1812 г. Русские биографии. Чичагов Павел Васильевич.

Родился в Санкт-Петербурге, в 1779 году зачислен на военную службу гвардии сержантом. В 1782 году получил чин поручика армии и, когда отец его был назначен начальником эскадры уходящей в Средиземное море, молодой Чичагов стал убеждать В.Я.Чичагова взять его с собой. Последний согласился и Ч. был назначен адъютантом к отцу, тогда вице-адмиралу, и в эскадру его плавал в Ливорно и обратно в Кронштадт.

В 1787 г. он уже офицер в экипаже корабля «Иезекиль» в отряде контр-адмирала Козляникова, с которым он делал рейс к острову Борнгольму. В том же году он снова назначен состоять при своем отце, а в следующем году Чичагов уже капитан 2-го ранга и в качестве командира корабля «Ростислав», крейсеровал с флотом в Балтийском море, причем принял участие в сражении со шведами при Эланде.

В 1790 г. Чичагов командуя тем же кораблем, участвовал в Ревельском и Выборгском морских сражениях, причем за первый был награжден орденом св. Георгия 4 ст., а за второй – золотой шпагой с надписью «за храбрость».

Императрицей, с известием о победе над шведским флотом при Выборгской губе, он был пожалован чином капитана 1 ранга.

8-ми-летняя морская служба ясно показала будущему морскому министру недостатки нашего флота и побудила желание устранить их. Поэтому он стал просить своего отца отпустить его за границу для пополнения образования.

Чичагов-отец испросил разрешение у Императрицы и снарядил двух своих сыновей, Петра и Павла, в Англию, дав им в руководители известного тогда математика Гурьева и снабдив их рекомендательным письмом к русскому посланнику в Лондоне, графу С.Р.Воронцову. Приехав в Англию, оба Чичагова поступили в морскую школу и стали усиленно заниматься английским языком; вскоре они на борту английского учебного судна отправились в Америку, но по разным причинам корабль вернулся обратно, не дойдя до Нового Света. Пробыв в Англии около года, Чичагов вернулся в Россию, где специально занялся изучением кораблестроения. Вскоре мы находим его в эскадре отца, отправленной в Данию, причем он командует кораблем «Софья Магдалина». В 1794 году Чичагов в эскадре вице-адмирала Ханыкова командует кораблем «Ретвизан» и крейсерует у английских берегов, а в 1796 году получает чин бригадного ранга. Плавая на «Ретвизане», Чичагов в Чатаме познакомился с начальником местного порта Проби и его семейством, полюбил дочь его Елисавету и уехал в Россию уже женихом ее.

Между тем умерла Екатерина II и вступил на престол Павел I, служебное положение Чичагова сильно изменилось. Сторонник широких реформ, резкий, откровенный и остроумный, Чичагов нажил себе много врагов среди приближенных нового Императора. Будущий адмирал и министр народного просвещения А.С.Шишков, гатчинский любимец Павла – граф Кушелев, Мордвинов и многие другие очень недружелюбно смотрели на Чичагова, видя в нем адмиральского сына, выдвинувшемуся только, благодаря покровительству отца. Первое столкновение произошло в 1797 году после больших маневров флота под Красной Горкой, когда Чичагов, командуя кораблем «Ретвизан» делал кампанию под штандартом Государя Императора. Корабль вверенный ему оказался одним из лучших и Павел I наградил капитана его орденом св. Анны 3-й ст. и чином полковника, но конверт, в котором был послан приказ о производстве, был адресован ему как подполковнику. Не понимая, как относиться к такого рода царской милости, Чичагов письмом запросил графа Кушелева, должен ли он считать себя полковником или нет. Последний ответил ему: «Конечно, нет, ибо вы должны видеть, что на конверте вы означены подполковником». Чичагов тотчас подал в отставку и был уволен со службы без пенсии «по молодости лет». Это было первою служебной неприятностью будущего эмигранта; за ней последовала другая – более крупная. Выйдя в отставку, Чичагов хотел поселиться в деревне, заняться хозяйством и улучшить положение своих крестьян, но в это время умер капитан Проби и Чичагов получил письмо от своей невесты, что она ждет его. В таком положении Чичагов обратился к государю с просьбой дозволить ему выехать за границу, чтобы жениться на иностранке. Павел I передал через кн. Безбородко отказ, который гласил, что «в России настолько достаточно девиц, что нет надобности ехать искать их в Англию».

Вместе с тем Император приказал снова принять Чичагова во флот с производством его в контр-адмиралы и с назначением командовать эскадрой, отправляемой в Англию для действий против Голландии. В тоже время граф Кушелев представил Павлу все дело женитьбы Чичагова так, что будто бы, молодой адмирал хочет воспользоваться этим благовидным предлогом, чтобы впоследствии перейти в английскую службу. Разумеется, что гневу Павла не было предела, когда он выслушал доклад Кушелева, и потребовал Чичагова к себе в кабинет. Здесь Павел обвинил его в измене и приказал заключить в Петропавловскую крепость. Чичагов стал возражать, ссылаясь на привилегию ордена св. Георгия, он резко протестовал против заключения в крепость. Выведенный из себя, Император приказал сорвать с него Георгиевский крест и дежурный флигель-адъютант граф Уваров исполнил это приказание. Возмущенный тяжелым оскорблением, Чичагов скинул, в ответ на это, мундир и в одном жилете препровожден в форт. Это случилось 21 июня 1799 г. В тот же день он был уволен от службы без прошения, мундира и пенсии, а Санкт-Петербургскому военному губернатору Павел послал собственноручный указ, гласивший: «Якобинские правила и противные власти отзывы посылаемого Чичагова к вам, принудили меня приказать запереть его в равелин под вашим смотрением».

Трудно сказать, чем могла бы закончиться вся эта история, если бы, к счастью для Чичагова в нее не вмешался Санкт-Петербургский генерал-губернатор граф фон-дер-Пален, который доложил Императору, что Чичагов раскаивается, и ходатайствует о прощении его.

Павел I принял во внимание ходатайство Палена, приказал освободить заболевшего в равелине Чичагова дозволил ему жениться и 2-го июля того же года, вновь принял на его на службу, с назначением командиром той же экспедиции. Вскоре вновь пожалованный контр-адмирал вышел с вверенной ему эскадрой и десантными войсками из Кронштадта и направился к острову Тексель. В 1800 году мы находим его в Санкт Петербурге. Со вступлением на престол Александра I, понадобились, люди одинаково с ним смотревшие на положение дел в России и готовые искренно и энергично работать в том направлении, которое указывал государь. Естественно, что образованный, и умный, Чичагов не мог затеряться в новое царствование. Поэтому неудивительно, что Император сразу приблизил его к себе. В 1801 г. он был назначен в свиту Императора, а в 1802 г. получил должность члена комитета по образованию флота и назначен докладчиком Александру I по делам этого комитета. В октябре ему были поручены обязанности правителя дел вновь учрежденной военной по флоту канцелярии; в ноябре он произведен в вице-адмиралы и в декабре назначен товарищем министра морских сил. Такое быстрое повышение молодого вице-адмирала послужило причиной той нелюбви, которой он пользовался со стороны придворных лиц. Может быть, здесь играли роль также его симпатии к английским порядкам и то, что, где только можно, он, отстаивал идею освобождения крестьян.

Как бы то ни было, Чичагов пользовался большим доверием и любовью императора; между ними даже завязалась, впоследствии, переписка. В 1807 году Чичагов получил чин адмирала и звание министра морских сил. Он стал энергично работать над упорядочением дел министерства: сократил, сколько это было возможно, всякого рода хищения, столь обычные в то время, построил эллинги, следил постоянно за развитием техники и вводил усовершенствования в морской практике. Мнения и записки, поданные Чичаговым в Государственный Совет, служат лучшим доказательством его неутомимой деятельности. Член Государственного Совета и Кабинета Министров, он, имел, постоянные столкновения со своими коллегами и столкновения эти привели, наконец, к тому, что он в 1809 г. взял заграничный отпуск.

А вот отзывы современников, характеризующие личность Чичагова на посту министра морских сил: <«I>Человек в лучших летах мужества, балованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под началом. Во всех делах верил самому себе более всех; для острого слова не щадил ни бога, ни царя, ни ближнего. Самого себя считал способным ко всему, а других ни к чему. Вот истинный характер того министра, который, соря деньгами, воображал, что делает морские наши силы непобедимыми. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны: мечтал, что кладет основной камень величию русского флота. Наконец испортив все, что оставалось еще доброго в нем (во флоте) и наскучив наглостью и расточением казны верховной власти, поселив презрение к флоту в оной, и чувство глубокого огорчения в моряках». Отзыв строгий, беспощадный и, по-видимому, принадлежащий лицу очень недолюбливающему Чичагова, но и отзывы других современников во многом схожи с приведенным: во всяком случае, большинство их, признавая его ум, подчеркивают, что он был и по воспитанию и по женитьбе англичанин, и притом «англичанин до презрения всего русского». «С высшими, он был фамильярен, с равными и низшими – горд и неудержим. Будучи министром морских сил, Чичагов заключал контракты на целые миллионы, без всяких докладов и публикаций. Когда в комитете министров спросили у него, по какой причине он уничтожил целый флот, а нового не сделал, он и отвечать не хотел, а вышел из заседания с презрением».

Через два года он был по прошению уволен от звания министра морских сил и, по возвращению из-за границы, назначен состоять при особе Государя императора, т.е. ежедневно в 11 ч. утра, являться во дворец и высказывать собственное мнение по текущим вопросам.

В 1812 году Александр I, недовольный медлительностью Кутузова, выработал свой собственный план действий и, назначив Чичагова главнокомандующим Дунайской армией, Черноморским флотом и генерал-губернатором Молдавии и Валахии, поручил ему привести этот замысел в исполнение.

Отпуская Чичагова на юг, Император сказал ему характерную для бывшего морского министра фразу: «Я вам не даю советов, зная, что вы злейший враг произвола». Чичагов выехал 2-го мая из Санкт-Петербурга и 11 был уже в Яссах, но Кутузов еще до прибытия его заключил мир с Оттоманской Портой и новому главнокомандующему нечего было делать на берегах Дуная. План Императора остался без осуществления.

Во время отечественной войны Чичагов приобрел себе ту печальную известность, которая заставила П.Бертенева в его предисловии к XIX-му тому «Архива кн. Воронцова» сказать о министре-эмигранте: «Ч. принадлежит к скорбному списку русских людей, совершивших для отечества несравненно менее того, на что они были способны и к чему были призваны». Насколько верно такое мнение трудно сказать определенно. Несомненно, однако, что Чичагов гораздо менее виновен в несчастном для нас исходе переправы через Березину, чем это принято предполагать. Бывший морской министр был в свое время предметом всякого рода насмешек, шуток, эпиграмм; И.А.Крылов написал по поводу Березинского сражения известную басню (Щука и Кот), выставлявшую Чичаговым в очень невыгодном свете, раздавались даже голоса, обвинявшие злополучного адмирала в измене. О последней не могло быть и речи: вопрос сводится к тому, насколько, действительно отсутствие распорядительности главного начальника Дунайской армии, если оно имело место, повлияло на результат сражения.

Прибыв в Борисов, Чичагов нашел положение дел крайне печальным. Генерал Ламберт, которому он доверял и которому хотел поручить командование авангардом, был ранен и, поэтому, не мог принимать участие в сражении. Ланжерон не потрудился осмотреть и изучить местность, вообще в большой степени неблагоприятную для сражения; для инженерных работ оставалось весьма мало времени, так как со дня на день можно было ожидать неприятеля; земля промерзла на значительную глубину, в армии нашелся всего один инженерный офицер способный руководить постройкой укрепления, словом обстоятельства, как бы нарочно, сложились таким образом, что Чичагов было крайне трудно, если не совсем невозможно, выполнить данную ему инструкцию.

По этой инструкции он обязан был устроить под Борисовым укрепленный лагерь и укрепленные же дефилеи со стороны Бобра, что имело целью остановить французскую армию. Чичагов, взвесив положение дел, отказался от этого плана и послал для изучения местности дивизию авангарда под командованием Палена, заступившего вместо Ламберта. Едва Пален, отошел от Борисова, как совершенно неожиданно, наткнулся на войска маршала Удино и принужден был отступить, потеряв до 600 человек убитыми и ранеными и оставив в руках не приятеля весь обоз.

Борисов заняли французы, когда Чичагов вернунлся из Игумена, куда он отправлялся по приказу Кутузова, в надежде преградить путь Наполеону, но тщетно. И тут же решился атаковать неприятеля. Он, по мнению некоторых, обратился к своему начальнику штаба Сабанееву со словами: «Иван Васильевич, я во время сражения не умею распоряжаться войсками, примите команду и атакуйте». Сабанеев атаковал французов, но был ими разбит по причине неразмерности в силах. Этот так печально окончившийся бой французы раздули в своих реляциях в крупную победу; русские же увеличили цифру потери Палена до 2000 человек. В таком виде известие об этом сражении дошло до Санкт-Петербурга. С этого началась дурная слава Чичагова.

По первоначальному плану Александра на правом берегу, Березины должны были собраться воедино силы Кутузова, Витгенштейна и Ч.; общею численностью в 160000 человек, причем первый должен был теснить французов с тылу. Таким образом, Наполеон по диспозиции, должен был оказаться между двух огней. План этот не осуществился. Войска Кутузова совсем не принимали участия в сражении, Витгенштейн начал атаку на четыре часа позднее Чичагова, кроме того, он ввел в дело лишь 1/3 своей армии, не согласился подкрепить войска адмирала двумя дивизиями, которые тот у него просил, и позволил Виктору целый день удерживать занятую позицию.

Таким образом, вместо предполагавшихся 160000 человек сражение начали и почти самостоятельно вели 20000 воинов армии Чичагова, растянутые между Веселовым и Березиной, имея перед собой армию Наполеона, считавшую тогда до 45000 человек, годных к бою и сзади себя саксонцев Шванценберга. Нет ничего удивительного, что в таких условиях французы переправились через Березину; может быть в этом виноват и главнокомандующий Дунайской армией, не проявивший достаточной распорядительности и настойчивости. Главная же вина, падает на несчастно сложившиеся обстоятельства.

И эти обстоятельства создали люди. Вот мнение на этот счет Д.В.Давыдова: «Если бы Витгенштейн был проницательнее и преследовал неприятеля с большей настойчивостью, если бы Кутузов обнаружил более предприимчивости и решительности и оба они, соображаясь с присланным из планом, направили поспешнее свои войска к Березине, если б Чичагов не совершил своего движения на Иегумен, был в свое время усилен войсками Эртеля и поспешил к Студенцу, не ожидая дальнейших известий со стороны Нижнего Березина, – количество пленных было бы несравненно значительнее; быть может, в числе пленных находился бы ОН сам. Какая бы слава озарила нас русских? Она бы была достоянием одной России, но уже не целой Европы». Только в истории не бывает сослагательных наклонений.

И главное: вывод, который он делает там же: «…если бы Чичагов остался с главною массою своих войск на позиции, насупротив которой Наполеон совершил свою переправу, он не возбудил бы противу себя незаслуженных нареканий и неосновательных воплей своих соратников, соотчичей и потомков, не знакомых с сущностью дела; но присутствие его здесь не могло принести общему делу, ибо, ему невозможно было избежать поражения или совершенного истребления своей армии, что было бы для нас, по обстоятельствам того времени, вполне невыгодно и весьма опасно. Хотя Наполеон с остатками своего некогда грозного полчища поспешно отступал перед нашими войсками, однако могущество этого гиганта было далеко еще не потрясено. Вера в его непобедимость, слегка поколебленная описанными событиями, существовала еще во всей Западной Европе, не дерзавшей еще восстать против него. Наша армия после понесенных ею трудов и потерь была весьма изнурена и слаба; ей были необходимы сильные подкрепления для того, чтобы с успехом предпринять великое дело освобождения Европы, главное бремя которого должно было пасть на Россию. Нам ни в коем случае не следовало жертвовать армией Чичагова для цели гадательной и, по стечению обстоятельств не обещавшей никакой пользы. В то время и даже доныне все и во всем, безусловно, обвиняли злополучного Чичагова, который будучи, весьма умным человеком, никогда не обнаруживал больших военных способностей, один Ермолов со свойственной ему решительностью, к крайнему неудовольствию всемогущего в то время Кутузова и графа Витгенштейна, смело оправдывал его, говоря, что ответственность за чудное спасение Наполеона должна пасть не на одного Чичагова, а на прочих главных вождей, коих действия далеко не безупречны».

Анализируя причины, позволившие Наполеону переправиться через Березину и избежать пленения и разгрома, Кутузов в письме к Александру I обвинял не только Чичагова в допущенных ошибках, но и Витгенштейна, за нарочитое нежелание объединяться с Чичаговым для совместных действий.

И далее… «Они могли утешить себя мыслью, что история представляет немало примеров тому, что самые превосходные предначертания не были приведены в исполнение лишь вследствие ничтожных обстоятельств».

В 1813 году Чичагов получил бессрочный отпуск во Францию, по болезни, с сохранением содержания и с тех пор более не возвращался в Россию. Последние годы своей жизни он провел в Италии и во Франции, преимущественно в Париже. Слепой, неоцененный по заслугам, забытый он жил у своей дочери, графини Екатерины дю Бузе (du-Bouzet), жены французского моряка. Умер Чичагов в Париже 20.08.1849 г.

Щука и кот

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И дело не пойдет на лад.
Да и примечено сто крат,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
Он лучше дело все погубит
И рад скорей
Посмешищем стать света
Чем у честных и знающих людей
Спросить, иль выслушать разумного совета.

Зубастой щуке в мысль пришло
За кошачье приняться ремесло.
Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил
Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил?
Но только вздумала она кота просить
Чтоб взял ее с собою на охоту,
Мышей в амбаре половить
«Да, полно, знаешь ли ты эту свет работу? –
Стал щуке Васька говорить, –
Смотри, кума, чтобы не осрамиться:
Недаром говориться,
Что дело мастера боится». –
«И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!
Мы лавливали и ершей». –
«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.
Натешился, наелся Кот,
И кумушку проведать он идет;
А щука, чуть жива, лежит, разинув рот, –
И крысы хвост у ней отъели.
Тут, видя, что куме совсем не в силу труд
Кум замертво стащил ее обратно в пруд.
И дельно! Это, Щука,
Тебе наука;
Вперед умнее быть
И за мышами не ходить.

По свидетельству современника, неудача Чичагова вызвала негодование в обществе, и «Крылов написал басню о пирожнике, который берется шить сапоги, то есть о моряке, начальствующем над сухопутным войском» (Ф.Ф.Вигель. Воспоминания, ч.4. – М. 1893, с.81).