Вновь о причинах Шевардинского боя

Существует мнение, что «горячее дело» при Шевардине было, с одной стороны, прологом генеральной битвы 26 августа^[1], а с другой – финалом предшествовавших арьергардных боев.

Для сдерживания довольно сильного давления неприятеля, наступавшего как по «большой дороге», так и параллельно от нее – справа и слева, русскому командованию, несомненно, потребовалось отделить достаточно значительную часть сил, особенно в кавалерии.

Здесь хотелось бы, отступив от темы, уделить некоторое внимание составу этих сил. Хотя об этом идет речь в нашей статье «Состав регулярных и казачьих войск 1-й и 2-й Западных армий с 17 по 25 августа 1812 года», возникла необходимость в некоторых уточнениях.

* * *

19 августа Кутузов «предложил составить общий арьергард армий под командой… генерал-лейтенанта Коновницына»: 9 егерских полков, 3-я пех. дивизия, 3 арт. роты, 32 эскадрона (16 из 2-го кав. корпуса и 16 из 4-го), а также «полки войска Донского 2-й армии».

При этом войска 1-й армии, «в арьергарде находящиеся и не включенные в сие расписание», «возвратиться должны к своим корпусам», а части, назначенные из 2-й, «при приближении» отряда Коновницына «к нему примкнут»^[2]. То есть это были вообще все силы, поступавшие под команду этого генерала.

Регулярной кавалерии у него, таким образом, оказывалось всего 32 эскадрона, но, вполне возможно, это предполагалось «компенсировать» включением в его отряд казачьих полков Багратиона.

На самом деле в дальнейшем помимо «центрального» арьергарда под непосредственным начальством Коновницына к северу и югу от него сдерживали неприятеля два других – Крейца и Сиверса. И из 1-й армии в них (кроме последнего) действовало намного больше 16-ти эскадронов, хотя и не 10 кав. полков, указанных в «Боевом календаре-ежедневнике» Н.П. Поликарпова, с 17 августа и далее, насколько можно понять из последующих ссылок, вплоть до 24-го.

Что касается 4-го резервного кав. корпуса, то 19 августа Сиверс по приказу Багратиона (в соответствии с поступившим накануне предписанием Кутузова) отправил Коновницыну Литовский уланский полк и драгунскую бригаду Панчулидзева 1-го. И затем, согласно новому «расписанию» общего арьергарда, Багратион мог ожидать или требовать возвращения указанной бригады. Но в конечном итоге это произошло только 24-го.

В реляции о событиях 20 (в бумагах П.И. Щукина – 19) августа Сиверс отметил действия отряда полковника Эммануэля. На следующий день в 6 часов утра он доложил, что, исполняя приказ Багратиона, отправил два драгунских полка Эммануэля (Киевский и Новороссийский) к основным силам 2-й армии. Однако они дошли только до Барышей, где остановились, чтобы дождаться подхода арьергарда Сиверса, у которого, согласно его рапортам от 21-го, из регулярной конницы оставался один Ахтырский гусарский полк^[3]. Таким образом, части 4-го резервного кав. корпуса были разделены между отрядами Коновницына и Сиверса, хотя по «расписанию» от 19.8 участие в них каких-либо драгунских полков не предполагалось вовсе.

Из рапортов 1-й армии от 23 и 24 августа следует, что были откомандированы, по-видимому, в арьергарды 34 эскадрона. В них находился и весь кав. корпус Сиверса, т.е. 32 эск. Наконец, вечером 22-го Коновницын в своем донесении упомянул об ожидавшемся подходе к Колоцкому монастырю кавалерии генерал-лейтенанта Уварова. И в рапорте о событиях следующего дня он сообщил, что эта конница (во всем 1-м резервном кав. корпусе тогда числилось 20 эск.) «была в скорости построена в боевой порядок около Валуева…» (по-видимому, не та деревня, которая находилась восточнее Акиньшино) «…и тем самым много способствовала к удержанию неприятеля»^[4].

* * *

Все три русских арьергарда, несомненно, храбро сражались в частности 19, 20 и 23 августа. Но вместе с тем повлияли на ход событий и паузы в наступлении неприятельских войск – 18, 21 и 22 числа, когда имели место только относительно небольшие столкновения с ними. При этом как раз 21 и 22 числа основные силы Кутузова перешли сначала к Колоцкому монастырю, а затем к Бородину. И можно было также надеяться, что оставшийся на довольно значительном удалении арьергард сможет удержать противника, по крайней мере, еще день. В результате появлялось более суток (до двух), чтобы подготовить позицию в инженерном отношении.

К сожалению, решение о сооружении Семеновских «флешей», на которые опирался левый фланг в день генерального сражения, было принято только после рекогносцировки, проведенной Кутузовым 23 августа. И, соответственно, в отношении этих укреплений указанный резерв времени оказался намного меньшим. Легко также представить ситуацию, если бы противник приостановил свое наступление только 21-го, что могло привести к сокращению этого резерва еще на сутки.

Ситуация также усложнялась малым для масштабных работ количеством шанцевого инструмента^[5]. 21.8 весь его запас во 2-й армии («выключая топоров») главнокомандующий предписал отправить к начальнику инженеров 1-й. И через два дня в приказе Багратиона говорилось о том, что некоторые полки, «несмотря на отмену приказания», все же отдали свой инструмент, и его необходимо вернуть «непременно к утру»^[6].

Согласно «Изображению военных действий…» Барклая де Толли, редут у Шевардино строили для прикрытия первоначальной позиции левого крыла, а «флеши» – для другой, у деревни Семеновской. При этом, в соответствии с решением Кутузова, войскам этого крыла надлежало отступить ко второй позиции «в случае нападения неприятельского»^[7].

И, в сущности, о том же решении главнокомандующего говорится и в его донесении о событиях 24 августа: «Видев стремление неприятеля главнейшими силами не сей пункт» (левый фланг), «признал я за нужное загнуть оный к прежде сего укрепленным возвышениям», т.е. к «флешам»^[8]. И, по всей видимости, изначально левый фланг находился у Шевардино, опираясь на редут возле этой деревни.

Согласно «Описанию битвы…» К.Ф. Толя, после упорной обороны данного редута войска Горчакова отступили «в главную позицию», а построен он был «для того, чтобы лучше открыть истинное направление неприятельских сил, а если возможно, то и главное намерение Наполеона»^[9].

Однако это укрепление строили именно перед Семеновскими «флешами» и практически одновременно с ними.

А 24-го можно было «открыть» только то, что шедшие в авангарде войска Мюрата и Даву совместно с корпусом Понятовского (который и должен был оказать им поддержку) стремились овладеть указанным редутом и расположенной рядом с ним деревней. Но это стало вполне понятным уже в 18-19 часов, а бой завершился намного позднее (Горчаков вспоминал, что получил приказ об отходе только в полночь), и в нем приняли участие весьма значительные силы 2-й армии.

Этот бой, разумеется, не предопределял полностью дальнейшие действия неприятеля. На следующий день русскому командованию снова было необходимо внимательно следить за перемещениями войск Наполеона и пытаться разгадать его истинные замыслы. И в том же «Описании битвы…» Толя Кутузов приходит к заключению, что «Наполеон имел намерение напасть главными силами своими на левое крыло Российской армии», только «под вечер» 25-го, когда «на правом крыле неприятельском, замечены были большие движения»^[10].

По версии Э.Ф. Сен-При, Шевардинский редут предназначался «только для того, чтобы наблюдать за движениями неприятеля и поддержать отступление арьергарда»^[11].

Для наблюдения «за движениями неприятеля» в те времена обычно использовались совсем другие способы – откомандирование небольших отрядов легкой кавалерии и т.д.

Что же касается другой задачи, то весьма важной ее считал, например, и Поликарпов: «Отряд ген.-лейт. князя Горчакова 2-го мог принять на себя отступавшие от Колоцкого монастыря арьергарды ген.-лейт. Коновницына и ген. графа Сиверса 1-го, которые, несомненно, могли понести полное поражение в неравном бою с превосходными силами французов…»^[12].

Тут, пожалуй, сразу возникает вопрос о том, каким образом отряд Горчакова «мог принять на себя» войска Коновницына, отступавшие по Новой Смоленской дороге к Бородину.

Правда, согласно «Описанию битвы…» Толя, 24 августа Шевардинский редут (точнее, его орудия), «равно как и егеря, засевшие во рвах и кустарниках на правом берегу речки Колочи, <…> весьма обеспокоивали движение неприятеля по большой дороге». Однако, по мнению А.А. Смирнова, этот артиллерийский и ружейный огонь не мог быть достаточно эффективным^[13].

К тому же если бы подобный огонь вынудил неприятеля начать атаку «шевардинской» позиции, то вряд ли это тогда соответствовало интересам русского командования, поскольку еще не были готовы Семеновские укрепления.

С другой стороны, при отступлении войск Коновницына «по большой дороге» противник, если бы он непрерывно преследовал, по-прежнему имел возможность угрожать им обходом северного фланга. И по рапорту Барклая, в тот же день, «24 числа», неприятель «делал неоднократно усилия овладеть д. Бородино»^[14]. Очевидно, ничему этому отряд Горчакова помешать уже никак не мог.

Еще в седьмом часу утра (24.8) Сиверс доложил Багратиону, что Коновницын, «вследствие приказа главнокомандующего», «предписал порядок отступления войск, под его командой состоящих». Поэтому «центральный» арьергард и должен был прибыть к основной позиции «весьма рано». При этом каких-либо существенных проблем или затруднений у него в пути не возникло. И хотя кавалерия противника пыталась преследовать, боевые столкновения с ней ограничились успешной для русских схваткой у Валуево (атака казаков и гусар Изюмского полка).

По мнению Поликарпова, в намного более сложной ситуации оказался со своим отрядом Сиверс, поскольку к 6-30 он не получил никаких инструкций от Коновницына (хотя первый, по его рапорту, шел к своей армии и просил Багратиона только «указать на какой позиции… остановиться»), а также вследствие ухода «центрального» арьергарда по Новой Смоленской дороге. В результате «вся тяжесть отступательного боя 24 августа невольно пала на долю» отряда Сиверса^[15].

Впрочем, существует и другая версия, по которой он с раннего утра отходил по дороге, ведущей от Рожества к Ельне (пункты, указанные в диспозиции на 22.8 для движения 2-й армии к Бородину), действительно отбиваясь от преследовавших его войск Понятовского. Но все же до самого прибытия к «шевардинской» позиции каких-либо серьезных проблем у него не возникло.

С другой стороны, события просто могли развиваться так, что никакой поддержки арьергарду Сиверса не потребовалось бы. А в ином случае оказать ему помощь можно было и без специального возведения каких-либо укреплений. Причем, следует отметить, сооружение Шевардинского редута происходило как раз в то время, когда люди и инструменты были так необходимы на работах, производившихся на «семеновской» позиции.

Поэтому, на наш взгляд, если указанные Сен-При цели построения данного редута существовали, то они могли быть лишь второстепенными.

По версии А.П. Ермолова, 24-го «на левом крыле часть арьергарда, составленная из войск 2-й армии, отступила так поспешно <...>, что преследующий неприятель появился на высотах прежде, нежели переменена была позиция по указанию князя Кутузова». В результате данное передвижение сил на левом фланге (к Семеновскому оврагу) происходило «пред лицом» противника, «и как ни быстро было совершено», дало ему «повод к атаке». А «бесполезный редут надлежало удерживать по необходимости, чтобы войскам дать время занять назначенную им линию».

Затем, «по устроении их должно было тотчас оставить редут». Однако «командующий 27-й дивизией генерал-майор Неверовский не смел сделать того без приказания», а «частный начальник генерал-лейтенант князь Горчаков не усмотрел пользы его оставить». И в дальнейшем все более разгоравшийся бой превратился «в дело чрезвычайно упорное», продолжавшееся «до глубокой ночи»^[16].

Существует мнение, объясняющее действия Горчакова, а также весь ход событий так.

Сначала Багратион, стремясь помочь арьергарду Сиверса, оказавшемуся в затруднительной или даже опасной ситуации, задержал отступление своих войск к Семеновскому оврагу. Через некоторое время потребовалось поддержать уже войска, сражавшиеся на «шевардинской» позиции, и Багратион направил туда 2-ю гренадерскую дивизию и часть сводно-гренадерской. В бой вступили также полки 2-й кирасирской дивизии и драгуны Панчулидзева 1-го.

Что касается упоминаемого Ермоловым «передвижения» войск 2-й армии на левом крыле 24 августа, то оно было бы вполне понятным, например, если инженерные работы по укреплению той новой «семеновской» позиции, куда эти войска отходили, завершились бы перед самым началом Шевардинского боя (происходившего, по донесению Кутузова, «с 2 часов пополудни»). Но свидетельства очевидцев говорят об обратном. Причем указанные работы продолжались еще и весь следующий день – 25-го. В интересах ли русского командования тогда было поспешное «передвижение» частей 2-й армии к недостроенным «флешам»?

Очень сомнительно также, что Багратион мог по собственному усмотрению задержать данную перемену позиции, а позднее бросить в бой за обладание «бесполезным редутом» свой основной пехотный резерв – отборные части гренадер. Ведь эти решения являлись, несомненно, достаточно серьезными, поскольку могли иметь значительные последствия сначала для 2-й армии, а в конечном итоге и для всех сил Кутузова. При этом сам Багратион, как известно, дал весьма негативную оценку первоначальному расположению своих войск (т.е. «шевардинскому»), при котором их левый фланг, как сказано в «Изображении военных действий…», «подвергался величайшей опасности».

Вообще, конечно, многие исследователи, опираясь, прежде всего, на воспоминания Барклая и донесение Кутузова от 25.8, пришли к заключению, что в Шевардинском бою французы атаковали основную боевую линию русской армии на ее левом фланге. А Ж.-Ж. Ж. Пеле-Клозо также заметил: «Может быть, Наполеон не предпринял бы этой атаки <…>. Тогда сражение могло бы повести к весьма гибельным последствиям для неприятеля»^[17].

Однако и Кутузов 23 августа выбрал для южного крыла своей армии более надежную позицию – «семеновскую» (хотя, по мнению Барклая, она не стала основной).

Важно также обратить внимание на создание отряда под командованием А.И. Горчакова.

Из хорошо известного письма князя со «сведениями о сражении 24 августа» следует, что ему тогда надлежало «защищать большой курган, находящийся на средине, вправо – деревня Шевардино, и влево – лес на старой Смоленской дороге».

Наполеон «усиленно желал овладеть сими местами, дабы в тот же день достичь до Бородинской позиции, где Кутузов его ожидал, но где наши редуты не были еще устроены». И далее: «…мы остались на своих местах до полуночи; тогда я получил повеление оставить сии места и идти на позицию, где готовились принять баталию, и где оная была 26 августа»^[18].

И тут просто возникает впечатление, что указанные курган и деревня являлись передовыми пунктами обороны, которые до генеральной баталии следовало оставить.

Согласно запискам М.С. Вистицкого, Шевардинский редут «был сделан таково, чтобы удерживать неприятеля несколько времени в удалении, и в случае оставления оного не переменил бы настоящего нашего кор-де-баталь»^[19]. То есть, иными словами, это укрепление требовалось защищать лишь «несколько времени», и его потеря не изменяла расположения основного боевого порядка.

А по воспоминаниям А. Коленкура, Наполеон считал вероятным, что после утраты редута противник либо попытается 25-го вернуть его, либо отступит^[20]. Но не произошло ни того, ни другого.

Вместе с тем по диспозиции с датой «августа 24-го дня»^[21] Горчаков командовал 7-м корпусом и 27-й дивизией, а не отрядом, в который помимо тяжелой пехоты Неверовского поступили егеря, артиллерия, драгунские полки и 2-я кирасирская дивизия.

И отряд этот был, по-видимому, создан для решения поставленной перед Горчаковым задачи, указанной в его письме.

Во всяком случае, перед Шевардинским боем расположение всех драгун и кирасир 2-й армии не соответствовало упомянутой диспозиции, а также использованным в ней обычным правилам построения регулярной кавалерии перед генеральным сражением: основная масса – за пехотой, образующей «кор-де-баталь», отборные полки – в резерве. И к тому же моменту времени 27-я дивизия, по всей видимости, не примыкала к 7-му корпусу, находясь на некотором расстоянии от него. А если 24-го, как указано в той же диспозиции, они составляли основную боевую линию, то такая ее конфигурация для генеральной битвы выглядит несколько странной или, по крайней мере, нестандартной.

По нашему предположению, 24-го подчиненные Горчакову части являлись фактически отдельной группой войск, созданной для того, чтобы какое-то время защищать «шевардинскую» позицию, которая находилась тогда на значительном удалении от основного боевого порядка.

Но с какой целью ее требовалось оборонять и, соответственно, построить там редут?

Как уже говорилось, объяснение Толя, по меньшей мере, вызывает вопросы, а указанные в версии Сен-При цели могли быть, на наш взгляд, только второстепенными.

В своем письме Горчаков замечает о «Бородинской позиции» (т.е. основной): «…где наши редуты не были еще устроены». Есть и другие свидетельства того, что инженерные работы по возведению укреплений у Семеновского оврага 24-го не были завершены. Более того, они продолжались еще весь следующий день. Причем даже после этого, по мнению некоторых участников событий, построенные там три «флеши» имели существенные недостатки.

И в данной ситуации вполне логичным было как раз, по словам М.С. Вистицкого, «удерживать неприятеля несколько времени в удалении».

Правда, согласно «Изображению военных действий…», 23 августа главнокомандующий распорядился только о том, что левый фланг отступит «в случае нападения неприятельского». И получается, о защите «шевардинской» позиции он не сказал ничего.

Но ведь когда это «нападение» произошло, и «с 2 часов пополудни» началось дело «жаркое весьма», Кутузов, если оборона данной позиции не входила в его планы, по-видимому, вскоре должен был приказать оставить ее. Но, например, по мнению Поликарпова, такое распоряжение Багратион получил только «в 11-м часу ночи»^[22]. А до тех пор в силу известного развития событий ему пришлось ввести в дело отборные части гренадер, и в бой также вступили кирасиры Дуки и драгуны Панчулидзева 1-го.

Сформулируем теперь главную цель, которую преследовал Кутузов в решениях о сооружении Шевардинского редута и обороне «большого кургана» с прилегающим пространством, так: в случае наступления противника на южный фланг задержать его выход к строящимся Семеновским укреплениям и тем самым дать возможность и выиграть время для их «устройства». И вот эту довольно «старую» версию считают наиболее близкой к истине многие историки.

К чему стремился Наполеон 24 августа (5.9), приказав атаковать неприятельские войска, занимавшие «шевардинскую» позицию?

Пеле-Клозо писал об этом: «Вероятно, что император, введенный в заблуждение картами, не угадал позади арьергарда странного расположения Кутузова. Полагая, что корпус Горчакова поставлен впереди русской армии для поддержания Коновницына, он приказал дивизии Компана перейти ручей и атаковать неприятеля»^[23].

И, вполне понятно, если бы данный «корпус» был сбит со своей позиции, то это давало Наполеону возможность максимально приблизить свои силы к основной боевой линии противника и тем самым затруднить ему отступление, если бы он попытался уклониться от сражения.

Заметим также, что русский «шевардинский» отряд просто мешал развертыванию «Великой армии» на Бородинском поле. И в дальнейшем район его расположения мог быть использован неприятелем для осуществления каких-либо опасных маневров или атак.

Но участие в бою трех дивизий Даву и кавалерии Мюрата не было «стихийным». Ведь, следуя по «большой дороге», они никак не могли «натолкнуться» на войска Горчакова, и начали наступать в южном направлении по распоряжениям Наполеона, который отправил инструкции также Понятовскому. Причем, по воспоминаниям очевидцев, перед тем как отдать приказ об атаке Компану, французский император произвел рекогносцировку.

К версии о том, что он в результате этой рекогносцировки посчитал Шевардинский редут и отряд Горчакова передовыми, склоняются многие историки. Хотя существуют и другие мнения.

Так или иначе, 24-го (5.9) Наполеон стремился непременно вытеснить данный отряд с занимаемой им позиции.

Однако противник сражался за нее в тот день с большим упорством (в чем особенно убеждал его финальный контрудар), на которое, конечно, должен был обратить внимание французский император. И, судя по мемуарам А. Коленкура, после боя он не только считал вполне возможным, что для русских потеря Шевардинского редута "сильно ослабила" их левый фланг, но и ожидал от них логичных в такой ситуации действий - либо попытки восстановить положение этого фланга (25-го), либо отступления.^[24]. Но, как известно, Кутузов принял иное решение.