Дж. Дэвид Маркхэм
Мэри - Анри Бейль (1783-1842), известный всему миру как Стендаль - одна из наиболее заметных фигур в литературе своего времени. Ему посчастливилось жить в переходный период, застав как старый режим, так и эпоху Наполеона, возврат к монархии (Реставрацию) и Июльскую революцию, Стендаль стал свидетелем вступления Франции и Европы в современную эпоху.
Целыми днями он [Стендаль] сидел за своим столом в офисе Военного министерства, и писал письма для Дарю... Дарю держал своих помощников в черном теле. Вскоре и Анри заразился всеобщим ужасом от " дикого быка", и страх получить очередной нагоняй от начальства уже никогда не покидал его. [4] По общему мнению, Стендаль был никчемен на своем новом месте. В возрасте семнадцати лет, полный идеализма и жаждущий захватывающей любви и литературного успеха, он был готов к любым свершениям, но прозябание в Военном министерстве опустило его с небес на землю. Кроме того, он не слишком преуспевал на работе, совершая ошибки, за которые подвергался острой критике. В "Брюларде", Стендаль написал: "Каждый в Военном министерстве имел обыкновение дрожать как осенний лист при входе в кабинет к господину Дарю, так и я вздрагивал даже при взгляде на его дверь". [5] Самая известная оценка данная им относительно условий своей работы: "... Он [Дарю] смертельно боялся Наполеона, и я, в свою очередь, был в ужасе от Дарю. " [6] Но, как часто случается, судьба Стендаля круто изменилась, благодаря доброте, семейной ответственности Дарю и восходящей звезде Наполеона. Будущий Император готовился напасть на австрийцев в Италии, пройдя северный маршрутом через Альпы и по ставшему ныне легендарным перевалом Сен-Бернар. Пьер Дарю был назначен Инспектором Обзоров (Inspector of Reviews) и отправился в Италию с Наполеоном. И когда он предложил Стендалю принять назначение вторым лейтенантом в 6-ой драгунский полк и присоединиться к полку в Италии, Стендаль был вне себя от радости. Наконец-то у него появится шанс посмотреть мир и проявить себя, сыграв роль храброго и доблестного солдата.
"Единственное, что я могу сообщить Вам - это то, что трудность его [Cент-Бернарского перевала] преодоления была сильно преувеличена. Для войск не было никакой опасности. Я преодолел форт Баярд как еще одну, пусть немного более трудную гору. Вообразите себе степную долину, наподобие долине Сент-Поль, что около Кларикса. В середине ее вздымается холм; на этом холме форт, и на расстоянии пистолетного выстрела проходит дорога. Мы оставили дорогу и на расстоянии трех сотен футов от форта стали подниматься на холм под непрерывным огнем неприятеля. Единственное, что нас беспокоило - наши лошади, которые соскальзывали на пять или шесть футов вниз при каждом пушечном или оружейном выстреле". [8] Стендаль был не единственным, кто с юмором отнесся к трудному переходу через Альпы. Сам Наполеон так описывал свой спуск по восточной стороне Cен-Бернара: " Первый Консул спустился с вершины Сен-Бернара, скользя по снегу, преодолевая водные потоки и прыгая через пропасти. " [9] Поездка Стендаля через перевал Сен-Бернара не могла не рассеять его иллюзии. Именно тогда он узнал, что не все солдаты были теми героями, каким и он хотел стать. Они не только были готовы украсть у своего брата -солдата, он увидел их грубость, зависть к тем, кто имел возможность передвигаться на лошади. Однако, острые ощущения от его участия в этом великом походе, во главе с решительным человеком действия, никогда не покидали Стендаля. Его любовь к Наполеону, должно быть, зародилась именно в это время. Эти чувства лучше всего отображены в первых строках "Пармской обители", где он пишет (имея ввиду более раннюю кампанию): " 15 мая 1796 года, генерал Бонапарт торжественно вступил в Милан во главе юной армии, которая за короткое время, прошедшее со взятия моста при Лоди, успела позврослеть, и мир узнал, что спустя много веков, прошедших после Цезаря и Александра, у них наконец-то нашелся достойный преемник. " [10] Цезарь и Александр может быть и имели преемника, но не только этот преемник царил тогда в душе Стендаля. Его идеалистическое восприятие Парижа теперь перенеслось на Милан и Италию в целом. Искусство, музыка, восторженные толпы горожан и, самое важное, красивые женщины - все это завоевало внимание Стендаля. И именно в Mиланском театре он впервые увидел своего героя и косвенного благодетеля, Первого Консула, Наполеона Бонапарта, собственной персоной. [11] Сначала Стендаль был безумно влюблен в Милан и Италию. И что в этом удивительного? Он был расквартирован во дворце Адда, где жил и работал (в качестве помощника генерала Питьета, казначея Итальянской армии) в атмосфере, которая могла бы выбить из колеи и самого спокойного из людей, не говоря уже об идеалистически настроенной молодежи. Потом он переехал в Каса Бовара, все еще работая на Клода Питьета, теперь уже чрезвычайного посла и министра Французской Республики. Вечерами миланское общество смешивалось с верхушкой французского военного и дипломатического корпуса. Молодой Анри был без сомнения захвачен всем этим, и, к тому же, он обладал способностью легко адаптироваться к высшему свету. [12] Стендаль находил также время и для развлечений в течение дня. Его работа, какой бы важной она не была, не занимала полный рабочий день. Он посещал красивые места, исторические памятники, и наслаждался другими восхитительными сторонами миланской жизни. Его романтические увлечения хорошо известны как его биографам, так и студентам, изучающим эту эпоху, равно как и его всепоглощающая страсть к чтению. Действительно, кажется, что он, должно быть, провел за чтением огромное количество времени, и его описания того, что он прочитал, занимают значительное место в его записях. Например, его запись в дневнике от 18 апреля 1801 года: "После того, как я перестал думать о синьоре Мартине, а потом и Саладине, я много читал Эзопа. Я прочел восемь томов его "Лицея". [13]
Последующие несколько лет жизни трудно назвать удачными для Стендаля. Его попытки публиковаться или открыть свое дело оказались безуспешными, и он влачил неопределенное и жалкое существование. Сначала Стендаль был не в восторге от имперских амбиций Наполеона, но вскоре был потрясен тем вихрем, который пронесся по Европе. Позже он напишет: "... Французская армия оставила булонский лагерь для того, чтобы вести континентальную войну, которая должна была придать новый блеск военной репутации Императора, и вознести его на тот пик величия, которого не имел ни один правитель со времен Карла Великого. " [16] Стендаль решил убедить Дарю, что он снова достоин их поддержки. Последовала интенсивная переписка и многочисленные визиты. Его дружеские, если не сказать двусмысленные отношения с женой Пьера - Александрин, позволили ему получить доступ к скептику Дарю. Дарю, теперь граф и главный интендант Великой Армии, мог создать или разрушить любую карьеру. В очередной раз, он пришел на выручку к своему кузена. В октябре 1806 году Стендаль присоединился к Марсьялю Дарю, который был назначен интендантом финансов в Бруншвейское герцогство. Вскоре после этого Стендаль стал временным представителем военного комиссара в герцогстве Бруншвейском. Затем этого он становится полноценным Военным Комиссаром, и в 1808 году он заменяет Марсьяля на посту интенданта Имперских областей. Эта должность была очень престижной и значительной, что Стендаль и отметил в своем письме к сестре Полине в мае 1808 года: "Еще четыре года назад я был в Париже всего лишь с парой рванных башмаков, без теплого жилища зимой, и часто даже без свечи. А сейчас я личность: получаю большое число писем от немцев, которые величают меня монсеньером (Monseigneur); французская знать обращается ко мне как мосье интендант (Monsieur l'intendant); генералы, проезжающие мимо, навещают меня; я принимаю ходатайства, пишу письма, ругаю моих секретарей, посещаю церемониальные обеды, езжу верхом и читаю Шекспира. Но все-таки я был более счастлив в Париже". [17]
"Когда мы вступили на мост, то нашли лишь трупы людей и лошадей, коих было около тридцати на мосту; мы были вынуждены сбросить большинство из них в реку, которая была в этом месте чрезмерно широка; а по середине реки, в четырех сотнях шагах от моста, стояла неподвижно лошадь; она производила странное впечатление. Город Эберсберг все еще горел, когда мы проходили через него, проход, через который мы проходили, был усыпан трупами, большинство их которых оказались французами и почти все из них были обуглены. Некоторые так обгорели, что по костям трудно было определить, кому они принадлежат. Кое-где трупы были уложены в кучи; и я внимательно осмотрел их лица. На мосту лежал мертвый немец с открытым глазами; немецкая храбрость, верность и доброта отразилась на его лице, которое еще сохраняло опечаток некой меланхолии". [19] В Вене Стендаль использовал предоставившуюся ему возможность. Его работа наконец-то убедила Пьера Дарю в том, что он достоин поддержки влиятельного Двора. Кроме того, он продолжал культивировать свои отношения с красивой женой Пьера, графиней Александрин. Однако Стендаль стремился вернуться в Париж. Пьер и Александрин уехали в Париж еще в ноябре, а два месяца спустя и сам Стендаль вернулся в столицу. Там он получил известие о том, что связи Дарю еще раз помогли ему. Без сомнения, не без просьбы Александрин Пьер Дарю способствовал его назначению на пост Аудитора Государственного Совета. Это позволило Стендалю занять весьма значительное положение среди высших должностных лиц Империи. Кроме того, эта должность принесла ему значительный доход. Вскоре после этого (как будто этого ему было недостаточно), его назначают Инспектором Счетов, Зданий, и Мебели Империи (Inspector of the Accounts, Buildings, and Furniture of the Crown). В эти обязанности входило управление Версалем, Фонтенбло и музеем Наполеона (Лувром). [20] Этот период жизни Стендаля может считаться и самым счастливым. Именно в это время ему удалось реализовать свою мечту и войти в высший свет. Он выполнял множество социальных обязанностей, и встречался с такими "звездами" как сестры Наполеона Каролина Мюрат и Полина Боргезе, с принцем Меттернихом, Софи Гей, мадам Рекамье, мадам Тальен и мадам де Сталь. [21] Он мог лицезреть полотна великого Жака-Луи Дэвида, и тут же раскритиковал его: " Я только что видел полотна Давида. Он - совокупность мелочности... Кроме того, Давид не на столько умен, чтобы скрыть это мелочное тщеславие и постоянно демонстрировать свою значимость в собственных глазах"." [22] Конечно, можно оспорить тот факт, что эта критика одного из самых великих художников Империи сама является отражением некого мелкого тщеславия и эгоизма! Несмотря на успех Стендаля в Париже, он все же жаждал участвовать в событиях, знакомых ему по Италии и Центральной Европе. Звезда Наполеона еще раз предоставила ему новую возможность, хотя на сей раз эту звезду было трудно назвать "восходящей". Император решил вторгнуться в Россию, и Пьер Дарю, естественно, был задействован в подготовке к кампании. Стендаль, подобно Императору, полагал, что эта компания окажется тем же привычным рядом быстрых побед, и он хотел участвовать в них. Он получил предписание присоединиться к Великой Армии и уехал в Россию навстречу неудаче. Перед своим отъездом, он получил аудиенцию у Императрицы Марии Луизы, и ему представилась возможность увидеть Римского Короля, сына Императора. Это свидетельствовало о высоком положении Стендаля в обществе, и он сам косвенно подтверждает это в письме к сестре Полине, написанном в дворце Сент-Клу 23 июля 1812 года: "Моя дорогая, судьба предоставила мне превосходную возможность написать тебе. Я уезжаю сегодня вечером, в семь часов, на берега Двины. Я прибыл сюда, чтобы получить распоряжения от Ее Величества Императрицы. Она удостоила меня чести поговорить несколько минут с ней о том пути, который я должен буду совершить, о моем путешествии и т.д. Откланявшись Ее Величеству, я нанес визит Его Величеству Принцу Римскому; но он почивал, и мадам графиня Монтескье сказала мне, что невозможно видеть его до трех часов; так что я мне пришлось прождать два часа. Ожидание было не слишком приятным при полном парадном мундире и кружевах. К счастью я вспомнил, что мой пост инспектора мог бы дать мне право на некоторое уважение в дворце. После того, как я представился меня проводили в комнату, которая была в тот момент пустой". [23] Поездка в Россию и обратно обогатила Стендаля такими неизгладимыми впечатлениями от войны и военной жизни. Более чем когда-либо, он оказался вовлечен в грязные реалии войны, и более чем когда-либо, он подвергал свою жизнь опасности. Когда он прибыл в Смоленск, то нашел город в огне. Когда огонь стал угрожать экипажам его ведомства, Стендаль был вынужден предпринять меры для их защиты. В течение всей русской кампании он прославился тем, что сохранил остроумие, "хладнокровие и здравомыслие". [24] Его письма часто казались беззаботными и легкомысленными, но они также отражали его разочарование. " Я не слишком жажду оставаться здесь. Как человек меняется! Моя привычная жажда видеть новые неизвестные места оставила меня... В этом океане варварства не было ни звука, который находил бы отражение в моей душе". [25] Стендаль был свидетелем пожара Москвы и ее предместий. Чувствуя отвращение к сложившейся ситуации, он был, без сомнения, рад, когда Наполеон объявил об оставлении Москвы. Одно время он надеялся, что в Кремле будут устраивать представления: " Все идет к тому, что мне придется провести здесь всю зиму; и я надеюсь, что здесь будут проходить концерты. Безусловно будут устраиваться театральные постановки при Дворе, но какие актеры будут в них задействованы?" [26] Стендаль был назначен Специальным уполномоченным по Военным поставкам и послан в Смоленск, чтобы заготовить продукты для отступающей армии. Его моральный дух был еще высок, вот что он пишет графине Дарю 16-ого октября " Кроме одного человека, наши разговоры кажутся самыми утомительными в мире... Кроме этого, все идет неплохо; мы не видели женщин со времен польских почтальонш, но вместо этого мы стали большими знатоками пожарищ. " [27] Однажды он и его спутники чуть не погибли от руки казаков, но им удалось скрыться в сильном тумане. [28] Стендалю повезло гораздо больше, чем многим солдатам уже переставшей существовать Великой Армии. Он пересек Березину, найдя пригодный для переправы брод, предпочтя его переполненному понтонному мосту. Это решение, вероятно, сохранило его жизнь и жизнь его спутников. Дэвид Чандлер предполагает, что за все три дня удалось переправиться приблизительно 20 000-30 000 солдат и возможно 30 000 нестроевых, прежде чем произошла катастрофа. [29] Он продолжил свой путь через всю Европу, и прибыл в Париж в 1813 году. Ему довелось присутствовать при одном из самых важных исторических событий. После русской авантюры жизнь в Париже должна была казаться довольно светской. Однако еще дважды, Стендаль последовал за звездой Наполеона. Он был послан в Германию, где он мог наблюдать сражение при Бауцене. Он был подавлен всеобщим замешательством и невозможностью точно определить, что же случилось. Вероятно, именно эти впечатления позже и послужили источником описании сражения при Ватерлоо в романе "Пармская обитель" . Весьма вероятно, что эта кампания предоставила ему шанс лично встретиться с Императором. Он был с отрядом солдат, которые, будучи атакованы казаками, обратились в бегство. Наполеон был недоволен и предпринял полное расследование. Стендаль утверждает, что его лично допрашивали относительно этого дела. [30] Надвигалось крушение Империи, но Стендаль послужил Наполеону в последний раз. Ему было приказано участвовать в обороне Гренобля и региона Дофинэ. Он приложил много сил для выполнения этого поручения, хотя жители Гренобля действовали не столь слажено со своим бывшим земляком. Несмотря на это его усилия заслужили самые лестные отзывы тех, кто видел его в действии. [31] В конце концов он вернулся в Париж, став свидетелем отъезда Императрицы Марии Луизы и юного Римского короля. С падением Наполеона настало время подумать и о будущем. Несмотря на то, что Стендаль имел возможность принять высокий пост при новом правительстве, он отказался жить во Франции, которая была поглощена возвращением к дореволюционной и донаполеоновской жизни. В 1814 году он перебрался в Милан, где оставался вплоть до 1821 года. Очень быстро он разобрался, что же послужило основой его любви к Наполеону. Хотя у Наполеона были, конечно, ошибки, но все же при нем было гораздо лучше чем после него. Реставрация заставила Стендаля и его героев вспоминать об Императоре и его былой славе. Действительно, все произведения Стендаля пестрят примерами, когда герои восхищаются Наполеоном скорее с точки зрения будущих поколений, нежели чем с точки зрения современников. За годы своих наполеоновских приключений Стендаль стал зрелым человеком. Из дерзкого, эгоистично-самодостаточного, бесшабашного юноши, которого Дарю взяли под свое крыло, он превратился в гораздо более серьезного и ответственного человека, способного в полной мере понять все то, что ему удалось испытать. Стендалю удалось испытать на себе и осознать многое из того, что было хорошо и плохо в наполеоновскую эпоху. Он наблюдал за механизмом работы империи с высоты своего положения, и был потрясен желанием императора назначать людей на должности по их заслугам (хотя сам получал свои собственные назначения немного другим способом). Он стал как свидетелем славы армии, так и ужасов войны. И пройдя через все это, он осознал то доминирующее положение, которое имел Наполеон в течение всей своей жизни, и понял, и недостатки и преимущества этой ситуации.. Вряд ли нас удивляет тот факт, что все герои Стендаля носят отпечаток личности Наполеона. Франция, да и Стендаль в частности, пережили при Наполеоне, несмотря на все его ошибки, великое приключение. После падения Наполеона, Стендаль стал свидетелем того, насколько французское общество продолжало хранить память об Императоре. Он стал свидетелем печальной и отвратительной по своей сути ссылки Наполеона на далекую скалу, названную Святая Елена (по крайней мере, так это понимал Стендаль), и это страшило его. Забвение имени Наполеона равносильно для Стендаля забвению своего жизненного опыта. Это чувство забвения не столь редкое среди сторонников Императора, должно быть, еще больше усилило его чувства к Наполеону и его желание защитить память о Наполеоне, о его эпохе. Лучшим подтверждением его чувств к Наполеону, могут послужить строки из "Жизни Наполеона": " Я пишу "Жизнь Наполеона", чтобы опровергнуть клевету. " [32] Клевета становилась источником забвения всего того, что отстаивал Наполеон; эта клевета ставила под сомнение и собственную жизнь Стендаля. Опровержением этой клеветы служат литературные труды Стендаля, являющиеся одними из великолепнейших произведений, созданных на основе наполеоновского опыта.
© Copyright by J. David Markham. Дизайн Евгения Логунова.
2001- 2002, Интернет-проект «1812 год». Перевод с английского Максима Гончарова. | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
