1 января. Четверг.

Я выступил с моим батальоном в 8 часов утра, чтобы прибыть к месту, назначенному для сбора всего корпуса, на большой дороге между Леррахом и Базелем. Баденская гвардия также прибыла и впервые присоединилась к нам; ее причислили, так же как и прусскую гвардию, к нашему корпусу. Холод был сильный, достойный уроженцев севера. Снег был очень глубокий. К 11 часам утра весь корпус был в сборе и ждал прибытия государя до 2 часов дня. Его величество, став во главе лично, повел свои войска в Базель, где весь корпус прошел церемониальным маршем перед союзными монархами, собравшимися на главной городской площади.

Не знаю, были ли швейцарцы рады нас видеть, но могу удостоверить, что так или иначе, но любопытство, с их стороны, поглядеть на нас было большое. Улицы Базеля, точно муравейник, кишели народом во время нашего прохода через город. Пройдя город, мы сделали привал, а затем направились а отведенные нам квартиры. Кратчайшая дорога вела мимо Гунинга, нам пришлось сделать большой круг в обход, взяв влево, так это место было занято французами, осажденными баварцами. Это обстоятельство окончательно сделало для нас день утомительным. Мы были в походе до полуночи.

Выступив из Базеля, мы перешли границу Франции, чтобы ступить в Верхне-Рейнский округ (или Старый Эльзас)^[1].Мой батальон после 16 часов труда прибыл на ночлег в Нидер-Маркштадт. Дорога, по которой следовали сюда от Базеля, ужасная.

2 января. Пятница.

Дневка. Мы находились на расстоянии всего 4 французских миль от Базеля (1 французская миля равняется 4 русским верстам); это ближайший путь мимо Гунинга. Предполагая, что французы не станут стрелять по обыкновенному экипажу, проезжающему по большой дороге, я отправился с капитаном Яфимовичем^[2] в Базель, чтобы осмотреть город, который еще накануне мы видели только мимоходом. Наше путешествие совершилось вполне благополучно, не стреляли вовсе. Мы пообедали за табльдотом в очень холодной комнате.

Императорская квартира находилась в этом городе, поэтому я воспользовался случаем отправить письма в Петербург. Затем я обошел улицы Базеля и не заметил ничего выдающегося, а к 8 часам вечера возвратился с моим попутчиком в Нидер-Маркштадт.

3 января. Суббота.

Выступили в 7 часов утра и после продолжительной остановки заняли квартиры в Гау, или Лева, деревне того округа.

Здесь я взял к себе в услужение молодого человека Филиппа, лет 17—18, сына хозяев, у которых я стоял на квартире и которого они сами поместили ко мне. Этот парень, кажется, очень расторопный и прекрасно владеет как французским, так и немецким языками, поэтому может оказать мне большую услугу в этой местности.

4 января. Воскресенье.

Я выступил с моим батальоном в 9 часов утра. Наш полк стянулся в Рожемонте, а затем пошел дальше, чтобы занять квартиры в Ла-Шапель. Все население говорит только на французском наречии. Здесь крайняя бедность.

5 января. Понедельник.

День выпал очень утомительный. Мы шли с 7 часов утра до полуночи и за это время сделали 14 французских миль (т. е. 56 верст).

Наконец, мы в прежней Франш-Конте, в области Верхней Саоны. Сделав привал в Лури, где нашли трактир, в котором очень скверно покушали, кофе и сахар нельзя достать ни за какие деньги. Встречают нас здесь довольно хорошо и от души ненавидят Наполеона^[3]. Штаб корпуса остановился в Кальмутьере, мы же — в Вильневе.

6 января. Вторник.

Выступили в 8 часов утра. Погода и дорога отвратительные, дул очень холодный ветер, и дождь шел не переставая. Вследствие тины во многих местах нам приходилось идти гуськом, особенно возле Порта-на-Саоне, где мы переправлялись через Саону. Штаб корпуса отправился в Сургон, штаб полка — в Бужи. Таким образом, мы прошли 7 миль (28 верст) в 13 часов. Я прибыл в Бужи к 9 часам вечера, промокший до костей, и сильно озяб.

7 и 8 января. Среда и четверг.

На местах.

9 января. Пятница.

Наш полк выступил из Бужи в 10 часов утра. Вступили в Шампанью, округ Верхней Марны. Штаб корпуса расположился в Фай-Бильот, а мы — в Мезьери. В этой стране нет печей, их заменяют камины. Погода сухая, но холодная; русские, привыкшие дома к печам, зябнут в домах Шампаньи.

10 января. Суббота.

Выступили в 8 часов утра. Штаб корпуса направился в Арбиньи-Оваль, а я с 6 ротами — в Лавернуа.

11 января. Воскресенье.

На местах. Один из наших офицеров по фамилии Бок, на которого с самого Бородинского сражения все в полку смотрели как на труса^[4], подвергался всегда всеобщему презрению. Впрочем, очень хорошо воспитанный, этот молодой человек выжидал только случая отомстить публично тем, кого он считал самыми отчаянными своими преследователями. Квартируя в Лавернуа, он выбрал время, когда все офицеры собрались ко мне обедать, появился нахально между нами, чтобы громко назвать двух или трех заклятых своих врагов, которых он узнал в собрании. Эта дерзость рассердила всех, и в мгновение ока невольно все без исключения офицеры приблизились к нему с угрожающими жестами, так что я видел, что его убьют. Не теряя минуты, я раздвинул группу и добрался до капитана Бока, чтобы его прикрыть; заставив всех замолчать, я потребовал от капитана Бока его шпагу и объявил ему, что он арестован, за дерзость, которую себе позволил, явившись ко мне, чтобы затеять ссору с офицерами, которых он встречал по 100 раз на день. Я отправил его с батальонным адъютантом^[*] на гауптвахту, а сам немедленно направился к нашему генералу Потемкину с рапортом обо всем происшедшем и для вручения ему шпаги Бока. Я убедился, что генерал протежировал Боку, но, так как для меня это безразлично, я не хотел вступать с ним в пререкания, ни обвинять, ни оправдывать Бока, а заявил только, что иначе поступить я не мог, как для спасения самого Бока, так и из уважения к обществу офицеров. Затем я возвратился в Лавернуа, где мои офицеры ждали меня, чтобы :есть за стол, и мало-помалу волнение улеглось^[6].

13 января. Вторник.

На местах. Получено распоряжение занять больше помещений под квартиры, чтобы расположиться свободнее.

14 января. Среда.

Вследствие полученного накануне приказа я выступил с моим батальоном в общину Шезо. Поместился я у сельского священника (кюре), хорошего, доброго старика. Здесь мы остались на несколько дней.

16 января. Пятница.

В двух милях от Шезо находится Бурбон-ле-Бан. В компании нескольких офицеров я отправился туда провести день. Я ничего не могу сказать о целебности этих вод, но вид Бурбона жалкий, нам было там очень нехорошо; эта местность не может доставить ничего; гораздо лучше у священника, к которому мы к вечеру возвратились.

17 января. Суббота.

Наконец, мы покинули окрестности Лангра, где находились с 10-го числа. Мы шли по направлению к Шомону в продолжение 13-ти часов при отвратительной погоде. Мой батальон занял квартиры в Буланжи. Нищета в этой местности ужасная, люди лишены самых необходимых предметов, а в Шампаньи умирают от жажды. Квартиры холодные и грязные [...].

18 января. Воскресенье.

Мы прошли Шомон, главный центр округа Верхней Марны, и заняли квартиры в Лагарманте. Пропустив полк, я остановился немного в Шомоне, но ничего не усмотрел выдающегося, город ничтожный.

19 января. Понедельник.

Приказано стать бивуаками у Коломби, но едва мы расположились, как через полчаса пришел приказ стать по квартирам, вследствие чего мы прошли еще две мили обратно, чтобы стать на квартирах в Мерте совсем близко от Лагарманта. Не лучше ли было нас с места не трогать?

20 января. Вторник.

Наш корпус выступил в 6 часов утра, направился в Бар-сюр-Об. Пройдя этот город, своротили направо и стали на бивуаках в 8 часов вечера. Все время шла канонада в авангарде. Снег валил большими хлопьями, и дул сильный ветер.

21 января. Среда.

Сражение под Бриенном. Наш корпус снялся с бивуака в 1 час ночи. Направился в Бриенн, чтобы образовать резерв генерала Сакена^[7], вступившего в бой. Действие началось в 8 часов утра. Мы в дело не вступали, так как без нашей поддержки неприятель был совершенно разбит к 4-м часам дня. Снег и ветер делали наше положение совершенно невыносимым. К счастью, как только убедились, что победа верная, нас отправили по квартирам^[8]. Мы шли дорогой, ведущей в Труа, до деревни Мон-Мартен, где и остановились.

22 января. Четверг.

Мы рассчитывали на дневку в Мон-Мартен, как вдруг неожиданно к полудню получен приказ выступить.

Лука возвратился из Франкфурта, где он оставил Елизавету Сперль, и застал меня еще на месте до выступления нашего полка из Мон-Мартена. Мы шли, рассчитывая остановиться на бивуаках, но получили приказ занять квартиры. Остановились в Монтьерамэ. Нам не успели отвести раньше квартиры, поэтому мы занимали их произвольно. Мне досталась отвратительная квартира. Хозяин дома, отец 9-ти маленьких детей, до того перепугался нашему приходу, что мне пришлось употребить всевозможные средства, чтобы его успокоить. Мы находимся в округе Об, который нисколько не лучше округа Верхней Марны.

23 января. Пятница.

Несмотря на отвратительную кровать, которую я здесь застал, я спал как убитый вследствие того, что накануне сильно утомился, и встал только в 6 часов утра, так как согласно расписанию, полученному накануне, мы должны были идти в самом большом порядке в Труа. Но нерешительность, присущая нашим начальникам, особенно с момента вступления нашего во Францию, не изменила себе и на этот раз^[9]. Не замедлил последовать приказ в отмену первого, и мы остались в Монтьерамэ. Как было решено, я поспешил подыскать другую квартиру, в которой устроился немного лучше, нежели в первой.

24 января. Суббота.

Мы оставили Монтьерамэ утром, чтобы идти в Бургиньон, где мы переправились через Сену по маленькому очень узкому мосту. Здесь до нас доносились пушечные выстрелы и скоро получен приказ остановить весь корпус. Затем изменили прежний маршрут и направились на Труа, т. е. по тому же направлению, откуда доносились выстрелы. Погода была хорошая при 10 градусах мороза, что не особенно прельщало стоять на бивуаках. Не прошло и полчаса времени нашего пути в этом направлении, как нам приказали идти обратно, и мы решительно пошли через Бар-сюр-Сен в Полизи, где заняли квартиры.

25 января. Воскресенье.

Выступили в 7 часов утра. Едва я прибыл с моим батальоном в Вилье-су-Пралин, как получил приказание выступить с 2-мя ротами в Пралин. Здесь я занял квартиры вместе с австрийцами. После полудня приказано всему нашему полку выступить. Лил проливной дождь. Мы выступили в 5 часов пополудни и, пройдя 3 мили (12 верст), остановились по квартирам в 10 часов вечера в Ван-ле. Я промок до костей и был страшно зол от бесполезных изнурении, которым нас подвергали бесцельно, потому что, в сущности, мы находились все на том же месте.

26 января. Понедельник.

Нас заставили выступить очень поспешно через Шафус в Виль-Моруан, куда должен был стянуться весь корпус, чтобы затем принять участие в атаке Труа, но так как французы вышли из этого города, то дела никакого не было, и, не останавливаясь в Виль-Моруан, мы прошли на квартиры в Шапетр, не очень далеко от Виль-Пралина, так что если бы вчера утром меня не заставили выступить, то мне не пришлось бы трогаться с места.

27 января. Вторник. 28 января. Среда.

На местах. Отдан приказ всем носить на левой руке белую повязку, т. е. всем союзным войскам. Уверяют, что это признак того, что мы за Бурбонов^[10].

29 января. Четверг.

Мы сделали 4 мили (16 в[ерст]), чтобы занять квартиры в Труа, главном пункте округа Об. Я поместился в предместье Сен-Мартен. Город мне показался довольно большим и хорошо отстроенным, но обстоятельства, равно как и большое скопление людей, не дали возможности приобрести даже самые необходимые предметы. Впрочем, здесь нас приняли очень скверно.

30 января. Пятница.

Мы были уже под ружьем, готовые к выступлению, как получен приказ оставаться. Императорская квартира находилась тоже в этом городе, поэтому я воспользовался случаем поухаживать за графом Аракчеевым, а затем провел весь день в прогулке по городским улицам. Мы столько блуждали вокруг Труа, что мы прозвали этот период нашей кампании Труанской войной. В действительности можно было занять Труа немедленно после Бриеннского сражения, но мы перехитрили, оттянув это удовольствие на 10 дней.

31 января. Суббота.

Выступив в 6 часов утра, шли до 5 часов вечера, остановились в Мезьер-ла-Гранд Паруас, чтобы переночевать на квартирах. Здесь мы узнали, что целая наша дивизия (Олсуфьева) попала в плен со всеми генералами и офицерами^[11].

1 и 2 февраля. Воскресенье и понедельник.

Теперь нам не дают выспаться. Нас подняли в 1 час ночи с субботы на воскресенье, и мы выступили на бивуаки к Мегриньи, где простояли до 11 часов утра, а затем нас снова разместили по квартирам в Мезьер-ла-Гранд Паруас. Мы застали эту деревню совершенно пустою, так как жители во время нашей экскурсии в Мегриньи все бежали. Можно себе представить то удручающее впечатление, какое произвел на нас вид покинутых жилищ. Мы их заняли, несмотря на все лишения, которые нам пришлось испытать от отсутствия хозяев, и оставались в них до 6 часов вечера, когда раздался барабан и нам пришлось выступить. Погода была чудная, но ночь наступила быстро, сильно клонило ко сну, а потому мы не были расположены любоваться природой. Пройдя Ножан-сюр-Сен, мы сделали привал. Отдохнув час, снова двинулись, не останавливаясь всю ночь. Наконец, в понедельник 2 числа в 5 час. утра прибыли в Ламотт, где заняли квартиры. Я свалился на кровать и спал как убитый до полудня.

3 и 4 февраля. Вторник и среда.

Мы оставались в Ламотте до 7 час. вечера вторника. Мы даже уже надеялись, что дадут нам возможность спокойно выспаться, но не тут-то было, внезапно поступил приказ выступить, и все войска выступили одновременно, прошли опять через Ножан и сделали привал в Ромили, когда уже наступила ночь, и мы скоро заснули^[12]. Этот привал сверх ожидания продлился до 8 час. утра среды 4 числа. Не замедлил поступить новый приказ, по которому вместо похода на Арси, как было объявлено прежде, нас заставили еще раз пройти через Ножан, чтобы идти стать по квартирам. В Ножане мне посчастливилось очень хорошо разместиться.

5 февраля. Четверг.

Я наслаждался моей квартирой весь день, рассчитывая ночевать здесь; ужин и постель были уже приготовлены, как вдруг в 9 час. вечера забили тревогу. Прощай моя надежда на отдых. Надо было расстаться с теплой комнатой и ночью идти при довольно чувствительном холоде. К счастью, мы сделали только 3 четверти мили приблизительно и остановились на бивуаках возле Ле-Грец.

6 февраля. Пятница.

Весь наш корпус двигался одновременно, выступив утром, и расположился бивуаками в Тренельи.

7 февраля. Суббота.

Наш корпус выступил в 5 час. утра, продолжая отступать по дороге на Труа, и стал на бивуаках в Прюнеи.

8 февраля. Воскресенье.

Выступили в 3 часа ночи все в том же направлении. Расположились на бивуаках в Мальмезоне на расстоянии 1 мили от Труа.

9 февраля. Понедельник.

Усиленно толкуют о мире^[13].

10 февраля. Вторник.

Слухи ежеминутно меняются. Теперь уже не говорят о мире, но нам объявляют войну. Корпус выступил в 5 час. утра; дойдя до предместья Труа, он своротил влево и остановился на бивуаках в Сен-Пар-а-Тет, а я с моим батальоном стал на квартирах в Бере как охрана.

11 и 12 февраля. Среда и четверг.

Корпус снялся со своих бивуаков в 6 час. вечера в среду; я к нему присоединился, и, продолжая наш путь вместе, мы добрались к 9 час. вечера при ужасной темноте до Лузиньи, где сделали привал. В утешение я разыскал у самого места нашей стоянки избушку, которой и воспользовался для ночлега, так как в ней было все-таки лучше, нежели под открытым небом. В 2 часа ночи с 11 на 12 число нам приказали снова выступить. Холод был довольно сильный. В 6 часов утра прошли Вандевр и стали на бивуаках. В 5 часов вечера снова выступили и около полуночи остановились в Баре-сюр-Об.

Наше положение вообще было очень неприятное. Находясь целые дни в походах, приходим на места очень поздно и целыми часами приходится ждать, пока удастся развести огонь, чтобы обогреться, что очень утомительно при существующих холодах.

13 февраля. Пятница.

Наш корпус выступил из Бар-сюр-Об в 7 часов утра. Он вторично вступил в округ Верхней Марны и в 4 часа дня расположился бивуаками в Коломби-ле-Дез Эглиз, где уже был 19 января. Здесь простояли около 2 часов. Выступив снова, остановились за 3 четверти мили, не доходя Шомона, где провели ночь на бивуаках.

14 февраля. Суббота.

Шли с 9 часов утра до 11 часов вечера. Это, конечно, много, но, имея в виду квартиры вместо бивуака, мы не замечали усталости. Остановились в 2 милях от Лангра в общине Кру-сель-о-Монтан.

15 февраля. Воскресенье.

Дневка.

16 февраля. Понедельник.

Наш полк выступил в 4 часа утра. Он уже совсем подошел к Шомону, когда получил приказ остановиться и занять квартиры в Броте.

17 февраля по 22 февраля. Вторник — воскресенье.

До Поскри нашему корпусу приказано занять побольше квартир, чтобы разместиться попросторнее, поэтому полк, пройдя еще 1 с пол[овиной] мили, занял деревню Кренель. Здесь мы оставались до 23 числа. Эти пять дней отдыха, так нам необходимого, породили слухи один нелепее другого. Я их передавать не хочу, так как не знаю, где находятся наши остальные войска, разумнее всего ждать последующих событий, чтобы судить и о этих слухах. Я могу только одно сказать, что наши силы слишком превосходят неприятельские, чтобы опасаться осложнений, и что положение наше несравненно прочнее, нежели в 1812 г.

23 февраля. Понедельник.

Выступили в 9 час. утра. Шли 3 мили проселком и стали по квартирам в Брео.

28 февраля. Суббота.

После пятидневного отдыха мы выступили в 6 час. утра. Заняли дорогу, ведущую от Шомона в с. Труа, и направились на Жуанвиль и, не доходя этого места, стали по квартирам в Лешере.

1 марта. Воскресенье.

Неожиданно в 9 час. утра получен приказ выступать и в 11 час. наш полк двинулся через Дулеван в Мертрю, где стал по квартирам.

2 и 3 марта. Понедельник и вторник.

Пробили тревогу в 10 час. утра. Полк немедленно выступил. Переход был огромный. Прошли через Монтьерамэ и прибыли на квартиры в Воконь только в 2 часа ночи с понедельника на вторник. Мы снова в округе Об.

4 марта. Среда.

Мы еще не успели выйти из Вокони, как сюда прибыли заготовлять квартиры для литовцев. Наш полк тронулся в 7 с пол[овиной] часов утра. Пройдя 2 мили, он занял квартиры в Арбиньи, но получил приказ быть наготове к выступлению. Место сбора корпуса назначено было в Рамерю. В 6 час. вечера мы возвратились приблизительно на 3 мили и заняли на ночь квартиры в Донементе.

5 марта. Четверг.

Наш полк оставил Донемент в 7 часов утра, прошел через Бриенн, замок, в котором вырос Наполеон^[14]. Весь корпус стянулся и расположился на бивуаках в Роттьере.

6 марта. Пятница.

Погода так хороша, что стоянка бивуаками даже не страшна, но, однако, нас от них избавили. Корпус выступил раньше 8 часов утра. Мы снова прошли через Бриенн и заняли квартиры в 2 милях от него в Шалэ.

7 марта. Суббота.

Полк выступил в 4 часа утра, чтобы идти на главное место сбора корпуса в Иевр. Затем пошли по направлению на Бриенн и заняли позиции в Перте. Полагали, что неприятель здесь атакует.

8 и 9 марта. Воскресенье и понедельник.

Сражение у Арси.

Наш корпус оставил позиции у Перта в воскресенье в 6 часов утра, перешел Об в Лемоне и направился на возвышенности у Ланзоля. Бивуаки предполагались сначала здесь, но, так как дело у Арси уже началось, сделали лишь небольшой привал в Ланзоле и продолжали идти весь день, остановились, наконец, на бивуаках у Bye. В 2 часа ночи с 8-го на 9-е наш корпус был снова под ружьем и направился в боевом порядке побатальонно к Арси-сюр-Об, где занял позиции, упираясь правым флангом в д. Шодри.

Мы были в первой линии, но до 4 часов пополудни ничего не предпринималось решительного ни с нашей, ни с неприятельской стороны. Легкая перестрелка между стрелками скорее походила на забаву, нежели на сражение. Такое положение дела продолжалось, пока не стянулись все наши силы. Три пушечных выстрела дали сигнал к атаке. Французы не выдержали ни минуты, наши войска без затруднения прошли в Арси и убедились тогда, что имели дело с малочисленным неприятелем^[15]. Наш корпус вместе с баварским немедленно двинулся в Лемон, переправясь через Об и следуя дорогой в Шалон, чтобы отрезать отступление неприятелю, и стал на бивуаках в расстоянии 1 мили от Лемона в 3 часа ночи с понедельника 9-го на вторник 10-го числа.

10 марта. Вторник.

В 2 ч. дня наш корпус снова выступил, пройдя церемониальным маршем мимо главнокомандующего в Шалэ, и стал на бивуаках в Дампьере.

11 марта. Среда.

Мы покинули бивуаки в Дампьере до полудня. В 3 часа дня нас остановили в Сольдесуа, и через несколько часов снова мы двинулись. Остановились на бивуаках только с наступлением ночи в Шерони. Уже в продолжение нескольких дней мы шли под звуки военной музыки с победными песнями. Сегодня такая радость проявилась раньше. Мы узнали, что два эскадрона гвардейских улан отбили у неприятеля 20 пушек^[16]. В течение всего дня слышна была канонада, полагали, что завтра завяжется дело.

12 марта. Четверг.

Наш корпус выступил в 5 часов утра. Прошел 3—4 мили и остановился на бивуаках в Коле. Положительно утверждали, что Наполеон с главными силами своими зашел к нам в тыл.

13 марта. Пятница.

Пехота нашего корпуса выступила до 6 часов утра; сделала привал в Пуавре. Здесь мы узнали, что вся наша кавалерия вступила в дело немного впереди нас, но подробности и результаты мы узнали только, придя на бивуаки в Конантре. Подробности следующие.

Вся французская армия была много малочисленное всей нашей армии, наводнившей территорию императора Наполеона, который для того, чтобы задержать поход на Париж, вздумал направить свои главные силы на места наших действий, оставив между своей столицей и нами только два корпуса под командой маршала Мармона^[17]. Император Наполеон, без сомнения, надеялся, что, испугавшись его рискованного маневра, мы, не теряя времени, направимся к Рейну, но произошло все обратно. Наполеона преследовал только корпус кавалерии под командой генерала Винценгероде^[18], а союзные монархи почти со всеми силами своими наступали, чтобы уничтожить Мармона. Он был разбит под Арси и в других местах и, наконец, в Фер-Шампенуа. У него взяли много пленных и отбили 30 пушек^[19].

14 и 15 марта. Суббота и Воскресенье.

В субботу, в 6 часов утра, наш корпус снова выступил^[20]. Сделал привал в Сезанне и затем продолжал идти до 2 часов ночи с 14 на 15, остановился на бивуаках на Ле-Везиер. В 8 часов утра снова выступил, направился через Ла-Ферте (Гош) в Каломьер, где остановился только в 11 часов вечера на бивуаках.

16 марта. Понедельник.

Мы сделали приблизительно 5 миль (20 верст). Наш корпус прошел через Кресси по направлению к Мо, округ Сены и Марны, и, не доходя этого города, расположился на бивуаках в Нантейле. Пейзажи проходимой нами местности очень красивы, я полагаю, что жители здесь обладали достатком, уничтоженным настоящей войной.

17 марта. Вторник.

Мы переправились через Марну у Мо, довольно красивого города. Затем наш корпус направился через Клей на бивуаки у Виль-Паризи. Наконец мы у стен Парижа, с каким нетерпением мы ждали завтрашнего решительного дня!

Москва будет отомщена. Появилось уже несколько прокламаций, из которых можно предвидеть большую опасность для Наполеона.

18 марта. Среда.

Сражение в Монмартре. Наш корпус выступил в 7 часов утра и пошел по направлению к Беллевилю, который уже был атакован 3 корпусом.

Сражение началось почти одновременно с нашим выступлением. Французы сражались отважно у Беллевиля, но вынуждены были уступить превосходству наших сил, и нашему корпусу за исключением пруссаков, гвардия которых, составлявшая резерв нашего корпуса, сражалась подобно львам у Пантена, не пришлось вступить в бой, так как 3-й корпус, в подкрепление которому мы были назначены, ни на минуту не сомневался в победе и не требовал нашей помощи. Беллевиль был взят; наш центр, т. е. расстояние между Беллевилем и Монмартром, также успешно действовал. Государь и король прусский, а также весь генеральный штаб прибыли и поместились впереди нас на Беллевильских возвышенностях, откуда было отлично видно все поле сражения. Мы все находились в страшном волнении, сердца наши бились сильно, приближалась минута, когда Париж должен нам сдаться, а генерал Сакен со своим корпусом находился позади нас на целый день ходу, чтобы противостоять Наполеону, который, узнав о нашем наступлении на Париж, спешил форсированным маршем, чтобы напасть на нас с тылу. Опасались, чтобы он не подошел раньше, чем его столица будет в наших руках, и бог знает к какому результату все это могло привести. За это время государь принял несколько парламентеров, и в то время, когда, казалось, государь теряет терпение от этих переговоров, прискакал адъютант с рапортом, что Монмартрские высоты заняты корпусом графа Ланжерона. Действительно, немного раньше 4 часов пополудни мы видели, как авангард графа Ланжерона под командой генерала Рудзевича^[21], построившись колоннами для атаки, брал приступом Монмартр, последнюю позицию, еще удержанную французами. Мы видели, как французы бежали и прислали парламентера, чтобы сдаться^[22]. Государь, сияющий от радости, сел на лошадь, поздравил нас со взятием Парижа, и могущественное «ура» разнеслось по нашим рядам. Мы прошли мимо их величеств и направились через Беллевиль, мы расположились на бивуаках, упираясь левым крылом к Беллевилю. Много парижанок вечером посетило наш лагерь.

19 марта. [Четверг]. Торжественное вступление в Париж.

Радость мешала нам спать; мы были готовы много раньше, нежели это требовалось; наши колонны построились уже давно, когда государь прибыл, чтобы стать во главе войск. Вступили ровно в полдень. Шли в таком порядке: флигель-адъютанты государя; государь, король прусский, принцы, фельдмаршалы, главнокомандующий и др[угие]; 3-й армейский корпус; австрийские гренадеры; 2-я русская гвардейская дивизия; прусская гвардейская пехота; 1-я гвардейская дивизия и вся кавалерия; артиллерия.

Вступили через предместье Сен-Мартен. Толпа любопытных увеличивалась по мере нашего движения, она нас встречала, выражая неподдельную радость, кричав: «Да здравствует Александр! Да здравствует король прусский! Да здравствуют Бурбоны!». Но можно ли верить всему этому? Эти же самые еще вчера кричали «Да здравствует Наполеон»^[23]. Дойдя до бульваров, мы ими следовали до Гранд Мебля и через площадь Революции мы вступили в аллеи Елисейских полей. Здесь монархи остановились, и пока их осаждало население, мы прошли мимо их величеств.

Парижане были, действительно, поражены этим зрелищем. Их уверяли, что только маленькая заблудившаяся колонна наших войск направилась на Париж, а они увидели грозную армию великолепной выправки^[24]. Пройдя мимо, наш полк остановился во Вдовьей аллее, где оставался до 8 часов вечера. Затем на ночлег полк отправился в казармы. Преображенский полк заступил в караулы у государя, государь разместился в отеле «Талейран»^[25]; один батальон преображенцев окружил отель, а два другие заняли Елисейские поля.

Мы же, упоенные радостью, нашли плохого трактирщика недалеко от наших казарм, он доставил нам в самые казармы скверный ужин, который, однако, мы истребили мгновенно вследствие больших трудов в течение дня.

20 марта. Пятница.

Наш полк заступил в караулы у государя. Он построился в боевом порядке на площади Революции, и в ожидании прибытия его величества играла наша музыка. Знаменитый гимн Генриха 4-го произвел очень сильное впечатление на зевак, собравшихся, как водится, вокруг нас; уже появились у многих белые перевязки на левой руке, как у нас; в то время, когда оба монарха показались перед нашими шеренгами, восторг толпы усилился, и те же самые крики, что и накануне, раздались снова. Мы прошли церемониальным маршем, 1-й батальон направился в отель «Талейран», а два остальные — на Елисейские поля; третий стал бивуаком с правой стороны, а второй — с левой. В этот раз пообедали на славу, и, не рискуя очень отдаляться от наших позиций, мы не могли бродить по улицам. Вечером, однако, мне удалось немного прогуляться в Пале-Рояле^[26].

21 марта. Суббота.

Наш полк поднялся рано. Офицерам отвели квартиры в городе, а солдатам — императорские казармы на набережной Мальакуар. Мне отвели квартиру на улице Круа-де-Пети Шан у г-на Бурдэ.

Воспользовавшись этим первым свободным днем, я отправился смотреть Отель инвалидов^[27].

Я осмотрел новый мост, Триумфальную арку, отделяющую Тюильрийский дворец со стороны площади Карусель^[28], и церковь Нотр-Дам^[29].

Временное правительство провозгласило низвержение Наполеона и подданных его Бурбонов^[30].

22 марта. Воскресенье.

Я отправился осмотреть Пантеон, здание, которое Наполеон не успел закончить^[31]; уже видны под сводами, составляющими основание, гробницы Вольтера, Руссо^[32] и др[угих] знаменитых людей Франции. Новый Пантеон очень близко расположен от Сен-Женевьев, самой древней церкви в Париже, построенной в царствование короля Клодвига^[33]. Затем я отправился в Ботанический сад; здесь я видел зверинец, в котором содержатся почти все породы известных животных. Я не мог видеть зоологический кабинет, так как он обыкновенно бывает открыт только три раза в неделю.

Выйдя из Ботанического сада, я прошел через Аустерлицкий мост, и, следуя все время бульварами, я, таким образом, обошел весь город. Эта большая прогулка меня нисколько не утомила. Я еще гулял некоторое время в Тюильрийском саду, где было много народа, и к 6-ти часам вечера возвратился домой обедать с моими хозяевами, предупредительностью которых по отношению ко мне я не могу нахвалиться. Семья их состояла из старухи-матери г-жи Бурдэ, она занимала 2-й этаж и сходила очень редко, из г-на и г-жи Бертен, их детей — Алексея, Генриха и дочери Адели — и наконец брата г-на Бертена Александра Бертена, которые продолжительное время были в эмиграции в Германии.

Сейчас же после обеда я ушел из гостиной, чтобы идти во Французский театр^[34]. Обе комедии разыграны в совершенстве. Государь присутствовал на спектакле и, выражая одобрение исполнителям, вынуждал публику аплодировать, на что Париж так восприимчив. Особенно бурные и единодушные аплодисменты раздались в антракте, когда на спущенном занавесе появился древний французский герб, цветы лилии, нарисованные на листе бумаги^[35].

«Да здравствует Александр, наш избавитель! Да здравствует король!»,— раздалось тогда со всех сторон, и шляпы с белыми кокардами вошли в моду. Сенат, хранитель прав, объявил официально, что он больше не признает Наполеона.

23 марта. Понедельник.

Я ходил осматривать Лувр и Музей. Один и другой многим обязаны Наполеону. Архитектура Лувра будет вечным памятником этому необыкновенному человеку, и достопримечательные предметы, перевезенные в последнее время из всех стран Европы, представляют все, что только есть на свете замечательного. Здесь я видел статуи Аполлона Бельведерского, Венеры Медицийской, Лаокон, Преображение господне Рафаэлевой работы и пр[очее]. Я любовался новейшими образцами искусства и охотно провел бы весь день в созерцании всех этих прелестей, если бы не встретил нескольких приятелей, которые отвлекли меня от моего увлечения и потащили с собой в Пале-Рояль, более простое и чудесное, но не менее интересное место. Вечером я был в театре «Варьете»^[36] должен сознаться, что остроты Брино доставили мне большое удовольствие.

Наполеон с остатками своей армии прибыл в Фонтенебло, и, несмотря на все превосходство нашего положения, он все-таки внушал нам некоторое опасение, так что нам приказано быть наготове вступить в бой^[37].

24 марта. Вторник.

Французские маршалы Ней, Макдональд^[38], Мортье^[39] и Мармон, а также Коленкур были у государя и заявили, что Наполеон согласен отречься от престола, но только в пользу своего сына^[40].

26 марта. Четверг.

Я был в Лоншане^[41], но он не блестящий. Надо полагать, что этому причина смутное время. Известные здесь гуляния обыкновенно начинаются со среды светлой недели^[42] и продолжаются три дня.

29 марта. Воскресенье. Пасха.

Служили большой молебен на площади Конкордия, или Революции. Вся гвардия была под ружьем. Прошла церемониальным маршем мимо государя и построилась сомкнутыми колоннами побатальонно вокруг аналоя^[43], воздвигнутого как раз на том месте, где когда-то французы обезглавили несчастного Людовика XVI^[44]. Теперь здесь возносили господу благодарственные молитвы за счастливые успехи, вследствие которых брат его Людовик XVIII^[45] должен был вступить на французский престол. Маршалы Наполеона тоже присутствовали и были вынуждены стать на колени, когда провозгласили об этом при громе русских пушек.

31 марта. Вторник.

Граф д'Артуа совершил свой въезд в Париж. Стечение народа было большое и радость неописываемая^[46]. Проводив г-жу Бертен на бульвары, я не мог ждать с ней прибытия принца, так как должен был обедать у государя со всеми полковниками гвардии русской и прусской. В 6 часов вечера граф д'Артуа, провозглашенный королевским поручиком^[47], явился представиться государю. Отречение Наполеона от престола, подписанное им накануне в Фонтенебло^[48], было всенародно объявлено сегодня.

1 апреля. Среда.

У г-на Бертена была дача в Рюели, куда они меня пригласили с ними поехать. Мы совершили эту поездку за три мили между завтраком и обедом. Под Рюели находится маленький замок Мальмезон, последнее убежище императрицы Жозефины^[49]; хотя это жилище не достаточно просторно для императрицы, тем не менее оно очень красиво; особенно замечательна своей древностью маленькая статуя, привезенная Наполеоном из Египта; уверяют, что она существует более 4000 лет. После обеда, к которому я был приглашен в Париже моими хозяевами, я отправился в Люксембургский сад, но, так как сад был обыкновенно открыт до 7 часов вечера, я не мог войти и осмотреть великолепную архитектуру Сен-Сюльпица^[50] и через мост Искусств возвратился домой.

2 апреля. Четверг.

Желая во что бы то ни стало осмотреть Люксембургский сад, я немедленно после завтрака отправился туда. Он показался мне великолепным, но его меньше посещают, нежели Тюильрийский сад. Во дворец я не заходил. Возвращаясь, я зашел в церковь Сен-Сюльпиц. Это громадное строение украшено великолепными колоннами и очень красивой живописью. Заслуживает особенного внимания образ Вознесения.

3 апреля. Пятница.

Австрийский император совершил свой торжественный въезд в Париж. По этому случаю мы все были под ружьем. Восторга особенного не проявляли.

Во время всей французской кампании австрийцы принимали очень малое участие в содействии нашим успехам. С самого вступления русских большая часть их войск и сам император Франц направились на Лион, где не было никаких дел с неприятелем. Тем не менее французы укоряли его величество императора австрийского в том, что он содействовал несчастию своего зятя^[51].

5 апреля. Воскресенье.

Отъезд нашего офицера Краснокутского^[52] в Петербург доставил мне возможность отправить письма и мой дневник г-же Б., которая с некоторого времени совсем редко писала.

9 апреля. Четверг.

Сын графа д'Артуа, племянник короля герцог Берийский^[53], совершил свой въезд в Париж. Он был встречен самым радушным образом, и, когда он вошел в Тюильри, толпа хлынула в сад, требуя, чтобы принц показался на балконе; наконец он появился со своим отцом, который поцеловал его сердечно ко всеобщему восторгу, и это послужило сигналом к овации. Я обратил особенное внимание на одну старую даму, хватавшую меня за руки со слезами на глазах, которая не переставала кричать: «Эти добрые принцы, эти дорогие принцы». После я узнал, что это была некая г-жа Аверн, когда-то придворная дама, которую лишила всего революция, она пришла сюда с толпой, чтобы прославлять принцев, которых она так хорошо знала и которых необыкновенные события возвратили во дворец их предков.

11 апреля. Суббота.

После обеда я отправился осмотреть прежний Августинский монастырь, теперь — склад разных достопримечательных предметов, собранных после революции. Здесь разделены залы 13-го, 14-го, 15-го и 16-го веков, причем каждая из них украшена соответственно веку, который она изображает. В залах 16 и 17 столетий стекла красные, замечательно красивые; на большей части из них последовательно изображены события, например, сказка «Амур и Психея», и т. п. Нигде в другом месте нельзя проследить последовательно успехи в искусстве, как здесь в течение 500 лет. Кроме того, в каждом зале находятся памятники знаменитых людей того столетия. В саду также находятся несколько памятников. Есть гробницы Абеляра и Елизы, Мольера, Буало^[54] и др[угих].

Выйдя от Сен-Августина, я прошел в Нотр-Дам, где взобрался на одну из башен, чтобы полюбоваться панорамой Парижа; несмотря на вышину башни, узкие улицы этой столицы и очень высокие дома не дали возможности разглядеть даже здания этой интересной местности, а получился лишь вид нагроможденных каменьев. Затем я снова отправился в Люксембург и на этот раз прошел в замок и имел возможность осмотреть картинную галерею. Здесь можно найти виды всех морских портов Франции.

12 апреля. Воскресенье.

Наконец я получил письма от г-жи Б. После парада я отправился к обедне в Сен-Сюльпиц, так как и накануне я пожелал видеть Париж сверху, поэтому взобрался на одну из башен этой церкви, но, несмотря на то, что она еще выше, нежели башня Нотр-Дам, панорама мне показалась еще менее интересной. Тот же вид нагроможденных камней, но отсюда даже не видно Сены и ее портов. Вечером, по обыкновению, я отправился в театр. Сегодня я был в «Водевиле»^[55]. Последняя из трех пьес — «Женщины-тираноманки»^[56] очень непристойна и вызвала негодование публики. Свистали до крайности, а автор в ярости от такого приема позволил себе оскорбить одного из свистунов, что послужило поводом к страшному скандалу, прекратившемуся только после ареста автора. Такие происшествия — обыкновенное явление в парижских театрах.

15 апреля. Среда.

Мы представлялись великим князьям Николаю и Михаилу^[57], прибывшим недавно в Париж. Они очень выросли.

19 апреля. Воскресенье.

По случаю восстановления династии Бурбонов сегодня в театры вход бесплатный, поэтому можно себе представить ту огромную толпу, которая осаждала подъезды к театрам с 1 часа дня. Так как никто из порядочных людей не мог пойти в театр, я воспользовался свободным временем, чтобы погулять с г-жей Бертен и ее семьей на бульварах. Сначала мы отправились на бульвар Церковный. Мы зашли последовательно в Турецкий сад и сад Принцев. Они были переполнены народом, иллюминированы и доставили возможность праздношатающимся зреть плясунов на канатах.

20 апреля. Понедельник.

Французский король Людовик 18-й совершил свой торжественный въезд в Париж. Стечение народа было невероятное. Я находился в одном доме возле Нового моста с дамами Бертен и др[угими], чтобы смотреть на процессию. Вечером город был иллюминирован. Тюильрийский сад был великолепно иллюминирован, но фейерверк, сожженный на мосту Революции, посредственный.

22 апреля. Среда.

Нам состоялся смотр, после которого мы прошли церемониальным маршем перед королем. Он не мог сидеть на лошади, поэтому находился в окне дворца своего.

23 апреля. Четверг.

Оба гг. Бертена и их дядя Александр предложили мне после обеда отправиться в Сен-Клу. Мы взяли для этого экипаж, называемый здесь кукушкой, из тех, которые стоят всегда возле Тюльери; они одноконны, на двух колесах и садятся в них спереди. Четыре человека свободно помещаются, но обыкновенно садятся больше. Вот в таком экипаже мы проехали единственную милю, отделяющую Париж от Сен-Клу. К сожалению, мы приехали слишком поздно, чтобы осмотреть все, что было интересного, оставалось немного времени до сумерек. Однако пока Александр и Алексей Бертены пошли смотреть лошадей, которых они желали купить, я с Генрихом Бертеном прогулялся по парку. Местность восхитительная, но замок мал. Говорят, что внутри он чудесно отделан. Вся деревня, расположенная по склону на берегу Сены, представляет чудный вид. То же самое можно сказать относительно всего пути от Парижа до Сен-Клу. Он проходит через Булонский лес, деревню того же названия и пролегает все время вдоль Сены. Мы возвратились в Париж в 10 часов вечера. На заставе нас тщательно осмотрели, чтобы убедиться, что мы не везли контрабанду. На этот счет здесь очень строго, не позволено провезти даже две бутылки вина без оплаты пошлины.

27 апреля. Понедельник.

За завтраком г. Бертену-отцу явилась мысль совершить прогулку в Версаль. Я, разумеется, охотно согласился, и мы отправились втроем — г. Бертен, г. Потье и я. Г. Потье, большой весельчак, смешил нас всю дорогу. Мы не могли остановиться в Севре, чтобы осмотреть известную фарфоровую фабрику, так как спешили приехать в Версаль, куда, несмотря на всю быстроту езды, мы прибыли только в 3 часа дня. Версаль — очень красивый город. Фасад дворца со стороны въезда от Парижа довольно красив, конюшни, построенные полукругом, очень украшают его. Как только мы остановились, явился какой-то субъект, очень услужливый, предложил нам свои услуги показать в Версале все замечательное. Мы приняли его предложение, и вот, что я вынес из осмотра Версаля.

Библиотека кроме книг, ее украшающих, содержит несколько истуканов, привезенных из Америки; модели разных судов, скелет маленького животного, который очень похож на человеческий, кроме головы. Версальский парк имеет 7 миль в окружности (около 28 верст), он великолепен, но слишком однообразно распланирован; фасад дворца со стороны сада чудный, он реставрирован Наполеоном; это здание, выстроенное Людовиком 14^[58], громадное, сравнить его по великолепию нельзя ни с чем. Прекрасные статуи, бронзовые и мраморные, всех великих мастеров кажутся здесь произведениями самыми обыкновенными и заурядными.

Дворец расположен на возвышении, склон которого спадает в сад с множеством фонтанов, которые, однако, не могут быть в действии в течение целого дня, а также в течение нескольких часов, так как знаменитая машина, подающая воду за 2 мили из Марли, не может доставить достаточно воды для всех фонтанов на весь день. Я пришел к заключению, что наш Петергофский сад несравненно лучше. Большой и маленький Трианоны — это два маленьких дворца в Версальском парке. Архитектура их и обстановка содержится очень тщательно. В первом из них жил одно время Наполеон. Картинная галерея и малахитовые вазы подарены императором Александром французскому императору во время их хороших отношений^[59]. Внутренность большого Версальского дворца запущена со времени революции; обращают на себя внимание озолоченные украшения, как остаток роскоши, с которой он был отделан. Впрочем, театр и церковь и теперь в хорошем состоянии и заслуживают внимания.

Осмотрев все это, мы отправились обедать в трактир, и, так как у г. Бертена было несколько знакомых в Версале, мы после обеда сделали им визиты и возвратились в Париж в 10 часов вечера. Если представится случай, я поеду опять в Версаль, который надо осмотреть не так поспешно, как мы это сделали сегодня.

7 мая. Четверг.

Два раза в неделю устраивается праздник в саду Тиволи, расположенном на окраине Парижа. Обыкновенно эти праздники бывают по четвергам и по воскресеньям. Сегодня праздник объявлен чрезвычайный, поэтому мог ли я его пропустить? Немного раньше 8 часов вечера я взял одноконку и отправился в Тиволи. По длинной, освещенной аллее я прибыл ко входу. Здесь оставляют палки, шпаги и проч[ее], сделал то же, взял входной билет, который по случаю чрезвычайности стоил 5 франков, обыкновенно он стоит 3 франка. Весь сад был иллюминирован и полон народа. Первое, что мне бросилось в глаза, это круглая роща, в которой направо и налево помещались косморами (световые картины). На них были изображены виды Италии; с одной стороны — извержение вулкана, с другой стороны — долина. Далее приятная музыка умиляла наше настроение; далее матери показывали детям марионеток, которые заинтересовали также и взрослых людей, так как действительно были очень занимательны. Подвигаясь дальше, я услыхал приятные голоса, певшие под аккомпанемент 2 скрипок и 2 арф, я остановился их послушать. Когда окончился этот маленький концерт, я продолжал путь, но скоро я услышал звуки кадрили, исполненные большим оркестром, я остановился посмотреть хорошеньких танцовщиц. Еще несколько шагов — качели, стрельба в цель и тысячи различных развлечений, привлекавших мое внимание; в довершение два жонглера в различных местах окончательно сбили меня с толку, я не знал, куда идти и что раньше смотреть. В заключение прекрасно иллюминированный сад представлял собой великолепную картину, так что я не заметил, как прошло время до 9 часов. Еще привлекли мое внимание артисты на канате. После 10 часов зажжен великолепный фейерверк. Я гулял до полуночи и признаюсь, что 5 франков — ничтожная плата в сравнении с тем удовольствием, которое доставило гуляние в Тиволи.

11 мая. Понедельник.

Не найдя места в театре «Варьете», я отправился в театр механический Пьера на Фонтанной улице. Это верх совершенства: изображали остров Корфу с его портами и судами, входящими и выходящими; Виндзорский замок^[60], движение на Темзе, движение экипажей и пешеходов; долину Монморанси, известное место пребывания Ж.-Ж. Руссо; порт в Бресте; бурю и пр[очее]. Весь механизм так прост, что если бы маленькие размеры не указывали на отсутствие живых людей, то можно было совсем впасть в ошибку.

14 мая. Четверг.

Сегодня в 4 часа дня я был свидетелем очень тяжелой сцены — казни фальшивомонетчика, совершенной на Гревской площади. Обыкновенно гильотина устанавливается за несколько часов до казни и убирается немедленно после ее совершения. Несчастного привез жандарм на повозке. Он не взошел на эшафот, его понесли, так как он был без сознания.

19 мая. Вторник.

Мне хотелось осмотреть Багатель, английский сад в Булонском лесу, но герцог Берийский, посещавший его почти ежедневно, запретил пускать туда, кроме понедельника и пятницы, и, кроме того, надо было запастись билетом, вследствие чего я, будучи верхом, должен был проехать под стеной и посмотреть сад через стену, не имея возможности войти внутрь. Впрочем, мне показалось, что Багатель в действительности — безделица, которую я не надеялся осмотреть, так как дневной приказ оповестил нас о предстоящем выступлении в пятницу.

21 мая. Четверг.

Император Александр уехал из Парижа.

22 мая. Пятница.

Выступили из Парижа в 9 часов утра под проливным дождем. Король Прусский присутствовал при нашем выступлении. Штаб корпуса отправился в Сен-Жермен, мой батальон в 6 часов вечера остановился в Нуази, в нескольких милях от Сен-Жермена. Мы прошли через Марли и видели знаменитую машину, по виду очень изношенную, что, впрочем, неудивительно, так как она существует со времени Людовика 14-го. Мой хозяин в Нуази не особенно любезен, но его дом и в особенности сад очень красивы.

23 мая. Суббота.

Я отправился провести день в Париже. Нужно было сделать 6 миль, проезжая через Сен-Клу. Нельзя описать радость семьи Бертен, когда я приехал. Я не мог отказаться от их обеда, а остальное время я посвятил на совершение покупок, пока не настало время идти в театр. Я был в Фабо, и, так как по окончании спектакля было поздно возвращаться в Нуази, я остался ночевать в Париже и просил разрешения на ночлег у м-ль Луизы Шателе, ул. Вулуа; она была моя содержанка, поэтому я был принят с распростертыми объятиями и провел весело время.

24 мая. Воскресенье.

Я выехал из Парижа утром. Кукушка довезла меня до Версаля за 40 сантимов. Здесь я позавтракал с таким аппетитом, каким можно обладать, сделав 4 мили. Мне оставалась еще 1 с половиной мили до Нуази, это было самое затруднительное, так как приходилось нанять специально кукушку. Это удовольствие обошлось в 6 франков. В Нуази я приехал к 3-м часам дня. Здесь я застал большое общество у моего хозяина. Были парижане, которые имеют обыкновение по воскресеньям ездить по деревням. Обед прошел очень оживленно, пели остроумные куплеты, очень мне понравившиеся; вообще я остался весьма доволен проведенным днем.

26 мая. Вторник.

Я выехал из Нуази в 8 часов утра. Штаб корпуса направился в Мант, а мой батальон в Ла-Брос, сделав 7 миль. Местоположение очень красивое, но население очень бедное. Мант находится в округе Сены и Уазы.

27 мая. Среда.

Наш полк стянулся в Мант, сделав привал в Бонере, и в 8 с половиной часов вечера остановился в Эврё, главном месте округа Эврё. Хозяин дома, в котором помещалась почта, куда мы зашли позавтракать, не пожелал от нас принять плату за все, что мы требовали. Русским в этой местности оказывали особенное уважение. Наш переход — 11 миль.

28 мая. Четверг.

Дневка в Эврё. В этом городе нет ничего выдающегося. Есть плохой театр, который после парижских показался нам еще хуже, нежели он был в действительности.

29 мая. Пятница.

Полк выступил в 6 часов утра, а я оставался еще некоторое время в Эврё и догнал полк только на привале. Переход опять очень большой. Штаб полка остановился в Бернэ, мой батальон прошел этот город на 1 милю и стал по квартирам в Сен-Августине добродетельном.

Местность, пройденная нами сегодня, очень мало населена. Деревни попадаются изредка. Жители, враги Бонапартов, собирались издалека к большой дороге, по которой мы проходили, чтобы выразить нам свой особенный восторг. Селятся здесь совершенно иначе, нежели в остальной Франции. Жилища разбросаны в лесах, поля пахотные находятся между домами хлебопашцев. Виноградников вовсе нет, но готовят много сидpa (яблочное вино). Хозяин дома, предназначенного для моей квартиры, явился, встретив меня за 1 милю. Он чистосердечно говорил, что очень огорчен, что я проведу всего одну ночь у него, а ему желательно, чтобы я прожил у него по крайней мере дней 15. «Это наши избавители», — говорил он всем.

30 мая. Суббота.

Наш полк выступил поротно. Я оставался в Сен-Августине до 10 часов утра, выехал верхом, направился в Лизье, в предместьях которого мой батальон стал по квартирам. Мы в округе Кальвадос.

31 мая. Воскресенье.

Штаб дивизии направился в Арженс, мой батальон выступил в 6 часов утра, остановился, не доходя этого места, в Мана-ле-Фель.

Прием, оказанный мне городским головой, случайно оказавшимся хозяином моей квартиры, превзошел всякие ожидания. Я знал, что нас любили в Нормандии, но никоим образом не был подготовлен к тому, чтобы городской голова вышел мне навстречу с белым флагом в руке в сопровождении множества лиц с криками: «Да здравствует Александр, наш избавитель» и пр[очее]. Вступив в деревню с противоположной стороны, я несколько нарушил план встречи, но, несмотря на это, г. де Ла-Ривьер (так звали городского голову) был очень внимателен ко мне. Он осыпал меня любезностями, постоянно бегал в свой погреб за лучшими винами, угощал меня всевозможными блюдами, повторяя постоянно, что теперь я хозяин дома, чтобы я распоряжался. Наконец, он стал несносен своей предупредительностью. Чрезмерность во всем — недостаток.

1 июня. Понедельник.

Наша дивизия стянулась в деревню Каньи и, немного оправившись, выступила в Кан, главное место округа Кальвадос. Этот город довольно населен, и та часть, где я квартировал, красива. Улица достаточно широка, на ней есть очень достопримечательные здания.

2 июня. Вторник.

Дневка в Кане. Это довольно обширный город, есть несколько общественных мест и место для гуляния, называемое «коротким» — ле курт; это название очень правильно применено, потому что аллея очень коротка, хотя очень красива. Набережная Орны тоже заслуживает внимания. Могила Вильгельма Завоевателя^[61] находится в Кане.

3 июня. Среда.

Выступив в 3 часа, стали по квартирам в Байе. Мой хозяин служил в России во время эмиграции и говорил по-русски. Я много с ним беседовал о нашей стране, что доставило мне большое удовольствие.

4 июня. Четверг.

Полк выступил, так же как и накануне, в 3 ч. ночи, но я поленился и проспал до 5 часов, догнал полк на полпути. В 2 час. дня остановились в Сен-Ло, главном месте округа Ла-Манш.

5 июня. Пятница.

Снова выступили в 3 часа. Штаб дивизии направился в Карантан, а мой батальон — в Безевиль.

6 июня. Суббота.

Дневка.

7 июня. Воскресенье.

Полк выступил поротно в 3 часа утра, я имел возможность спать до 6 час. и отправился в поход в одиночестве. Штаб дивизии направился в Волон, а мой батальон — в Монтебург.

8 июня. Понедельник.

Полк выступил в 4 часа утра. Дивизия стянулась за полмили от Шербурга и вступила в этот город торжественно. Затем я прошел с моим батальоном в Тур-ла-Виль, где занял квартиры.

9 июня. Вторник.

Я отправился в Шербург не столько ради любопытства, сколько ради устройства своих дел, так как через несколько дней предстояла погрузка на суда. Не имея права на квартиру по отводу, так как мне была она отведена в деревне, я занял номер в гостинице, куда приказал перенести все мои вещи из Тур-ла-Виля.

Затем я занялся продажей моих лошадей, которых не разрешили взять с собой на суда. С этим я скоро справился, как желал.

10 июня. Среда.

Вторая наша бригада в составе полков Измайловского и Егерского была уже посажена на суда и, воспользовавшись попутным ветром, снялась с якоря.

Я посвятил день осмотру знаменитого Шербургского порта, где искусство сделало много больше, нежели природа. Наполеон заставил произвести работы, достойные его величия^[62].

11 июня. Четверг.

Мой батальон перешел в город, я получил квартиру по отводу у одного земляка — эстонца из Ревеля, который меня принял очень радушно.

12 июня. Пятница.

Получил распоряжение: с тремя ротами моего батальона должен погрузиться на «Чесму»^[63]. Я пожелал сначала познакомиться с моряками этого судна, поэтому отправился к ним на корабль обедать. Несмотря на то, что море было спокойное, я все время моего визита не совсем хорошо себя чувствовал, что помешало мне как следует пообедать, и я вторично пообедал у своего хозяина.

13 июня. Суббота.

После торжественного молебна нас погрузили. Для перевозки на суда взяты как русские, так и французские боты. Я переехал на французском боте с остальной частью батальона, а другая часть переехала раньше.

«Чесма» — линейный корабль. Я сел с 4-й, 5-й и 6-й ротами моего батальона, а 2-я гренадерская (рота — В. Б.) погружена на «Юпитер», где находился наш генерал Потемкин. Командиром «Чесмы» был капитан 2-го ранга Шишмарев^[64], а, кроме того, на корабле находился контр-адмирал Трескин^[65].

14 июня. Воскресенье.

Снялись с якоря в 8 часов утра. По выходе с рейда адмирал, командующий эскадрой, дал сигнал построиться в походном порядке двумя колоннами, в каждой по четыре линейных корабля, кроме нескольких мелких судов, составлявших третью колонну. Затем взяли курс на N. Е. (Норд-Ист. — В. Б.), чтобы пройти Ла-Манш, Па-де-Кале и взять на Диль. Качка была ничтожная, но тем не менее голова кружилась.

15 июня. Понедельник.

С утра ветер был попутный, затем поворотил противный и, наконец, совсем заштилило. В 8 часов вечера мы вынуждены были отдать якорь.

16 июня. Вторник.

В 4 часа утра снова поставили паруса, подвигались очень медленно, но все-таки увидали берега Англии. К 9 часам вечера снова заштилило, отдали якорь.

17 июня. Среда.

Поставили паруса в 4 часа утра. Прошли Дувр на очень близком расстоянии. В 2 часа штиль и течение противное вынудили нас отдать якорь. Простояли до 5 часов вечера. Потянул попутный ветер, поставили паруса и в 7 часов вечера отдали якорь на рейде в Диле. Адмирал не разрешил сообщиться с берегом, так что, несмотря на наше желание, побывать на берегу сегодня не удалось, поэтому улеглись спать.

18 июня. Четверг.

Наконец адмирал смилостивился и разрешил съехать на берег. Я, не теряя времени, с несколькими моими офицерами уселся на лодку. Иногда западный ветер очень затрудняет выгрузку в Диле; берега отлогие, причаливать надо очень осторожно. На этот раз этого неудобства не было, но наше желание увидеть первый английский город было так велико, что никакие волны не заставили бы нас переменить наше намерение. Наконец мы пристали, и я ощущал особенное удовольствие, чувствуя под ногами почву, хотя и английскую.

Диль — маленький город, очень изящно распланированный. Дома и улицы содержатся очень чисто. Местные изделия менее изящные, нежели изделия соседей, может быть, прочнее, стоят сумасшедшие деньги в сравнении с ценами парижскими. Мы отправились обедать в трактир «Трех королей», где за обыкновенный обед с нас взяли по 1 фунту стерлингов за каждого. Госпитали в Диле, судя по наружному виду, так как внутри я не был, построены изящно и содержатся чисто. Ночевать возвратился на «Чесму».

19 июня. Пятница.

Вследствие ветра я мог съехать на берег только после полудня. За это короткое время я успел сделать только покупки.

20 июня. Суббота.

В 3 часа дня я снова съехал на берег, чтобы немного побродить по улицам Диля до 8 часов вечера. К этому времени мы обыкновенно возвращались на суда. Не зная ни слова по-английски, я не мог осмотреть многое, что было досадно, но кто меня поражал, так это наши моряки; в то время, как мы не могли добиться, чтобы нас сколько-нибудь понимали, они без всякого затруднения с ними (англичанами — В. Б.) объяснялись и получали все, что желали. Одно-два слова английских, сильное бранное слово, жесты, и их понимали.

21 июня. Воскресенье.

По воскресеньям в Англии все вымирает, магазины закрыты, идут в церковь и затем почти все сидят дома. Не стоило съезжать на берег, мы оставались на судне. Совершили церковную службу на «Чесме» в присутствии всего экипажа.

22 июня. Понедельник.

Несмотря на довольно большое волнение, я съехал на берег в Диль в 9 часов утра. Взял одноколку на целый день за 18 шиллингов (на наши деньги около 18 рублей), со мной сел Казнаков^[66], и мы отправились в Дувр, отстоящий от Диля на 9 английских миль (1 миля англ[ийская] — 1 ³/₄ версты). На заставе в Диле у нас спросили билет экипажа и заставили заплатить 3 пенса (¹/₄ шиллинга) за право проезда.

В 12 часов приехали в Дувр. Этот город показался мне немного больше Диля. Он имеет довольно красивый вид, дома не штукатурены, а улицы очень чисты. Слева от дороги, по которой мы ехали, на возвышенности у берега моря, возвышается замок, построенный, как говорят еще римлянами, ему насчитывают 10 столетий^[67]. У подножья именно этой возвышенности с этой стороны получается очень приятный вид на Дувр. Нам рекомендовали в Дувре трактир и даже дали адрес, но мы затруднялись его найти. Неожиданно нам представился офицер, который предложил нас туда проводить. Этот господин говорил по-французски, что сначала нас к нему привлекло, но, когда мы разобрали его французский язык, который нам был так же понятен, как и английский, и убедились, что наш «чичероне» — несносный нахал, мы старались всеми способами от него отделаться, но не могли от него избавиться весь день, он за нами следовал как тень. Первое, чем занялись, это завтраком, после мы отправились смотреть замок. Отсюда чудный вид, и ясно виден порт Кале. Не владея английским языком и имея при себе прескверного переводчика, мы могли получить лишь самые поверхностные сведения. Древность замка легко установить; его катакомбы очень обширны. В одной из башен нам показали могилу Юлия Цезаря^[68], очень простую, но неимоверной величины. Возвратившись в город, мы обошли магазины, которых немного; они очень плохо обставлены, так что не возбуждали желания что-либо купить. К 7-ми часам вечера мы возвратились в Диль, где пообедали и отправились на корабль. Самое большое удовольствие за сегодняшнюю прогулку доставил переезд от Диля в Дувр. Местоположение прелестное, обработка полей чудная, и чистота в деревнях необыкновенная. Кажется, что находишься в саду, глядя на окружающий порядок. Я должен добавить, что здесь в Англии я не встретил ни одного нищего, говорят, что в больших городах они водятся.

23 июня. Вторник.

После полудня я в последний раз съехал на берег в Диль, где оставался до 9 часов, закупил всякую всячину, а затем возвратился на корабль.

24 июня. Среда.

Поставили паруса в 10 часов утра при довольно свежем попутном ветре. В 3 часа дня берега скрылись. Волнение было довольно сильное.

25 июня. Четверг.

Все тот же ветер, но много сильнее, чем накануне. Мы шли очень быстро. Вычисление в 12 часов дня показало, что мы сделали 112 узлов от Диля. Каждый узел l ³/₄ версты, следовательно, мы сделали 196 верст.

26 июня. Пятница.

Всю ночь дул очень порывистый ветер, но к утру он стал стихать, и скорость наших судов уменьшилась пропорционально уменьшению силы ветра. В полдень, по обыкновению, вычисление показало за 24 часа 127 узлов, или 222 версты.

После полудня ветер снова посвежел, можно было надеяться, что если он не спадет, то завтра мы увидим снова берег, который мы потеряли из виду в Немецком море^[69].

27 июня. Суббота.

С утра мы заметили справа от нас берега Дании. В полдень установили, что сделали 137 узлов (239 верст). Ветер совсем стих после обеда, тем не менее волнение было чувствительное, так что мы страдали, не двигаясь с места, что было еще неприятнее. Отдать якорь нельзя было в этом месте из-за большой глубины.

28 июня. Воскресенье.

Ветер с 4 часов утра, но противный, пришлось лавировать. Сделано с 4 часов утра 50 узлов (87 в[ерст]).

29 июня. Понедельник.

Тот же ветер, мы все время лавировали. По подсчету мы сделали 50 узлов за 24 часа. Мы вошли в Скагеррак, или Каттегат. В 4 ¹/₂ часа штиль вынудил нас стать на якорь. В 6 часов снова поставили паруса, но через два часа, видя, что мы почти не двигались, отдали якорь на всю ночь, так как при слабом ветре было опасно идти в Каттегат ночью вследствие обилия мелей, избежать которые трудно при слабом руле.

30 июня. Вторник.

Паруса поставили в 8 часов утра. Море было бурное, но ветер попутный. Однако одно обстоятельство мешало развить возможную скорость: нельзя было поставить все паруса, так как туман мешал видеть на расстоянии далее 100 верст. При таких условиях опасно идти на всех парусах, можно столкнуться с другим судном, потому что, увидя другое судно, нельзя было бы успеть вовремя своротить в сторону настолько, чтобы разминуться, и столкновение было бы неизбежно. Точно так же можно наскочить на мель. При таких обстоятельствах уменьшают ход, убавляя паруса, стреляют из ружей, звонят и вообще производят много шума. Прошли 27 узлов за 24 часа (47 в[ерст]).

Туман рассеялся, пошли на всех парусах, но недолго шли так. Сила ветра увеличивалась, паруса убавляли и скоро их совсем убрали, но, несмотря на это, мы все-таки шли с неимоверной быстротой. Для нас, не моряков, этот ветер был очень чувствителен. Но что значит привычка! В то время, как мы на наших громадных судах с трудом переносили бурю, датские лоцмана и рыбопромышленники на своих плохих яликах спокойно плавали, подходили к нам, предлагая свои услуги в качестве лоцманов, а также свои сельди. Так как суда нашей эскадры глубоко сидели, мы должны были идти через Б[ольшой] Бельт, самый глубокий из трех проливов, от Каттегата в Балтийское море. Ветер был противный, лавировать в таком узком месте нельзя, поэтому в 8 часов отдали якорь, сделав с 12 часов дня 80 узлов (140 в[ерст], т. е. по 17 ¹/₂ узлов в час).

1 июля. Среда.

Море еще более бурное, нежели вчера при противном ветре, вследствие чего простояли весь день на якоре. Можно себе представить, сколько мы натерпелись от качки, не надеясь скоро сняться. Надо сказать, что, если бы мы находились несколько дальше и взяли курс на Большой Бельт, мы могли идти при этом ветре до самого Кронштадта.

2 июля. Четверг.

Вчера я еще не ложился спать, когда около 1 часа ночи отдан был приказ поднять якорь. Ветер был еще противный, но много слабее, поэтому считали возможным лавировать; отправился спать, успокоенный тем, что мы пошли.

По вычислению мы сделали 20 узлов (35 верст). В этих местах берега очень близко, так что их отлично видели и справа и слева. После обеда налетел шквал, но, так как его заметили заранее и убрали вовремя паруса, от него не было никаких последствий, и мы продолжали благополучно плавание до 5 часов вечера, когда потянул противный ветер, очень слабый, так что мы были вынуждены отдать якорь. До 5 часов мы сделали 8 узлов (14 верст). Если при шквале не убрать вовремя паруса, судно может опрокинуться, или же могут поломаться реи, а иногда и мачты. Впрочем, если в местности нет отмелей, несчастье может миновать.

3 июля. Пятница.

Целый день на якоре.

4 июля. Суббота.

Поставили паруса в 10 часов утра. Ветер был попутный, но, к сожалению, к полудню совершенно стих, и эскадра даже не успела выравняться, как должна была отдать якорь.

5 июля. Воскресенье.

В 2 часа ночи приказано сниматься с якоря, я еще не спал. Встав в 10 часов утра, я немедленно поднялся на палубу, чтобы узнать, сколько мы прошли за ночь, но, к сожалению, узнал, что очень мало — всего 8 узлов. Едва поставили паруса, ветер стал слабеть, и вынуждены были снова отдать якорь. В 7 часов утра потянул снова ветер, поспешили поставить паруса. Пошли страшно быстро и наконец вошли в Б[ольшой] Бельт, около которого мы так долго кружили, не имея возможности войти в него. Наше плавание продолжалось до 10 часов вечера, когда вследствие темноты должны были отдать якорь; в этом проливе очень много отмелей, лоцмана опасались идти ночью, поэтому было решено стать на якорь.

6 июля. Понедельник.

Снялись с якоря в 3 часа ночи. Самые опасные места Бельта прошли благополучно. Множество островов, вблизи которых проходили, представляют собой очень живописный вид. К 5 часам дня прошли остров Лангеланд. Заштилило, но, к счастью, к вечеру снова потянул попутный ветер, и пошли очень быстро.

7 июля. Вторник.

Всю ночь мы плыли благополучно. Вышли из Бельта на Балтийское море.

Сделали 120 узлов (210 верст).

Прошли Росток, приморский город Мекленбурга. К вечеру скорость хода уменьшилась пропорционально спаданию ветра.

8 июля. Среда.

К 10 часам утра открылся справа остров Борнгольм. Прошли за 24 часа 80 узлов (140 верст). После полудня заштилило, мы едва двигались. Однако прошли Борнгольм и Христианзое, укрепленные острова, принадлежащие, так же как Борнгольм, Дании. Мы прошли в 25 верстах от Христианзое. На этот остров ссылаются уголовные преступники. Он находится так близко от Борнгольма, что кажется будто оторван от него и плавает в море. Оба эти острова представляют противоположные крайности для зрелища. Между скалами Борнгольма обработанные поля своим приятным видом привлекают внимание мореплавателей, которым надоело постоянно видеть только окружающее их море; между тем Христианзое представляет груду камней, из которых сооружены стены с зазубринами и с башнями, круглыми и квадратными, возвышающимися у самой воды, не давая даже возможности видеть почву.

Я оставался на палубе до ночи, наблюдая эту картину.

9 июля. Четверг.

Проснувшись и увидев море еще спокойнее, нежели накануне, я снова улегся спать. Жара была невероятная, и ни одного облачка, предсказывавшего перемену погоды, так необходимую для нас. Однако мы все-таки подвигались и за ночь вышли в открытое море. Видно было только небо и море, спокойное как будто лед. В полдень совершенно заштилило, не хватало воздуха дышать.

Вычисление показало 43 с половиной узла за 24 часа.

10 июля. Пятница.

Та же погода. Вычисление показало, что за 24 часа прошли 10 узлов (18 верст).

11 июля. Суббота.

С полночи посвежело, и, хотя ветер не совсем попутный, мы все-таки продвигались.

За 24 часа сделали 65 с половиной узлов (114 в[ерст]).

12 июля. Воскресенье.

Плавание наше благоприятное. Сделали за 24 часа 107 узлов (187 в[ерст]). Мы находились между островом Готландом и берегами Курляндии, но не видели ни того, ни другого, так как проходили далеко от берегов. Надеялись скоро увидеть первые острова, принадлежащие России — Эзель и Даго.

13 июля. Понедельник.

Ночью увидели остров Эзель, а утром он скрылся. Ветер становился противный, приходилось лавировать.

За 24 часа сделали 65 узлов (113 и три четверти верст).

14 июля. Вторник.

Ночью ветер стал попутный, мы прошли остров Даго и вошли в Финский залив, считающийся русским морем. Сделали 138 верст. В 5 ч. пополудни мы находились на траверзе острова Оденсгольма. Ветер креп, наши корабли резали воду с неимоверной быстротой. В 8 час. вечера ветер вдруг переменился и принудил нас лавировать.

15 июля. Среда.

Подвигаясь с трудом всю ночь, утром наша эскадра находилась на траверзе Ревеля, когда заштилило. Мы находились в 30 верстах от порта. Мы могли разглядеть только самые высокие здания города, остальная часть города скрывалась за горизонтом, и казалось, будто эти здания отделены от земли и имели вид островов. Вычисление показало 100 верст за 24 часа. Однако мы, хотя очень медленно, все-таки подвигались и до захода солнца прошли острова Вольф и Врангельсгольм и Кошкарский маяк.

16 июля. Четверг.

Ночью потянул попутный ветер. Мы шли 8 узлов в час и в 11 часов утра прошли остров Гохланд, на котором мы могли различить только горы, покрытые кустарником, и ни одного жилища. Такое зрелище не особенно привлекательное, но оно нам показалось божественным, так как мы знали, что до Кронштадта всего 140 верст. Скоро открыли Соммерский маяк, затем Красную горку к 7 часам вечера и наконец Кронштадт. Навстречу вышел военный корвет, который, увидав адмиральский флаг, салютовал флоту пушечными выстрелами. Адмиральское судно отвечало на салют. Сердца наши страшно бились во время всего этого церемониала; кто никогда не отлучался на такое продолжительное время, подвергаясь таким лишениям и опасностям за Родину, тот не в состоянии понять волнение, нами испытываемое, при виде нашей родной земли, но тот, кто так, как мы, находился в нашем положении, легко сознает чувство, нами испытываемое. В 9 ч. вечера эскадра прошла Толбухинский маяк и в 10 час. вечера отдала якорь на Кронштадском рейде.

17 июля. Пятница.

В 4 часа утра снялись с якоря, чтобы подойти ближе к Кронштадту, и в 5 час. стали на двух якорях вблизи этого города. Как только я достал лодку, тотчас отправился к генералу Потемкину с рапортом на «Юпитер», оттуда я отправился в Кронштадт, чтобы отправить денщика в Петербург, и возвратился к обеду на корабль.

Радость, испытываемая мною, очутившись подле близких мне людей после 28-месячного отсутствия, избегнув так счастливо столько опасностей и приключений, совершенно естественно заставила меня запустить мой дневник, который я так тщательно вел с 9 марта 1812 г. по 17 июля 1814 г. Придя в себя от всех волнений, вызванных возвращением домой на Родину, я счел себя обязанным изложить, хотя бы вкратце, как мы прибыли в Петербург, без обозначения дней и чисел, которые я совершенно перепутал. Вот в нескольких словах, как все произошло.

Через несколько дней по прибытии в Кронштадт нас высадили в Ораниенбауме, чтобы разместить по квартирам в его окрестностях. Едва я ступил на берег, как передо мной очутился Бакунин (Петербургский губернатор)^[70] с Бибиковым, и мы вместе отправились в Петербург, но, так как нам пришлось проезжать мимо дачи, где проживала семья Бакунина, я не мог не зайти и действительно провел очень приятно 2 часа. Прибыв наконец в Петербург, я не мог добиться свидания у г-жи Б. и хорошо заметил, что произошла перемена в наших отношениях. Со временем я в этом убедился. Затем я поразил своим неожиданным появлением в 11 час. вечера моих сестер. Радость была неописуемая. На другой день я возвратился в Ораниенбаум и устроился в отвратительной деревне. Государыня-мать^[71] устроила нам в Павловске прелестный праздник, нас повезли на придворных лошадях, так как у нас лошадей не было своих. После всего нами виденного Павловский праздник не поразил нас, но он сделал больше — он тронул нас до глубины сердец наших^[72]. Я никогда не забуду внимание, оказанное нам великой герцогиней Анной^[73], и все похвалы, сказанные ею мне.

Некоторое время спустя мы переменили квартиры ближе к Петербургу по Петергофской дороге. Мне пришлось поместиться у Пущина, главного морского интенданта^[74]. Эта стоянка длилась недолго, а в августе мы вступили в столицу, пройдя Триумфальную арку, изготовленную давно^[75].

Вся царская семья присутствовала в этот день, но вообще прием, оказанный нам в Петербурге, показался нам много сдержаннее, нежели приемы в Дрездене и Париже.