юности работал плотником, плотником ушел на войну и после ее окончания вновь возвратился в родную деревню. Первую свою «работу» он создал к собственной свадьбе - построил дом и весь его интерьер, всю мебель - своими руками, как создавал бы космос, заново творя его историю. За всю свою жизнь он возвел 43 избы, не считая бань, колодцев и сотен заборов, украшая мир скворечниками, ветряками и флюгерами. Умер Владимир Николаевич Зазнобин в 1981 году в той же деревне Горки, уйдя из жизни творцом, деревенским плотником и философом, где мысль не отделялась от поступка, превращаясь в чудный и полезный предмет одновременно.
Владимир Зазнобин с гордостью уподоблял свою работу труду крестьянина, в котором видел начало всех начал. Собственно говоря, он сам так и трудился, придавая своим образам в дереве значение всепоглощающей жизнедеятельности, не только приносящей забвение от невзгод и горестей, но и преодолевающей разрыв между духовным и предметным, между истиной и красотой. Творчество превратилось для него в то, чем оно должно было быть по самой своей природе, но чем перестало являться для большинства профессионалов-художников. Оно выявляло себя как акт творения, как «рождество» реальности в которых нуждался человек. Владимир Зазнобин не отделял живой образ от предметного; он не видел разницы между своей скульптурой-тотемом, человеком в образе скворечника, где туловище становилось домиком для птиц, от чисто функционального скворечника традиционной геометрической формы. Его ветряки с лопастями-крыльями превращались в крестьян, машущих руками в согласии с поры-
вами и направлениями ветра. Его деревянные механизмы двигались, лошади скакали, мастерицы пряли пряжу - весь мир наделялся божественной полезностью и его двигателем была красота.
Владимир Зазнобин начал заниматься искусством, возвращая ему его истинный смысл и его истинное место в жизни человека, и именно тогда, когда оно в этом нуждалось. Десятки скульпторов профессионалов, участники практических семинаров Союза Художников, работающих в творческих мастерских в Переславле-Залесском, приходили к нему в гости, в его деревенский дом, чтобы увидеть композиции «истинного» художника, живущие легко и естественно в пространстве природы, в пространстве стихии ветра и солнца, не отделяясь ни от человека, ни от материала, из которого они были рождены. Можно сказать, что особые обстоятельства, объединяющие эстетическое и функциональное, сопровождающие приход Владимира Зазнобина в искусство, поставили его в положение новатора. В его скульптуре произошло воскрешение древнерусской пластики, в образах простых крестьян открылось человеческое родовое и одновременно канонический образ св. Николы Можайского. Его иконные лица, его строгие формы «геометрического» мира человека обнаруживали свое согласие с первобытной скульптурой, со скульптурой Африки и Полинезии, они вели диалог с пластикой кубизма и раннего экспрессионизма, заставляя вспомнить скульптуру Пикассо и творчество Казимира Малевича. Русские мужики и бабы совершенно неожиданно сближались с таитянскими персонажами Гогена и мифическими образами о. Пасхи, и в тоже время они оставались знакомыми для нас героями волшебных русских сказок и уходили в высокий народный строй пушкинской поэзии. Жанровые сцены, переживаемые художником как непосредственная реальность - купание в русской бане, венчание, поездка в пролетке или ловля рыбы, превращались мастером в ритуальные события, где мир обретал свою универсальность и величественную регулярность. Рассматривая эти композиции, зритель невольно становится участником и свидетелем живой ситуации, рассказанной автором; он вовлекается в пространство его игры, где точка зрения свободно перемещается как вращение карусели.
Воспоминания, ассоциации и воображаемое предстают на подмостках творческой памяти Зазнобина неспешно, без последовательного сцепления, собираясь в целое и представляя конструкцию мира как тело человека. Это, несомненно, планетарный мир, где все равномерно движется и вращается, мир, неотделимый от простой деревенской жизни, наполненный любовью художника к взрастившей его земле. Это светлый праздник, который Владимир Зазнобин воспевал всю свою жизнь.
Виталий Пацюков
|
