Интернет-проект «1812 год»

1812 ГОД

При выступлении из С.-Петербурга[1] командиром лейб-гвардии Семеновского полка был полковник Криднер[2]. Командиром 1-го батальона полковник Посников[3]. Командиром 2-го батальона полковник барон де-Дамас (впоследствии министр иностранных дел Франции при Людовике XVIII)[4]. Командиром 3-го батальона полковник Писарев[5].

Я состоял в третьем батальоне, поэтому перечисляю ротных командиров этого батальона: командир 3-й гренадерской роты — капитан Костомаров[6], командир 7-й роты — капитан Окунев[7], командир 8-й роты — капитан Бринкен[8], командир 9-й роты — капитан Пущин.

Первые дни похода

9 марта. Суббота.

Мы выступили из С.-Петербурга. Я был командиром 9-й роты в составе 165 рядовых и 16 унтер-офицеров. В нашей роте числились офицеры: Чичерин[9], 2 князя Трубецких (Сергей и Александр)[10], первый за 14 декабря сослан в Сибирь, а Чичерин ранен под Кульмом и через несколько дней умер в Праге[11], — и я. Кроме того, к нам были прикомандированы 2 подпрапорщика: Зотов[12] и князь Дадиан. Как только мы прибыли в Пулково, туда также прибыли и мои сестры с г-жей Б.[13], и благодаря этому я провел этот последний вечер в кругу дорогой для меня родной семьи.

 

10 марта. Воскресенье.

Тревога подняла нас очень рано. Я распростился со своими и очень опечаленный этой разлукой отправился в поход в большом унынии. Дул сильный ветер. Штаб полка остановился в Гатчине, а моя рота перешла еще 10 верст вперед до деревни Черницы.

 

11 марта. Понедельник.

По выступлении из д. Черницы я спохватился, что забыл свой бумажник и, как только мы остановились в пос[елке] Рождествено, я послал искать бумажник, а сам тем временем занялся корреспонденцией к моим родным. К вечеру возвратился мой денщик и к моему большому удовольствию привез мне мои деньги в целости.

 

12 марта. Вторник.

Стоянка. Я отправил мои письма.

 

13 марта. Среда.

Было очень холодно. Мы выступили в 8 ч. утра и остановились на ст[анции] Сорочкино. Мое главное желание было писать мой дневник и письма домой, но здесь это было немыслимо выполнить, так как с нами поместились также офицеры двух других рот. Мы играли в карты и я выиграл.

 

14 марта. Четверг.

Штаб полка направился в д. Долговка, а моя рота ушла немного вперед и остановилась на ночлег в 3 верстах от большой дороги в д. Болотье, офицеры же моей роты, а также офицеры еще одной роты остановились у большой дороги на постоялом дворе. Хозяйка этого двора не переставая плакала, хотя все очень хорошо вели себя по отношению к хозяйке.

 

15 марта. Пятница.

В 6 час. утра я в сопровождении унтер-офицера отправился в свою роту. Этот маленький переход был очень неприятен. Было очень холодно, и дул сильный ветер. Снег совершенно покрыл дорогу, и мы не раз проваливались. Присоединившись к моим солдатам, я с ними пустился в путь, чтобы догнать полк, который собирался на большой дороге, по которой мы двинулись на Лугу, куда мы прибыли после 12 час. дня. Я отморозил себе правое ухо. Штаб полка остановился в Луге. Я тоже сделал привал роты, во время которого я сбегал на почту и к большой радости застал письма из дому. После привала я с ротой продвинулся еще на 10 верст за Лугу и остановился на ночлег в д. Раковичи. Это был очень утомительный переход.

 

16 марта. Суббота.

Дневка. Я лично отправился в Лугу получить третное жалование, которым нас наградил государь[14].

 

17 марта. Воскресенье.

Штаб полка перешел в с. Городец, а моя рота в д. Юбру, я же остался в Городце, так как был дежурным и должен был явиться с рапортом, и только к вечеру прибыл в Юбру, чтобы присоединиться к моей роте.

 

18 марта. Понедельник.

В Заполье. Крестьянин, у которого мы остановились, был старик 130 лет.

 

19 марта. Вторник.

С. Велени, направо от большой дороги. Снег валил хлопьями и затруднял поход.

 

20 марта. Среда.

Дневка. В отведенной нам квартире в печке не было трубы, и пока топили, дым душил нас. Хозяин нашей квартиры был старик 135 лет, он хорошо помнил Петра Великого и говорил о своем меньшем брате, которому было 100 лет, что он еще молод.

 

21 марта. Четверг.

Д. Опоки, в двух верстах от селения Боровичи, где находится штаб полка. Утром я сделал замечание Чичерину за его грубое обращение, а сам получил выговор от командира полка полковника Криднера, который, обгоняя в пути роту, нашел по обыкновению к чему придраться.

 

22 марта. Пятница.

Г. Порхов. Наш бригадный генерал барон Розен[15] сегодня обогнал нас и приказал на завтра сделать дневку, хотя по расписанию дневка назначена была на послезавтра. Это распоряжение нам было очень приятно, так как несравненно приятнее остановиться в городе, нежели в деревне. Для меня лично эта дневка представляла особый интерес, я очень беспокоился о моих письмах, так как г-жа Б. мне сообщала, что ее мужу стало известно о том, что она меня сопровождала до Пулкова.

 

23 марта. Суббота.

Дневка.

 

24 марта. Воскресенье.

С. Кузнецово, а штаб полка в Голодушках. От Порхова до Кузнецова местность очень живописная, но сильный холодный ветер и дурная погода сделали переход не совсем приятным.

 

25 марта. Понедельник.

Липовик, недалеко от штаба полка, разместившегося в с. Сорокине. Кашкарев[16] догнал нас сегодня. Он привез мне несколько писем от г-жи Б. и несколько безделушек, которые она мне переслала. Ее письма меня очень тронули. Она упрекала меня в том, что более месяца не получала от меня писем, чем я очень был огорчен.

 

26 марта. Вторник.

Стега. Как только прибыли, я нанял крестьянскую повозку для поездки в Ашево в штаб полка. Будучи дежурным по полку, я явился с рапортом к командиру полка и, воспользовавшись удобным случаем, попросил отпуск на несколько дней, чтобы съездить к себе в имение, находящееся вблизи. Полковник обещал удовлетворить мое ходатайство.

 

27 марта. Среда.

Мое имение Жадрицы[17]. Полк должен был стянуться в Сисино, а так как по пути из с. Стегинадо было пройти через село Ашево, я просил Чичерина напомнить адъютанту Сипягину[18] о том, чтобы он исходатайствовал бы у полковника скорее разрешенный мне отпуск. Все уладилось, и Сипягин вручил мне отпускной билет на 5 дней. Я тотчас передал командование ротой Чичерину, нанял возницу и в 1 час с лишним был уже в Новоржеве. Здесь я застал Панютина[19] (прославившегося впоследствии в Венгерской кампании)[20], который был откомандирован от полка для заготовления хлеба. Мы с ним скромно закусили и много толковали о Сперанском и Магницком, которых обвиняли в измене[21]. После этого свидания я отправился в Жадрицы, отстоявшие от Новоржева всего в 15-ти верстах, где застал дядю[22] уже спавшим. Мой дядя — большой оригинал. Он очень обрадовался, увидев меня. Для него единственное утешение — общество местного священника[23], за которым он немедленно послал. Громоздкая обстановка комнаты, оригинальное одеяние дяди и низкопоклонство священника, который старался схватить мою руку, чтобы поцеловать ее, — все это меня очень поразило. Придя в себя после всего этого, я отправился в церковь и поклонился праху моего отца у его могилы[24]. В маленьком домике, выстроенном специально для меня по проекту моей сестры, я занял одну комнату с большим венецианским окном, откуда открывался очаровательный вид.

 

Дни отпуска

28 марта. Четверг.

Я проснулся с сильнейшей головной болью. Я угорел. Лихачевы — соседи и друзья наши — прислали за мной. Я с дядей в санях отправился к ним. Я очень опасался встретить кого-нибудь из-за отчаянного костюма дяди и был очень не доволен, застав у Лихачевых г. Муромцева, первостатейного щеголя. Мои крестные, несмотря на все это, встретили меня самым радушным образом. Я их видел впервые с самого детства. Они очень хорошие люди, мы с ним пробыли до 4-х часов, затем возвратились в Жадрицы.

 

29 марта. Пятница.

Другой сосед, Неелов, посетил меня, и мы все вместе были у обедни.

 

30 марта. Суббота.

Я причастился св. Тайн и немедленно отправился на встречу моей роты, которая, по пути в с. Гришине, должна была пройти через одно из моих имений. Я видел Чичерина, угостил моих солдат водкой. Вечер я провел в беседе с дядей о Сперанском и Магницком.

 

31 марта. Воскресенье.

Еще одна обедня, это страсть дяди. Указ о рекрутском наборе достиг нашего села[25]. Я был очень удручен мыслью о том, что грозит нашей дорогой Родине.

 

1 апреля. Понедельник.

Несмотря на суеверие дяди, что в понедельник нельзя отправляться в путь, я все-таки был с ним в церкви, выслушал напутственный молебен, простился с дядей и уехал в с. Гаркушино к Лихачевым. С места лошади едва меня не разбили, и это еще более убедило дядю, что понедельник тяжелый день. Дядя горько плакал, прощаясь со мной. В семь часов вечера я приехал к Лихачевым, которые очень обрадовались моему приезду и уложили меня в пуховую постель, в которой я совсем утонул, и, несмотря на мой протест, что я не привык спать в такой мягкой постели, надо было подчиниться их настоянию, отчего я очень плохо спал.

 

2 апреля. Вторник.

Я встал в 3 часа ночи и, снабженный громадным количеством запаса всякой провизии, в 6 час. утра был в с. Болготово; переценив лошадей, проследовал в г. Опочку. Ветер и снег в Дороге мне очень мешали. Я застал полк на стоянке в г. Опочке в ожидании прибытия государя[26]. Здесь я получил письма, из которых узнал, что мои письма получены по назначению в Петербурге. На улице перед моими окнами стояла толпа рекрут. Они пели веселые песни, а тут же рядом в сторонке их матери и жены горько плакали.

 

3 апреля. Среда.

С. Рюг[...]ино. Целый день неприятности. Переход был невыносимо тяжел вследствие постоянного ожидания, что вот-вот государь нас обгонит, но в заключение мы увидали только его экипаж, a его величество надо было ожидать на утро. Один унтер-офицер моей роты забыл свой штык, а один солдат из ротного обоза остался в Опочках, его разыскали лишь много спустя. Бибиков[27], этот противный человек, поселился с нами, настал конец нашему мирному житью. Чичерина забавляло досаждать ему, а мне это надоедало.

 

4 апреля. Четверг.

Себеж. Со вчерашнего дня мы в Белоруссии. Мы проспали. Командир полка заметил, что ротный фургон слишком поздно проехал, а сопровождавший его солдат был одет не по форме; ожидая в самом непродолжительном времени проезд государя, беспорядок этот показался ему непростительным, поэтому командир посадил меня под арест и освободил лишь по прибытии полка на стоянку. Утешили меня от этого неприятного происшествия полученные мною письма. Г-жа Б. сообщала мне, что она уже оправилась от болезни и выезжала. Мой двоюродный брат Николай[28] сообщил также подробности о ней.

 

5 апреля. Пятница.

Дневка в Себеже. Полковник Посников и другие наши офицеры выразили мне сочувствие по поводу вчерашнего приключения со мной, это меня очень тронуло. Бибиков, несмотря на причиняемые ему обиды, говорил больше всех и возмущался, что полковник Криднер поступил со мной так строго.

 

6 апреля. Суббота.

Трушули, в 2-х верстах от штаба полка, расположившегося в с. Ляхово. Воздух уже весенний, но сильный дождь мочил нас весь переход. Местность, по которой мы проходили, чудная и если бы я не промок до костей, то несомненно с большим наслаждением любовался бы ею. Мы остановились для отдыха в открытом поле, что не особенно приятно во время ливня. В Трушулях мне отвели отвратительную комнату, переполненную всякими насекомыми, без пола, но и ею я не мог воспользоваться, так как я был дежурный по полку и за неимением какого бы то ни было экипажа должен был отправиться верхом с рапортом в Ляхово. Встреча с командиром была холодная, он как будто избегал объяснений, а я старался как можно скорее освободиться от него. Я объявил полковнику Посникову, нашему батальонному командиру, что я слагаю с себя ответственность за правильность совместного движения ротного фургона совместно с остальными полковыми фургонами; полковник Криднер отменил свое распоряжение и объявил, что не настаивает, чтобы все 12 фургонов шли вместе, а время отправления каждого ротного фургона предоставляет усмотрению ротных командиров. Следовательно, мой арест привел к желанному результату, перемене приказа в благоприятном смысле для всех моих товарищей, и этим я был вполне удовлетворен.

 

7 апреля. Воскресенье.

Каширино. Местность, по которой мы шли, страшно бедна. Вся дорога усеяна нищими и слепыми. В нищете виновны владельцы, но интересно, кто виноват в таком громадном количестве слепых. Арендаторы, желающие вытянуть как можно больше барышей, обременяют крестьян такой непосильной барщиной, что у них не остается свободного времени для работы на себя. Это мне сообщил крестьянин, принадлежавший некоему Шадульскому, который сдал крестьян в аренду русскому купцу. Само же население этой местности склонно к лени[29]. Князь Дадиан, который постоянно ворчит, стонет и жалуется на тяжесть похода, сегодня неожиданно набрался храбрости и захотел перепрыгнуть через ручеек, но плохо рассчитал и вместо того, чтобы попасть на противоположный берег, упал в воду по самую шею. Я оставил подле него унтер-офицера, но к довершению несчастия командир полка проезжал мимо и, увидав смешную фигуру князя Дадиана, очень возмутился и отдал приказ, чтобы кн. Дадиан в наказание нес службу рядового во время всего похода.

 

8 апреля. Понедельник.

Шавелки. Штаб полка в Росицах. Местность чудная. Проходя через Росицы, я лично остановился на несколько минут, чтобы согреться, и пропустил мимо себя роту, взводы которой не очень отставали один от другого. Чичерин воспользовался моим отсутствием и сделал привал. Недовольный распоряжением Чичерина без моего ведома, я немедленно двинул роту дальше в поход и наговорил Чичерину много неприятностей, а он мне ответил дерзостью и прибавил, что он не желает впредь быть со мной на одной квартире. Я на это охотно согласился и объявил ему, что он будет помещаться всегда с Бибиковым, которого он терпеть не мог. Мысль соединить их мне очень понравилась, и скоро наша беседа приняла мирный характер, но я твердо решил устранить Чичерина из нашего общежития. Он в виде шутки стал дразнить Бибикова и говорил ему, что, хотя им придется квартировать вместе, но столоваться будут врозь.

 

9 апреля. Вторник.

Приказ остановиться в Шавелках нас очень огорчил, потому что мы очень скверно разместились. Причина, вызвавшая такую перемену, объяснялась тем, что передняя колонна была задержана в Друе, не имея возможности перейти Двину вследствие ледохода.

 

10 апреля. Среда.

Местечко Друя. Переход был очень приятный, погода чудная. До этого нас преследовала скверная погода, поэтому и путь был тяжел, мы еще не могли свыкнуться с такой переменой погоды. Переправа через Двину для нашего батальона была очень затруднительна, как раз в то время возобновился ледоход. Я немного поспорил с Сипягиным, к которому пришел завтракать во время переправы. Мы получили приказ разместиться по квартирам и не идти в Вильно. Местечко Друя очень красиво расположено.

 

11 апреля. Четверг.

Стоянка в Друе. Проливной дождь и вследствие этого невылазная грязь лишили нас возможности выйти из дому в течение всего дня. Жид Мовша исполнял все наши поручения, получил от нас три рубля и остался очень доволен и счастлив.

 

12 апреля. Пятница.

Деревня Сальки. Перед выступлением из Друи наш полковой командир собрал нас на берегу Двины, чтобы ждать государя, который, по его предположению, должен был с минуты на минуту прибыть. Дождь нас не щадил и к довершению нашего разочарования фельдъегерь привез нам известие, что его величество, которого мы ждали, еще не покидал Царское Село[30]. Мы возвратились по квартирам без результата, разве только то, что промокли до костей ради того, чтобы не отвыкать от этой привычки. Сигнал тревоги не был слышен в моей роте, расположенной в конце местечка, и я был очень неприятно поражен, что полк уже целый час в сборе и что остановка только за моей ротой. Мы пустились бегом и, конечно, полковник Криднер не упустил удобный случай сделать мне выговор. Штаб полка направился в д. Иказни, а моя рота, недоходя немного, свернула влево и заняла 9 деревушек; та, в которой я остановился, называется Сальки. Мой хозяин — небольшой арендатор г. Салманович, 80-летний старик; у него две дочери, из которых одна не дурна собой.

 

Квартирование у Двины

13 апреля. Суббота.

Чичерин ночевал у нас, а сегодня утром ему отвели квартиру в другой деревушке, куда он и перебрался.

 

14 апреля. Воскресенье.

Всем капитанам (ротным командирам) полка приказано явиться к командиру полка в Иказни к 10 часам утра. В том числе явился и я. Нам приказано собрать самые подробные сведения о количестве провианта, который можно застать в занимаемых нами деревушках. В рапортах надо точно донести о количестве хлеба, фуража и скота, принадлежащего как обществам крестьян, так равно и землевладельцам, отдельно у каждого. Поляки были очень изумлены этим распоряжением. Мне было крайне досадно доставить неприятности бедному Салмановичу, у которого было очень мало имущества и он оказался очень хорошим человеком.

 

15 апреля. Понедельник.

Государь проследовал третьего дня через Друю. Бибиков явился к нам вечером и, как зловещая птица, сообщил нам известия о запрещении иметь экипажи.

 

16 апреля. Вторник.

Один из наших офицеров, Хрущов[31], приехал к нам ночью. Он ехал в Друю за провизией и для сопровождения взял одного унтер-офицера из моей роты.

 

17 апреля. Среда.

Я получил приказание отобрать от моего хозяина декларацию (ведомость) об имуществе, которым он владеет. Форма декларации прислана из полка. Это повергло в уныние все семейство Салмановича. Бибиков был прав, нам позволили иметь только вьючных лошадей, даже верховых не разрешили. Я не рискнул отлучиться из своей деревушки. Приказы сменяясь один за другим с быстротой. Я поручил Зотову отнести мое письмо на почту в Друю, он отправился с А. Трубецким, а брат его Сергей тоже отлучился, и я остался один или, вернее, почти один, так как кн. Дадиан тоже остался дома. Это простофиля, который или спит, или молчит. Сегодня ночью он вскочил, испугавшись маленького мопса, который незаметно для него спрятался в его постели, стал кричать со всей мочи, уверяя, что он чувствовал, как сам черт по нем прогуливался.

 

19 апреля. Пятница.

Утром потребовали ротных квартирмейстеров в Иказни. Целый день мы строили всякие предположения, но из полученного вечером приказа о выступлении утром мы узнали, что три роты полка, в том числе и моя рота, должны переменить квартиры. Это нас удаляло от Друи, что для меня было не особенно приятно, так как я начал ухаживать за одной из хозяйских дочерей г. Салмановича; они были действительно хорошие люди.

 

20 апреля. Суббота.

Мыза Укля (помещичий дом). Это первый переход, сделанный мной пешком. Прибыли в Уклю до полудня. Арендатором был некто г. Родзевич. По виду он богаче нашего Салмановича, но, несмотря на его любезность, мы заметили недоброжелательность, которую поляки проявляют по отношению к русским. Этого было достаточно, чтобы заставить нас пожалеть нашу прежнюю квартиру. Мы застали еще измайловцев, занимавших предназначенные для нас квартиры на новых местах, и в ожидании их выступления мы потеснились. Эти маленькие неприятности стушевались удовольствием, доставленным мне письмами г-жи Б., полученными здесь. Она давно мне не писала.

 

21 апреля. Воскресенье.

Пасха. В эти дни в Польше только едят. Стол постоянно накрыт, садятся за стол в обычное время только для того, чтобы скушать немного супа. Я отправился к полковнику Писареву, У которого было дамское общество. Мы узнали, что послезавтра выступаем в Комай — местечко, расположенное подле Свенцян, ближе к Вильно.

 

22 апреля. Понедельник.

Я снова отправился к полковнику Писареву. Там устроили танцы.

 

Квартирование за Дисной

23 апреля. Вторник.

Оксютовичи. Штаб полка в Замошье. Несмотря на представленное капитанам право ехать верхом, я не пожелал этим правом воспользоваться и весь переход в 24 версты сделал пешком. Пройдя Замошье, мы своротили вправо. Прощание с Родзевичем не было так трогательно, как с Салмановичем. Жители Оксютовичей все русские.

 

24 апреля. Среда.

Неожиданно получен приказ остановиться. Предположили, что это вследствие недостачи провианта. Наши солдаты два дня не получали пайка и теперь занялись заготовкой хлеба. Русские в Оксютовичах не крепостные, а вольные, но землю оставить не могут — они чиншевики. Они не отрабатывают барщину, но платят за землю помещику Мурузи по 40 рублей. Это равносильно крепостному праву[32]. После обеда мы отправились навестить наших товарищей по соседним деревушкам. Нам попалась настолько плохая крестьянская лошадка, что мы измучились больше, нежели могли измучиться, отправившись пешком. Мы забыли запастись свечами, поэтому я с трудом дописал дневник при догорающем последнем огарке.

 

25 апреля. Четверг.

Богиньки. Штаб полка в Угоре. Мы прошли дальше штаба 8 верст. Дорога шла прелестным лесом, окаймляющим озеро, у которого раскинулась наша деревушка. Нужно было обойти вокруг, чтобы попасть в деревню. Очень неприятно видеть и не иметь возможности прямо попасть на квартиры. Я послал своего Лукьяна[33] в Видзы, маленький городок в 2-х верстах от Богиньки. Он возвратился довольно поздно, доставил некоторые вещи, но писем не привез.

 

26 апреля. Пятница.

Бабяны. Снег и ветер очень мешали нам в походе. Переправились через Диену по очень плохому понтонному мосту. Во время переправы 3-й роты мост шатался, поэтому я придержал свою роту, не позволил идти сомкнутой колонной, а пропустил ее врассыпную, повзводно, с промежутками, и только благодаря этому нам удалось благополучно переправиться на противоположный берег. Немедленно по прибытию в Бабяны я отправился с рапортом в Твереч, маленькое местечко, в котором расположился штаб полка, так как я был дежурный. Командира полка я не застал, он обедал у Карцева[34], поэтому я не ждал его. Эта поездка была для меня не без пользы, я узнал, что на мое имя получены письма, отосланные мне через какого-то солдата, которого я не мог разыскать. Тем не менее я успокоился, так как получение писем означало, что дома все здоровы.

 

27 апреля. Суббота.

Деревня Буцевичи, в 4-х верстах от штаба полка, расположившегося в м[естечке] Комай. Это наше новое место стоянки. Переход был очень утомительный и неприятный вследствие дурной погоды. Разместились мы очень скверно, деревня настолько бедна, что ничего решительно нельзя достать. Фуража нет.

 

28 апреля. Воскресенье.

Утром я посетил полковника Писарева. Он занят был переменой квартиры, перебирался в дом к некоему помещику Холмскому. Я его проводил и возвратился обедать в Буцевичи. Вечером стало известно, что великий князь[35] назначил нам смотр.

 

29 апреля. Понедельник.

Утром я снова отправился верхом к Писареву для переговоров относительно предстоящего смотра, но не застал его дома и остался обедать у Холмского. Возвратился к себе с Храповицким[36], который передал мне, что к 5-ти часам потребовали всех ротных командиров в Комай. Опасаясь опоздать, я поспешил к себе, одел шарф и отправился в Комай. Здесь я узнал, что произошла ошибка — требовали батальонных командиров, но я воспользовался случаем и попросил разрешения переменить место стоянки, которое и получил. Мы всей компанией осматривали местность вокруг Буцевичей. Прежде всего мы отправились в Дворочаны. Дом оказался настолько грязен, что мы не решились занять его. Александр Трубецкой и я отправились пешком за 2 версты в госп[одский] дв[ор] Загач осмотреть другой дом, который хотя был необитаем, но имел преимущество пред другими. Когда мы возвратились в Дворочаны дать отчет о нашем открытии, уже смеркалось, а наша прислуга еще не прибыла. Жена арендатора в Дворочанах нетерпеливо ждала нашего ухода, она страдала столько же, сколько и мы от этой проволочки. Ее супруг нас угощал, вполне разделяя желание своей дражайшей половины. Эта история затянулась до ночи пока не собрались все наши, и только тогда мы отправились в Загач. Но, боже, как нам здесь было худо — ни стекол в окнах, ни стульев, ни стола.

 

30 апреля. Вторник.

Вследствие вчерашней усталости я крепко спал. Но сегодня утром мы удостоверились, что мы устроились здесь хуже, нежели где-либо. Мы снова с Александром Трубецким отправились на поиски к соседнему шляхтичу, но его жилище было очень бедно. У него оказалось 10 душ детей, да нас было 5, не было возможности поместиться. Бедный человек очень опасался, что мы решимся переселиться к нему, и обещал доставить нам в Загач все необходимое. Он сдержал слово, и, таким образом, мы, наконец, устроились. Вчера я видел в Комае Церковь, построенную Гедимином[37] 397 лет тому назад. Стены кирпичные толщины необычайной. Выделяется придел, построчный 40 лет назад одной графиней Силистровской. Образ св. Иоанна и портрет Гедимина сохранились с самого основания. Образ находится в лучшем виде, нежели портрет. Подземелья служат могилами для рода графов Силистровских, видны даже кости умерших.

 

1 мая. Среда.

Погода чудная. Я посвятил целый день прогулке. Местность очень красива. Видно местечко Поставы — по ту сторону озера.

 

2 мая. Четверг.

Я обошел каждый взвод моей роты; они находились в деревнях Дашки, Драбеши, Мацуты и Буцевичи. Чичерин был в Мацуте, я зашел к нему на минутку. В Буцевичах я остался недоволен, так как застал беспорядок. Затем зашел к Писареву, которого не застал дома. Я остался обедать с офицерами 8-й роты, квартировавшими с ним, и ждал его возвращения. На завтра предстоял смотр, и мне необходимо было с ним переговорить. Чрезмерный педантизм меня огорчил, но дома я застал человека вполне счастливого — это князь Дадиан. Его слуга, возлюбленный Василий, прибыл, и он еще издалека спешил сообщить мне об этом.

 

3 мая. Пятница.

Крысы нам мешали спать всю ночь. Я встал в 5 часов и вскорости вступил с ротой в м[естечко] Комай, где командир Криднер должен был произвести смотр. Он сильно ко мне придирался, поэтому я возвратился в Загач в очень дурном настроении.

 

5 мая. Воскресенье.

Трубецкие отправились в Свенцяны, а я в Поставы. В местечке есть школа на 100 учеников. Есть квадратная площадь, застроенная лавками. Торговля, кажется, не бойкая, но заведующий училищем мне заявил, что 9 числа будет ярмарка и тогда я увижу, как все оживится. Он пригласил меня на этот день обедать. Я возвратился домой обедать и немного спустя получил приказ ночью выступить. Нам предстоял еще один смотр.

 

6 мая. Понедельник.

Лукашевщизна. Я выступил в 2 часа ночи и в 9 часов остановился на очень тесных квартирах.

 

8 мая. Среда.

Я был дежурный и, отправившись с рапортом, узнал, что великий князь еще не дал нам никакого определенного приказа относительно смотра, но что наш командир нас передвинул для того, чтобы быть наготове, когда будет дан приказ. Уже третий день наше положение из рук вон плохо, мы лишены всего.

 

9 мая. Четверг.

Мацковичи, помещичий дом. Нас разместили немного лучше, недалеко от местечка Лынтуны, где предстоял смотр великого Князя. Штаб полка остался в Комае. Выступая из Лукашевтцизны, я заметил, что у меня был дезертир[38]. Это меня очень расстроило. Арендатором д. Мацковичи был некто Буйневич, его сестра была бы не дурна собой, если бы не рыжие волосы.

 

10 мая. Пятница.

Я плохо спал. Погода была отвратительная. Мне нездоровилось.

 

11 мая. Суббота.

Владелец деревни Мацковичи Чехович нанес мне визит. Я получил письмо от г-жи Б. и послал Луку в Свенцяны сдать мои письма на почту. Мне неизвестно место стоянки Литовского полка, поэтому я лишен возможности повидаться с моим двоюродным братом Николаем, которого я не видел с самого Петербурга.

 

12 мая. Воскресенье.

Явился к нам Бибиков провести с нами вечер и остался ночевать, это было сверх ожидания. Он надоедлив до невозможности.

 

13 мая. Понедельник.

Письмо, полученное мною сегодня от г-жи Б. несколько успокоило меня и восстановило мне хорошее расположение духа, расстроенное присутствием Бибикова. Получен приказ: завтра выступить вновь в Лукашевщизну. 15 мая должны были состояться маневры в Лынтунах в присутствии великого князя.

 

14 мая. Вторник.

Лукашевщизна. Переход был нетрудный, но очень неприятный из-за дурной погоды. Мы выступили в 4 часа утра при сильном ветре и снеге. Наши квартиры оказались не очень удобными.

 

15 мая. Среда.

В 5 часов мы отправились в Лынтуны. К прибытию великого князя выступили через лес и развернулись на равнине между лесом и местечком. Маневры были очень удачны, великий князь остался очень доволен, он лично мне это сказал. Я желал бы меньше почета, но больше отдыха. Холод был собачий. После маневров я со своей ротой возвратился в Лукашевщизну; накормил здесь солдат, отправился снова в Мацковичи.

 

16 мая. Четверг.

Ввиду дороговизны чая наша компания решила отказаться от него. Я занялся постройкой барака в нашем громадном Дворе.

 

17 мая. Пятница.

Мы с кн. Александром Трубецким были у Писарева, который находился в Кородине — имении графа Силистровского. По пути, проезжая через Комай, мы встретили полковника Криднера, который в этот раз отнесся к нам очень благосклонно. Путь от м[естечка] Комай до Кородины чудный, лежит через березовый лес. М[естечко] Комай расположено на возвышении, и поэтому его прекрасно видно. Офицеры 3-й гренадерской роты поместились вместе с полковником Писаревым, и мы обедали все вместе очень весело. Нелюдимый полковник Криднер тоже пришел к нам, но наступили сумерки, надо было думать о возвращении в Мацковичи.

 

19 мая. Воскресенье.

Погода немного улучшилась. Я отправился в м[естечко] Комай. Когда приблизился, процессия выходила уже из церкви, и я зашел в Жадовскому[39]. Он повел меня в катакомбы, находившиеся под двором жилого дома. Своды кирпичные. В сводах изредка отверстия, которые пропускают слишком мало света для того, чтобы можно было обойтись без факелов и без проводника. Уверяют, что когда-то эти подземелья служили тюрьмой. К обеду я возвратился домой. Одна из моих лошадей ударила кучера в голову, но, к счастью, не опасно, рана легкая.

 

20 мая. Понедельник.

Чичерин зашел ко мне объявить, что он просил полковника Криднера поместить меня к нему на квартиру. По его словам, находившийся там же кн. Голицын[40] нанес ему обиду. В свою очередь кн. Голицын пришел ко мне и объяснил, что спор зашел из-за невода, который он сказал Чичерину взять для того, чтобы развлечься рыбной ловлей в своем озере.

 

21 мая. Вторник.

Вечером узнали, что через два дня отправляемся в Вильно, где пробудем несколько дней.

 

22 мая. Среда.

Барак мой закончен, и Писарев приезжал ко мне завтракать. Вчера и сегодня получены письма от сестер и г-жи Б. Все прислали мне интересные безделушки. Их внимание меня очень тронуло. К большой моей радости вечером приехал мой двоюродный брат Николай. Мысль о завтрашнем походе меня очень удручала. К счастью, Константиново, куда мы выступили, всего в 1 версте от Свири, места стоянки брата Николая, поэтому он пробыл у нас до утра.

 

23 мая. Четверг.

Куцьки, деревня в 1 версте от Константинова, где находится штаб полка. Николай совершил весь переход с нами пешком и остался с нами ночевать, так как его полк выступал только в воскресенье. Наш батальон находился в дороге с 5 часов утра и остановился на общих квартирах в д. Куцьки. Квартира полковника Криднера находилась тут же. Когда вступил в деревню с моей ротой, он был на улице и отнесся ко мне благосклонно, это неспроста.

 

24 мая. Пятница.

Бабичи. Возле местечка Михалишки, где штаб полка. Батальон выступил в 4 часа утра. Мы расстались с Николаем в надежде, что скоро увидимся в Вильно. Три роты 1 батальона неожиданно сошлись с нашим батальоном на дороге, и к большому моему удовольствию я увидел Панютина. Мы с ним были товарищи в Петербурге, и со времени выступления в поход нам случалось по 15 дней не встречаться. Сегодня вышли на большую дорогу от Свенцян на Вильно. Прошли село Страчи, насколько мне помнится это название; дорога спускается к плотине и круто сворачивает влево. Местность чудная. Слева прелестный ручей, а справа крутой обрыв, покрытый великолепным лесом. Солнце всходило как раз тогда, когда мы подходили к этому чудному месту, и придавало еще больше красоты этому ландшафту. От плотины до наших квартир дорога шла лесом. Батальон остановился, не доходя Михалишек, так как не переправился через Вилию, которая протекает перед местечком.

 

25 и 26 мая. Суббота и воскресенье.

В 1 час ночи мы покинули Бабичи, переправились через Вилию по плотине, прошли через местечко Михалишки и шли до привала в Вороне. В 2 верстах дальше заготовлены для нас квартиры, которые мы заняли лишь в 5 часов утра. Остановились только до вечера и еще до захода солнца снова выступили дальше в путь. Сначала было очень приятно, солдаты пели, погода чудная, дорога тоже легкая, но, когда наступила ночь и стало клонить ко сну, положение изменилось. Несмотря на то, что я курил трубку и строил воздушные замки, я не мог свыкнуться с мыслью, что я не в постели. На привале, подле одного трактира, закусив немного, я заснул так крепко, что не слышал барабан, чем вызвал некоторое неудовольствие полковника Писарева. В 5 часов утра мы остановились в д. Гайдуны, в 2-х верстах от Вильно.

 

27 мая. Понедельник.

Дневка в Гайдунах. Солдаты заняты приготовлением к вступлению в Вильно. Командир пришел меня проведать, и мы обсуждали семейную ссору между нашими гостями, когда принц Ольденбургский[41] проехал через село, поэтому я предпочел не показываться на глаза его высочеству, который уехал так же скоро, как и приехал. Финляндский полк остановился с нами.

 

28 мая. Вторник.

Мы были под ружьем с 2-х часов ночи, подошли к самой заставе у Вильно, и после довольно продолжительной остановки мы получили приказ не входить в город, а занять квартиры в предместьях и окрестностях города. Государь нас не видел. На ночлег мы отправились в Гуры, отвратительную деревню в 3-х верстах от Вильно. Я спал на воздухе, так как нас было слишком много, а комната была скверная.

 

29 мая. Среда.

Мы были под ружьем с 3-х часов. Было холодно. Мы прошли через весь город, и вся наша дивизия выстроилась в боевом порядке в Погулянке. Мы прошли церемониальным маршем перед государем, который остался очень доволен нами. Смотр кончился в 11 часов; нас разместили по квартирам в самом городе, именно — в посаде Заречье. Сегодня мы разрешили себе некоторую роскошь. Я обедал с Николаем в трактире. Вечером был в опере, хотя очень плохой. Давали оперу «Сестры из Праги»[42].

 

30 мая. Четверг.

Целый день я утаптывал мостовую. Отдал визит Селявину[43], который обещал отправить мои письма с фельдъегерем.

 

31 мая. Пятница.

Произвели учение в долине Погулянки. Были под ружьем 23 батальона помимо артиллерии. Вышли в 4 часа утра и возвратились в 1 час дня. Селявин взял мои письма.

 

1 июня. Суббота.

Скайстери. Мне очень хотелось сегодня подольше поспать, но приказ выступать поднял нас в 6 часов утра. Эта неожиданность была не особенно приятной. Надеясь оставаться в Вильно дольше, мы не позаботились обзавестись кое-чем, что так легко было приобрести в этом городе и нельзя найти в несчастных деревнях. Во всяком случае надо было расстаться с прелестями этого города. К счастью, Скайстери находятся всего в двух верстах от этого благоустроенного города.

 

3 июня. Понедельник.

Прежде чем отправиться в Вильно, я отправился в штаб полка, находившийся в Виржбах, за отпускным билетом. При въезде в город против городской ратуши я встретил начальника дивизии генерала Ермолова[44], который поручил мне передать полковому командиру Криднеру, что завтра выступаем. Этот жестокий приказ отравил мне все удовольствие и понудил ехать в Кочеришки, в 2-х верстах от Вильно. Приехал туда в 7 часов вечера, оставил экипаж на большой дороге и поспешил к полковнику Криднеру. Он только что ушел в роту Берникова[45], я — за ним и опять не застал, всего опоздал на несколько минут. Взял у Берникова лошадь и нашел, наконец, полковника у Паткуля[46]. Исполнив поручение, сел на лошадь, чтобы возвратиться к Берникову, но заблудился и только через 2 часа нашел дорогу. Наконец, после всех приключений попал на лучшую дорогу, где ждала меня подвода, и возвратился к себе в Скайстери.

 

5 июня. Среда.

Язово, подле Ловаришек. Выступили в 10 часов. Жара была невыносимая и дорога песчаная. Моя рота прошла за Ловариши в которых остановился штаб полка.

 

6 июня. Четверг.

Лядзино. Выступили в 5 часов вечера. Батальон стянулся в Жебино, откуда выступили на большую дорогу в том месте, где находился трактир, возле которого мы ночевали с 25 на 26 мая. Измокли сильно от дождя-ливня. Пройдя Ворону, своротили влево и ночевали со 2-м батальоном в Лядзино.

 

7 июня. Пятница.

Михалишки. Переход был небольшой, всего в 2 версты. Выступили в 5 часов в сильную жару. Весь полк остановился в Михалишках.

 

8 июня. Суббота.

Стоянка в Михалишках. Отправились смотреть церковь этого местечка, существующую 200 лет. В подземелье — несколько гробниц, в одной из них обнаружили очень хорошо сохранившийся труп одного священника. В других гробницах были лишь кости и кое-где волосы. Вечером Литовский полк прошел через Михалишки, мне удалось повидаться с братом Николаем.

 

9 июня. Воскресенье.

Нареиши. Выступили поротно в 3 часа утра. Переправились через Вилию. Моя рота остановилась раньше штаба полка. Мы были очень поражены появлением деревенской девушки, которая быстро поклонилась всем в ноги. Нас сразу это очень поразило, и мы ничего не понимали, но скоро все выяснилось — она была невестою и по местному обычаю должна была поклониться всем в ноги[47]. Солдаты также были поражены таким обычаем.

 

10 июня. Понедельник.

Мацковичи. Выступили поротно в полночь. Штаб полка остановился в Саренчанах, а моя рота разместилась на старых квартирах. Я прибыл в Мацковичи, когда все еще спали. Старая хозяйка Буйнович очень обрадовалась меня снова видеть и только повторяла: «Наш дорогой капитан возвратился».

 

По старым квартирам

11 июня. Вторник.

Мыскова-на-Дисне. Целый день ничего не делал, только купался в Комайском озере.

 

12 июня. Среда.

Отправился к полковнику Писареву, который остановился у Чеховича. Там были г-жи Мирские, очаровавшие меня своею любезностью.

 

13 июня. Четверг.

Провел часть дня в 8-й роте, говорили о предстоящем походе.

 

14 июня. Пятница.

Около 8 часов вечера, когда я приятно проводил время в обществе г-ж Мирских, получен приказ неожиданно выступить поротно и идти форсированным маршем в Лынтуны. Я поспешил в Мацковичи и немедленно выступил с моей ротой. После полуночи прибыли в Лынтуны, где и раскинули лагерь.

 

Нападение

15 июня. Суббота.

Наша бригада стянулась через час после меня в Лынтуны, отсюда мы двинулись в Свенцяны и остановились от этого города в 8-ми верстах. Французы перешли Неман и направились в Вильно[48]. В 1 час дня мы двинулись в Свенцяны, подождали немного приезда государя и, пройдя перед ним церемониальным маршем, обошли город и остановились для отдыха на большой дороге, ведущей на Вильно, которая вела нас к Славе[49].

 

16 июня. Воскресенье.

Весь наш корпус соединился. Командование корпусом поручено великому князю Константину Павловичу. В состав корпуса вошла вся императорская гвардия, т. е. одна дивизия пехоты и одна кавалерийская дивизия[50]. Начальник нашей дивизии — генерал Ермолов. Разнесся слух, что французы уже в Вильно[51]. Я опять вместе с братом Николаем, а также видел Семенова[52], которого не встречал с самого Петербурга.

 

17 июня. Понедельник.

На местах. Говорят, что у Вильно была стычка с арьергардом[53].

 

18 июня. Вторник.

Переход от Свенцян в лагеря у Давгелишек. Выступили в 4 часа утра. Шел дождь, пронизывая. Путь тяжелый, мы шли беспрерывно в продолжении 11 часов. В полку 40 человек заболело и один умер.

 

19 июня. Среда.

На местах. К счастью, в течение дня дождь шел перерывами, которыми мы воспользовались, чтобы сколько-нибудь просушить наше платье. Наш командир, полковник Криднер, сегодня положительно взбесился, сделал нам много неприятностей, арестовал нескольких офицеров за сущие пустяки. Привели о наш лагерь графа Сегюра, это первый пленный француз[54].

 

20 июня. Четверг.

В лагерях между рекой Дисной и Видзею. Наш корпус выступил в 4/2 часа утра. При выступлении мой фельдфебель доложил мне, что 3 солдата-поляка дезертировали[55]. При таком командире, как наш, это было для меня вдвойне обидно, так как, помимо того, что мне лично было неприятно дезертирство, я должен был ожидать много нареканий от этого грубого человека, который не пропускал дня, чтобы кого-нибудь из нас не допечь. Сегодня он посадил под арест князя Голицына, совершенно необоснованно. Перейдя Диену, мы дошли к Видзе. По полученным сведениям, французы наступают тремя колоннами, из коих одна идет на наш правый фланг через Вилькомир.

 

21 июня. Пятница.

На местах. Мы слышали несколько пушечных залпов в арьергарде. Неизвестно, куда направился французский корпус, который ожидали встретить у Свенцян.

 

22 июня. Суббота.

Лагерь за Видзей. Корпуса Тучкова и Уварова[56] выступили в 6 часов утра, а в 11 часов, когда они еще шли мимо нас, мы тоже получили приказ выступить и следовать за ними. Мы перешли Видзю, где государь вышел на нас посмотреть. Пройдя город, мы своротили на правую дорогу и остановились в 2-х верстах от него. Переход был всего в 15 верст, но сильная жара нас утомила.

 

23 июня. Воскресенье.

Лагерь в Замошье. Наш корпус выступил в 2 часа ночи, сделал 40 верст в продолжении 15 часов. Жара была еще сильнее вчерашней, и, несмотря на три привала, люди изнемогали от усталости. Этот переход может соперничать с Давгелинским.

 

24 июня. Понедельник.

Лагерь у Иказни. Наш корпус выступил в 7 часов вечера. Было совершенно темно, когда мы раскинули бивуаки. Не было ни огня, ни дров для варки пищи, что было очень неприятно после бури, застигнувшей нас в пути.

 

25 июня. Вторник.

Лагерь у Милашево, по дороге от Диены на Друю. Я был дежурный и имел много хлопот в пути. Наш корпус выступил в [...] часа дня и прибыл довольно рано в Милашево. Этот переход можно считать только прогулкой. Погода была чудная, поэтому стоянка в лагере доставляла удовольствие. Сначала нам велели готовиться вновь к выступлению, но затем к нашей радости приказ отменили.

 

26 и 27 июня. Среда и четверг.

М[естечко] Леонполь и укрепленные позиции у Дриссы[57]. Мы выступили из Милашева в 3 часа дня и после 12-ти часового хода 27-го в 3 часа ночи прибыли в Леонполь. Простояв здесь до 3 часов дня, мы выступили по направлению к Дриссе, где находились укрепленные позиции. Государь пропустил нас мимо себя, когда мы строились в боевые колонны, и глядел на нас с улыбкой на лице, но я думаю, что на сердце у него было совсем другое. Неприятель находился между нашей армией и армией князя Багратиона[58].

 

28 июня. Пятница.

На местах. Все корпуса нашей 1-й западной армии соединились у Дриссы. Наш корпус — 5-й. Армия князя Багратиона — 2-я западная армия, она малочисленнее нашей[59]. Из дневного приказа мы узнали, что была стычка в арьергарде у Вислы, в которой наши войска взяли перевес[60].

 

29 июня. Суббота.

На местах. В моем шалаше гостей не убавлялось. Праздновали вечером мои именины.

 

30 июня. Воскресенье.

По местам.

 

1 июля. Понедельник.

Утром моя рота назначена печь хлеб, но немного спустя приказ этот отменили, и каждая рота командировала по 4 хлебопека. Получено известие, что армия князя Багратиона имела блестящее дело у Миры[61].

 

2 июля. Вторник.

Стоянка по дороге к Полоцку. Ночью получен приказ быть готовым немедленно выступить[62], но, несмотря на таковой приказ, мы выступили лишь в 8 часов утра. Перешли реку Двину, прошли около 11 верст вдоль ее правого берега, чтобы стать на дороге в Полоцк и быть готовыми ежеминутно двигаться дальше.

 

3 июля. Среда.

На местах нам сообщили, что авангард Кульнева действовал успешно у Друи[63]. Отдан приказ быть готовыми выступить через 4 минуты после сигнала (3 удара палками). Распоряжение сделано после обеда. На этот раз тревога оказалась ложной. Мы остались по местам.

 

4 июля. Четверг.

Лагерь у Княжицы. Выступили в 2 часа дня, перешли реку Дриссу и, пройдя еще 9 верст по направлению к Полоцку, мы раскинули наши бивуаки. Благодаря дурной дороге мы пришли к назначенному месту только в 9 часов вечера.

 

5 июля. Пятница.

Лагерь в Соколицах. Шли с 12 часов дня до 9 часов вечера, остановились вместе со 2-м корпусом. С 29-го числа нам разрешено иметь только по две вьючных лошади на роту. Сегодня одна из наших лошадей заблудилась и нашлась только ночью ко всеобщей радости.

 

6 и 7 июля. Суббота и воскресенье.

Лагерь у Полоцка. Снялись от Соколицы в 3 часа пополудни, шли всю ночь, пришли в Полоцк в 7 часов утра. Дождь шел всю ночь, переход был очень утомительный, но нам предстояло еще 3 таких перехода, чтобы опередить французов у Витебска. Отслужили благодарственный молебен по случаю победы, одержанной у Миры Платовым[64]. В этом сражении, как доносят, уничтожены 3 полка французской кавалерии. Государь уехал из армии в Москву[65]. Один артиллерист, желавший служить в кавалерии, дезертировал и записался в один из наших уланских полков; здесь по стрижке волос его уличили, судили в Вильно. Попав в плен как раз по вступлении неприятеля в город, этот молодец, несмотря на предстоящую ему смертную казнь дома, предпочел убежать из плена, явился к генералу Ермолову и чистосердечно ему рассказал все. За такую преданность он был прощен и зачислен в кавалерийский полк, как он того желал.

 

8 июля. Понедельник.

Лагерь в с. Оболи у Зуи. Мы выступили в 1 час ночи и, пройдя 35 верст в 19 часов, остановились, перейдя Оболь, по направлению к Витебску. Будучи дежурным, я сегодня почти не отдыхал. Командир полка полковник Криднер, придерживаясь всегдашней своей привычки быть грубым, наговорил дерзостей одному офицеру нашего батальона, некоему Храповицкому. (Он ему сказал: «Вы перед взводом идете как кукла»). Порешив проучить командира, все офицеры батальона постановили отправиться к нему и объявить, чтобы на будущее время он предъявлял какие угодно строгие требования, но чтобы никогда не осмеливался говорить дерзости офицерам. Наш батальонный командир полковник Писарев, узнав о нашем намерении, попросил не идти всем разом, а предоставить ему переговорить с командиром полка. Мы приняли это предложение, и, как только остановились на бивуаке, полковник Писарев направился к полковнику Криднеру передать все, что ему было поручено. Полковник Криднер рассвирипел. Он не захотел принять офицеров батальона всех, а потребовал к себе только 4-х ротных командиров: Костомарова, Бринкена, Окунева и меня (Пущина). Он почти не дал нам говорить, исчерпал всевозможные угрозы, сказал, что его поражает наше неумение обуздать наших офицеров. На это мы ему возразили, что то же самое можем сказать и на его счет. В заключение он объявил, что дает нам 24 часа на размышление и по истечении этого срока потребует от нас определенный ответ, на основании которого будет действовать. При выходе из командирской палатки мы были встречены всеми офицерами полка, которые, узнав результат наших переговоров, заявили, что через 24 часа они все явятся повторить командиру то, что утром ему сказал полковник Писарев. В таком настроении мы отправились спать.

 

9 июля. Вторник.

Лагерь между Зеньково и Заречьем. Продолжая наступление на Витебск, наш корпус выступил в 4 часа утра, сделав 25 верст, и к 7-ми часам вечера остановился, не доходя Заречья. Утром полковник Криднер сделал мне строгий выговор совершенно без всякого повода. Князю Броглио[66] тоже досталось. Возмездие мы отложили на вечер, когда должна была разразиться гроза над его (Криднера.—В. Б.) головой. По прибытии на стоянку все офицеры полка сошлись у своих батальонных командиров, бывших с ними заодно, и объявили им, что они намерены потребовать у командира полка полковника Криднера довести до сведения великого князя, что офицеры, не имея возможности долее терпеть грубого с ними обращения командира, ходатайствуют, чтобы его обуздали. Вследствие этого батальонные командиры полковник Посников, Писарев и барон де-Дамас отправились к Криднеру, и полковник Посников ему объявил, что, согласно его приказанию, по истечении 24 часов он вместе со своими товарищами явился ему объявить, что его офицеры не раздумали, напротив, совместно со всеми офицерами двух остальных батальонов настаивают, чтобы было доложено об этом великому князю. Товарищи полковника Писарева, в свою очередь, повторили то же самое. Полковник Криднер, взбешенный, вынужден был немедленно отправиться с рапортом к великому князю. (Государь давно одобрил офицерские суды, и благодаря им многие негодяи были удалены из полка. Криднер вполне заслужил ту же участь.) Была всеобщая радость, несмотря на то, что дело могло принять дурной оборот. Князь Голицын был главарем.

 

10 июля. Среда.

Лагерь у Погорелец. Наш корпус находился в пути с 5 часов утра до 3-х часов пополудни. Дождь шел все время. Этот переход, хотя сравнительно и небольшой, был очень утомителен. Едва мы прибыли на стоянку, приехал верхом великий князь, весь в грязи и промокший, он приказал созвать всех офицеров. Будучи в возбужденном состоянии, он не дождался, пока все офицеры собрались, и, когда я пришел, уже начал говорить. Вот подробности этой картины: великий князь сошел с лошади, которую держали тут же в стороне. Он был окружен офицерами и говорил ровно и спокойно. Полковник Криднер держался в стороне, так же как и лошадь великого князя. Он имел вид пришельца с того света. «Господа, — сказал великий князь в то время, когда я приблизился, — враг в центре государства. Он без боя занял 6 губерний только одним наступлением. Можно ли в такое время возбуждать вопросы личного честолюбия. Помните, что вы должны служить примером армии. Помните, что вы русские дворяне и у вас должна быть только одна мысль, одно стремление — спасти ваше Отечество от той опасности, которая, я от вас не стану скрывать, грозит ему. Первый долг военного — подчиняться, хотя бы дали камень в командиры (при этих словах он взглянул на Криднера, которому, вероятно, не особенно лестно было такое сравнение). Вы, гг. батальонные командиры, слишком балуете ваших молодых офицеров, в особенности вы, барон де-Дамас (из батальонных командиров Криднер меньше всего любил барона де-Дамаса, который в лагерях у Свенцян устроил ему сцену, и великий князь, вспомнив теперь это, в мягких выражениях повторил всю хулу на барона де-Дамаса). Вы, г. Храповицкий, если считали себя оскорбленным полковником, не должны были допустить, чтобы весь состав офицеров принял на себя Вашу защиту, и Вы сами должны были потребовать удовлетворения. Впрочем, я считаю, что полковник поступил правильно, вы заслужили строгий выговор (затем, обращаясь ко всем), я вас прошу и надеюсь, господа, что вы прекратите этот беспорядок и, помня, что всякие сходки законом запрещены, вы осознаете проступок, вами совершенный, восстав против вашего командира, и постараетесь загладить проступок этот примерной службой. Повторяю, надо подчиняться камню, если его ставят вам начальством. Может быть, я сам, говоря с вами, испытываю это на себе и подчиняюсь кому-то, который должен быть под моим начальством (намек на разлад между великим князем и главнокомандующим армией Барклаем-де-Толли)[67]. Я вас заклинаю, господа, ради меня подчиняться вашему командиру и не забывать, что теперь военное время, нарушение дисциплины наказывается смертной казнью и что г. Храповицкий заслужил ее и если он ей не предан, то исключительно по снисхождению. Прощайте, господа, и ради любви ко мне прекратите этот беспорядок, который очень огорчил государя». «Для Вас, ваше высочество, мы все сделаем»,—закричали разом все офицеры. Великий князь успел в это время уже сесть на лошадь, пришпорил и издали крикнул нам: «И для полковника, господа». Вслед за этим, полковник Криднер, подойдя к нам, обратился к полковнику Посникову, старшему после него, со следующими словами: «Полковник, я не желаю больше командовать частью, которая так поступила по отношению ко мне, и передаю вам командование». Все офицеры во главе с полковником Писаревым, старшим после полковника Посникова, обратились к последнему с выражением радости быть под его начальством. Полковник Криднер, успевши отойти всего на несколько шагов, возвратился и объявил полковнику Посникову, что он опять принимает командование для того, чтобы доставить себе удовольствие наказать главных зачинщиков всех козней против него. «Полковник Писарев, — сказал он, — дайте мне вашу шпагу, я вас арестую». Офицеры, начавшие уже расходиться, немедленно возвратились, и князь Голицын первый сказал: «За что вы, полковник, арестовали полковника Писарева, мы все столько же виноваты, как и он...» Но полковник Криднер не дал ему договорить и потребовал от него шпагу. Барон Фредерике[68] хотел сказать несколько слов, но и его постигла та же участь. Тогда несколько человек заговорили одновременно. Криднер не счел возможным продолжать аресты, сел на лошадь и поскакал вслед за великим князем. Мы порешили не оставлять наших товарищей и во всем разделить их участь, разошлись по палаткам. Остальной день прошел в томительном неведении, а Писарев, Голицын и Фредерике отправились на гауптвахту.

 

11 июля. Четверг.

Лагерь у Витебска. Наш корпус снова выступил в 5 часов утра, перешел Двину у самого Витебска и сейчас же за городом стал лагерем со всей 1-й Западной армией, часть которой мы составляли. Во главе полка появился, командир, но у него был такой угрюмый вид, в каком его никогда не видели. Он слова не проронил во весь переход. Как видно, ему нагорело.

 

12 июля. Пятница.

На местах. Великий князь приказал возвратить шпаги Писареву, Голицыну и Фредериксу. Криднер устранил Писарева от командования батальоном нашим и, сказавшись больным, передал полк полковнику Посникову[69]. Немного спустя генерал барон Розен возвратил Писареву его батальон ко всеобщей радости. Великий князь получил распоряжение оставить армию и прибыть ко двору, а командовать нашим корпусом поручено генерал-лейтенанту Лаврову[70]. 4-й корпус выступил ночью[71].

 

13 июля. Суббота.

На местах. В 9 часов была слышна пушечная пальба со стороны Островны, где 4-й корпус вступил в дело. К 11 часам пальба приблизилась и нас, офицеров, потребовали из города, куда мы отправились обедать, приказали нам не отлучаться и быть готовыми вступить в бой. Вся кавалерия нашего корпуса двинулась по направлению к Островне в подкрепление к графу Остерману[72], командовавшему 4-м корпусом. До вечера мы прождали приказа выступить, но не получили его.

 

14 июля. Воскресенье.

Неприятель приближался к Витебску. Бой возобновился с утра. Мы передвинулись на наш левый фланг и остановились в резерве почти против города. Перестрелка шла отчаянная. 4-й корпус сражался все время в линии. Нам не пришлось еще вступить в бой. С наступлением ночи бой прекратился, и мы заснули в полной амуниции[73]. Криднер, полагая, что полк вступит в бой, появился перед полком, чтобы разделить с нами участь на поле битвы. У него был очень жалкий вид[74].

 

15 июля. Понедельник.

Лагерь у Королеве, в 20-ти верстах от Витебска. Я проснулся очень поздно. Неприятель отступил приблизительно верст на 8. Наш арьергард имел схватки на рассвете[75]. Наш корпус выступил до полудни, оставив место расположения у Витебска, в котором мосты и амбары были уже в пламени. Пока наш арьергард отступал, наш корпус направился на Королеве по пути от Витебска на Смоленск, где и остановился. Мы продолжали этот маневр отступления, чтобы соединиться со 2-й Западной армией для совместных действий[76].

 

16 июля. Вторник.

Лагерь у Лиозны. Мы шли с 5 часов утра до 2 часов дня. Не было слышно пальбы. В 9 часов вечера вместо зари пробили тревогу. Мы приготовились, но, не получив дальнейших распоряжений, заснули в полной боевой амуниции. Это, как видно, была проделка в духе Лаврова.

 

17—19 июля. От среды до пятницы.

Лагерь под Смоленском. Мы выступили из Лиозны в ночь со вторника на среду после 1 часу. Пройдя Рудню, мы прошли еще 4 версты и остановились на несколько часов. Разрешили варить суп. Нам сообщили, что до самого Смоленска у нас будут только небольшие остановки, а ночлегов не будет. Раньше 10 часов вечера мы снова выступили и сделали привал после полуночи. После 2-х часового отдыха ночью со среды на четверг снова двинулись в путь и вступили в Смоленскую губернию. Это центр России, и мы перенесли в него войска. Мы сделали привал в четверг утром, чтобы сварить суп, и в 5 часов дня снова выступили в поход, который продолжали безостановочно до ночи. Мы сделали еще один привал после часа ночи с четверга на пятницу и снова продолжали путь. Утром нам разрешили еще один привал, и немного после полудня мы раскинули лагерь, не доходя 4 версты до Смоленска. Можно себе представить, насколько были изнурены от голода и усталости вследствие такого форсированного марша. Я очень обрадовался, получив разрешение побывать в Смоленске, где я просидел до зари. Единственный оставшийся трактир очень бойко торговал в этот день. Великий князь возвратился, чтобы снова ступить в командование нашим корпусом. В Смоленске я встретил г. Свечина[77] с женой, которые пробирались из Гродно в Москву. Они всего месяц назад виделись с г-жей Б., и мне доставило большое удовольствие поговорить о ней.

 

20 июля. Суббота.

Утром я спохватился, что потерял бумажник с 200 рублями. Эта сумма, хотя и не особенно значительная, ввиду моего положения требовала от меня несколько больше осторожности, и потеря меня очень огорчила.

 

21 июля. Воскресенье.

Я получил от Б. красивые часы. Ее молчание не прекращается.

 

22 и 23 июля. Понедельник и вторник.

На местах. В лагерях отслужили благодарственный молебен по случаю тезоименитства государыни[78]. Я опять провел день в Смоленске. Вторая западная армия князя Багратиона присоединилась к нашей[79]. Мы можем ждать решительных действий. Все мы горим нетерпением сразиться, каждый из нас готов пролить кровь до последней капли, и, если нас хорошо направят, мы причиним неприятелю много вреда[80]. Новый военный закон в нашей армии очень суров; сегодня расстреляли двух за мародерство. От каждой роты командировали по одному человеку присутствовать при исполнении казни.

 

24 июля. Среда.

Все на местах. Великий князь вступил в должность и посетил наш лагерь с князем Багратионом. Мы построились по-батальонно для встречи наших начальников.

 

25 июля. Четверг.

Все еще на местах. Мы узнали о победе, одержанной у Полоцка корпусом графа Витгенштейна над маршалом Удино, который потерял 5 тысяч убитыми и 2 тысячи пленными[81].

 

26 июля. Пятница.

Лагерь у Приказ-Выдры. Ввиду отступления неприятеля мы выступили в 5 часов утра и направились по дороге, по которой шли от Витебска. Пройдя верст 20, мы остановились колоннами по-батальонно.

 

27 июля. Суббота.

Лагерь по дороге в Поречье. Мы должны были сняться с наших позиций в 5 часов утра, но вследствие нового распоряжения оставались на местах до 8 часов вечера. Построившись колоннами, мы вновь выступили на Смоленскую дорогу, и пройдя 5—6 верст в этом направлении, сделали привал. Через три часа мы двинулись, пройдя 2 версты, своротили влево. Темнота была ужасная. Моя лошадь (недавно нам разрешили иметь по две лошади) спотыкалась постоянно. Дождь и недостаток сна очень утомляли. Таким образом мы шли ночь с субботы на воскресенье. Мы шли проселком через лес. Темнота и дождь усиливались, и наше положение становилось невыносимо. Добравшись до дороги, идущей из Смоленска на Поречье, мы снова сделали привал до рассвета. Затем мы продвинулись еще на 10 верст к Поречью и стали бивуаком по-батальонно. Платов, оставшийся на своих позициях, имел дело с неприятелем и взял тысячу пленных[82].

 

28 июля. Воскресенье.

На местах.

 

29 июля. Понедельник.

На местах. Нас догнала большая часть нашей армии.

 

30 июля. Вторник.

На местах. Первый приказ, выступить в 8 часов, отменен. Опять пошла у нас мода на палатки, я тоже приобрел себе совсем маленькую, которую всегда можно очень быстро раскинуть, тогда как для установки шалаша требовалось время.

 

31 июля. Среда.

На местах. На этих днях (27 июля) захватили экипаж генерала Себастьяни[83]. Уверяют, что нашли в его портфеле заметки, в которых помечены числа и места, день за днем передвижения наших корпусов[84]. Передавали, будто вследствие этого удалили из главного штаба всех подозрительных лиц, в том числе и флигель-адъютантов, графов: Браницкого, Потоцкого, Влодека и адъютанта главнокомандующего Левенштерна (шведа)[85].

 

1 августа. Четверг.

Наша неопытность в военном деле проявлялась на каждом шагу. Приказ идти на Шеломец, деревня, которую мы прошли в ночь с 27 на 28, был дан одновременно 3-му и 6-му корпусам, а также 2-й и 3-й кавалерийским дивизиям, наш же 5-й корпус должен был выступить после всех, и вместо того, чтобы сообразить, как поступить, чтобы поменьше людей морить, поступили как раз наоборот[86]. Наш корпус, став под ружье в 4 часа дня, тотчас покинул дорогу на Поречье, но через час ходу должен был остановиться, чтобы пропустить части, которые должны были идти впереди нас. Следовательно, нас потревожили слишком рано и лишили солдат нескольких часов отдыха, который им был необходим. Гораздо лучше было совсем нас не трогать с наших позиций, так как, пройдя 5 верст, мы должны были остановиться на ночлег. Я не мог отдохнуть, так как был дежурный.

 

2 августа. Пятница.

Лагерь в 30-ти верстах от Смоленска, по дороге от Рудни. Наш 5-й корпус имел возможность выступить лишь в 4 часа утра, прошел с. Шеломец, дошел до своих прежних стоянок у Приказ-Выдры и прошел далее по Смоленской дороге. Грязь и невыгодность идти в хвосте большой колонны очень затянули поход. Мы достигли нашей стоянки только поздно вечером в полной темноте. В продолжении целого дня какая-то женщина шла с нашей колонной и говорила тем, кто ее спрашивал, что она принадлежит генералу Лаврову. Все удовлетворялись таким ответом пока один шутник не вздумал за ней ухаживать и в порыве страсти сорвал головной убор, из-под которого показалась мужская голова. Оказалось, что это был шпион; его отправили в главную квартиру[87].

 

3 августа. Суббота.

На местах. Вчерашнее происшествие со шпионом заставило меня быть осмотрительнее. Заметив сегодня какого-то субъекта, одетого по-городски, который прогуливался по нашему лагерю и расспрашивал, где стоянка великого князя, я его арестовал и отправил к дежурному. Слышна пальба со стороны Смоленска.

 

Битва под Смоленском и ее последствия

4 августа. Воскресенье.

Вместо утренней зари забили тревогу. Сигнал к выступлению — и мы выступили в 9 часов утра. Наш корпус направился к Смоленску и, не доходя до Смоленска 5 верст, своротил влево и раскинул лагерь на дороге к Поречью побатальонно, имея город прямо против нашего фронта. Целый день шло сражение у Смоленска, в котором неприятель наступал по дороге от Красного. Мы достигли наших позиций только к 10 часам вечера при лунном свете. Г-жа Б. прислала мне очень хороший маленький фонарь, которым я впервые сегодня воспользовался.

 

5 августа. Понедельник.

Сражение возобновилось с рассветом, бой происходил у городских стен. Дрались ожесточенно. Все части войск постепенно выступили, и к вечеру в резерве остался только наш корпус, стоявший на своих позициях по дороге к Поречью. Интересуясь ходом сражения, я отправился в Смоленск к тому месту, где происходил самый ожесточенный бой. Восхищаясь отвагой и мужеством наших войск, я все-таки пришел к печальному заключению, что нам придется скоро уступить город. Я видел храброго генерала Дохтурова[88] в самом опасном месте под сильным перекрестным огнем в воротах Смоленска. Улицы предместья были запружены трупами, меховыми шапками французских гренадер и разными частями вооружения. Это было наглядное свидетельство того, что неприятель несколько раз врывался в предместье и каждый раз был откинут нашими войсками. Вскоре показался пожар в нескольких частях города и продолжался дольше, нежели самое сражение, которое к ночи прекратилось, но заменилось пушечной стрельбой, не прекращавшейся всю ночь. Смоленск еще был наш. Гвардейские егеря заняли предместье на правом берегу Днепра.

 

6 августа. Вторник.

Когда мы проснулись, город весь был в пламени[89]. В 9 часов утра получен приказ отступать[90]. Наш корпус, отойдя по дороге к Поречью 9 верст, остановился, поставил ружья в козлы и отдыхал до 7 часов вечера. Выступив вновь, корпус прошел еще несколько верст по дороге к Поречью и, пройдя место, на котором ночевал 29 числа, остановился на ночлег в Прудище. Все очень скверно обедали за неимением хлеба.

 

7 августа. Среда.

На рассвете 5 и 6 корпуса отправились по дороге на Дорогобуж и остановились в 70 верстах от этого города. Солдатам позволили раздеться, а кавалерии—расседлать лошадей.

 

8 августа. Четверг.

Продолжая отступать, наш корпус выступил в 1 час ночи с 7 на 8. Сделал 45 верст, перешел на левый берег Днепра у Пневы по понтонному мосту и остановился на Устроме. Вся первая армия двинулась по этому направлению. Мы очень обрадовались стоянке у реки и накупались вдоволь.

 

9 августа. Пятница.

Лагерь у Усвятья. Выступив в 9 часов утра, остановились возле Усвятья в огромной долине. Это когда-то было поле сражения, на котором погибло много народа в сражении русских с поляками. Граф Полиньяк[91] спросил 1 пленного французского офицера, давно ли он из Франции. «Всего три дня»,—ответил он. Граф изумился, тогда француз повторил: «Конечно, три дня, разве Смоленск не принадлежит Франции?»

 

10 августа. Суббота.

Все предвещало сражение на позиции при Усвятье. Приказ быть готовым отдан[92]. В 3 часа дня, только что мы подались несколько назад, чтобы занять позиции, получен приказ выступить в сумерки. Не доходя 5 верст до Дорогобужа, нас остановили, раздеться не позволили и приказали ждать новый приказ, который так и не получен. Здесь нас нагнали наши вьючные лошади. Я очень обрадовался, увидав своего кучера, разыскавшего мою лошадь.

 

11 августа. Воскресенье.

Проснувшись, я был удивлен, что мы на том же месте, хотя солнце было высоко. 2-я армия, занимавшая позиции позади наших, проходила, чтобы идти впереди нас, поэтому мы не могли двинуться пока она не прошла, что длилось до 8 часов утра. Мы заняли снова наши позиции, покинутые нами накануне в 3 часа; очевидно, что лучше было нас оставить спокойно выспаться. К 7 часам вечера слышна была пальба в авангарде, поэтому пришлось переменить позиции и перейти на дорогу в нескольких верстах от прежней позиции. Нас разместили очень неудобно — фронтом ко 2-й армии, а тылом к неприятелю. Ожидается генеральное сражение[93].

 

С 12 по 15 августа. От понедельника до четверга.

В понедельник я как дежурный постоянно передавал полку приказания быть готовым к выступлению для перемены позиции. Такое неопределенное положение продолжалось до 8 часов вечера, когда, наконец, мы двинулись, но только не для перемены позиции, а совершили 12-часовой переход по дороге от Дорогобужа на Вязьму[94]. Проходя в понедельник вечером через Дорогобуж, мы были поражены печальным видом, в котором мы его нашли. Город был совершенно пуст. Мы застали только одну женщину с 3-мя детьми, она убежала из какой-то деревни, занятой сначала французами, а потом разоренной и ограбленной казаками. Несчастная женщина была вся в слезах. Мы дали ей немного денег, за что она была нам очень благодарна. Пройдя всю ночь с понедельника на вторник, мы остановились в 30 верстах от Дорогобужа, простояли до 6 часов вечера и снова продолжали наш путь в том же направлении. В 2 часа ночи со вторника на среду мы раскинули лагерь, не доходя 25 верст до Вязьмы. Здесь мы получили приказ главнокомандующего днем больше не идти, но по странной случайности с нами поступали всегда наоборот. Его высокопревосходительство приказывало стоять на местах — мы шли; приказывало идти — мы стояли, наконец, если нам объявляли, что мы вступим в бой, то, наверное, мы не сражались. Вследствие этого мы перестали верить приказам, получавшимся от Барклая-де-Толли, и на этот раз мы тоже не поверили[95]. На самом деле выступили 14-го числа в 8 часов вечера на всю ночь с 14 на 15 число. Привал сделали в 1 час ночи. Лука сообщил мне печальное известие, что одна из моих лошадей (у меня было две) сбежала. Это была моя любимая лошадь, которую вдобавок поцеловала г-жа Б. в день моего отъезда из Пулкова. Я очень дорожил этой лошадью, поэтому выругал Луку и весь день был в дурном настроении. 15 утром мы были в Вязьме, прошли город и, сделав еще 2 версты, раскинули лагерь на Московской дороге. Вследствие того, что главнокомандующий не давал нам никаких обещаний, мы были покойны целый день.

 

16 августа. Пятница.

Наконец нам удалось провести ночь на местах. В 1 час дня получен приказ выступить, направляясь на Москву[96]. В 10 верстах от Вязьмы и в 29 верстах от Теплухи мы остановились. Слышна пальба у Вязьмы и виден пожар в ней. Великий князь опять нас оставил.

 

17 августа. Суббота.

Лагерь у Царево Займище. Барабан поднял нас в 3 с пол[овиной] часа ночи, когда мы менее всего этого ждали. Мы немедленно двинулись и скоро мы прошли за Теплуху 9 верст. Там, не доходя Царево Займища, где находился главный штаб армии, мы остановились в боевом порядке побатальнно. Князь Кутузов, назначенный главнокомандующим всеми армиями, прибыл сегодня[97].

 

18 августа. Воскресенье.

Лагерь у Гжатска. Перед выступлением из Царево Займища мы надеялись увидеть в нашем лагере князя Кутузова, но, не дождавшись его, в 12 часов получили приказ выступить. В восемь с половиной часов вечера мы уже прошли 4 версты за Гжатск и раскинули лагерь. Гжатск — красивый маленький городок. Постройки большей частью деревянные, выстроенные с большим вкусом. Больно и обидно сознавать, что эти изящные постройки в самом непродолжительном времени станут добычей огня.

 

19 августа. Понедельник.

На местах. В арьергарде слышна пальба. Князь Кутузов посетил наш лагерь. Нам доставило большое удовольствие это посещение. Призванный командовать действующей армией волей народа, почти против желания государя, он пользовался всеобщим доверием[98].

 

20 августа. Вторник.

Лагерь в 21 версте от Гжатска. Несносный барабан поднял нас в 3 с пол[овиной] часа ночи. Корпус немедленно выступил все в том же направлении по дороге к Москве. Мы остановились в 8 с пол[овиной] часов утра на 41 версте от Гжатска.

 

21 августа. Среда.

Лагерь при Колоцком монастыре.

 

Бородино

22 августа. Четверг.

Наш корпус выступил до 6 часов утра, вошел в Московскую губернию и в 10 часов утра раскинул лагерь у Бородино. Ожидаем нападения неприятеля на эти позиции. Слышна сильная пальба в авангарде. Стало известно, что вчера французский отряд в 200 человек напал на крестьян князя Голицына в лесу, да они от него спрятались. Крестьяне отбили атаку эту, убили у неприятеля 45 человек, а 50 взяли в плен. Замечательно, что даже женщины дрались с ожесточением. Среди убитых одна девушка 18 лет, особенно храбро сражавшаяся, которая получила смертельный удар, обладала присутствием духа силой настолько, что вонзила нож французу, выстрелившему в нее, и испустила дух, отомстив[99].

 

23 августа. Пятница.

На местах.

 

24 августа. Суббота.

Левое наше крыло под начальством князя Багратиона завязало сильное сражение, которое продолжалось до ночи[100]. Пока шло сражение, в нашем лагере служили молебен о ниспослании благословения божия нашим войскам и о даровании нам победы в предстоящем сражении. Я как дежурный получил приказ разрешить солдатам снять ранцы и развернуть шинели.

 

25 августа. Воскресенье.

В 11 часов утра мы переменили позиции. Егеря заняли аванпосты, остальная часть корпуса подалась несколько влево и вперед всего версты на полторы. Мы находились против неприятеля в полном бездействии. Я лично отправился вперед на большую батарею, чтобы осмотреть неприятельские позиции. Местность была достаточно открыта, и с возвышения можно было разглядеть большую часть обеих армий. Они стояли лицом к лицу и как-будто замерли. Генерал Левенштерн[101], которого я застал на батарее, приказал дать выстрел из орудия. Ядро прорезало воздух, прошло между неприятельскими часовыми, но ответа не последовало на этот вызов.

 

26 августа. Понедельник.

Бородинский бой. В 5 с половиной часов утра наш корпус был под ружьем и продвинулся несколько вперед. Мы построились побатальонно в боевом порядке. На рассвете послышались пушечные выстрелы. Наша позиция была в кустарнике. Гвардейские егеря вскорости к нам присоединились. Кавалерия и наша 2-я бригада (полки Измайловский и Литовский) отделились влево. Кавалерия сделала несколько блестящих атак, а пехота, построившись в каре, отбросила несколько больших атак неприятельской кавалерии. Егеря же наши, присоединившиеся к нам утром, заслужили порицание за свою небрежность и невнимательность на аванпостах и благодаря этому неприятель нанес им большой ущерб, они потеряли много людей, не причинив почти никакого вреда французам. Наша бригада, полки Семеновский и Преображенский, находилась в продолжении 14-ти часов под сильным огнем неприятельских батарей. Она выдержала стойко с невозмутимым хладнокровием, каким должны обладать отборные войска. К вечеру неприятель настолько уже имел успехи, что пули его стрелков долетали до нас, но, несмотря на это, мы сохранили наши позиции и остались на ночь на занимаемых нами местах. Из моей роты выбыло 35 человек[102].

 

27 августа. Вторник.

Мы занимали поле битвы до двух часов ночи с понедельника на вторник. Затем наша бригада направилась к Можайску, где присоединилась к остальной части корпуса и остановилась бивуаком позади города. Увидав Литовцев[103], я поспешил справиться об участи брата Николая. Одни говорили, что ему оторвало ногу, другие, что он только ранен пулей. Это последнее сообщение подтвердилось. Первое же сообщение имело тоже некоторое основание, так как действительно оторвало ногу моему дальнему родственнику, тоже Николаю[104]. К 6 часам вечера вновь слышна была пушечная пальба в арьергарде.

 

28 августа. Среда.

В ночь со вторника на среду мы снова выступили в 2 часа и, пройдя от Можайска 19 верст по Московской дороге, остановились бивуаком. Канонада, которую мы слышали издалека, к вечеру приблизилась, но нас все-таки не тронули с места. Генерал Платов, командовавший арьергардом, донес, что неприятель еще далеко, а потом совершенно неожиданно завел его к нашим позициям вследствие чего князь Кутузов вынужден был поспешно отойти с главной квартирой[105].

 

29 августа. Четверг.

Мы шли с 2 часов ночи до 9 часов утра и остановились за 63 версты от Москвы. Генерал Платов устранен от командования арьергардом.

 

Москва

30 августа. Пятница.

Бивуак у Вяземы. Вчера арьергард имел большое дело[106]. Мы были готовы каждую минуту выступить, но мы выступили только в 1 час ночи с четверга на пятницу. Шли до 11 часов утра 30 числа и остановились в 35 верстах от Москвы у Вяземы, очень красивой дачи. Я заснул в 6 часов вечера. Ночные переходы нас сильно изнурили.

 

31 августа. Суббота.

Выступили в 4 часа утра, остановились в 6 верстах от Москвы. Вид нашей первопрестольной столицы произвел на нас такое впечатление, что каждый из нас желал победить или умереть у ее стен. Каждый из нас горел желанием спасти наш священный город, наш русский богатырь[107].

 

1 сентября. Воскресенье.

В 4 часа ночи мы переменили наши позиции, заняв их в двух верстах от города Москвы, упираясь правым флангом к большому тракту. Получив разрешение отправиться в Москву, которую я никогда не видел, я отправился туда обедать. Город был почти пуст. Осталось только немного простонародья. Дядя мой[108] тоже выехал, поэтому я не мог получить сведения о положении брата Николая. Пообедав очень скверно в Лондонском трактире на Тверской, одной из главных улиц Москвы, я возвратился в лагерь через Дорогомиловскую заставу.

 

2 сентября. Понедельник.

К нашему удивлению в 4 часа утра мы двинулись на Москву, вступили через Дорогомиловскую заставу, а вышли через Владимирскую. Население, почти все пьяное, бежало за нами упрекая, что мы покидаем столицу без боя. Многие присоединились к нашим колоннам, чтобы уйти до вступления неприятеля. Это зрелище щемило наши сердца[109]. По выходе из города мы перешли на Рязанскую дорогу, и, пройдя по Рязанскому тракту 17 верст, остановились. Во время похода я увидел брата Николая. Рана была не опасная; он отправлялся в Касимов. У него бедро прострелено пулей, поэтому нужно обратиться к хирургу для лечения. Я встретил также Авдулина[110], выехавшего из Петербурга 26 августа. Он видел перед своим отъездом моих сестер и г-жу Б., мне доставило удовольствие поговорить с ним о наших общих знакомых.

 

3 сентября. Вторник.

На местах. Сообщение о вступлении французов в Москву возбудило всеобщее негодование и такой ропот между нами, что многие офицеры заявили, что если будет заключен мир, то они перейдут на службу в Испанию[111].

 

4 сентября. Среда.

Лагерь у Кулакова, возле Мячиковского кургана. Выступили в 3 часа ночи, все по направлении к Рязани. Раскинули бивуак у Мячиковского кургана на Москве-реке. Вечером слышали сильную, но непродолжительную канонаду[112].

 

5 сентября. Четверг и 6-е пятница.

Лагерь у Подольска. В 4 часа в четверг нас заставили снова идти, и на 10-й версте от Кулакова нам приказали своротить вправо от большого Рязанского тракта, и в этом направлении пошли форсированным маршем. Шли всю ночь с 5 на 6 и остановились только в 9 часов утра в пятницу в Подольске, маленьком городке, расположенном на Московско-Тульском тракте. Во время этого перехода я учинил бегство. Сон меня одолевал до такой степени, что я не мог дальше выдержать. В 1 час ночи я уехал вперед и, добравшись до первой деревни, крепко заснул. Проснувшись только в 6 часов утра, я был приятно удивлен, что весь наш корпус остановился тоже вблизи этой деревни, приютившей меня на ночлег.

 

7 сентября. Суббота.

На местах. (Пройдя Подольск).

 

8 сентября. Воскресенье.

Лагерь при д. Красная Пахра. Шли с 4 с половиною часов утра до 1 часу пополудни. Продолжая маневр на левый фланг, мы сошли с большого Тульского тракта и проселками перебрались на Калужский тракт, на который вышли у Красной Пахры. Чудный помещичий дом. Неожиданное счастье выпало сегодня на мою долю. Счастье это может оценить тот, кто знаком с бивуачной жизнью. По расположению корпуса на бивуаках вышло так, что моя рота очутилась у самой деревни. Воспользовавшись этим обстоятельством, я занял квартиру. Правда, жилище было без окон и дверей, но все-таки это была комната; лучшие были заняты генералами, на что я не мог претендовать.

 

9 сентября. Понедельник.

На местах. К моему счастью я разыскал другую комнату, несравненно теплее. Все офицеры батальона провели весь день у меня, что доставило мне большое наслаждение.

 

10 сентября. Вторник.

Для перемены позиции мы передвинулись назад по Калужскому тракту на 2 версты. Главная квартира осталась на Красной Пахре. Это движение не имело никакого стратегического значения, а вызвано как будто специально для того, чтобы мне причинить неприятность, лишив меня квартиры[113].

 

11 сентября. Среда.

На местах. Канонада, нами слышанная, оповестила нас о деле, которое имел наш арьергард. Приказано быть готовым к бою.

 

12 сентября. Четверг.

На местах.

 

13 сентября. Пятница.

На местах. Вдали виден пожар. Горит Москва. Вечером показалось небесное явление. Я лежал в моей палатке, когда Лука позвал меня, чтобы мне его показать. Это была огненная полоса, остроконечная, подымавшаяся над заревом пожара, и скоро исчезла бесследно. Очевидно, что это следствие пожара, но тем не менее не переставали толковать, что оно предзнаменование чего-то, но хорошего или дурного — не решали[114].

 

14 сентября. Суббота.

Опять в 8 часов утра перемена позиций на одну версту вправо.

 

15 сентября. Воскресенье.

Лагерь у Бабинки, возле Воронова. В 3 с половиною часа ночи наш корпус выступил, продолжая отступление по Калужскому тракту, и остановился в Бабинке, не доходя Воронова. Я сильно прозяб и под предлогом повидать генерала Дохтурова, поместившегося в селе со штабом, пошел к нему обогреться.

 

16 сентября. Понедельник.

Опять получен приказ быть готовым к бою. Наша кавалерия кинулась вперед, но скоро возвратилась, и мы остались на местах. После обеда я снова отправился к Дохтурову, у которого и заночевал.

 

17 сентября. Вторник.

От безделья, на которое мы были обречены на стоянке, я отправился к Дохтурову играть в карты и жестоко поплатился — проиграл все деньги.

 

18 сентября. Среда.

Опять приказ приготовиться к бою и опять ничего. Остались на местах. Я опять был дежурным по дивизии. Это обязанность полковника, но, так как полковников осталось мало, капитаны их заменяли. Сомов[115] пришел ко мне обедать, а я получил письма из Петербурга, что меня очень обрадовало.

 

19 сентября. Четверг.

Лагерь в Спасском. Выступили в 3 часа ночи, остановились в 10 часов утра, сделав 13 верст все по направлению к Калуге. Как только пришли в Спасское, представился мне некий г. Левин. Он выехал из Петербурга 8 числа и привез мне письма от сестер моих, чем меня очень обрадовал.

 

20 сентября. Пятница.

На местах. Арьергард имел довольно значительное дело.

 

Тарутино

21 сентября. Суббота.

Войска выступили в 5 часов утра. Погода была чудная, давно не было такой погоды. Наш корпус, продолжая отступать, прошел 12 верст все по тому же Калужскому тракту, перешел Нару и остановился между Тарутиным и Леташевкой. Главная квартира кн. Кутузова тоже передвинулась сюда.

 

22 сентября. Воскресенье.

Было сражение в арьергарде[116], ожидаем генерального сражения, так как мы будем ждать здесь неприятеля, который, по-видимому, желает подвинуться вперед.

 

23 сентября. Понедельник.

Отслужено молебствие о ниспослании благославения к предстоящему бою, к которому мы приготовились. Вечером получен приказ потушить все огни в лагере, так как должен был прибыть французский генерал, ген[ерал-]адъютант гр[аф] Лористон, к князю Кутузову[117].

 

24 сентября. Вторник.

Ничего нам не известно о вчерашнем свидании. Князь Волконский[118], прибывший прямо от государя в главную квартиру, присутствовал при свидании. Некоторые уверяют, что будет заключен мир.

 

26 сентября. Четверг.

Разнесся слух, что французы грозят атаковать нас, однако, по принятым обычаям, во время переговоров парламентеров приостанавливаются военные действия. Мы взяли несколько пленных.

 

27 сентября. Пятница.

Получены письма из Петербурга, которым я очень обрадовался. Дома уже знали, что в сражении 26 августа я не ранен.

 

28 сентября. Суббота.

Мы пока сидим спокойно на местах, но о наших партизанах нельзя того же сказать. Они постоянно делают вылазки, причиняют противнику много вреда и берут много пленных[119]. Фельдфебель моей роты, произведенный всего несколько дней в офицеры, сегодня у меня обедал. Нельзя себе представить, как он был смущен оказанной ему честью. Меня это очень смешило. (Фельдфебель Иван Алексеев в 1848 году в чине штаб-офицера состоял надзирателем экзерцир-гауза в Инженерном замке.)[120].

 

29 сентября. Воскресенье.

Наши парады до сего времени проходили без всяких церемоний, но сегодняшний приказ объявил нам перемену, видно педантизм берет верх.

 

30 сентября. Понедельник.

Вырыли в земле ямы для устройства солдатам бань.

 

1 октября. Вторник.

Холод давал себя чувствовать, поэтому я решил соорудить барак, который был готов через 3 часа. Основание было опущено в землю на аршин, а котелок прекрасно отапливал. Я был счастлив настолько, насколько можно было быть в нашем положении[121]. Получен приказ не отлучаться никому из лагеря ввиду предстоящего выступления, следовательно, предстояло расстаться мне с моим прекрасным жилищем.

 

2 октября. Среда.

Вчерашний приказ повторен опять сегодня. Однако через несколько часов разрешили солдатам идти в баню. Наступила очередь идти моей роте и, так как у меня было два офицера, я предложил Чичерину вести роту. Он не согласился, сказавшись больным, и я был вынужден сам идти с людьми. Между мной и Чичериным произошел полный разлад. Наши бани были в Тарутине. Я был поражен, увидя через 15 дней село совершенно разрушенное. По возвращении в лагерь мне сообщили, что я награжден орденом св. Владимира[122] за Бородинское сражение. Сомов приезжал специально из главной квартиры сообщить мне об этом.

 

4 октября. Четверг.

Я обедал у Сомова в Леташевке и едва возвратился к себе в барак, как был получен приказ одеваться. Казалось, выступление было неизбежно, но оно не последовало[123]. Вместо этого получен другой приказ — приготовиться назавтра к смотру.

 

5 октября. Суббота.

С раннего утра мы были под ружьем для смотра. Генерал еще не успел до нашего батальона доехать, как пошел сильный дождь, очень кстати, чтобы разогнать несколько нашу лень. Нам приказали возвратиться в бараки. После обеда, получив официальное извещение о моем награждении, я позаимствовал орден св. Владимира у старшего офицера и, надев его, был очень доволен. Вскоре был получен новый приказ, из которого мы узнали, что нам предстоит атаковать неприятеля или, вернее, мы должны напасть врасплох на французский авангард, который под начальством Неаполитанского короля[124] занимал позиции по той стороне Нары подле Тарутина. Вследствие этого наш корпус выступил в 10 часов вечера и, пройдя Тарутино, остановился, не обнаруженный неприятельскими постами. На этих позициях мы поставили ружья в козлы. Нам разрешили лечь, не производя шума и не разводя огня, чтобы дождаться рассвета.

 

6 октября. Воскресенье.

Атака. Наступление началось с 6-ти часов утра, когда неприятель менее всего его ожидал. Генерал граф Орлов-Денисов[125] со своими казаками совершенно его опрокинул. Генерал Беннигсен[126] напал на левый фланг, а мы наступали на центр. Мы почти не встречали сопротивления и наступали все время безостановочно. Французы не выдержали и к 12-ти часам дня кинулись в лес. Легкие войска преследовали их, а наш корпус остановился для отдыха. Мы лишились в начале сражения генерала Багговута[127], его ядром перерезало пополам. Взято много французов в плен и 33 пушки. Полагают, что они лишились двух генералов, из которых один взят в плен, а другой убит[128]. Во время привала я ходил осматривать французский лагерь. Валялось много лошадей палых, у которых были вырезаны ляжки, вероятно, для пищи. По всему видно, что эти господа не обладали избытком продуктов в противоположность нам под Тарутиным. В 5 часов вечера наш корпус возвратился в свои бараки. Радость была всеобщая. Солдаты пели всю дорогу. Я с удовольствием увидел свой барак и с легким сердцем заснул крепко.

 

7 октября. Понедельник.

Отслужили благодарственный молебен по случаю вчерашней победы. Еще взято 500 пленных, между которыми генерал Дери. Я затеял перестроить мой барак, и так как хотелось допустить некоторую роскошь, то одну ночь пришлось потерпеть и спать под открытым небом.

 

8 октября. Вторник.

Утверждают, что французский парламентер был у князя Кутузова[129]. Мой барак закончен; вышел очень хорош, можно зимовать в нем.

 

9 октября. Среда.

Смотр, которому помешал дождь 5 числа, состоялся сегодня, Холод уже дает себя чувствовать.

 

10 октября. Четверг.

Когда есть необходимое, является желание допустить некоторую роскошь. Сегодня моему бараку придан особый нарядный вид. Его убрали сосновыми ветвями, а у входа поставили два столба вместо колонн. Вышло очень красиво. Не успел я вдоволь налюбоваться своей затеей, как все части войск стали выступать, и уверяют, что наш корпус тоже выступит. Мои труды, значит, пропали даром.

 

11 октября. Пятница.

Наконец, в 3 часа дня мы покинули наш лагерь под Тарутиным, где мы простояли 20 дней, в течение которых изобилие пищи и хорошие бараки сильно подкрепили войска, частые смотры выправили их и пополнили все недочеты в корпусах[130]. Наш корпус двинулся через Леташевку и Угодский Завод, шел до поздней ночи пока тьма не вынудила нас остановиться. Пришлось спать под открытым небом, так как не разрешили раскинуть бараки.

 

Малый Ярославец

12 октября. Суббота.

5-й корпус выступил в 8 часов утра по направлению к Малому Ярославцу, где 6 корпус уже вступил в бой с неприятелем. Прибыли на поле сражения в 3 часа дня, под прикрытием наших батарей перешли поле сражения и заняли позиции на задней линии. Город был в пламени, наши егеря отчаянно сражались. Сражение продолжалось весь день. С наступлением ночи разрешили людям прилечь, но батареи не прекращали стрельбу[131].

 

13 октября. Воскресенье.

Проснулись, когда пальба прекратилась. В 5 часов утра наш корпус поспешил за 4 версты от Малого Ярославца по направлению к Медыни. Слева слышна канонада. Вероятно, неприятель стягивается к Боровску. В развалинах Малого Ярославца никто не остался. В наш лагерь доставили 11 пушек, отнятых Платовым у неприятеля.

 

14 октября. Понедельник.

Лагерь у Гончарова. Выступив в 4 с половиною часа утра, направились по дороге на Калугу и на 18 версте от Малого Ярославца раскинули лагерь у дер. Гончарове[132]. Наши позиции находятся в 37-и верстах от Калуги. Всю ночь слышались пушечные выстрелы — это генерал Платов преследовал неприятеля, направившегося на Медынь.

 

15 октября. Вторник.

Служили молебен по случаю преподнесения курским дворянством образа божьей матери. В 3 часа пополудни наш корпус снова выступил по Калужскому тракту, затем, пройдя несколько верст, своротил направо, шел проселками до поздней ночи пока темнота не вынудила остановиться. Было очень холодно; я прилег к огню так близко, что сжег почти совершенно пальто.

 

16 октября. Среда.

Отдыхали недолго. В 2 часа ночи с 15 на 16 снова выступили. В 7 часов утра дошли до Полотняного завода, расположенного на дороге от Калуги на Медынь, где и остановились. Неприятель повсюду отступает[133]; ежедневно отбивают у него пушки.

 

17 октября. Четверг.

Выступили в 12 часов дня по направлению к Медыни, раскинули бивуак у деревни Адамовской. По дороге нам попались две пушки, брошенные французами.

 

18 октября. Пятница.

Выступив в 4 часа утра, подвигались все вперед. От Медыни направились на Можайск и остановились в 3 верстах от д. Кременской. Проходя через Медынь, сделали привал. Встречалось много трупов, между которыми я видел труп молодой женщины.

 

19 октября. Суббота.

В походе с 4 часов утра до поздней ночи. Шли проселками на Вязьму, остановились на бивуаках у Спасского. В последнее время мы разрешили себе некоторые вольности, многие из нас запрягали вьючных лошадей в повозки. Я тоже так поступил. Сегодня моя повозка не прибыла, поэтому я остался без обеда.

 

20 октября. Воскресенье.

Совершили переход в 60 верст все в том же направлении. Выйдя в 4 часа утра, пришли только к ночи на бивуак у Сулейки; это деревня, расположенная на дороге от Юхнова на Гжатск. К моему удовольствию моя повозка тоже прибыла; вчера она заблудилась. Уже несколько дней холод дает себя чувствовать, становится невыносимо холодно. Курьер от генерала Платова доставил два знамени, отнятых у неприятеля под Вязьмой, и донес о захвате еще 20 пушек[134].

 

Отступление французов

21 октября. Понедельник.

Отступление французов началось после сражения у Малого Ярославца. Москва очищена. Теперь, когда нам известно, на какой дороге они находятся, и ввиду того, что наш корпус двинется в том же направлении, для моего дневника — это целая эпоха. Давно наши люди не получали разрешения варить суп, сегодня им повезло, потому что выступили лишь в 10 часов утра. Мы опять сошли с большого тракта, на который вчера выбрались, и, идя все проселками на Вязьму, в 5 часов стали бивуаком у д. Дубровной (27 верст от Вязьмы). В продолжении всего дня слышны взрывы пороховых ящиков[135] и от времени до времени пушечные выстрелы. С наступлением ночи казаки, прославившиеся ночными вылазками, нападают на французов. Неприятель отступает по направлению к Смоленску. Утверждают, что отряд наших войск находится уже под Смоленском[136]; в таком случае он должен опередить неприятеля.

 

22 октября. Вторник.

Канонада в авангарде, находящемся под Вязьмой (сражение при Вязьме), началась в 7 часов утра[137]. Нам приказано приготовиться, несмотря на это мы выступили только в 12 часов на Вязьму. В сумерки мы сделали небольшой привал, а затем продолжали путь проселками все в том же направлении. Темнота и холод очень затрудняли поход. Остановились лишь в 11 часов вечера, не доходя 8 верст Вязьмы, у села Быкова; нам пришлось занять позиции в кустарнике. Место настолько неровно, что положительно нельзя найти, где лечь спать.

 

23 октября. Среда.

На местах в бивуаках под Быковым.

 

24 октября. Четверг.

Выступили в 6 с половиной часов утра проселками параллельно большому тракту Вязьма — Смоленск. Пройдя в этом направлении 20 верст в 3 с половиною часа, мы остановились у с. Красное.

 

25 октября. Пятница.

Выступив в 6 с половиною часов утра, шли беспрерывно 12 часов. Наш корпус остановился у с. Гаврюково. Снег и ветер сильно нам мешали. Желая прибыть раньше, я рысью уехал вперед, но, к сожалению, не зная дороги, сбился и попал на дорогу, по которой двигались 8 и 3 корпуса. Вследствие этого я попал в Гаврюково только одновременно с нашей колонной.

 

26 октября. Суббота.

Выступив в 8 часов утра по направлению на Ельню, шли до самых сумерек и остановились у Белого Холма. Несмотря на шедший снег, холод ужасный. Это самый мучительный перевод, какой нам пришлось совершить, он даже труднее перехода от Давгелинок.

 

27 октября. Воскресенье.

Ельна. Как дежурный я отправился с рапортом к генералу. Возвратившись в лагерь, я принес товарищам самую приятную новость, какую мы только могли ждать в нашем положении — это разрешение спать по квартирам. В силу этого приказа наш корпус вступил в 10 часов в Ельню, где разместился по квартирам. Можно представить себе всеобщую радость после 4-месячного пребывания в палатках да к тому же при сильном холоде.

 

28 октября. Понедельник.

Дневка в Ельне. Я получил письма из Петербурга.

 

29 октября. Вторник.

Корпус выступил в 8 часов утра, направляясь от Ельни на Смоленск. Пройдя 24 версты, стали по квартирам в с. Балтурино. Перед выступлением получено донесение о новой блестящей победе генерала Платова на Духовщинском тракте. Он отнял у неприятеля 62 пушки и взял 4 000 пленных[138]. Все в восторге от наших побед, и, когда князь Кутузов по обыкновению обгонял наши колонны, его встречали и сопровождали могучим «ура», вырывавшимся совершенно неожиданно. Сегодня нам пришлось видеть множество пленных, которые вызывали действительно сострадание. Они полунагие, некоторые из них сообщали нам, что уже 12 дней ничего не ели. Изнеможение не давало им возможности идти, а жестокость сопровождавших их казаков иногда не знала мер. Я видел одного умершего от кровоизлияния, а товарищ его лежал с ним рядом в этой луже крови и спокойно ждал, когда смерть избавит его от мучений.

 

30 октября. Среда.

Снова выступили в 9 часов утра. Главный штаб остановился в Лобково, расположенном на главном тракте Рославль — Смоленск. Наш корпус разместился по квартирам в 2 в[ерстах] от с. Грудино. Сегодня получено множество приятных донесений. Генерал Милорадович[139] разбил французов под Смоленском; отнял 150 пушек, взял 400 пленных и 800 дезертиров. Затем генерал граф Орлов-Денисов уничтожил полк французских кирасир и прислал 800 кирасир главнокомандующему. Наши три партизана — Сеславин, Фигнер и Давыдов[140], соединив свои отряды, напали на склад императорской гвардии Наполеона, взяли 2 000 пленных[141].

 

31 октября. Четверг.

Дневка в с. Грудино. Финляндский полк отделился для атаки французов, охранявших один магазин[142] недалеко от наших позиций. Результат этой экспедиции — взятие магазина и 400 пленных, в том числе 20 офицеров.

 

1 ноября. Пятница.

Все батальоны нашего корпуса дежурили по очереди при главной квартире князя Кутузова. Сегодня очередь нашего батальона, поэтому мы опередили нашу дивизию, направились в с. Щелканово (деревня по дороге от Хиславичей к Смоленску), куда перешла днем главная квартира. Здесь пришлось потесниться; все офицеры батальона должны были поместиться в одной комнате.

 

2 ноября. Суббота.

Наша дивизия прошла через Щелканово в 9 часов утра; наш батальон присоединился к ней только для перехода, а затем отправился в с. Юрово, где расположилась главная квартира князя Кутузова. Эта деревня расположена между с. Щелканово и Красное, куда собственно мы и направились. Здесь мы разместились также тесно, как и накануне, но мне удалось разместиться с ординарцами главнокомандующего, у которых было помещение лучше и их было меньше. Вечером мы устроили пирушку, во время которой Окунев смешил нас до слез.

 

3 ноября. Воскресенье.

Дневка. Я вознагражден получением писем от сестер и г-жи Б.

 

4 ноября. Понедельник.

Лагерь у Новоселки, возле Красного. Выступили со всей дивизией в полном порядке. Было очень холодно. Остановились на бивуаках в 3 верстах от Красного, где на утро должны атаковать неприятеля. Бивуаки вообще непривлекательны, а особенно после того, как побудешь некоторое время на квартирах, но на поле, покрытом снегом, они нам показались особенно невыносимыми.

 

5 ноября. Вторник.

Атака началась с рассветом. Наши обе бригады находились в резерве и, не принимая участия в сражении, были все время под ружьем. Неприятельскими корпусами, сражавшимися под Красным, командовали маршал Ней[143] и принц Евгений[144], они были отрезаны от французской армии и совершенно уничтожены. Вечером я видел, как несли полковника Грабовского[145], убитого, когда он повел в атаку свой батальон гвардейских егерей. Он был жених моей сестры и прекрасный человек; это событие меня очень расстроило. С наступлением ночи наш корпус расположился на большом тракте от Красного на Оршу, в 4 или в 5 верстах от Красного. Занятая нами позиция была вся покрыта трупами, и к довершению всей прелести нашего положения обоз, оставленный в Новоселке, не прибыл, так что нам нечего было есть.

 

6 ноября. Среда.

На местах. Послана кавалерия преследовать неприятеля, бежавшего по всем направлениям в беспорядке. Главнокомандующий князь Кутузов прибыл к нам в лагерь с громадным количеством неприятельских знамен. Его лицо сияло от счастья. Он нам сообщил, что со вчерашнего числа до того момента, когда он с нами говорил, у неприятеля отнято 152 пушки, а пленных столько, что число их еще не подсчитано. Нет ничего, что могло бы сравниться со всеобщей радостью, которая овладела нами и от которой мы прослезились. Могучее «ура» раздалось и растрогало нашего старого генерала.

 

7 ноября. Четверг.

Я был дежурный по дивизии, и хотя мы оставались на местах, было много работы, необходимо было принять меры предосторожности от французских дезертиров, бродивших в лесах, примыкавших к нашему лагерю. В течение дня мы поймали около 1 000 душ[146]. Полагают, что почти весь корпус маршала Нея погиб. Насчитали уже до 9 000 пленных со дня сражения под Красным[147].

 

8 ноября. Пятница.

Наш корпус выступал в 8 часов утра, следуя все проселками на Оршу. Главная квартира направилась в Романове, вблизи которого мы расположились по квартирам в д. Юшкино. Этот переход очень утомительный вследствие наступившей распутицы от оттепели и дождя.

 

9 ноября. Суббота.

Снова выступили в 8 часов утра. Главная квартира князя Кутузова заняла с. Савы, а мы Красную Слободку. Погода была чудная, идти доставило удовольствие. Мы всего в 25 верстах от Орши.

 

10 ноября. Воскресенье.

Дневка.

 

11 ноября. Понедельник.

Выступили в 8 часов утра по направлению на Копыс. Кн. Кутузов остановился в с. Морозове, а мы — в Погульево.

 

12 ноября. Вторник.

Выступили двумя часами позже обыкновенного, т. е. в 10 часов утра, и остановились вместе с главной квартирой в Копысе. Это маленький городок на тракте Орша—Могилев.

 

13 ноября. Среда.

Дневка. Все офицеры гвардии собрались у фельдмаршала князя Кутузова для сопровождения его в церковь, в которой должны были отслужить благодарственный молебен за победу, одержанную под Красным, и за последовавшие после этого успехи. После обеда мы с несколькими товарищами совершили прогулку по городским улицам. Многих пленных за недостатком квартир держали на обширных дворах. Мы отправились поглядеть на них и действительно убедились, что они заслуживали сожаления. Они умирали от голода, изнурившего их в последнее время. К сожалению, мы не могли снабдить их хлебом, так как сами были лишены его. Мы купили жбан водки, и они едва не убили друг друга, чтобы получить ее. Пришлось восстанавливать порядок. У меня никогда не изгладится из памяти голос, которым один из пленных произнес: «Господа, бог вас вознаградит». Говорили, что у нас уже больше 8 000 пленных, вследствие чего очень затруднительно с продовольствием. Наши солдаты удивительно сердечно относятся к пленным в их несчастном положении, они делят с ними свою скудную порцию. Я сам не раз замечал, как солдаты моей роты во время похода выходили из строя для того, чтобы поделиться последним сухарем с каким-нибудь несчастным французом, замерзавшим у дороги на снегу[148].

 

14 ноября. Четверг.

Выступили в 9 часов утра. Переправа через Днепр в самом Копысе была крайне затруднительна, так как мосты были очень плохи. Должны были переправляться чуть ли не поодиночке, что отняло много времени. Впрочем, весь переход был небольшой. Главная квартира направилась в Староселье, деревня по дороге от Могилева на Смоленск. Мы разместились в бараках недалеко от главной квартиры. Великий князь Константин Павлович прибыл сегодня в армию. Он снова вступил в командование нашим корпусом, что нам не особенно приятно, так опять пойдет в ход педантизм.

 

15 ноября. Пятница.

Выступили в 8 часов утра. Главная квартира заняла маленькое местечко Круглое, а мы заняли слободку. Великий князь, став во главе кавалерии для похода, появился лишь в одном мундире без пальто, несмотря на сильный холод[149]. Он желал подать пример, но нам было только холодно, глядя на него.

 

16 ноября. Суббота.

Наша дивизия стала по квартирам в Заозерьи. Пришли только в 7 часов вечера после 12-часового похода. Погода была отвратительная: сильный ветер, дождь и холод. Весь полк разместился в 3-х домах, но, несмотря на такое стесненное положение, мы были счастливы, что попали на квартиры. Направление, в котором мы следуем, идет параллельно дороге, идущей от Орши на Минск.

 

17 ноября. Воскресенье.

Дивизия, выступив в 8 часов утра, стала по квартирам в Белавичи. Было очень холодно, но, так как дорога шла лесом, мы были защищены от ветра, поэтому холод был менее чувствителен, чем вчера. Утром получено неприятное донесение, что Наполеон, несмотря на армию адмирала Чичагова[150], успел перейти Березину, спасен и наступает на Вильно. Однако прибывший днем курьер доложил, что арьергард французской армии совершенно разбит соединившимися армиями адмирала Чичагова и графа Витгенштейна[151] у Борисова. Граф Витгенштейн выдвинулся вследствие нескольких удачных дел с неприятелем под Полоцком в первых числах июля, когда он от нас отделился. Лучше было ему не гоняться за этими победами а не допустить ухода Наполеона. Никто не может дать себе отчета, почему мы не опередили Наполеона у Березины или не появились там одновременно с французской армией[152]. Мы изнурены от этого не меньше, а пользы никакой. У нас большая убыль в людях от наших переходов, и во всем полку ни в одной роте нет под ружьем более 50 человек[153].

 

18 ноября. Понедельник.

На местах. Главная квартира князя фельдмаршала передвинулась вперед к Березине.

 

19 ноября. Вторник.

Двинулись на Орешковичи, эта деревня на левом берегу Березины ниже Борисова.

 

20 ноября. Среда.

Наша дивизия перешла Березину с большими затруднениями. Перейдя Березину, двинулись в том же направлении параллельно дороге, идущей от Борисова на Минск, и остановились по квартирам в Беличанах.

 

21 ноября. Четверг.

На местах. Сегодня полковой праздник нашего полка[154]. За отсутствием православной церкви отслужили молебен в костеле, а затем все обедали у полковника Посникова, командовавшего полком после падения Криднера.

 

22 ноября. Пятница.

Дивизия, продолжая наступление, прошла в Клинники. Князь фельдмаршал нас оставил и поспешил к адмиралу Чичагову, который после своих подвигов у Березины, преследовал французов по направлению к Вильно.

 

23 ноября. Суббота.

Мы совершили переход в 30 верст при сильнейшем ветре. Я не справился о названии деревни, в которой остановился полк, так как в ней не было ни одной живой души, когда мы прибыли. В Смолевичах мы перерезали дорогу, идущую на Игумен, а затем главная квартира остановилась в Дейнаровке, деревне, не доходя которой наш полк стал по квартирам. Этот переход чрезвычайно утомительный; в полку много отставших и пятеро умерло.

 

24 ноября. Воскресенье.

Поход такой же тяжелый, как и вчера, а холод еще сильнее[155]. Мы шли все проселками, оставив Минск вправо. Стали по квартирам в Галицы. Нас было 23 офицера в одной комнате и все без обеда, так как наш обоз не мог своевременно прибыть из-за дурной дороги. Солдаты тоже почти без квартир и обеда. Сегодня убыль в людях еще более, нежели вчера; много замерзло.

 

25 ноября. Понедельник.

Дневка. Мой двоюродный брат Иван[156] произведен в офицеры, назначен в Литовский полк и вчера прибыл. Мне было очень приятно его увидеть, и он остался у нас ночевать.

 

26 ноября. Вторник.

Чувствуя себя нездоровым вследствие утомления, я не мог идти с полком; поэтому в 1 час ночи с понедельника на вторник я уехал в санях с братом Иваном и нашими квартирьерами вперед. Холод был страшный, поэтому, проезжая мимо барской великолепной усадьбы, не могли воздержаться от просьбы оказать нам гостеприимство на несколько часов. Еще не было 4 часов утра, никто не ожидал гостей в такой неположенный час. На наше счастье хозяин дома умер, а вдова его была больна, поэтому доктор и другие близкие люди бодрствовали. Нас приняли хорошо, развели в камине огонь, напоили нас чаем, кофе и пуншем. В этом приятном убежище мы оставались до 7 часов утра, затем продолжали наш путь и прибыли на полковые квартиры в Колоницы много раньше полка. Здесь я с братом простился, он отправился в свой полк.

 

27 ноября. Среда.

Полк выступил по направлению к Ошмянам и остановился в Затычино. Продолжая болеть, я уселся в сани и прибыл в Затычино раньше полка.

 

28 ноября. Четверг.

Полк выступил в Ершевичи, а я, как и вчера, отправился в санях.

 

29 ноября. Пятница.

Полк остановился в Сидоровке. Этот переход я тоже совершил в санях с квартирьерами.

 

30 ноября. Суббота.

Я выздоровел и был дежурным по дивизии. Холод давал себя чувствовать сильнее, чем когда-либо. Я был с рапортом у генерала и очень настрадался от холода.

 

1 декабря. Воскресенье.

Выступив в 8 часов утра и направляясь все проселками по направлению к Ошмянам, остановились в Новоселках. 5-й и 6-й корпуса в составе двух гвардейских дивизий и одной кирасирской дивизии получили приказ идти в Вильно расположиться по квартирам. Французы разбиты у Сморгони. Они потеряли 86 пушек.

 

2 декабря. Понедельник.

Были в походе с 8 часов утра до 1 часу дня. Заняли квар тиры в Борунах. 6-й корпус раньше нас тут занял квартиры. Разнесся слух, что Наполеон из армии уехал в Париж[157].

 

3 декабря. Вторник.

Наш полк прошел мимо Ошмян по направлению к Вильно и остановился в околице вблизи большого тракта от Ошмян на Вильно. Переход этот я совершил с квартирьерами. Проехав от Ошмян большой дорогой около 2 верст, мне представилась возможность видеть ужасное зрелище. Поля были совершенно усеяны трупами; не преувеличивая можно сказать, что их приходилось по 20 на каждую квадратную сажень; все местечки, деревни, трактиры опустошены и переполнены больными и умирающими[158].

 

4 декабря. Среда.

Наш полк, пройдя местечко Рукойни, остановился в 10 верстах от Вильно в д. Долговая. Холод бы ужасный. Я снова ехал с квартирьерами и опять видел те же картины на большой дороге. Наша квартира очень холодна, я с трудом согрелся.

 

Вильно после французов

5 декабря. Четверг.

Мы торжественно вступили в Вильно после полудня. Переход был всего в 10 верст, но сильный холод и время, проведенное в ожидании у заставы перед вступлением, нас измучили. Мы прошли церемониальным маршем перед фельдмаршалом, которого окружал народ. Могучее «ура» гремело в воздухе, и наш старый генерал прослезился. Когда я проходил мимо него, он меня поздравил с хорошими квартирами. Я был очень польщен таким вниманием. Настал конец кампании, прославившей нас навеки, и наша Родина спасена. Наполеон бежит в одиночестве, многочисленная его армия более не существует. Мне отвели квартиру у некоего Куликовского, по виду он добрый старик. Хорошая чистая постель была к моим услугам, мне не верилось моему счастью. Хорошая постель, хорошая комната и конец походу — это слишком много сразу.

 

6 декабря. Пятница.

Кто бы поверил, что я в эту ночь хуже спал, нежели на бивуаках и на самых плохих квартирах. Я думаю, что привычка к плохой постели, рано вставать и радость — все это причина тому, что я плохо спал. Я встал чуть свет и начал писать письма; остальная часть дня пошла на приведение в порядок моего гардероба, который был в отчаянном состоянии.

 

8 декабря. Воскресенье.

Сегодня наш полк заступил в караулы; я был дежурный. Великий князь присутствовал на параде. Вчера мне пришлось видеть на гауптвахте пленного француза, при котором был его 11-ти летний сын. Это был прелестный мальчик; его привязанность и любовь к отцу, его мужество в бедствии, которое он уже сознавал, заставили обратить на него внимание. Мальчику дали немного супу, и, так как он не ел в продолжении нескольких дней, то был очень благодарен за еду. Я предложил ему поселиться у меня, и, хотя он сознавал, что ему будет хорошо, но ни за что не согласился, так как не счел возможным оставить своего отца в положении, в котором тот находился.

 

11 декабря. Среда.

Государь прибыл в Вильно. Весь город был на параде. Помилованные поляки старались выказать свою преданность.

 

12 декабря. Четверг.

День рождения государя. Вечером город был великолепно иллюминирован. Были употреблены те же самые украшения, которые употреблялись во время празднеств, устраиваемых Наполеону, с некоторыми необходимыми изменениями, так заменена буквой «А» буква «Н», заменен русским двуглавым орлом — одноглавый французский. По-видимому, радость и ликование были всеобщие. Фельдмаршал дал бал, окончившийся в 4 часа утра. Два неприятельских знамени, очень кстати полученные от генерала Платова из авангарда перед самым балом как трофеи, были повергнуты к стопам государя, когда он входил в зал и тут же его величество возложил на князя Кутузова орден св. Георгия 1-й степени[159]. Генерал Потемкин[160] назначен командиром нашего полка.

 

14 декабря. Суббота.

Состоялся парад нашего полка. Со времени прибытия государь впервые высказал, что сердит на нас за историю с Криднером. Его величество приказал полковнику Посникову явиться в кабинет для объяснения.

 

15 декабря. Воскресенье.

Фельдъегерь графа Аракчеева[161] явился ко мне с приказанием быть у Мякинина[162], адъютанта графа. Сегодня я отправился к Мякинину, который мне вручил письмо г-жи Б., из коего я узнал, что она познакомилась с Пукаловым[163] и ей удалось через него расположить ко мне графа Аракчеева. Он обещал ей устроить мне командировку курьером в Петербург. Я просил адъютанта Мякинина представить меня графу, он обещал исполнить это завтра.

 

16 декабря. Понедельник.

Нас всех потребовали к полковнику Посникову для объявления, что государь очень недоволен нами и если в настоящее время он не налагает взыскания на главных зачинщиков, то только благодаря великому князю, которому он обещал это, и, кроме того, полковник Криднер, покинув армию, связал его своим недостойным и низким поступком. Затем полковник нам сообщил, что государь дает полковнику Писареву армейский полк для того, чтобы он, отличившись, мог оправдать в его глазах снисхождение, оказанное ему его величеством. Вместо Писарева назначен командиром нашего батальона полковник Набоков[164]. От полковника Посникова мы отправились представиться нашему новому командиру полка генералу Потемкину, а оттуда я отправился к графу Аракчееву, который был занят и не мог меня принять, поэтому мое представление отложено еще на один день. При объяснении с полковником Посниковым государь сказал: «Федор Николаевич, я бы не посмотрел, что это полк Петра Великого. Я раскассировал бы его, но просьба великого князя и поведение Криднера мне связали руки, вам много и много надобно служить, чтобы заставить меня забыть происшедшее».

 

18 декабря. Среда.

Наконец сегодня меня принял очень приветливо граф Аракчеев, но решительно объявил мне, что пока государь и великий князь здесь, он меня курьером послать не может. Брат Николай выздоровел от полученной раны и сегодня прибыл в Вильно.

 

19 декабря. Четверг.

Нас оповестили быть готовыми выступить при первом приказе.

 

20 декабря. Пятница.

Хоронили поручика Ведемейера[165]. Вот уже второго офицера мы лишаемся в Вильно. Осипов[166] был первый. Эти господа, которых пощадили пули и морозы, не вынесли моровой язвы в Вильно.

 

21 декабря. Суббота.

У меня был Буйневич, тот самый, у которого я стоял на квартире в Мацковичах. Он выражал мне свое удовольствие, видя меня здоровым и невредимым.

 

23 декабря. Понедельник.

Выступление назначено на завтра. Наши квартирьеры уехали сегодня.

 

Поход на Мереч

24 декабря. Вторник.

Мы были под ружьем с 7 часов утра. Государь произвел нам смотр в Погулянках, а в 11 часов утра мы выступили из Вильно. Мы направились на Гобот, не доходя которого мы остановились по квартирам в Свиотниках. Наша 3-я бригада, егеря и Финляндский полк после смотра возвратились в Вильно на некоторое время.

 

25 декабря. Среда.

Каждый полк выступил поочередно, отдельно. Наш полк, выступив в 7 часов утра, совершил довольно большой переход. Наш батальон, пройдя за Лейпуны версту, остановился в с. Захары.

 

26 декабря. Четверг.

Дневка в Захарах.

 

27 декабря. Пятница.

Выступили в 7 часов утра. Штаб-квартира генерала Лаврова направилась на Камень. Наш батальон прошел местечко Ораны, занял квартиры в с. Околица-Талькуны. Как дежурный, я, прежде нежели отправиться на квартиру, явился с рапортом к генералу Лаврову, и по обыкновению он поручил мне передать одно его распоряжение Преображенскому полку. Зная хорошо, что он забывает тотчас половину своих распоряжений, что данное им теперь тоже совершенно бесцельно и бесполезно и что, наверное, пока я добрался бы до преображенцев, это распоряжение будет отменено, то я решил не утруждать себя посещением Преображенского полка; я отправился прямо в Околицу-Талькуны, проехав через лес, отделявший это село от м[естечка] Ораны. Я хорошо поступил, так как ночь меня захватила бы в лесу, в котором я мог заблудиться, не принеся никому никакой пользы.

 

28 декабря. Суббота.

Мереч, местечко на берегу Немана. Выступив в 9 часов утра, мы прибыли в Мереч раньше государя, который прибыл к обеду. Наконец мы на границе, отделяющей нас от герцогства Варшавского[167] только рекой Неман.

 

30 декабря. Понедельник.

Взвод нашего полка и Преображенского были назначены расстрелять корнета Нежинского Драгунского полка Городецкого, приговоренного к смерти полевым судом за перебег к неприятелю. Молодой человек, поляк по происхождению, во время отступления нашего умышленно отстал, перешел к французам, а затем взят в плен в Вильно казаками. Приговор приведен в исполнение в 10 часов утра. Это зрелище расстроило меня на весь день[168].

 

31 декабря. Вторник.

Получен приказ выступить завтра[169]. Наши квартирьеры уехали сегодня. Мы перейдем границу.

 

КОММЕНТАРИЙ

За основу публикации дневника декабриста П. С. Пущина 1812—1814 гг. взят текст одесской газеты «За царя и Родину» 1908 г. Дневник 1812 г.:

№ 49 (2 марта), № 51 (5 марта),.№ 57 (9 марта), № 59 (12 марта), № 63 (16 марта), № 65 (19 марта), № 69 (23 марта), № 71 (26 марта), № 75 (30 марта), № 78 (3 апреля); Дневник 1813 г.: № 81 (6 апреля), № 83 (9 апреля), № 87 (13 апреля), № 88 (17 апреля), № 91 (20 апреля), № 93 (22 апреля), № 99 (30 апреля), № 105 (9 мая), № 110 (14 мая), № 113 (18 мая); Дневник 1814 г.: № 115 (21 мая), № 118 (25 мая), № 120 (28 мая), № 125 (4 июня), № 129 (8 июня), № 131 (11 июня). В последнем номере были также напечатаны «Разные воспоминания» П. С. Пущина, публикуемые в приложении.

Существуют две редакции дневника 1812 г. — газетная и опубликованная в сборнике «Отечественная война 1812 года. Исторические материалы лейб-гвардии Семеновского полка» (Полтава, 1912). Вторая публикация по объему несколько меньше первой, причем перевод текста идентичен, за исключением терминологических уточнений и отсутствия газетных опечаток. Поэтому при подготовке данного издания предпочтение отдано первой, наиболее полной публикации. Дневник 1813—1814 гг. публикуется по единственному тексту — газетному.

Ввиду того, что оригинала дневника П. С. Пущина не сохранилось, а в наличии имеется лишь опубликованный текст перевода с французского, при подготовке настоящего издания были исправлены явные опечатки и стилистические несообразности. Отсутствие рукописи, однако, не дало возможности выявить, где те или иные ошибки допустил переводчик или издатель, а где сам автор.

При подготовке комментария для пояснения описываемых событий, характеристики оценок автора использовались исследования дореволюционных и советских авторов, мемуары современников, архивные материалы, ссылки на которые, как правило, даются в примечаниях.

Биографические сведения о многочисленных упоминаемых П. С. Пущиным лицах почерпнуты из военно-исторических, генеалогических, справочных изданий, а также архивных фондов Департамента герольдии Правительствующего сената (ЦГИА), Инспекторского департамента, коллекции формулярных списков, музея лейб-гвардии Семеновского полка (ЦГВИА), Псковского губернского предводителя дворянства, Псковского губернского дворянского депутатского собрания, канцелярии Псковского губернатора (ГАПО), Псковской духовной консистории (ВФ ГАПО).

Подготовка текста и составление комментария осуществлены В. Г. Бортневским.

 

[1] Этот и последующий абзацы — позднейшая вставка автора в текст дневника.

К марту 1812 г. Наполеоном были завершены основные военные приготовления для похода на Россию. Главные силы французской армии были сконцентрированы на территории Германии, в непосредственной близости от русской границы. Выступление гвардии из Петербурга имело целью усилить русские войска на западной границе. Однако к июню 1812 г., несмотря на дополнительную переброску войск после подписания секретного союзного договора со Швецией и Бухарестского мира с Турцией, русская армия насчитывала лишь 240 тыс. человек против 600-тысячной армии противника.

[2] Криднер Карл Антонович (1781—?), с 1809 г. по 16 августа 1812 г. командир лейб-гвардии Семеновского полка, впоследствии произведен в генерал-майоры.

[3] Посников Федор Николаевич (1784—1841), с 16 августа по 12 декабря 1812 г. исполнял обязанности командира лейб-гвардии Семеновского полка, с 1813 г. командир Малороссийского гренадерского полка, генерал-майор.

[4] ...барон де-Дамас (впоследствии министр иностранных дел Франции при Людовике XVHI)—Дамас Максим Иванович (1785—1862), барон, из семьи французов-эмигрантов, с 24 декабря 1812 г. командир Астраханского гренадерского полка и бригадный командир, в 1813—1814 гг. генерал-майор. Впоследствии известный государственный деятель Франции (Дама Анн Жацент Максенс) в период правления Людовика XVIII и Карла X, в 1823—1824 гг. военный министр, в 1824—1828 гг. министр иностранных дел.

[5] Писарев Александр Александрович (1780—1848), с 1813 г. командир Киевского гренадерского полка, генерал-майор.

[6] Костомаров Сергей Александрович, с 1813 г. полковник.

[7] Окунев Гаврила Семенович (1785—1843), в 1812—1814 гг. штабс-капитан, впоследствии генерал-майор.

[8] Бринкен Христофор Александрович, штабс-капитан, в 1813 г. произведен в капитаны, впоследствии генерал-майор.

[9] Чичерин Александр Васильевич (1793—1813), поручик.

[10] Трубецкой Сергей Петрович (1790—1860), подпоручик, в 1813 г. произведен в поручики, впоследствии полковник. Член Союза Спасения, Союза Благоденствия, один из руководителей Северного общества декабристов, осужден к 20 годам каторжных работ; Трубецкой Александр Петрович (1780—1853), в 1812 г. прапорщик, подпоручик, в 1813 г. произведен в поручики, в 1814 г. — в штабс-капитаны, впоследствии полковник.

[11] ...первый за 14 декабря сослан в Сибирь, а Чичерин ранен под Кульмом и через несколько дней умер в Праге — позднейшая вставка автора в текст дневника.

[12] Зотов Александр Захарович, в декабре 1812 г. произведен в прапорщики, в 1813 г. — в подпоручики.

[13] Сестры П. С. Пущина — Александра Сергеевна и Елизавета Сергеевна (?—1847). Кто такая г-жа Б. установить не удалось.

[14] ...третное жалование, которым нас наградил государь — для облегчения сборов Александр I пожаловал всем чинам полка дополнительно третью часть годового оклада (Дирин П. И. История лейб-гвардии Семеновского полка. 1683—1883. В 2 т. Т. 1. СПб., 1883. С. 384).

[15] Розен Григорий Владимирович (1782—1841), генерал-майор, командир гвардейской пехотной бригады (Преображенский и Семеновский полки), в 1813 г. произведен в генерал-лейтенанты, впоследствии генерал-адъютант, генерал от инфантерии, сенатор, член Государственного совета.

[16] Имеется в виду Кашкаров Николай Иванович (1788—?), подпоручик, в 1813 г. произведен в поручики. В 1820 г. капитан Н. И. Кашкаров командовал 1-й гренадерской («государевой») ротой, с неповиновения которой и началось знаменитое выступление Семеновского полка. Он не выдал списка солдат — зачинщиков волнений, был переведен подполковником в Бородинский пехотный полк, а затем (по окончании следствия) лишен чинов, орденов и разжалован в рядовые (см. также с. 199).

[17] Жадрицы — родовое имение Пущиных в Новоржевском уезде Псковской губернии (в «25 верстах от Михайловского»). П. С. Пущин жил в Жадрицах, когда А. С. Пушкин был в Михайловской ссылке, и поддерживал связи с поэтом (Иезуитова Р. В. Письмо Пушкина к П. А. Осиповой//Временник Пушкинской комиссии. 1965/Ред. М. П. Алексеев. Л., 1968. С. 37—38; Цявловская Т. Г. Отклики на судьбы декабристов в творчестве Пушкина//Литературное наследие декабристов/Отв. ред. В. Г. Базанов и В. Э. Вацуро. Л., 1975. С. 204—205).

[18] Сипягин Николай Мартемьянович (1785—1828), флигель-адъютант и полковой адъютант лейб-гвардии Семеновского полка, капитан, в декабре 1812 г. произведен в полковники, впоследствии генерал-лейтенант.

[19] Панютин Федор Сергеевич (1790—1865), подпоручик, в 1813 г. произведен в поручики, впоследствии генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член Государственного совета.

[20] ...прославившегося впоследствии в Венгерской кампании — позднейшая вставка автора в текст дневника. В 1849 г. отряд под командованием Ф. С. Панютина (4 пехотных полка и артиллерийская бригада) входил в состав 150-тысячной русской армии, оказавшей решающую помощь австрийцам при подавлении революции в Венгрии. П. С. Пущин с иронией говорит о «славе» Ф. С. Панютина: интервенция царизма получила осуждение не только в среде прогрессивно мыслящих людей, но и в широких кругах русского общества, включая даже значительную часть высшей аристократии (см.: Нифонтов А. С. Россия в 1848 году. М., 1949. С. 298—307).

[21] ...много толковали о Сперанском и Магницком, которых обвиняли в измене — 11 марта 1812 г. в результате интриг дворянской реакции был арестован Михаил Михайлович Сперанский (1772—1839), статс-секретарь Александра I, товарищ министра юстиции, член Комиссии составления законов, автор ряда законопроектов, несколько ограничивавших самодержавие при сохранении крепостного права. Подвергся опале и ближайший помощник Сперанского Михаил Леонтьевич Магницкий (1778—1855), позднее получивший известность своей крайне реакционной деятельностью в области народного просвещения. Эти аресты взбудоражили русское общество, так как они означали отказ царя от каких-либо преобразований в России. «Никакое происшествие в моей памяти не возбудило всеобщего внимания до такой степени как это, — вспоминала жена петербургского губернатора В. И. Бакунина, — все забыто — одно занятие, одна мысль, один у всех разговор» (Бакунина В. И. Двенадцатый год//рс. 1885. Т. 47. № 9. С. 393).

[22] Пущин Михаил Иванович (1763—1841), отставной секунд-майор, брат отца П. С. Пущина, совладелец Жадриц, староста церкви св. Иоанна Богослова.

[23] Имеется в виду отец Иоанн Федосеев (1776—1840), священник церкви св. Иоанна Богослова в Жадрицах.

[24] Пущин Сергей Иванович (1752—1811), действительный статский советник, обер-прокурор Межевого департамента Правительствующего Сената.

[25] 23 марта 1812 г. был принят Манифест «О наборе рекрут с 500 душ по два человека».

[26] Александр I (1777—1825), в 1801—1825 гг. император всероссийский.

[27] Бибиков Гаврила Гаврилович (1785—?), подпоручик, в 1813 г. произведен в поручики, впоследствии полковник.

[28] Пущин Николай Николаевич (1792—1848), прапорщик лейб-гвардии Литовского полка, в 1813 г. произведен в поручики. Был близок с П. И. Пестелем, Н. И. Лорером, другими декабристами, выступал против палочной дисциплины в армии. В 1822 г. Н. Н. Пущин в резкой форме выступил против грубого обращения великого князя Константина Павловича с офицерами лейб-гвардии Литовского полка, за что был осужден военным судом к расстрелу. Смертная казнь была, однако, заменена разжалованием в рядовые, лишением дворянства и орденов. Н. Н. Пущин нес все обязанности рядового Литовского пехотного полка, отказался от предложения жить на офицерских квартирах, отпустил своего слугу в деревню. В сентябре 1823 г. Н. Н. Пущину был возвращен чин капитана, в 1828 г. он производится в полковники. В 1834 г. Н. Н. Пущин назначается командиром Дворянского полка (впоследствии Константиновское артиллерийское училище), в 1836 г.— производится в генерал-майоры, в 1847 г.— в генерал-лейтенанты.

[29] Данная запись говорит о несомненном интересе будущего декабриста к социальным проблемам, его недовольстве бедственным положением крестьянских масс, понимании непродуктивности и невыгодности подневольного труда. В России начала XIX в. помещики различными средствами стремились усилить крепостническую эксплуатацию, увеличивая число тягот с наложением их на стариков и подростков, применяя непосильную урочную систему, при которой крестьянам приходилось работать на барщине лишние дни (см., например: Игнатович И. И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX века. М., 1963. С. 15—16).

[30] Александр I выехал из Петербурга 9 апреля, а 14 апреля прибыл в Вильно (Шильдер Н. К. Император Александр I, его жизнь и царствование. В. 4 т. Т. 3. СПб., 1898, С 75—76).

[31] Хрущев Николай Николаевич, прапорщик, в 1813 г. произведен в подпоручики, впоследствии полковник.

[32] Это равносильно крепостному праву — П. С. Пущин дает верную оценку положения значительной части государственных крестьян начала XIX в., плативших помещикам регулярный фиксированный оброк — «чинш» и являвшихся объектом жесточайшей феодальной эксплуатации со стороны дворянского государства (см.: Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. В 2 т. Т. 1. М., 1946. С. 98—99).

[33] Лукьян (Лука) Прокофьев (1789—1866), дворовый человек П. С. Пущина, находившийся с ним во время похода, впоследствии отпущен на волю.

[34] Карцев (Карцов) Иван Петрович, капитан 2-го ранга, командир гвардейского Морского экипажа, впоследствии контр-адмирал.

[35] Великий князь Константин Павлович (1779—1831), брат Александра I, командир 5-го пехотного корпуса, в состав которого входила и гвардия.

[36] Храповицкий Павел Иванович (?—1813), поручик.

[37] Гедимин (Гедиминас) (?—1341), великий князь Литвы, вел борьбу с немецкими рыцарями, препятствовал объединительной политике Московского государства.

[38] Имеется в виду рядовой Тит Гаврилов, который 14 мая вернулся в строй (Материалы архива лейб-гвардии Семеновского полка за 1812 год//Отечественная война 1812 года: Исторические материалы лейб-гвардии Семеновского полка. Полтава. 1912. С. 173—174).

[39] Жадовский Иван Евстафьевич (1786—?), поручик, в 1813 г. произведен в штабс-капитаны, впоследствии полковник.

[40] Голицын Александр Сергеевич (1789—1858), князь, поручик, в 1813 г. произведен в штапс-капитаны, впоследствии полковник.

[41] Принц Ольденбургский Георгий Петрович (1784—1812), первый супруг великой княгини Екатерины Павловны, сестры царя, генерал-губернатор Тверской, Ярославский и Новгородский, главный директор путей сообщения. В мае 1812 г. был направлен Александром I в Вильно.

[42] «Сестры из Праги» — опера австрийского композитора Венцеля Мюллера. Впервые была поставлена в 1794 г.

[43] Селявин Николай Иванович (177?—1833), полковник, в 1812 г. состоял при начальнике Главного штаба царя генерал-адъютанте П. М. Волконском, впоследствии генерал-лейтенант.

[44] Ермолов Алексей Петрович (1777—1861), генерал-майор, начальник гвардейской пехотной дивизии. Во время Отечественной войны 1812 г. начальник штаба 1-й армии, произведен в генерал-лейтенанты, в 1813—1814 начальник артиллерии всех действующих армий, командир Гвардейского корпуса, впоследствии генерал от инфантерии и генерал от артиллерии. В 1816—1827 гг. А. П. Ермолов командовал Отдельным Грузинским (позднее — Кавказским) корпусом, был близок к декабристским кругам, где пользовался большой популярностью и авторитетом. В 1827 г. после окончания суда над декабристами был отстранен от службы и находился в опале. В 1853 г. во время Крымской войны был избран начальником Московского губернского ополчения.

[45] Берников Александр Сергеевич (1788—1844), штабс-капитан, впоследствии тайный советник, сенатор.

[46] Паткуль фон Владимир Григорьевич (1783—1855), полковник в 1813 г. батальонный командир лейб-гвардии Семеновского полка, впоследствии генерал от инфантерии.

[47] Этот свадебный обряд был широко распространен в странах Восточной Европы (см.: Бернштам Т. А. Обряд «расставание с красотой»: к семантике некоторых элементов материальной культуры в восточнославянском свадебном обряде//Памятники культуры народов Европы и европейской части СССР. Т. 38. Л., 1982. С. 46—47).

[48] В ночь с 11 на 12 июня 1812 г. началась переправа наполеоновской армии через Неман в районе Ковно. Не встречая сопротивления, французы по трем дорогам устремились к Вильно. 13 июня был дан приказ Александра I по войскам, объявлявший о вторжении Наполеона и начале войны. Согласно ранее разработанному плану войска 1-й Западной армии, куда входил и Семеновский полк, отступали к Свенцянам, где предполагалось дать первое серьезное сражение.

[49] ...которая вела нас к Славе — по-видимому, позднейшая вставка автора в текст дневника.

[50] Полки Преображенский, Семеновский, Измайловский, Литовский, Финляндский, Егерский, Кавалергардский, Конный, Гусарский, Уланский, Драгунский, Казачий, а также Морской экипаж.

[51] Это соответствовало действительности, французы вступили в Вильно 16 июня, вскоре туда прибыл и Наполеон.

[52] Семенов Петр Николаевич, прапорщик лейб-гвардии Измайловского полка, впоследствии капитан, член Союза Благоденствия.

[53] Речь идет о стычках и перестрелках арьергарда 3-го пехотного корпуса под командованием генерал-майора И. Л. Шаховского с авангардом французской армии под Антоколем, предместьем Вильно, продолжавшихся с 6 часов утра до 9 часов вечера (Поликарпов Н. П. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. Ч. 1.//Тр. Московского отдела Русского Военно-исторического общества. Т. IV. М., 1913. С. 64).

[54] Сегюр, граф, капитан французской армии. Был взят в плен под Антоколем (Там же. С. 64).

[55] Это были рядовые Венедикт Драбулис, Никодим Янковский и Якуб Балтынгосе (Список отлучившихся лейб-гвардии Семеновского полка за время похода 1812 года//Отечественная война 1812 года. Исторические материалы лейб-гвардии Семеновского полка/Сост. С. П. Аглаимов. Полтава, 1812. С. 489).

[56] Корпуса Тучкова и Уварова — речь идет о 3-м пехотном корпусе, которым командовал генерал-лейтенант Николай Алексеевич Тучков (1761—1812), и 1-м кавалерийском корпусе под командованием генерал-лейтенанта Федора Петровича Уварова (1769—1824), впоследствии генерала от кавалерии.

[57] Вопреки мнению М. Б. Барклая де Толли и П. И. Багратиона Александр I принял стратегический план прусского генерала К. Фуля, смысл которого заключался в отступательном маневре 1-й армии к Дрисскому укрепленному лагерю на р. Зап. Двина и нанесении 2-й армией удара во фланг и тыл противника. Дрисский лагерь по своему срединному положению мог препятствовать одновременному движению французской армии на Петербург и Москву. Однако план К. Фуля не учитывал очевидного превосходства Наполеона в силах, которое позволяло ему не только одновременно действовать против 1-й и 2-й русских армий, но и препятствовать их соединению. «Дрисский лагерь мог придумать или сумасшедший, или изменник», — категорически заявляли Александру I некоторые генералы, когда армия вместе с царем оказалась в Дриссе (цит. по: Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1943. С. 62).

[58] Багратион Петр Иванович. (1765—1812), князь, генерал от инфантерии, командующий 2-й западной армией. П. И. Багратион являлся учеником и сподвижником А. В. Суворова и М. И. Кутузова, он обогатил военное искусство опытом ведения авангардных и арьергардных боев и смелых маневров, был сторонником привлечения народных масс к защите Отечества, отличался большой храбростью. Смертельно ранен в Бородинском сражении.

[59] Численность 1-й западной армии составляла 127 тыс. человек, а 2-й западной армии — 45—48 тыс. человек (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1974. С. 97—98).

[60] ...стычка в арьергарде у Вислы, в которой наши войска взяли перевес — явная ошибка в тексте. Быть может, имеются в виду успешные действия арьергарда главной колонны под командованием генерал-майора Ф. К. Корфа, который 24 июня под деревней Кочеришки успешно сдерживал французов, дав возможность главным силам спокойно двигаться к Дрисскому лагерю (Там же. С. 105).

[61] 27—28 июня кавалерийские части 2-й Западной армии разгромили польскую уланскую дивизию, входившую в состав наполеоновской армии, в плен было взято около 400 человек (Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. В 3 т. Т. 1. СПб., 1859. С. 162).

[62] Очевидная ошибочность плана К. Фуля, невыгодность Дрисского лагеря привели к решению оставить его. Военный совет с участием Александра I 1 июля 1812 г. высказался за оставление Дрисского лагеря и отступление к Витебску для соединения со 2-й западной армией.

[63] 2 июля кавалерийские части под командованием генерал-майора Я. П. Кульнева, переправившись через Двину у Друи, врасплох атаковали два полка французской кавалерии, взяв более ста пленных, в том числе бригадного командира генерала Сен-Женье (Глинка В. М., Помарнацкий А. В. Военная галерея Зимнего дворца. Л., 1974. С. 122).

[64] Платов Матвей Иванович (1751—1818), генерал от кавалерии, войсковой атаман Донского казачьего войска, во время Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов русской армии 1813—1814 гг. командовал Отдельным казачьим корпусом, в 1814 г. получил графский титул.

[65] В ночь на 7 июля Александр I выехал из Полоцка в Москву. Будучи малокомпетентным в военных делах, царь своим присутствием сковывал действия главнокомандующих обеих армий. Это понимали даже ближайшие к самодержцу люди — государственный секретарь А. С. Шишков, министр полиции А. Д. Балашов, граф А. А. Аракчеев, великий князь Константин Павлович, во многом по настоянию которых Александр I и покинул армию (Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1943. С. 67—71).

[66] Броглио-Ревель Альфонс Гавриил Октав, князь, из семьи французов-эмигрантов, штабс-капитан, в 1813 г. произведен в капитаны, впоследствии полковник.

[67] Барклай де Толли Михаил Богданович (1761—1818), генерал от инфантерии, военный министр, главнокомандующий 1-й Западной армией, с мая 1813 г. главнокомандующий русско-прусскими войсками, в 1814 г. произведен в генерал-фельдмаршалы, в 1815 г. получил княжеский титул. Враждебное отношение великого князя к Барклаю де Толли было следствием интриг, которые вели во время отступления недруги главнокомандующего, в первую очередь Л. Л. Беннигсен. Барклай де Толли был вынужден; дважды (в Витебске и Смоленске) отсылать Константина Павловича к императору под предлогом передачи важных поручений (см.: Борисевич А. Памяти генерала-фельдмаршала, князя М. Б. Барклая де Толли//ВИС, 1912. №2. С. 60—62).

[68] Фредерикс Петр Андреевич, капитан, в 1813 г. произведен в полковники, впоследствии генерал-майор.

[69] Конфликт офицеров-семеновцев с Криднером был важной вехой в истории полка, позволяющей глубже понять предпосылки широко известной Семеновской истории 1820 г. В официальной историографии и мемуаристике искажалась сущность инцидента, утверждалось, что Криднер перестал командовать полком ввиду болезни (см.: Дирин П. История лейб-гвардии Семеновского полка. Т. 2. С. 8—9; Карцов П. П. Первенцы императорской гвардии в очерках их боевой и мирной жизни//РС. 1883. Т. 40. № 12. С. 673—674). Дневник П. С. Пущина — единственный источник, дающий подробное описание этого знаменательного события. Суть случая с Криднером правильно изложена также декабристом М. И. Муравьевым-Апостолом, который в 1812 г. был подпрапорщиком Семеновского полка, в его замечаниях на вышеназванную книгу П. Дирина (Воспоминания и письма М. И. Муравьева-Апостола//Мемуары декабристов: Южное общество/Под ред. И. В. Пороха и В. А. Федорова. М., 1982. С. 171—172).

[70] Лавров Николай Иванович (?—1822), генерал-лейтенант, впоследствии генерал от инфантерии.

[71] 4-й пехотный корпус, усиленный драгунскими и гренадерскими полками, был выслан в район Островно для выяснения местонахождения армии Багратиона.

[72] Остерман-Толстой Александр Иванович (1770—1857), граф, генерал-лейтенант, впоследствии генерал от инфантерии.

[73] Еще вечером 13 июля на смену 4-му пехотному корпусу прибыл 1-й кавалерийский корпус Ф. П. Уварова и 3-я пехотная дивизия П. П. Коновницына. Русским войскам удалось на некоторое время задержать продвижение противника.

[74] П. П. Карцов утверждает, что Криднер и далее не отставал от Семеновского полка, а во время Бородинского сражения, будучи больным, велел разослать между батальонными колоннами ковер и лежал на нем под ядрами (Карцев П. П. Первенцы императорской гвардии в очерках их боевой и мирной деятельности. С. 673).

[75] Речь идет о столкновении арьергарда под командованием генерал-майора П. П. Палена 2-го с кавалерийскими и пехотными частями противника при Лучосе под Витебском. Арьергард удерживал позиции до 5 часов пополудни (Поликарпов Н. П. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. С. 160—161).

[76] Ввиду двукратного превосходства противника под Витебском, занятия французами Могилева и отступления армии Багратиона к Смоленску на военном совете 1-й Западной армии было принято решение оставить Витебск и отступить к Смоленску навстречу 2-й Западной армии.

[77] Свечин Никанор Михайлович (1772—1849), полковник лейб-гвардии Преображенского полка, в 1813 г. произведен в генерал-майоры, впоследствии генерал-лейтенант.

[78] Имеется в виду императрица Мария Федоровна (1759—1828), мать императора Александра I.

[79] Соединение 1-й и 2-й Западных армий под Смоленском было важным событием Отечественной войны, оно разрушило планы Наполеона навязать решающее сражение разрозненным русским армиям. Осуществив отступление к Смоленску, русские войска сохранили свои основные силы, численность их составила 120 тыс. человек (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 114).

[80] В своем дневнике П. С. Пущин ярко отражает настроение, господствовавшее в войсках во время отступления. О глубоком чувстве патриотизма, существовавшем тогда в русской армии, свидетельствуют и другие источники. «Солдаты наши желали, просили боя! — писал тогда же будущий декабрист Ф. Н. Глинка.— Подходя к Москве, они кричали: «Мы уже видим седые бороды отцов наших. Отдадим ли их на поругание? Время сражаться!"» (Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М., 1985. С. 147).

[81] Речь идет о сражении под Клястицами близ Полоцка, в ходе которого русские войска нанесли поражение корпусу маршала Удино.

[82] Войска М. И. Платова нанесли поражение авангарду французской армии у деревни Молево Болото, в плен взято было около 300 человек (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 119).

[83] Себастиани де ла Парта Орас (1775—1851), дивизионный генерал, командир 2-го кавалерийского корпуса, впоследствии маршал Франции.

[84] Достоверность этого подтверждается в письме Александра I принцу Ольденбургскому от 5 августа 1812 г. (см.: Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. СПб. 1910 С. 264).

[85] Браницкий Владислав Ксаверьевич (1782—1843), полковник, впоследствии действительный тайный советник, обер-церемониейстер и обер-шенк императорского двора; Потоцкий Станислав Станиславович (1787—1831), полковник, впоследствии генерал-адъютант, тайный советник, обер-церемониейстер; Влодек Михаил Федорович (1780—1849), полковник, в 1813 г. произведен в генерал-майоры, впоследствии генерал-адъютант, генерал от кавалерии; Левенштерн Владимир Иванович (1777—1858), барон, ротмистр, старший адъютант главнокомандующего, впоследствии генерал-майор.

[86] Это было следствием ошибочного предположения Барклая-де-Толли, что основная угроза обхода русской армии — на правом фланге.

[87] Об этом же случае писал в своем дневнике и офицер лейб-гвардии Измайловского полка Л. А. Симанский: «...с корпусом ходила одна женщина в синем суконном платье и на вопрошающих ее отвечала и называлась то прачкой Лаврова или армейского солдата женой; но вчерась (запись от 3 августа 1812 г.—В. Б.) сей обман открылся, и ее один казак, от коих ничего на свете и ни один обман укрыться не может, поймал и узнал в ней шпиона поляка» (Симанский Л. А. Журнал//ВИС. 1913. № 1. С. 158).

[88] Дохтуров Дмитрий Сергеевич (1756—1816), генерал от инфантерии, командир 6-го пехотного корпуса.

[89] Многочисленные пожары были прямым следствием жесточайшего обстрела города неприятелем. Другой очевидец этих событий Ф. Н. Глинка писал: «Наполеон приказал жечь город, который никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненых ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, церкви и башни объялись пламенем — и все, что может гореть запылало» (Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. С. 149).

[90] В течение 6 августа войска 2-й армии отступали по Московской дороге, а 1-я армия, отходя по Петербургской дороге к северу от Смоленска, совершила фланговый маневр, присоединившись вскоре ко 2-й армии.

[91] Полиньяк Ираклий Ираклиевич, граф, из семьи французов-эмигрантов, капитан лейб-гвардии Измайловского полка, в 1813 г. произведен в полковники, в 1814 г. назначен командиром Апшеронского пехотного полка.

[92] После переправы обеих армий через Днепр по инициативе Барклая де Толли для генерального сражения была намечена позиция в районе Усвятья, куда была стянута из Дорогобужа 1-я армия, примкнувшая к левому крылу 2-й армии. 10—11 августа проходили передвижения войск в районе этой позиции.

[93] В ночь с 11 на 12 августа обе армии были отведены на позиции к Дорогобужу, так как при Усвятье имелась возможность обхода противником левого фланга армии Багратиона.

[94] Позиция под Дорогобужем, предложенная генерал-квартирмейстером полковником К. Ф. Толем, по мнению главнокомандующих обеих армий, также была невыгодна для генерального сражения, поэтому был дан приказ выступить к Вязьме.

[95] П. С. Пущин в весьма мягкой форме выражает господствующее в войсках недовольство действиями Барклая де Толли, которое после оставления Смоленска переросло в открытый ропот.

[96] Русские войска, шедшие тремя колоннами, соединились в районе Вязьмы, но позиция там для генерального сражения была найдена невыгодной, поэтому решено было отступать на Царево Займище. Однако прибывший в армию М. И. Кутузов и позицию у Царева Займища счел неудачной, а силы армии недостаточными для генерального сражения. Поэтому войска были отведены на несколько переходов для соединения с подходящими резервами и остановились у с. Бородино, где М. И. Кутузов решил преградить наполеоновской армии путь к Москве.

[97] Кутузов (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович (1745—1813), граф, позднее князь Смоленский, генерал-фельдмаршал, в 1813 г. главнокомандующий русско-прусскими войсками. М. И. Кутузов являлся выдающимся русским полководцем, поднявшим военное искусство на новую, более высокую ступень развития. В начале Отечественной войны М. И. Кутузов был избран начальником Петребургского, а затем Московского ополчения. Указ Александра I Правительствующему Сенату о назначении М. И. Кутузова главнокомандующим был подписан 8 августа 1812 г.

[98] Император Александр I неприязненно относился к Кутузову, но в критической ситуации он был вынужден пойти на этот шаг. «...Мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова, — писал царь сестре. — В тех обстоятельствах, в которых мы находимся, я не мог поступить иначе. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указывал общий голос» (Переписка императора Александра I ...С. 87).

[99] Партизанское движение в этот период приняло массовый характер. «Война народная час от часу является в новом блеске, — писал 17 августа 1812 г. Ф. Н. Глинка. — Кажется, что сгорающие села возжигают огонь мщения в жителях! Тысячи поселян, укрываясь в лесах и превратив серп и косу в оружия оборонительные, без искусства, одним мужеством отражают злодеев. Даже женщины сражаются!» (Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. С. 149).

[100] Речь идет о бое за Шевардинский редут, явившемся завязкой Бородинского сражения. Несмотря на троекратное превосходство в силах, французам лишь после упорного четырехчасового боя удалось занять Шевардино, но вскоре 2-я гренадерская дивизия выбила их оттуда. И лишь к ночи, когда стало нецелесообразно оборонять разрушенный и отдаленный редут, был отдан приказ об отходе на основные позиции.

[101] Левенштерн Карл Федорович (1770—1840), барон, генерал-майор, начальник артиллерии соединенных русских армий.

[102] Как отмечалось в приказе М. И. Кутузова, «полк сей (Семеновский.— В. Б.) поставлен был в резерв, потом, приближаясь к 1-й линии и прикрывая батареи, выдерживал с непоколебимой твердостью чрез целой день сильную канонаду, картечный и ружейный огонь». За героизм и мужество, проявленные в Бородинской битве, 26 офицеров-семеновцев были награждены орденами (Материалы архива лейб-гвардии Семеновского полка за 1812 году/Отечественная война 1812 года. С. 315—317).

[103] Речь идет о военнослужащих лейб-гвардии Литовского полка.

[104] Двоюродный брат П. С. Пущина был ранен пулей в левую ногу навылет, награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Ядром оторвало ногу другому Николаю Николаевичу Пущину, поручику того же лейб-гвардии Литовского полка, награжденному за Бородино орденом св. Анны 2-й степени и впоследствии служившему в 1-м кадетском корпусе (Маркграфский А. История лейб-гвардии Литовского полка. Варшава, 1887. С. 36; Прил. С. 9—10, 27).

[105] Арьергард М. И. Платова не смог удержаться на своей позиции при Можайске и, будучи атакован Мюратом, вынужден был сняться с позиции и отступить за главными силами к селу Моденово. М. И. Кутузов, опасаясь, чтобы французы не отбросили совершенно арьергард на главные силы, подкрепил его пехотой и кавалерией, а затем заменил М. И. Платова М. А. Милорадовичем (Поликарпов Н.П. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. С. 528).

[106] Имеются в виду успешные действия арьергарда против атак неприятельской кавалерии у села Крымского. Мюрат был отброшен с большими потерями, его продвижение было остановлено почти на двое суток, что имело существенное значение для продвижения русской армии к Москве (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 172).

[107] П. С. Пущин отражает настроение, господствующее тогда в русской армии. Так, поручик А. В. Чичерин, офицер роты П. С. Пущина, писал 1 сентября: «Мечта отдать жизнь за сердце отечества, жажда сразиться с неприятелем, возмущение вторгшимися в мою страну варварами, недостойными даже подбирать колоски на ее полях, надежда вскоре изгнать их, победить со славой — все это поднимало мой дух... Древние башни Москвы, гробницы моих предков, священный храм, где короновался наш государь, — все это взывало ко мне, все требовало мести» (Дневник Александра Чичерина. 1812—1813/Отв. ред. Л. Г. Бескровный. М., 1966. С. 14).

[108] Пущин Степан Иванович, действительный статский советник, родной брат отца П. С. Пущина, помещик Великолукского уезда Псковской губернии.

[109] На протяжении нескольких недель военный губернатор Ф. В. Ростопчин в своих антифранцузских листовках («афишках») клятвенно заверял москвичей, что французы не войдут в город. Поэтому оставление Москвы явилось полной неожиданностью для ее жителей, вызвало массовое недовольство населения, привело к пьяным погромам, осуществлявшимся деклассированными элементами и вырвавшимися из тюрем преступниками. Москвичи не устроили торжественной встречи Наполеону. Древняя русская столица была покинута практически всем ее населением: когда французские войска вошли в город, в нем находилось лишь несколько тысяч человек (Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. С 198—203; Отечественная война 1812 года и русское общество/Под ред. А. К. Дживилегова, С. П. Мельгунова, В. И. Пичеты. В 7 т. Т. IV. М., 1912. С. 70—72). Вот как описывали те дни другие участники событий. Генерал-майор С. И. Маевский: «Жители ее (Москвы. — В. Б.), не зная еще вполне своего бедствия, встречали нас как избавителей; но, узнавши, хлынули за нами целой Москвой. Это уже был не ход армии, а перемещение целых народов с одного конца света на другой» (Маевский С. И. Мой век, или история генерала Маевского//РС. 1873. № 8. С. 143). Подпрапорщик Семеновского полка, будущий декабрист И. Д. Якушкин: «Не по распоряжению начальства выступило все население Москвы вместе с армией из древней столицы. По Рязанской дороге, направо и налево, поле было покрыто пестрой толпой, и мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: «Ну, слава богу, вся Россия в поход пошла!"» (Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина/Ред. Г. Я. Штрайх. М., 1951. С. 7).

[110] Авдулин. Алексей Николаевич, отставной генерал-майор, ранее служил в Кавалергардском полку.

[111] В Испании уже пятый год шла бескомпромиссная партизанская война против французских захватчиков, сочетавшаяся с революционной борьбой за преобразование общественного строя страны. В марте 1812 г. была принята первая в истории Испании конституция, она ограничивала власть короля и упраздняла многие пережитки средневековья. Недовольство вступлением Наполеона в Москву носило массовый характер. «Я помню, когда адъютант мой Линдель привез приказ о сдаче Москвы, все умы пришли в волнение, — вспоминал С. И. Маевский, — большая часть плакала, многие срывали с себя мундиры и не хотели служить после поносного отступления, или, лучше, уступления Москвы. Мой генерал Бороздин решительно почел приказ сей изменническим и не трогался с места до тех пор, пока не приехал на смену его генерал Дохтуров» (Маевский С. И. Мой век, или история генерала Маевского. С. 143).

[112] Имеется в виду стычка между передовыми частями русской и французской армий (Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 2. С. 334).

[113] Разумеется, П. С. Пущин не был посвящен в разработанный М. И. Кутузовым план Тарутинского маневра русской армии. В ходе этого марша в задачу арьергарда главной армии, в котором находился и Семеновский полк, входила, помимо прочего, и дезориентация противника путем совершения передвижений в ложном направлении. Войска арьергарда успешно выполнили эту задачу, установив также направление движения и численность наполеоновских войск (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 188).

[114] П. С. Пущин описывает оптический эффект, производимый пожаром Москвы и появившейся тогда же кометой. «Картина была полна страшного эффекта, особенно ночью... — писал другой очевидец этого события А. Е. Егоров. — Огромное пространство небосклона было облито яркопурпурным цветом, составлявшем как бы фон этой картины. По нем крутились и извивались какие-то змеевидные струи светло-белого цвета. Горящие головки различной величины и причудливой формы и раскаленные предметы странного и фантастического вида подымались массами вверх и, падая обратно, рассыпались огненными брызгами... Самый искусный пиротехник не мог бы придумать более прихотливого фейерверка, как Москва — это сердце России — объятая пламенем... Впечатление, производимое на сельчан этой картиною, увенчанною к тому же серебристым отблеском кометы с ее длинным хвостом, было необычайное: женщины плакали навзрыд, мужчины бранили всех — и Бонапарта (так называл народ Наполеона), и русских вождей, говоря: «Как можно было допустить до этого матушку-Москву белокаменную? Зачем наши не дрались на Поклонной горе, не задержали его?"» (Егоров А. Е. Воспоминания/УРС. 1882. № 17. С. 345).

[115] Сомов Николай Григорьевич (1785—?), капитан лейб-гвардии Измайловского полка.

[116] В ходе упорных арьергардных боев 20—22 сентября в плен было взято 10 французских офицеров и 150 нижних чинов, но атакованный вновь у Спас-Куплю Милорадович вынужден был отступить за реку Чернишню (Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 2. С. 360). Уже 22 сентября войска приступили к сооружению оборонительных укреплений в Тарутино. Тарутинская позиция имела исключительно важное стратегическое значение. Русские войска держали под наблюдением Старую Калужскую, Тульскую и Рязанскую дороги. Это обеспечивало прикрытие баз снабжения в южных областях России, в итоге вынудило Наполеона оставить Москву и отступать по старой Смоленской дороге, т. е. через разоренные войной районы.

[117] Лористон Жак Александр Бернар (1768—1828), бывший французский посол в России, впоследствии маршал Франции. Наполеон направил Лористона в Тарутино для ведения переговоров о перемирии, когда стал окончательно ясен провал его стратегических планов. Миссия Лористона не увенчалась успехом. Слухи о возможном заключении мира распространялись в армии врагами М. И. Кутузова, недовольными его пребыванием во главе армии.

[118] Волконский Петр Михайлович (1776—1852), князь, генерал-лейтенант, генерал-квартирмейстер русской армии, впоследствии светлейший князь, министр императорского двора.

[119] В период пребывания русской армии в Тарутино действия партизанских отрядов особенно активизировались. Они широко развернули борьбу в Московской, Смоленской, Рязанской и Калужской губерниях, совершая ежедневно налеты на противника. Наряду с крестьянскими создаются и успешно действуют армейские партизанские отряды. Осенью 1812 г. партизаны сплошным кольцом окружили французскую армию.

[120] Фельдфебель Иван Алексеев в 1848 году в чине штаб-офицера состоял надзирателем экзерцир-гауза в Инженерном замке — позднейшая вставка автора в текст дневника. Экзерцир-гауз — крытое помещение для строевых занятий.

[121] Подобные чувства испытывали многие офицеры в Тарутино. «Землянкой никто не нахвалился, и я сей первый день переночевал в ней, более тем была она приятна, что была тепла и свежа воздухом, да к тому же провести первую ночь в ней, быв на чистом воздухе и на сырой земле без одной недели четыре месяца, было наиприятнейшей отрадой для меня и утехой также, подобно как бы провести первую ночь свадьбы», — писал Л. А. Симанский (Симанский Л. А. Журнал//ВИС. 1913. № 3. С. 146).

[122] П. С. Пущин был награжден орденом святого равноапостольного князя Владимира 4-й степени с бантом из орденской ленты. Эта награда была учреждена в 1789 г., и заслужить ее можно было только на поле боя. Крест ордена Владимира — золотой, с обеих сторон покрыт красной эмалью, с черной каймой. На лицевой стороне креста на черном фоне круга изображена горностаевая мантия с вензелем СВ под великокняжеской короной. Лента ордена красная с широкими черными полосами по краям.

[123] В соответствии с планом М. И. Кутузова вечером 4 октября из Тарутино с целью обхода позиций противника выступила только часть имевшихся войск, главные же силы, в том числе и гвардия, должны были начать наступление с фронта. Бой, назначенный первоначально на 5 октября, был перенесен на следующий день.

[124] Имеется в виду Иоахим Мюрат (1771—1815), король Неаполя и обеих Сицилий, маршал Франции, командовавший в 1812 г. резервной кавалерией.

[125] Орлов-Денисов Василий Васильевич (1775—1843), граф, генерал-адъютант и генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Казачьего полка, впоследствии генерал от кавалерии.

[126] Беннигсен Леонтий Леонтиевич (1745—1826), граф, генерал от кавалерии, с августа по октябрь 1812 г. исполнял обязанности начальника Главного штаба действующих армий.

[127] Багговут Карл Федорович (1761—1812), генерал-лейтенант, командующий 2-м пехотным корпусом.

[128] Под Тарутино русские войска нанесли серьезный урон неприятелю. Потери французов убитыми и ранеными составили 2,5 тыс. человек, более 1,5 тыс. взято в плен, захвачено 38 орудий, знамя 1-го Кирасирского полка и почти весь обоз. В плен попал французский генерал Дери, убит начальник штаба корпуса генерал Фишер (Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 3. С. 327). Эта победа, помимо чисто военного, имела большое морально-политическое значение, так как она была первым наступательным сражением русской армии за эту войну, стала решающим толчком, заставившим Наполеона уйти из Москвы.

[129] Имеется в виду визит к Кутузову французского полковника Бертеми с письмом от начальника штаба Наполеона маршала Бертье. В нем вновь выдвигались условия мира. Визит преследовал главным образом разведывательные цели.

[130] Пребывание в Тарутинском лагере дало возможность осуществить важнейшие организационные мероприятия, обеспечивавшие успешный переход в наступление. Много внимания уделялось боевому обучению войск, снабжению армии оружием, боеприпасами, зимним обмундированием, продовольствием. Русская армия за время пребывания в Тарутино значительно окрепла и увеличила свои ряды. Помимо П. С. Пущина, это отмечали и другие мемуаристы. «Продовольствие у нас было хорошее. Розданы были людям полушубки, пожертвованные для нижних чинов из разных внутренних губерний, так что мы не опасались зимней кампании. Конница наша была исправна. Каждый день приходило из Калуги для пополнения убитыми в полках по 500, по 1000 и даже по 2 тысячи человек, большей частью рекрут. Войска наши отдохнули и несколько укомплектовались...» (Муравьев-Карский Н.Н. Записки//РА, 1885. № 3. С. 364). «Стоять под Тарутиным было хорошо и привольно; провизии было достаточно, отдых приятный и выгодный. Не было забот ни о квартире, ни о столе, ни об одежде» (Митаревский Н.Е. Воспоминания о войне 1812 года. М., 1871. С. 117).

[131] Во время сражения под Малоярославцем город несколько раз переходил из рук в руки. Русские войска добились победы над авангардом французской армии, сорвав планы Наполеона и вынудив противника отступить по разоренной старой Смоленской дороге. После этого сражения стратегическая инициатива окончательно перешла к русской армии.

[132] Переход русской армии от Малоярославца по Калужской дороге к Детчино, а затем к Полотняным заводам имел целью лишить Наполеона возможности проникнуть на юг, прочно держать под угрозой коммуникации противника.

[133] Повсеместное отступление французской армии от Боровска на Верею, Можайск и далее по Смоленской дороге началось уже 14 октября.

[134] Казаки М. И. Платова отбили у противника 20 орудий и 2 знамени 19 октября не под Вязьмой, а у Колоцкого монастыря, между Можайском и Гжатском (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 284).

[135] По приказу Наполеона отступавшие французские войска при невозможности увезти имущество уничтожали его, а зарядные ящики взрывали (Богданович М. И. История отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 3. С. 59).

[136] Это не соответствовало действительности. Русские войска подошли к Смоленску 22 октября.

[137] В бою под Вязьмой участвовало 37 тыс. французских и 25 тыс. русских войск. Французы потеряли 6 тыс. убитыми и ранеными и 2,5 тыс. пленными. Они оставили город и отступали к Дорогобужу. Это сражение ускорило моральное разложение наполеоновской армии, усилило панику в ее рядах (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии. С. 287).

[138] 28 октября войска М. И. Платова нанесли тяжелый урон корпусу Евгения Богарне, уничтожив 2 тыс. человек, захватив 87 орудий, более 3,5 тыс. пленных (М. И. Кутузов: Сборник документов. В 5 т. Т. IV. Ч. 2. М., 1955. С. 248).

[139] Милорадович Михаил Андреевич (1771—1825), граф, генерал от инфантерии, начальник авангарда Главной армии, впоследствии петербургский генерал-губернатор. 14 октября 1825 г. смертельно ранен на Сенатской площади декабристом П. Г. Каховским.

[140] Знаменитые партизаны Отечественной войны 1812 г. Сеславин Александр Никитич. (1780—1858), полковник, в 1813 г. произведен в генерал-майоры, впоследствии генерал-лейтенант; Фигнер Александр Самойлович (1787—1813), штабс-капитан, в 1813 г. произведен в полковники, погиб при переправе через Эльбу у г. Дессау; Давыдов Денис Васильевич (1784— 1839), полковник, в 1814 г. произведен в генерал-майоры, впоследствии генерал-лейтенант.

[141] По архивным данным, Милорадович под Смоленском захватил 21 орудие и более 1 тыс. пленных, а Орлов-Денисов уничтожил 1,5 тыс. человек и взял 1300 пленных, 400 повозок с продовольствием и фуражом, более 1 тыс. лошадей и 200 голов рогатого скота (Отечественная война 1812 года: Материалы Военно-ученого архива. В 21 т. Т. XIX. СПб., 1913. С. 163). Партизаны же, кроме 2 тыс. французских солдат, взяли в плен 60 офицеров и генерала Ожеро (М. И. Кутузов: Сборник документов. Т. IV. Ч. 2. С. 248).

[142] Магазин — передвижной склад продовольствия и фуража.

[143] Ней Мишель (1769—1815), маршал Франции, в 1812 г. командовал 3-м пехотным корпусом и группой корпусов.

[144] Богарне Евгений (1781—1824), пасынок Наполеона, вице-король Италии, в 1812 г. командовал 4-м пехотным корпусом.

[145] Грабовский Александр Александрович (?—1812), граф, полковник лейб-гвардии Егерского полка.

[146] О массовой сдаче французов в плен после битвы под Красным пишет и А. В. Чичерин: «Пленных берут партиями непрестанно, они складывают оружие без боя, сами выходят сдаваться и идут к нам, не дожидаясь нападения» (Дневник Александра Чичерина. С. 49).

[147] Корпус Нея был практически полностью разгромлен под Красным. Только незначительной группе войск вместе с самим маршалом удалось бежать в лес к Днепру и добраться до Орши (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 297).

[148] Доброту и отзывчивость русского человека, ярко проявившуюся по отношению к пленным французам, отмечали многие участники Отечественной войны 1812 г. Так, генерал А. Ф. Ланжерон писал: «...наши солдаты, еще находившиеся в отчаянии по поводу пожара Москвы и знавшие, что Наполеон приказал расстреливать русских пленников... убивали прикладами несчастных, попадавших в их руки, называя их сожигателями Москвы... Офицеры по мере возможности противодействовали этому ужасному мщению... Вскоре жалость заместила в сердцах наших солдат эту жажду мщения... Вскоре они смотрели молча и равнодушно на жертвы, которые им рок предоставлял, а потом делились с ними получаемой пищей...» (Ланжерон А. Ф. Записки//РА 1895. № 10. С. 154—155). Другой очевидец вспоминал, как сдавшиеся в плен голодные французы «устремили на пищу полумертвые глаза свои. Несколько русских солдат, оставя ложки свои, встали и сказали прочим товарищам: «Ребята, что нам стоит не поесть! Уступим наше горячее французам!» Вдруг все встали, а пленные французы тотчас бросились к пище, не могши скрыть своего удивления» (Цит. по: Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. С. 343).

[149] Этот же факт приводится в записках офицера гвардейской артиллерии И. С. Жиркевича (Жиркевич И. С. Записки//РС. 1874. Т. 10. № 8. С. 664).

[150] Чичагов Павел Васильевич (1767—1849), адмирал, в 1812 г. главнокомандующий Дунайской армией, а затем 3-й Западной армией.

[151] Витгенштейн Петр Христианович (1768—1842), генерал от кавалерии, командовал 1-м отдельным корпусом, впоследствии генерал-фельдмаршал.

[152] Наполеону удалось обмануть Чичагова у Березины, заставить его сосредоточить основные силы своей армии в месте ложной переправы к югу от Борисова. Войска Чичагова и Витгенштейна не смогли соединиться на Березине до прихода туда французов. Но французская армия понесла колоссальные потери: из 40 тыс. солдат 30 тыс. было убито, ранено или попало в плен (Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. С. 305).

[153] Потери были огромны во всей русской армии, шедшей из Тарутино. За два месяца пути из строя выбыло 70 тыс. человек, причем из них 48 тыс. лежало в госпиталях, 12 тыс. было убито или умерло от ран и болезней (Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. С. 329).

[154] День 21 ноября, введение в храм пресвятой богородицы, считался полковым праздником лейб-гвардии Семеновского полка.

[155] Мороз в эти дни превышал 20 градусов, а по ночам доходил и до .30 (Там же. С. 340—341).

[156] Пущин Иван Николаевич (1793—1844), прапорщик лейб-гвардии Литовского полка, родной брат Н. Н. Пущина, впоследствии генерал-майор.

[157] Еще 24 ноября Наполеон передал командование Мюрату, а сам из Сморгони выехал в Париж для скорейшего создания новой армии.

[158] Подобные картины рисуют и другие мемуаристы. «Каждый привал, каждый ночлег был ужасным полем проигранной битвы, тысячи погибали в величайших мучениях, — писал прапорщик Петербургского ополчения Р. М. Зотов. — Воины, пережившие, может быть, Аустерлиц, Эйлау и Бородино, доставались нам теперь очень дешево. Каждый казак брал их десятками в плен и приводил в каком-то бесчувственном состоянии. Они ничего не знали, не помнили, не понимали. Дороги были усеяны их трупами, во всякой хижине валялись они без призрения» (Зотов Р. М. Рассказы о походах 1812 и 1813 годов. СПб., 1836. С. 92). А вот путевые впечатления Д. В. Давыдова, ехавшего из Новых Трок в Вильно: «Путь мой освещаем был пылавшими избами и корчмами, в которых горели сотни сих несчастных. Сани мои на раскатах стучали в закостенелые головы, ноги, и руки. замерзших или замерзающих, и проезд мой от Понарей до Вильны сопровождаем был разного диалекта стенаниями страдальцев...» (Давыдов Д. В. Военные записки. М., 1982. С. 238—239).

[159] За все время существования ордена св. Георгия (с 1769 до 1917 г.) 1-й степенью было награждено всего 25 человек. В период Отечественной войны 1812 г. первую степень этого ордена получил только один М. И. Кутузов. Она имела три знака: крест, звезду и ленту. Равносторонний золотой крест был покрыт с обеих сторон белой эмалью, на лицевой стороне в центральном круге изображен св. Георгий, поражающий змея, а на оборотной — вензель из переплетенных букв СГ. Золотая ромбовидная звезда, носимая на левой стороне груди, имела в середине на желтом и золотом поле вензель св. Георгия, а вокруг него на черном фоне надпись: «За службу и храбрость». Георгиевская лента состояла из трех черных и двух оранжевых полос и носилась через правое плечо под мундиром.

[160] Потемкин Яков Алексеевич (1781—1831), генерал-майор, впоследствии генерал-лейтенант и генерал-адъютант.

[161] Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834), граф, генерал от артиллерии. В 1808—1810 гг. — военный министр, с 1810 г. председатель департамента военных дел Государственного совета. Руководил реакционными преобразованиями в армии, насаждал прусские военные порядки, был активным гонителем суворовской школы. Вместе с тем провел мероприятия по организации и оснащению артиллерии русской армии. В 1812—1814 гг. находился в свите императора Александра I, в боях не участвовал. В 1815—1825 гг. царский временщик Аракчеев играл ключевую роль в управлении государством, осуществлял политику крайней реакции методами полицейского деспотизма («аракчеевщина»).

[162] Мякинин Николай Демидович (1787—1814), полковник, в 1814 г. произведен в генерал-майоры.

[163] Пукалов Иван Антонович, действительный тайный советник, обер-прокурор святейшего Синода.

[164] Набоков Иван Александрович (1787—1852), полковник, в 1813 г. произведен в генерал-майоры, впоследствии генерал-адъютант и генерал от инфантерии.

[165] Ведемейер Егор Иванович (1790—1812), поручик.

[166] Осипов Михаил Григорьевич (?—1812), поручик.

[167] Вассальное государство в системе наполеоновской Франции, образованное по Тильзитскому миру в 1807 г. из той части польских земель, которая была отобрана у Пруссии. В 1812 г. герцогство являлось базой для вторжения Наполеона в Россию.

[168] Об этой казни писал в своем дневнике и А. В. Чичерин, испытавший также глубокое потрясение: «Сердце мое разрывалось, страшная дрожь охватила меня всего... Мое сердце привыкло уже и к более жестоким зрелищам, но страшные приготовления к этой казни, мрачное молчание всей толпы, ужасные мысли о том, что должен был испытывать сей несчастный, сдавили мне грудь, черные мысли вызвали слезы на глазах» (Дневник Александра Чичерина. С. 102).

[169] В приказе М. Н. Кутузова по армии говорилось: «Храбрые и победоносные войска! Наконец вы — на границах империи. Каждый из вас есть спаситель отечества... Не было еще примера столь блистательных побед... Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Прейдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его, но не последуем примеру врагов наших в буйстве и неистовствах, унижающих солдата... Будем великодушны: положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кроткость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетения даже самые те народы, которые вооружались против России» (Отечественная война 1812 г.: Сборник документов и материалов/Отв. ред. А. В. Предтеченский и Е. И. Бочкарева. Л.; М., 1941. С. 179—180).

 

 
Электронная версия выполнена по изданию «Дневник Павла Пущина 1812-1814». Издательство Ленинградского университета, 1987 г.
OCR, правка: Кирилл Нагорный. Дополнительная вычитка, html-верстка: Олег Поляков.