«Отечественная война и Русское общество». Том IV. Малоярославец и начало отступления.

Наполеон выступил из Москвы 7 окт. по старой калужской дороге, где в Воронове стоял отступивший из-под Тарутина Мюрат, а дальше к югу расположился укрепленный Тарутинский лагерь. Но не доходя до Воронова, с Горок, Наполеон повернул на запад и перешел по берегу Пахры на новую калужскую дорогу. Для того, чтобы обмануть Кутузова, он оставил здесь корпус Нея с остатками авангарда Мюрата. 7-го (19-го) в с. Фоминское подошли передовые отряды французов (дивизии Бруссье и Орнано). Об этом донес Кутузову, стоявший неподалеку отсюда в Котовом, Дорохов ^[1]. Кутузов послал сюда целый корпус Дохтурова с целью захватить французские отряды. Но, не доходя до места своего назначения, Дохтуров получил известие от партизанов, что неприятель занял уже Боровск. Движение к северу было бесполезно, нужно было думать о том, как предупредить неприятеля в Малоярославце и не дать ему пройти к югу, где в Калуге располагались богатые провиантские магазины. Дохтуров от Аристова двинулся наперерез к Малоярославцу, туда же спешил Платов с казаками, с 11 октября тронулась из Тарутина и вся армия Кутузова. Если Наполеону важно было захватить Калугу, то для русских еще важнее было отстоять ее. Здесь были расположены как продовольственные, так и боевые запасы, отсюда подходили подкрепления с юга. Вот почему под Малоярославцем было проявлено необыкновенное упорство с обеих сторон.

После 12-часового пути Дохтуров 11 числа уже к вечеру подошел к Спасскому, здесь он соединился с Платовым, но несколько задержался, так как пришлось наводить мосты через речку Протву. С 5 часов утра завязался бой на улицах Малоярославца, — бой, имевший исключительное значение для всей кампании 1812 г.

Нужно иметь в виду, что Малоярославец стоит на нагорной стороне реки Лужи. Река образует здесь с луговой стороны треугольник, с луговой стороны и подходили французы и еще 11-го к ночи дивизия Дельзона из корпуса вице-короля итальянского Евгения восстановила мост через Лужу, собираясь двинуться на следующий день через город, пока же в город были введены только два батальона. Этим батальонам и пришлось прежде всего столкнуться с русскими, они были отброшены 33 егерским полком. В город введены были три полка под начальством Ермолова (33, 6 и 19), но французы повели атаку всей дивизией Дельзона и, хотя они лишились своего начальника, убитого в бою, русские были выбиты из своих позиций. Бригадный генерал Гильемино, занявший место Дельзона, искусно захватил холм, возвышавшийся над большой дорогой, занял расположенные там церковь и строения стрелками и наносил оттуда постоянный и ощутительный вред атакующим русским. С 11 часов атаки и с той и с другой стороны были возобновлены — вице-король Евгений постепенно выдвинул все дивизии своего корпуса — Бруссье, Пюно и гвардейскую. Дохтуров, несколько раз посылавший в бой свою пехоту, был отбит, но в это время из Спасского стала подходить вся армия Кутузова. Дохтурова поддержали сначала Раевский во главе 7 корпуса, потом уже к вечеру был введен в сражение и 8 корпус Бороздина. Наполеон послал на помощь две дивизии Даву, и город остался за ним. Очевидцы говорят, что он 8 раз переходил из рук в руки, естественно, что после такого ужасного боя город представлял из себя груды развалин. К ночи, когда и канонада, наконец, прекратилась, выяснилось, что положение дел все еще остается нерешенным.

И весь следующий день войска простояли в виду друг у друга — Кутузов занял крепкую позицию в 2 ¹/₂ верстах от города, совершив за ночь искусный переход за Немцовский овраг, а Наполеон с главными силами стоял перед городом. Оба готовились к окончательному бою. В этот день император созвал совет. «Смоленск был целью. Как идти туда — через Калугу, Медынь или Можайск? — рассказывает нам гр. Сегюр. — Идти на Калугу, значит дать генеральный бой Кутузову». — Это и предлагал Мюрат. Но Бессьер, начальник кавалерии гвардейской, считал этот шаг безрассудным, позиции Кутузова казались ему неприступными. Даву высказался за движение на Медынь и Юхнов, но там нельзя было пройти безопасно, из Вереи пробовал идти на Медынь кн. Понятовский, но был отбит русскими. Ясно было, русские и там стерегут дорогу и Кутузов подойдет с армией под Медынь, как подошел под Малоярославец. Оставалась одна дорога на Можайск, большая дорога из Москвы в Смоленск, истощенная прежними походами. 14 октября Наполеон отошел на Верею, чтобы оттуда перейти на Можайск.

Но и в русском лагере далеко не все были одного мнения. Кутузов, выдержав целый день свое решение принять бой, на следующий день (14-го), несмотря на убеждения Толя и Ермолова, решил приблизиться к Калуге, так как боялся, что неприятель обойдет его с фланга. Так, почти одновременно, обе армии стали отступать. Здесь сразу намечались основные мотивы в плане действий обоих главнокомандующих — Наполеон переоценивал легкость пути до Смоленска, переоценивал способность своей армии переносить лишения, которые грозным призраком стояли уже перед его глазами; Кутузов, предпринимая свое фланговое движение, переоценивал силы Наполеона, видя его все еще в ореоле непобедимости, а, может быть, он не был способен по старости к смелым энергичным действиям. Вот почему в этот период, когда решался вопрос о том, прорвется ли Наполеон к Калуге, пройдет ли он победителем к Смоленску, чтобы стать на зимние квартиры в Белоруссии, вполне уместна была опытность Кутузова: его осторожность, умелое маневрирование войск, военные хитрости принесли свои безусловные плоды. Теперь нужно было думать о том, как скорее и с меньшей тратой собственных сил покончить с остатками великой армии, уничтожив ее или принудив сдаться во всяком случае прежде, чем она встретит подкрепления за Смоленском. Кутузов или не смог довести ее до подобной катастрофы, или, может быть, избегал этой катастрофы. Но первую часть своей задачи: обессилить неприятеля, заставить его бежать, он исполнил блестяще, едва ли кто-либо из русских генералов мог справиться с ней, и он мог писать без хвастовства: «Je pourrais etre fier etant le premier general devant qui l'orgueilleux Napoleon fuit»^[2].

Совершив свой подвиг, одним грозным видом своей девяностотысячной армии в порядке, на глазах у Наполеона, выстроившейся за Малоярославскими высотами, заставив отступить императора французов, Кутузов был не уверен, куда двинется неприятель. Наполеон целым рядом ложных передвижений запутывал истинные намерения свои. Его хитрость удалась. Чтобы быть как раз на полпути между дорогами: к северу через Боровск, Верею на Можайск и к западу через Юхнов, Ельню на Смоленск или прямее на Красный, Кутузов отошел на юг к Детчину и далее на юго-запад к Полотняным заводам, где задержал армию на целых два дня до 15 октября. В это время Наполеон успел уже, оставив на востоке Можайск, выйти у с. Успенского на разоренную смоленскую дорогу. Он шел с возможной быстротой, нужно иметь в виду, что вся сила его к этому времени сосредоточилась в пехоте. 19-го он был уже в Вязьме, в то время как Кутузов, не имея достаточных сведений из своих авангардов и от партизанов, все еще шел круто на север, к той местности на смоленской дороге, откуда уже давно отошел неприятель. Правда, им были разосланы повсюду отдельные отряды и некоторые, как, например, Платов с казаками скоро нагнали неприятеля. Уже 19-го он атаковал неприятельский отряд Даву у Колоцкого монастыря. Даву, отступая, останавливался, выбирал крепкие позиции, отбивал врага. Его корпус был поставлен в особо неблагоприятные условия — нападения легкой кавалерии отражались прежде всего на нем. Как раз в это время к Платову спешил авангард Милорадовича, а фельдмаршал повернул на запад. К 21 числу, к вечеру, Милорадович стоял в Спасском, Кутузов с армией располагался южнее, в Дуброве. Французские войска были в таком положении: Жюно с вестфальцами и Наполеон с гвардией отошел на Вязьму, Ней стоял южнее Вязьмы, в Крапивне; он, по предписанию императора, должен был пропустить мимо себя корпуса вице-короля итальянского, Понятовского и арьергард Даву и самому идти в арьергарде. 22-го с рассветом русские войска, выйдя на большую дорогу, не доходя до Вязьмы, строились между Вязьмой и Федоровским, стремясь отрезать Даву от других корпусов. Здесь расположился Милорадович, а Платов с казаками, Паскевич и гр. Орлов наседали на французов с обоих флангов. Положение Даву оказалось безвыходным, но ему на помощь вернулись корпуса принца Евгения и Понятовского, и Даву удалось обойти русских. А Ней отбивался в это время от присланного Кутузовым Уварова с двумя кавалерийскими дивизиями. Намерения русских не удались — правда, неприятель потерпел сильный урон, но заставить сдаться целый корпус не удалось.

Частью это нужно объяснить несогласованностью нападающих, излишним молодечеством многих из них, частью медлительностью Кутузова («поведение фельдмаршала приводит меня в бешенство», пишет по этому поводу английский генерал Вильсон), но нужно отдать должное также искусству французских маршалов, вице-короля и Даву, мужеству их корпусов, не растерявшихся, отбивающих атаки русских. К вечеру французские войска отступили за Вязьму, а русские заняли пылавшие развалины ее.

Бой под Вязьмой — дело маршалов Наполеона. Он сам в нем не участвовал. Поспешно двигался он по дороге в Смоленск, перед ним шли вестфальцы, молодая гвардия, расстроенная кавалерия Мюрата, с ним — старая гвардия, далее тянулись отряды вице-короля и Даву, шествие замыкал отважный Ней. С 24 числа мороз стал крепчать, дошел до 12^о, начались вьюги. A русские все продолжали беспокоить теперь уже Нея, так как он стоял в арьергарде. Под Дорогобужем, при переправе через Осьму, он с двумя дивизиями выдержал натиск русского авангарда. Особенно тяжело отразился на состоянии французской армии день 28 октября. На юг от Смоленска, у Ляхова, западнее Ельни, партизаны, подкрепленные полками Орлова-Денисова, напали на бригаду генерала Ожеро, состоявшую в отряде генерала Бараге-д'Ильера. После долгого боя вся бригада сдалась (сам Ожеро, 19 офицеров, 1650 солдат). Это был первый случай сдачи целой военной колонны. В это же время шли бои на Духовщинской дороге. Наполеон предписал вице-королю из Дорогобужа повернуть на Духовщину, чтобы оттуда открыть сношения с Витебском. 26 октября принц Евгений повернул к северо-западу на Духовщину, с 27 же числа его стали беспокоить казаки Платова, 28 числа предстояла переправа через Вопь, приток Днепра. Поднявшаяся вода смыла мосты, построить новые не удалось, приходилось переходить реку в брод, местами вплавь. — Тут же началось нападение казаков. Нужна была вся стойкость и отвага принца Евгения, чтобы удержать войска хоть в некотором повиновении. Эта переправа стоила вице-королю половины его корпуса и чуть ли не всех пушек, осталось их всего лишь 12. А между тем в Духовщине французов ждали новые несчастия — здесь получено было известие, что русские взяли Витебск, а значит и двигаться туда не было никакого смысла. Здесь же ждал французов авангард генерала Кутузова (не нужно смешивать с фельдмаршалом), который шел северной дорогой через Звенигород на Гжатск и дальше прямо на Духовщину. Уставшим и истощенным французам и итальянцам корпуса вице-короля пришлось выдержать новые атаки. Так добрел и этот корпус до Смоленска. Но здесь он узнал, что продовольствие, собранное здесь, все уже роздано, что, после непродолжительного отдыха, нужно двигаться далее. Это был удар по больным ранам, по голодным ртам, а далеко ни все могли вынести этот удар.

Французские войска думали в Смоленске найти и достаточное продовольствие и готовые зимние квартиры. Правда, запасы, собранные в Смоленске, были достаточны, но прежде всего было в высшей степени трудно организовать правильную раздачу порций, озверевшие от холода и голода французы разбивали провиантские магазины, вырывали из рук съестное, резали лошадей фуражиров. «Человек, который несет хлеб или что-нибудь съестное, не может быть безопасен, — пишет Пюибюск, провиантмейстер французской армии. — Он или должен оставить свою ношу или его убьют». А кроме того, сама раздача была организована на началах, далеко несправедливых. Тот же Пюибюск свидетельствует нам: «Раздача жизненных припасов весьма неуравнительна, все наклоняется к пользе гвардии, как-будто бы прочее войско, столько раз сражавшееся, недостойно и жить на свете».

О зимних квартирах, конечно, и думать не приходилось. Неприятель был за плечами. Оставалось одно, как можно скорее выйти из Смоленска и спешить далее в Белоруссию, оттуда в Литву и Польшу, где население было более расположено к французам, а главное, чтобы избегнуть нападения с боков Чичагова и Витгенштейна. Дав армии четырехдневный отдых, Наполеон начал выступать из Смоленска отдельными отрядами. Впереди шли поляки, вышедшие еще 31 октября, за ними совершенно расстроенные вестфальцы Жюно, еще далее — дивизия Клапареда (1 ноября); затем уже 2-го выступили Мортье с молодой гвардией, а позднее старая гвардия с Наполеоном. Даву, принц Евгений и Ней оставались еще в Смоленске. Дивизия Клапареда подошла к Красному, обогнав вестфальцев, и вытеснила отсюда гр. Ожаровского, который шел впереди армии Кутузова и, наконец, заняла Красный. Это было 3 ноября. Наполеон со своей гвардией шел также к Красному. У деревни Ржавки, параллельно дороге, разместился авангард Милорадовича, встретивший войска Наполеона сильной канонадой, но кавалерийские атаки предприняты им были лишь тогда, когда большая часть колонн неприятельского отряда прошла мимо русской позиции. Наполеон был пропущен. Правда, он потерпел, но далеко не так, как можно было ожидать. Однако русские генералы считали это большим успехом. Генерал Ермолов, донося фельдмаршалу, что в Смоленске осталось до 25 тысяч с Даву, самоуверенно добавлял: «Это все должно быть истреблено и принадлежать нам».

Из этих осужденных, в глазах Ермолова, на уничтожение отрядов первым тронулся уже раньше расстроенный корпус принца Евгения. Когда русская пехота пошла в атаку на эти остатки итальянского корпуса, осаждаемого со всех сторон казаками, прискакал Милорадович и от лица Кутузова просил задержать атаку. Французы сами повели атаку и, хотя им пришлось много оставить на поле сражения, много сдалось на милость победителю, однако они пробились до Красного. Как поляки Зайончика и вестфальцы, так и остатки корпуса вице-короля немедленно пошли далее по дороге в Оршу. Наполеон же с остальными войсками остался в Красном и решился на смелое дело — атаковать Кутузова, чтобы заставить его приблизить к себе авангард и таким образом дать дорогу Даву, а за ним и Нею. Сражение следующего дня шло в трех пунктах: подходящему Даву пришлось иметь дело с авангардом Милорадовича, который так же, как и в деле с вице-королем, действовал крайне пассивно. Армия Кутузова была разбита на две части: одна часть под начальством кн. Голицына должна была атаковать Наполеона, а другая обойти неприятеля и встать на пути между Красным и Оршей; ею командовал Тормасов. Но Наполеон, казалось, забыл свою недавнюю апатию. Французские мемуаристы-очевидцы именно к этому бою приурочивают его знаменитые слова: «J'ai assez fait l'empereur, il est temps que je fasse le general». И он вновь стал гениальным полководцем. Он держался против сильнейшего и бодрого неприятеля, пока дивизии Даву одна за другой переходили опасный Лосминский овраг под картечью Милорадовича. Наполеон пропустил их всех вперед, предписав, не останавливаясь, идти к Красному, куда пошел и он. В арьергарде оставалась дивизия Фридрихса, которая одна и оказалась жертвой наступавшей армии Тормасова. Нерешительность фельдмаршала повредила и здесь: Тормасов по дороге был остановлен, и его авангардный отряд генерала Розена успел захватить лишь эту дивизию Фридрихса.

Оставался Ней, с самой Вязьмы шедший в арьергарде армии. Несмотря на то, что он получил извещение от Даву, что вице-король сильно потерпел, что сам Даву в опасном положении, Ней решил исполнить предписания императора и вышел из города только 5 ноября, взрывая за собой смоленские стены, свидетелей многих осад и приступов. Русские войска совсем не ожидали Нея и ему без выстрела удалось перейти через опасный Лосминский овраг, обойти первые ряды русской артиллерии. Лишь тогда русские одумались, открыли огонь, начались атаки. Милорадович предлагал Нею сдаться, обещая ему почетные условия. Маршал отказался и сам повел атаки. Французы шли под расстрел, но имели даже частичный успех, хотя, конечно, урон их был громаден. Ночь прекратила сражение. Фезанзак, один из полковых командиров, передает нам следующий диалог: «Плохо наше положение», сказал Ней тихо одному из своих офицеров. «Что же вы будете делать?» спросил, в свою очередь, офицер. «Перейду за Днепр». — «А где дорога?» — «Найдем». — «А если Днепр не замерз?» — «Замерзнет». И Нею удалось переправиться через Днепр там, где он действительно уже замерз, у Сырокоренья. Есть основание предполагать, что русским была известна эта переправа, более того, А. Н. Попов прямо утверждает, что Кутузов извещал об этом Платова. Почему же Ней совершил эту переправу беспрепятственно? М. Богданович подчеркивает «беспечность» русских, которые, по-видимому, даже не докончив боя, «расположились по квартирам, а кавалерия; высланная для наблюдения за отступавшими французами, совершенно потеряла их из вида». Ней с остатками своего корпуса долго бродил, преследуемый казаками, засел под конец в селении Якубове, с ожесточением отбиваясь от врага, и здесь ему удалось войти в сношение с вице-королем, который пришел к нему на помощь. Так последний отряд великой армии соединился с ней.

Заканчивая описание этого многодневного боя в окрестностях Красного, нельзя не согласиться со словами мемуариста-француза: «Этот старец (Кутузов) исполнил наполовину и плохо то, что так мудро задумал».

Так отступала великая армия, потеряв на пути до 50 тысяч. В научной литературе все еще горячо дебатируется вопрос о причинах погибели французской армии — природные ли условия или победы русских сыграли тут главную роль? При ближайшем рассмотрении этот вопрос сам по себе отпадает — победы русских потому и были так легки, что французы с трудом могли драться, подавленные теми условиями, в которые они были поставлены.

Первое, что сильно ослабляло боевую способность великой армии, было «наследие Москвы», создать которое сознательно стремился Кутузов.

Армия еще в Москве начала терять свою дисциплину. Ван-Дедем обвиняет в этом прежде всего офицеров, они распустились, а за ними и нижние чины. «Свыше 10^о мороза я не могу найти ни одного генерала на своем посту», говорил сам Наполеон.

За боевую негодность значительной части армии, или, по крайней мере, того, что шло с армией, — говорил один вид ее при выходе из Москвы. «Можно было подумать, — восклицает очевидец, — что двигался какой-то караван кочевников или одна из армий древних времен, возвращавшаяся после великого нашествия с рабами и добычей». Женщины и дети, следовавшие за армией, и особенно эта добыча, возбуждавшая личное корыстолюбие, прежде всего тормозила действия войск. Наполеон и маршалы энергично боролись против этого, но малоуспешно: правда, эти же богатства иногда и спасали армию, особенно при набеге казаков: алчные до наживы, казаки бросались грабить, давая возможность французам оправиться и отбить врага.

Второе, что ослабляло французскую армию, это было отсутствие продовольствия и возникший отсюда голод.

Уже в бою у реки Чернишни оказались дефекты французской конницы: лошади были истощены, добывать фураж в стране, враждебно настроенной, было нелегко. Кроме этого, лошади были плохо подкованы. Одним словом, важная часть всякой армии — лошади были в совершенно неудовлетворительном состоянии. К чему это вело? Кавалерия не могла нести своей прямой службы — вести дело наблюдения за неприятелем, добывать фураж, провиант и отражать легкую кавалерию врага — казаков. Артиллерии постепенно совсем не стало — она стала обузой для войска. В бою под Красным при подсчете орудий, действующих у русских, историки приводят цифры 30, 50, 60, у французов — 6, 12. Французская армия стала однородной по оружию пехотой. Но пехоте добывать себе пропитание нелегко, особенно в истощенной стране, при одной возможности — идти большой дорогой, не сворачивать по сторонам, где стерегут казаки. И вот понемногу, вывезенный из Москвы, провиант, неправильно распределенный, зачастую сам по себе не ценный, понемногу истощается и от неумеренного употребления, и от захвата врагом, и от неправильной перевозки. «Не подумали даже, — пишет доктор де-ла-Флиз, — о перестановке обозов на полозья». Начинается голод. Нечего говорить, как это ослабляет силы армии. Встречаемые на пути провиантские магазины, даже в Смоленске, не оказывались достаточными. Можно открыть любые мемуары этой ужасной войны, письма очевидцев ее и примеры этого страшного голода зачастят перед нами. Тот же де-ла-Флиз пишет от 4 ноября (по нов. ст.): «Мы встретили на дороге большое количество палых лошадей, и тут я в первый раз увидел, что солдаты вырезывали лошадиное мясо и варили из него суп». Кутузов в письме к дочери пишет: «Некоторые мои генералы уверяли, что они видели двух несчастных, жаривших на огоньке части тела третьего их товарища». И эти примеры далеко не единичны. О какой же дисциплине или способности к бою можно говорить после этого?

Затем свою роль сыграли, конечно, и холода. Правда, первоначально погода как-будто благоприятствовала французам, градусник показывал 4^о — 6^о, к 20-м числам декабря он дошел до 12^о — 15^о, а позднее, при выходе французов из Смоленска, доходил до 20^о и более. Но к этому нужно отнести и влияние погоды на почву — образование гололедицы, например. По этому поводу очень интересное суждение высказывает доктор великой армии де-ла-Флиз; вот его слова: «Крайне заблуждаются, полагая, что бывшие в армии французы, итальянцы, испанцы и португальцы погибли от холода, как непривычные к нему жители юга. Французы и итальянцы, напротив, приучены к холоду в своих нетопленых комнатах. Главная причина гибели французов заключалась в наступившие морозы в отсутствии теплой одежды, в недостатке питательного кушанья и водки, без которой нельзя обойтись, находясь постоянно на морозе». Так или иначе, конечно, холод действовал на французов очень сильно. Когда принц Евгений перед выходом из Смоленска предписал своему корпусу выстроиться, упало 13 гренадер. Особенно часты, конечно, были случаи отмораживания конечностей, а между тем это выводило человека из строя.

Эти положения говорят сами за себя — французская армия была деморализована, и к гибели ее вели в равной степени природа — суровой зимой и дурными дорогами, и свое начальство — неподготовленностью, растерянностью. Русским войскам оставалось только довершать начатое разложение армии.