Соотношение сил

При рассмотрении планов сторон достаточно важными, на наш взгляд, являются вопросы, касающиеся соотношения сил накануне войны. О них и пойдет речь в данной главе.

Одним из первых попытался определить численность армии Наполеона в кампании 1812 года участник тех событий Ж. Шамбрэ. В 1823 году вышла его книга «Histoire de l'expedition de Russie», которая была переиздана в 1825 и 1838 году. В ней автор, имевший возможность работать с архивами военного министерства, опубликовал состав и численность всех войск Франции и ее союзников, которые сражались на территории России в 1812 году.

Так, согласно 2-му приложению 1-го тома этого труда^[37] до перехода Немана 1-й армейский корпус Даву насчитывал 72051 чел., 2-й – 37139, 3-й – 39342, резервная кавалерия Мюрата – 40183 и т.д. Всего в соединениях первого эшелона «Великой армии» было 448083 человека, а без учета войск при главной квартире – 444100. При этом у Наполеона и Богарне всего имелось 302009 солдат, у Жерома – 79429, Макдональда – 32497, Шварценберга – 34148.

В силы вторжения Шамбрэ также включил 9-й армейский корпус Виктора (33567 чел.), пехотные дивизии Дюрутта (13592) и Луазона (13290) – т.е. 32-я и 34-я дивизии 11-го армейского корпуса, прочие различные подкрепления (80000), а также солдат, состоявших при артиллерийских парках, инженеров и пр. (21526).

Кроме того, французский историк посчитал необходимым добавить к указанным войскам еще 37100 участников «русского похода».

Всего, таким образом, силы вторжения, по его мнению, насчитывали 647158 человек при 1372 орудиях.

Однако уже современники Шамбрэ отнеслись к его подсчетам в той или иной степени критически. При этом военных историков интересовала, прежде всего, численность собственно войск, а не всех участников кампании. Так, К. Клаузевиц в своем «Общем обзоре событий похода 1812 г. в Россию» не стал учитывать вышеупомянутые 37100 человек. Он также округлил численность всех соединений (корпус Макдональда – до 30 тысяч чел.), исключив при этом войска при главной квартире (3983 чел.). И, таким образом, общее количество солдат в первом эшелоне стало составлять 440 тысяч.

Но всего, по мнению Клаузевица, границы России перешло 610 тысяч наполеоновских солдат, из которых 30 тысяч служили в обозных частях^[38].

Очень близкие к этим оценкам сведения о соединениях «Великой армии» были опубликованы в труде М.И. Богдановича «История отечественной войны 1812 года, по достоверным источникам», изданном в 1859-1860 годах.

Отличие заключается в том, что в «Перечень числа неприятельских войск, вступивших в Россию в 1812 г.» там включены войска при главной квартире (4000 чел.), и указана несколько иная численность корпусов Макдональда (32500), Нея (40000) и Шварценберга (33000). В этот список также добавлены 21500 человек, состоявших при осадных парках и фурштате (т.е. обозе), что, конечно, напоминает тех 21526 солдат, которые были указаны Шамбрэ.

Всего, таким образом, численность двух эшелонов французов и их союзников у Богдановича получилась равной 608 тысячам^[39].

По мнению одного из авторов труда «Отечественная война и русское общество» (1911-1912 г.г.) В.А. Бутенко, она была несколько большей – 612 тысяч человек. При этом первый эшелон насчитывал 449 тысяч солдат, а в число войск, присоединившихся в течение похода, Бутенко также включил отряд, посланный для осады Риги – 21500 чел. То есть столь значительное количество солдат, по этой версии, прибыло к корпусу Макдональда вместе со 130 осадными орудиями (на самом деле 110), большим запасом пороха и прочим.

Однако еще до начала XX века во французских архивах были обнаружены достаточно детальные расписания соединений «Великой армии» накануне войны с Россией, из которых следовало, что сведения Шамбрэ во многих случаях являются в той иной степени завышенными. Очень значительное отличие оказалось в численности Императорской гвардии – на 10-12 тысяч меньше, чем указано у Шамбрэ (47373 человека). А численность всего первого эшелона в соответствии с этими данными составляла не 448, 444 или 440 тысяч человек, а приблизительно 420 тысяч.

Но необходимо заметить, что не для всех соединений удалось найти расписания достаточно близкие к 12 (24) июня, и, например, многие из них относятся к несколько более позднему времени. Кроме того, продолжается их уточнение, причем обнаруживаются также неучтенные части, и не только обозные. Возникли у исследователей сомнения и в том, что поступившие в течение кампании подкрепления (помимо корпуса Виктора и двух дивизий Ожеро) составляли 80 тысяч человек.

Конечно, очень многие отечественные историки считали более верными сведения Шамбрэ. Однако уже в 1911 году Н.П. Михневич в своем очерке «Отечественная война 1812 г.» привел совсем иные данные о численности войск Наполеона^[40], явно почерпнутые не у Клаузевица или Богдановича.

На рубеже XIX и XX веков во Франции вышла «Всеобщая история с IV века до наших дней». Ее последние тома были изданы на русском языке под названием «История XIX века». В главе, посвященной походу «Великой армии» в Россию, там указано, что «наличные силы, которыми располагал Наполеон на 1 июня 1812 года в Германии и Польше, состояли из 678 000 человек». При этом помимо 11 армейских корпусов, кавалерийского резерва и гвардии были учтены австрийский корпус, «княжеская» дивизия, «значительный артиллерийский парк (французский и польский)» и даже датская дивизия^[41].

На самом деле, как можно понять из текста, никаких сложных подсчетов, вероятнее всего, не делалось. Причем из 678 тысяч только 610 относились к пехоте, кавалерии и артиллерии, а «остальные входили в состав шести понтонных команд или заняты были при огромном обозе». И тут возникает немало вопросов.

С учетом сил во Франции, Италии и Испании общая численность войск Наполеона была определена в 1178000 человек.

К концу XX века в литературе было довольно распространено мнение, что в 1812 году все силы Наполеона составляли 1200000 человек, а для войны с Россией он мог использовать из них 640 – 700 тысяч.

И нередко утверждалось, что у России для отражения агрессии имелась почти миллионная армия^[42], и в течение войны были сформированы значительные резервы регулярных войск, многие казачьи полки и конные части, а также весьма внушительное ополчение.

Хотя необходимо сразу уточнить, что в эту миллионную армию входили вообще все войска, расположенные на территории страны и вне ее пределов, включая гарнизонные части, комплектовавшиеся в основном из так называемых инвалидов, т.е. из солдат неспособных к полевой службе. И при этом к началу 1812 года значительные силы участвовали в войнах с Ираном и Турцией.

Если же речь идет обо всех русских войсках и резервах, то логично рассматривать все возможности, которые имелись у противников в борьбе между собой. Правда, это потребует, на наш взгляд, очень масштабного исследования.

Прежде всего, необходимо учитывать все существовавшие к началу кампании и сформированные до ее завершения вооруженные силы Франции и России вместе с их союзниками.

При этом можно считать, что участие Пруссии и Австрии ограничивалось их вспомогательными корпусами с последующими подкреплениями. Но, с другой стороны, Фридрих Вильгельм III был готов выставить больше войск. А заверения Вены, сообщенные на секретных переговорах российским дипломатам, собственно говоря, ни к чему ее не обязывали. И, следует заметить, в данные ему прусским и австрийским монархами обещания Александр I полностью не верил. К тому же весьма вероятно, что эти две державы продолжали бы воевать на стороне Франции, если бы «Великую армию» не постигла катастрофа. В то же время союз России со Швецией выражался лишь в выгодном для последней проекте совместных военных действий против Дании или в утраченной шведами Померании при обязательном участии русских соединений. И в конечном итоге Александр I добился от Бернадота, в сущности, лишь дружественного нейтралитета.

Помимо этого, разумеется, следует учитывать военные конфликты Франции и России с другими государствами, движение войск на эти театры военных действий и обратно, необходимость выделить силы для защиты территории, поддержания внутреннего порядка и подготовки новых солдат, реальное количество войск, их боевые качества, а также еще много других факторов.

Здесь мы отметим лишь некоторые факты, касающиеся этой обширной темы.

Давно известно, что перед походом в Россию Наполеон предполагал, что в очень близкой перспективе ему может потребоваться вся национальная гвардия Франции. Иными словами, ее 88 когорт (90-100 тысяч человек) он рассматривал как резерв своей армии еще накануне кампании 1812 года.

В начале XX века, согласно опубликованным к тому времени исследованиям, считалось, что в войне с Россией участвовало в общей сложности 72 тысячи поляков. Эти же 70 тысяч солдат упоминаются и в «Истории XIX века». И еще были сформированы новые части в Литве – всего около 20 тысяч человек. Однако в настоящее время установлено, что в «русском походе» приняло участие около 100 тысяч поляков, причем без учета «литовских» полков. Помимо этого, как и во Франции, в Варшавском герцогстве независимо от его армии существовала национальная гвардия, которая насчитывала десятки тысяч солдат.

Россия, конечно, была богата людскими ресурсами. Три округа ополчения выставили в течение войны около 200 тысяч ратников. Но боевые качества наспех собранного, плохо вооруженного и почти совсем не обученного «земского войска» не шли ни в какое сравнение даже с новобранцами, поступавшими в регулярные части.

А для подготовки последних требовались и большие затраты, и довольно длительное обучение. Ведь призывались на службу в основной массе неграмотные крестьяне, не видевшие до тех пор ничего кроме своей и соседних деревень и не знавшие самых элементарных вещей в военном деле. И на весь процесс подготовки новых солдат, начиная с момента объявления об их призыве на службу, в России уходило, несомненно, намного больше времени, чем во Франции. Поэтому, например, рекруты 82-го набора, не говоря уже о последующих, могли считаться полностью обученными по нормам, установленным для запасных депо в 1808 году, лишь в 1813 году. И хотя наибольшая часть 81-го набора поступила в резервные войска, в которых подготовка рекрут должна была осуществляться ускоренно, по тем же нормам она еще не полностью завершилась к началу неприятельского вторжения. Помимо этого, имелось немало проблем с экипировкой и вооружением.

Что же касается российской армии в 975 тысяч человек, то совершенно очевидно, что необходима возможно более подробная детализация этой величины. По мнению многих отечественных историков, полевая армия к июню 1812 года была приблизительно вдвое меньше (или, во всяком случае, ее численность вместе со всеми иррегулярными формированиями не превышала 600 тысяч человек).

При этом необходимо заметить, что в России тогда использовались самые разные способы подсчета войск: только строевых чинов или всех состоящих на довольствии, по списочному составу или по имеющимся в наличии, с учетом или, напротив, с исключением иррегулярных частей, тех или иных видов специальных войск (т.е. артиллеристов, инженеров и пр.), а также высших офицерских чинов. А при указании «штыков и сабель» обычно подразумевались только рядовые и унтер-офицеры в пехоте и кавалерии.

Из этого большого количества полевых войск к западным границам было выдвинуто три армии, которые в общей сложности насчитывали менее 220 тысяч строевых чинов, включая 27-ю пехотную дивизию, все казачьи полки и подразделения специальных войск.

С этими армиями Барклая, Багратиона и Тормасова нередко объединяют запасные и резервные войска, сравнивая все эти силы только с первым эшелоном «Великой армии».

На схеме 3 показано расположение запасных батальонов по номерам дивизий, к которым они принадлежали, а также сформированных из запасных эскадронов 9-й и 10-й кавалерийских дивизий в самом начале войны.

В Динабурге и Дриссе находились 19 батальонов (в последнем пункте – лишь один из них), на правом фланге, в Рижской крепости и других пунктах – 30, в Борисове – 2, в Бобруйске (с учетом направленных туда подразделений 27-й и 26-й дивизий) – 18, в Мозыре – 12.

Согласно рапорту Е.И. Меллера-Закомельского от 16 июня 15 эскадронов 9-й дивизии дислоцировались в Режице, Люцине, Себеже и Опочке, и еще 4 – в Бауске. А все подразделения 10-й дивизии следовали из Мстиславля и Чирикова в Мозырь, куда уже прибыла остальная часть этого соединения.

Всего от устья Западной Двины до Мозыря предполагалось расположить запасных 81 батальон и 38 эскадронов.

В то же время 13 резервных, а также 12-я «запасная» кавалерийская дивизии (всего 112 батальонов и 74 эскадрона) располагались на очень большом пространстве и достаточно далеко от границ с Пруссией и Варшавским герцогством – для многих из них расстояние до Немана и Буга составляло 500 и более километров.

Таким образом, исходя из мест дислокации указанных войск, их следует относить ко второму эшелону. В самом деле, ни корпус Эртеля, ни гарнизоны Риги или Бобруйска не смогли бы принять участие в приграничном сражении.

Но если все же учитывать эти войска при определении соотношения сил 12 (24) июня, то тогда вполне логично включать в подсчеты и все неприятельские войска, расположенные на том же удалении от российских рубежей.

Напомним также, что запасные и резервные батальоны и эскадроны считались «слабыми» и по численности, и по боевым качествам.

Очень важно и то, что в русской армии существовали так называемые строевые и нестроевые чины. Причем именно количество первых историки, как правило, и указывают в своих трудах. Эта величина, конечно, намного лучше отражает реальную боевую силу того или иного соединения, но в этом случае следует полностью исключать аналогичные категории солдат и в неприятельских войсках.

Сравнение же численности основных родов войск – пехоты и кавалерии встречает затруднение в малом количестве данных по русским частям.

И все же мы попытались сделать такие подсчеты по собственной методике. Разумеется, полученные результаты не могут быть абсолютно точными, но при этом мы постарались использовать всю известную нам достоверную информацию.

В итоге у нас получилось, что численность пехоты и кавалерии (без полковой артиллерии) в главных силах Наполеона (с группами Богарне и Жерома) составляла не менее 315 тысяч человек, а у Барклая и Багратиона – около 140 тысяч и приблизительно 160 тысяч с учетом казаков и 27-й пехотной дивизии^[43].

При этом необходимо заметить, что последняя присоединилась ко 2-й армии только 21 июня, т.е. через 9 дней после начала военных действий.

И хотя французы и их союзники не имели такого же преимущества в артиллерии (почти 900 орудий против 738), исход приграничного сражения в такой ситуации был практически очевидным.

Кроме того, корпус Макдональда (около 26 тысяч солдат без спец. войск, 82 орудия), перейдя Неман и российскую границу, двинулся затем к Россиенам, т.е. во фланг войскам Витгенштейна.

В корпусе Шварценберга на 23 мая (4.6) было 30,6 тыс. пехотинцев и кавалеристов при 60 орудиях. Правда, существует мнение, что он имел несколько больше артиллерии. Тем не менее, если бы это соединение и армия Тормасова взаимно сковывали друг друга, то австрийцам противостоял бы более сильный противник. Так, по данным рапортов, 10 июня в состав 3-й русской армии входило более 35 тысяч солдат тех же основных родов войск (20-го – до 36,5 тыс.), свыше 4 тысяч казаков и 168 орудий.

При продолжении боевых действий до Западной Двины и Днепра соотношение сил могло стать менее благоприятным для Наполеона. Однако, несомненно, ему была очень выгодна большая раздробленность русских войск.

В организационном отношении пехотные дивизии «Великой армии» были, как правило, крупнее русских и нередко превосходили их по численности более чем в полтора раза.

Еще больше это различие проявлялось на уровне корпусов. Так, во 2-м армейском корпусе Удино на 20 мая (1.6) 1812 года, без дивизии Думерка, насчитывалось 34,2 тыс. пехотинцев и кавалеристов, а в напоминавшем целую армию корпусе Даву при переходе Немана – почти вдвое больше. Что же касается резерва Мюрата, то на 19 июня (1.7) у Нансути и Монбрена было около 19 тысяч кавалеристов, а у командовавшего наименьшим соединением Латур-Мобура – 6,6 тыс.

Вместе с тем численность тех же основных родов войск в «стандартном» русском пехотном корпусе (24 батальона и 8 эскадронов) при обычном некомплекте составляла 15-15,5 тыс. человек, в кавалерийском (24 эскадрона) – 3300-3500 человек.

И из наименее крупных армейских корпусов Наполеона (6-й, 7-й и 8-й) только саксонский и вестфальский были в этом отношении близки к «стандартному» пехотному у противника. Хотя, следует заметить, расположенные у западных границ три русские армии включали соединения и несколько большего (Витгенштейна, Дохтурова, вел. кн. Константина), и меньшего (Шувалова, Каменского, Остен-Сакена) состава.

Всего, по нашим подсчетам, в первом эшелоне «Великой армии» было не менее 372 тысяч пехотинцев и кавалеристов, а в регулярных частях Барклая, Багратиона и Тормасова – приблизительно вдвое меньше, с учетом 27-й пехотной дивизии. Причем это относится и к каждому роду войск отдельно.

Любопытны различия кавалерийских частей. У французов и их союзников полки легкой конницы включали почти 292 эскадрона, тяжелой – 122 (из них 78 кирасирских и карабинерных полков), а у их противника, соответственно, – 112 и 148 (44 кирасирских).

Но при этом важной отличительной особенностью русских войск являлись иррегулярные конные формирования – казачьи полки и другие части. В двух Западных и 3-й обсервационной армиях было 37 таких полков. Существуют разные мнения об их реальной численности к началу войны. На наш взгляд, она составляла приблизительно 17 тысяч человек.

Что касается артиллерии, то в русских войсках вместе с казачьими ротами насчитывалось 906 орудий. Из них 6-фунтовых было 364, 12-фунтовых – 208, 1/4-пудовых (10 фунтов) единорогов – 230, полупудовых (20 фунтов) – 104.

Вопрос о точном количестве артиллерийских орудий в соединениях «Великой армии» является, пожалуй, еще более спорным, чем вопрос об их численности. Дело тут в том, что многие подразделения этого рода войск не имели орудий, и расписания отражают это по-разному. Также различны указания о типах и калибрах пушек и гаубиц.

Некоторые подразделения прибыли уже в ходе кампании, и, соответственно, строго по состоянию на 12 (24) июня в «Великой армии» их еще не было. Заметим также, что данные Г. Фабри об артиллерии французской гвардии (всего 176 стволов) считают слишком далекими от истины. Мы полагаем, что при переходе Немана это соединение имело 122 орудия, из которых 20 оставили в Вильно.

Всего в первом эшелоне к 12 июня было, по нашим подсчетам, свыше 1030 орудий. Из них легких 3 и 4-фунтовых пушек – около 220, 6-фунтовых – более 480, 12-фунтовых – до 110, гаубиц – свыше 220.

Нетрудно заметить, что русские, не имея легких пушек совсем, в то же время обладали весьма солидным преимуществом в артиллерии калибра от 6 до 12 фунтов, и очень значительным, если из указанного диапазона еще исключить 6-фунтовые орудия. И для французов и их союзников существенно улучшало данную ситуацию то, что у них было намного больше крупнокалиберных гаубиц. При этом важной особенностью русских единорогов являлось то, что их можно было использовать и как пушку, и как гаубицу.

Наиболее мобильной была конная артиллерия, солдаты которой обучались приемам кавалерийского боя. У русских в этом виде артиллерии насчитывалось 172 орудия (без 2-х Донских рот), а у их противника – почти вдвое больше. Причем все пушки с обеих сторон были 6-фунтовые. Только в русских конных ротах половину всех орудий составляли 1/4-пудовые единороги, а в ротах «Великой армии» в большинстве случаев из 6 орудий было 2 гаубицы.

У французов и некоторых их союзников существовала артиллерия, приданная полкам. Это были, как правило, 2 или 4 легкие пушки в основном 3-фунтового калибра. Они составляли приблизительно 20% всех орудий в первом эшелоне и несколько больше без учета корпусов Макдональда и Шварценберга.

Обычная артиллерийская поддержка русского пехотного корпуса состояла из 8 полупудовых единорогов, 19-22 1/4-пудовых, 16 12-фунтовых пушек, 35-38 6-фунтовых (всего 78-84 ствола). А, например, во 2-м армейском корпусе Удино без дивизии Думерка было 92 орудия – 16 гаубиц, 12 12-фунтовых пушек, 30 6-фунтовых и 34 легкие.

Таким образом, последний значительно уступал первому в артиллерийской поддержке по числу стволов, приходящихся на одинаковое количество пехотинцев и кавалеристов, и в еще большей степени, если учитывать суммарный калибр орудий. Довольно похожая ситуация имела место во многих других соединениях «Великой армии», хотя были и исключения (например, дивизии тяжелой конницы, корпус Лефевра и вся французская гвардия в целом).

Определение соотношения сил, конечно, не исчерпывается только количественными характеристиками и является на самом деле очень обширной темой, имеющей немало различных аспектов.

Что касается тактики, то обе стороны использовали в бою стрелковые цепи с резервами или «поддержками», за которыми располагались более плотные, сомкнутые построения пехоты и кавалерии. Наконец, позади всех линий, как правило, находились резервы в колоннах.

В соответствии с такой схемой пехота делилась на легкую (в русской армии егеря) и тяжелую. Первая обучалась преимущественно ведению огневого боя и действию в тех самых стрелковых цепях и рассыпном строю, а вторая использовалась главным образом в сомкнутых боевых порядках. Но при этом оба этих вида пехоты могли в значительной степени заменять друг друга.

Артиллерия располагалась как батареями с большим числом орудий (обычно крупного калибра), так и непосредственно в боевых линиях.

Разумеется, это лишь общие черты используемой противниками тактики регулярных войск, но резкого принципиального отличия в ней не было. То же можно сказать и о вооружении и техническом оснащении.

Казаки русской армии являлись хорошо вооруженным и обученным войском. Они не использовали в боевых действиях построения и эволюции регулярной кавалерии, но при этом могли выполнять часть функций ее легких полков: прежде всего, разведка и поиск, наблюдение, конвой, а также выделение отрядов с какой-либо иной целью. Очень эффективны казаки были в «утомлении» и преследовании неприятеля, диверсиях и рейдах.

Но они могли сражаться не только совместно с регулярной армией или замещать в ряде случаев ее легкую конницу. Благодаря своим качествам казачьи полки идеально подходили для ведения партизанской войны. Кроме того, действуя совершенно самостоятельно и используя свои собственные тактические приемы, они могли нанести серьезное поражение целым полкам неприятельской кавалерии, особенно если противник недооценивал численность казаков и их боевые качества (бой под Миром 27 июня).

По мнению многих зарубежных историков, французская армия имела большое преимущество в своей более прогрессивной внутренней организации, при которой, например, даже простой солдат имел очень хорошие возможности для карьерного роста. Благодаря этому выбывшим из строя командирам легко находилась замена и т.д.

Эта армия нового типа появилась во Франции благодаря революции, начавшейся в 1789 году, и в ходе последующей борьбы за независимость молодой республики. Но, когда в июне 1812 года французские солдаты перешли Неман, они, конечно, уже не защищали свою страну от нападения внешних врагов, и не случайно тогда многие из них относились к маршам времен революции с большой долей иронии.

Несомненно, огромную роль играл культ личности Наполеона. Гвардейцы и абсолютно преданные ему люди просто вверили ему свою судьбу. Другие полагали, что их император вполне обоснованно желает «наказать» русского царя за нарушение клятв и прочие недружественные поступки. Наконец, очень многие представители «Великой армии» (особенно молодые солдаты и офицеры) были уверены в том, что непобедимый Наполеон довольно быстро разгромит русских, и стремились к славе, наградам и продвижению по службе.

Весь ход исторического развития России вырабатывал в ее солдатах патриотизм, храбрость, стойкость, а также физическую силу и выносливость. Обладая достаточно современной тактикой и вооружением, армия из таких солдат была, несомненно, сильным противником. Даже Ж. Пеле-Клозо полагал, что она являлась тогда одной из двух первых в мире. Правда, его суждение о том, что у русских военачальников в отличие от французского командного состава было «мало искусства», нельзя признать вполне объективным. Тем не менее, в сущности, очень похожего мнения придерживался даже Александр I. Так, накануне войны он сказал А. Коленкуру следующее: «У меня нет таких генералов, как ваши; я сам не такой полководец и администратор, как Наполеон, но у меня хорошие солдаты…»^[44].

Несмотря на проведенные накануне войны в русской армии реформы, взаимоотношения нижних чинов и старших офицеров остались прежними, т.е. характерными для военных формирований так называемого феодального типа. А система комплектации и подготовки кадров являлась слишком отсталой.

И поэтому нередко утверждают, что в России тогда было просто невозможно создать столь же сильную в качественном отношении армию, какая была у Наполеона^[45]. Но легендарные Итальянский и Швейцарский походы А.В. Суворова доказывают обратное. Тринадцатью годами ранее великий генералиссимус громил как раз войска французской республики, причем на территории других государств. И, видимо, не случайно его соратника Багратиона столь высоко ценил Наполеон.

Конечно, Россия бы много выиграла, если бы у нее была массовая армия буржуазного типа с более эффективной системой комплектации. Но и следование суворовским традициям, среди которых было также и хорошее отношение к простому солдату, несомненно, принесло бы очень большую пользу.

Если в 1799 году русские войска сражались далеко от своего отечества, то в 1812-ом враг перешел его границы и угрожал независимости страны, и солдатам, конечно же, не требовалось никаких особых разъяснений этого факта.

Выше уже говорилось о том, что как ни готовился Наполеон к войне с Россией, у его армии оказались очень серьезные проблемы со снабжением. Причем, по воспоминаниям А. Коленкура, они касались далеко не только провианта и фуража.

С затруднениями подобного рода сталкивались и русские войска. Так, например, Багратион в письме военному министру от 1 июля даже использует слово «голод». А Кутузов позднее уведомлял Ф.В. Ростопчина «о недостатках в продовольствии». Но в целом все эти затруднения были все же не настолько серьезными, как у противника.