«Главный операционный план»

В начале 1812 года подготовка к войне во Франции становится намного более интенсивной и вскоре переходит в свою финальную стадию.

Так, согласно директиве Наполеона от 1 (13) января, требовалось создать 50-дневный запас продовольствия для 400 тысяч человек. И даже значительно позднее, в инструкциях, адресованных маршалу Даву 14 (26) мая, говорилось, что конечным результатом всех движений войск является сосредоточение тех же 400 тысяч солдат в одном месте^[1].

В России готовились к войне с Францией еще в начале 1811 года, и поэтому многие не сомневались, что она вспыхнет в следующем 1812-ом.

При этом следовало предусмотреть, что Наполеон может в конечном итоге сосредоточить у российских границ весьма крупные силы (а это было вполне реальным с учетом его многочисленных союзников) и затем осуществить вторжение, как и произошло впоследствии.

И хотя для перемещения всех тех сил противнику требовалось достаточно много времени, вряд ли было разумным для русского командования лишь наблюдать за событиями.

Так или иначе, в конце января и начале февраля М.Б. Барклай де Толли отдает распоряжения о выдвижении войск к западным границам. Кстати, и масштабная подготовка к возможной кампании 1811 года с передислокацией войск началась в январе того года.

10.2 военный министр направил П.Х. Витгенштейну и К.Ф. Багговуту секретные пакеты «за печатию императорскою». Первый должен был вскрыть пакет при возникновении обстоятельств, когда согласно инструкциям, данным ему в октябре 1811 года, его войска должны были перейти Неман и вступить в Пруссию. При этом прежние маршруты движения войск отменялись (их следовало вернуть обратно), и взамен были высланы новые^[2].

Вскоре (24.2) отдал приказ о движении подчиненных ему сил на новые квартиры и П.И. Багратион (соответствующее тому повеление датировано 18.2)^[3]. В его армию из Молдавской (Дунайской) поступали 9-я и 15-я пехотные дивизии (хотя и выбывали 7-я и 24-я), согласно отношению военного министра от 20.2

Гренадерский графа Аракчеева и Лейб-гренадерский полки (неофициально называвшиеся «молодой гвардией») выступили из Петербурга 20 и 22 февраля. За ними последовала (со 2 марта) вся лейб-гвардия с артиллерией и Гвардейским экипажем.

Логично предположить, что все данные передвижения войск производились на основании плана предстоящей кампании, возможно, правда, предварительного.

Таких планов, как известно, было разработано много, но, несомненно, особое место занимает так называемый «проект инструкции», составленный Барклаем для начальника главного штаба 2-й армии Э.Ф. Сен-При^[4], поскольку он, по всей видимости, получил одобрение императора.

Действительно, как следует из текста этого документа, в нем изложены разъяснения «Высочайше установленной системы, на основе коей война сия должна быть производима», или «главного операционного плана», «от которого без Высочайшего повеления отступить не должно».

Этот «проект» не имеет даты, но многие историки относят его по времени к апрелю, видимо, вследствие сходства по содержанию, например, с отношением Барклая Багратиону от 10.4 № 74^[5].

Однако в этом «проекте» не упоминается ни одна из трех резервных армий (в том числе 3-я обсервационная), учрежденных одновременно, согласно повелению от 15.3.1812.

Там же говорится о «втором резервном корпусе», расположенном в районе Рогачев – Мозырь. Но из пехотно-кавалерийских бригад 1-го и 2-го резервных корпусов 14.3 были образованы новые дивизии, а они (за некоторым исключением) со всеми арт. бригадами вошли в состав тех самых трех армий. И именно о них (а не о корпусах) идет речь, например, в записке П.М. Волконского от 5.4^[6].

Поэтому можно предположить, что «проект инструкции» для Сен-При был составлен до 15 марта, или даже еще ранее.

В начале 1812 года Барклай отдавал предпочтение наступательному плану действий. Так, в соответствии с его приказом от 1 марта тайно осуществлялся поиск наиболее удобных переправ через Неман, Буг и Бобр (а также Меричанку и Вилию) с принятием некоторых мер для их быстрого наведения. Об этом в его же приказе генерал-квартирмейстеру Мухину от 2.4 говорилось: «Предписано было ген.-лейт. Эссену 1-му приискать удобнейшие для переправы чрез реки войск за границу». И далее, по тексту документа, Мухину поручалось заготовить все недостающие материалы для сооружения переправ через Неман в ранее определенных пунктах, а также исправить дороги, ведущие к Олите, Пуням и Меречу, сохраняя все «в непроницаемой тайне».

А днем ранее Барклай докладывал императору: «Все сии обстоятельства побуждают нас поспешить сколь возможно скорее, чтобы хотя несколько предупредить неприятеля, дабы он небезпрепятственно мог приступить к нашим границам…»^[7].

Поэтому, скорее всего, совсем не случайно «проект инструкции» начинается с части «A» – «Когда война с нашей стороны откроется наступательной».

Согласно данному варианту, русские войска начинали военные действия переходом своих границ с дальнейшим движением в Восточную Пруссию (корпус правого фланга) и к Варшаве через Олиту, Гродно (1-я армия) и Люблин (2-я армия). При этом преследовались следующие цели:

«1) Отрезать, окружать и обезоружить войска неприятельские в герцогстве Варшавском и в королевстве Прусском находящиеся.

2) Занимать сколько можно более пространства земли, дабы продовольствовать армию на счет оной и может быть произвесть перемену в самом правлении оной земли^[8].

4) Возвысить славу нашего оружия в самом начале войны знаменитым и чрезвычайным подвигом и действовать к пользе нашей на дух тех народов, которые, по расположению своему, могли бы быть склоняемы на нашу сторону».

Хотя наступление предполагалось быстрым и решительным, следовало непременно избегать крупных сражений «с превосходнейшими или же с равными неприятельскими силами, когда нельзя наверно предвидеть счастливого успеха». И в зависимости от того, куда противник направит свои главные силы, правофланговый корпус и две армии должны были отступать (подчеркнем это) на свою территорию – соответственно, к Шавли, Вильно и Луцку.

Вариант «B» вступал в силу, «когда армии наши из вышеозначенного наступательного положения отступят внутрь наших пределов», или если «неприятель предупредит нас, и война с нашей стороны начнется оборонительною». Для этого варианта также определялись действия всех соединений в трех основных возможных ситуациях, и в частности пути отступления. Правофланговому корпусу предписывалось отходить из района Шавли к Риге, 1-й армии – от Вильно к Дриссе, 2-й – от Луцка к Киеву. Там эти соединения должны были занять укрепленные позиции и ожидать атаки неприятеля.

В конце документа имеется следующее важное замечание: «Все предыдущие объяснения описывают токмо главное отличительное свойство операционного плана или Высочайше установленной системы, на основе коей война сия должна быть производима.

Касательно же подробностей исполнения и делаемых по оным распоряжений, то оные, по мере обстоятельств, управляются командующими и начальниками главных штабов».

И далее перечисляются основные «отличительные свойства» данного плана:

«1) Продовольствовать армию сколько можно более на счет неприятеля.

2) Лишить неприятеля всех способов к продовольствию и могущих служить ему при наступлении, пересекать коммуникационную его линию и при отступлении нашем всегда оставить за собою совершенно опустошенный край.

3) Ежели находимся в удалении от базиса и способов наших, то избегать всех решительных сражений, а в дело вступить в таком только месте, где мы уже прежде к сему приуготовились.

4) Продлить войну по возможности.

5) Никак не благоприятствовать беспрепятственному отступлению неприятеля по его желанию, а напротив того, в таких случаях всеми силами преследовать его.

6) Ежели одна часть наших войск отступает пред превосходнейшими силами, то другая, которая будет сильнее противостоящего ей неприятеля, обратится ему во фланг и в тыл».

В так называемом плане К. Фуля (удобное для краткости название совокупности его идей, соображений, рекомендаций и пр. на кампанию 1812 г.) предусматривался только такой случай, когда «война с нашей стороны начнется оборонительною». Общее содержание этого плана хорошо известно [I].

Строительство одного из важнейших его элементов – Дрисского укрепленного лагеря началось по предписанию военного министра от 1 апреля, «с изображением Высочайшей Его Императорского Величества воли»^[9]. И при оборонительном плане на предстоящую кампанию, и с учетом тех многих переходов, которые еще должны были сделать войска Наполеона для достижения российских границ, времени для сооружения данного лагеря было еще вполне достаточно.

Историки справедливо находят много общего между планом Фуля и вариантом «B» в «проекте инструкции» для Сен-При, а именно: уклонение от быстрой развязки, т.е. решительной битвы, в начале кампании, две армии как наиболее крупные соединения на западной границе, принцип их взаимодействия, пути отступления, укрепленные позиции, где армии должны были ожидать атаки неприятеля.

Вместе с тем Барклай и Фуль, несомненно, имели очень разные представления о реализации положений «Высочайше установленной системы». Да и во многом другом их взгляды значительно отличались или даже были противоположными.

Барклай придавал большое значение боевому духу войск и постоянно стремился укрепить его. Отступление же, естественно, оказывало прямо противоположное воздействие, особенно если целая армия должна была довольно быстро оставлять одну позицию за другой, не оказывая при этом врагу никакого серьезного сопротивления. И в разработанном еще в 1810 году оборонительном плане военный министр предполагал встретить неприятеля уже «на самых границах» и далее сражаться пока не истощатся ресурсы западных провинций. В результате противник должен был выйти к укрепленной линии по Западной Двине и Днепру значительно ослабленным.

Совершенно иного мнения придерживался Фуль. Он опасался, что вследствие различных непредвиденных остановок, в том числе с целью удержания каких-либо пунктов или нанесения контрударов, отступление 1-й армии к позиции у Дриссы окажется слишком медленным, и противник сможет опередить ее там. А это в корне разрушало план немецкого стратега, поскольку его важнейшим ключевым элементом являлась как раз оборона данной укрепленной позиции после того, как на ней сосредоточится вся 1-я армия вместе с подкреплениями. Ослабить же шедшие вслед за ней главные силы Наполеона должны были проблемы с продовольствием, уязвимая коммуникационная линия и возможные бесплодные атаки неприступного лагеря.

Как полагают многие историки, хотя Барклай и занимался по указаниям императора «компиляцией» идей Фуля и своих собственных (например, при составлении инструкции для Сен-При), он принципиально не одобрял того, что кампания сначала откроется длительной непрерывной ретирадой, после чего его войска будут «загнаны в полукруг окопов» у Дриссы. Так, по мнению Клаузевица, военный министр принадлежал к числу лиц, которые еще накануне войны стремились подорвать доверие Александра I к Фулю и его плану. Причем возникшая «своего рода интрига» была направлена на то, «чтобы убедить императора принять сражение под Вильно».

Во всяком случае, Барклай не имел отношения к разработке системы укреплений Дрисского лагеря и способов его обороны, а 25 июня написал Александру I, что, в сущности, не понимает цели ни поспешного отступления, ни дальнейшего расположения всей его армии в данном лагере. Важно также отметить, что в отличие от немецкого теоретика, который видел путь к успеху лишь в точном и неукоснительном исполнении своего замысла и не учитывал изменения обстановки, Барклай во многих документах указывает, что дальнейшие его действия будут зависеть от ситуации, или подразумевает это.

Доступ к информации, содержавшейся в «проекте инструкции» для Сен-При, просто должен был быть очень ограниченным. Ведь, руководствуясь изложенным там «главным операционным планом», надеялись одолеть большие силы под предводительством самого Наполеона. А их вторжение в Россию прямо угрожало ее суверенитету.

Кроме того, сохранение всего замысла в строгой тайне позволяло рассчитывать, что дальнейший ход событий будет совершенно неожиданным для неприятеля. В то время как он, по-видимому, стремился бы к генеральному сражению «в поле», на этот раз он столкнулся бы с двумя русскими армиями, действующими по «Высочайше установленной системе» с опорой на укрепленные позиции. И в частности, если бы главные силы врага устремились на «наш центр», 1-я армия должна была, «отнюдь» не вступая с ними в решительную битву, «постепенно» перейти к заранее подготовленной позиции у Дриссы и только там ожидать их атаки. А войска 2-й армии в то же время действовали бы в зависимости от обстоятельств, но по «тем же правилам», т.е. осуществляя «диверсию» во фланг и тыл тем вражеским силам, чтобы разрушить их коммуникационную линию (см. 3-й, 6-й и 2-й пункты «отличительных свойств»).

Впоследствии Фуль написал, что Наполеон «должен был предполагать, что в войне с ним будут следовать старой системе. С этою целью рассеяли войска по границам на протяжении почти 2.000 верст». «Неприятель рассчитывал на решительное сражение в окрестностях Вильны и ошибся в своем расчете. Он хотел напасть на отдельные корпуса, которые быстро отступали, как бы захваченные врасплох, но не успел в своих намерениях, изнурил свои войска, разрушил конницу и оставил множество больных в госпиталях». «Первая армия, без потерь, в хорошем состоянии достигла укреплений на Дриссе, в то время как прекрасная армия князя Багратиона с многочисленными казаками направляется на фланги и сообщения неприятеля»^[10].

Вместе с тем, согласно тексту «проекта инструкции», с «главным операционным планом» должны были ознакомиться командующие армиями и начальники «главных при оных штабов», поскольку на них возлагалась реализация «подробностей исполнения» «по мере обстоятельств».

Однако император был невысокого мнения о способностях командующего 2-й армией П.И. Багратиона (не касаясь других обстоятельств их взаимоотношений), назначив его на этот пост вынужденно – из-за смерти Н.М. Каменского. И выход император нашел в том, что утвердил в должности начальника главного штаба этой армии Э.Ф. Сен-При, который «Высочайшее доверие» имел. Поэтому и «проект инструкции» был адресован именно ему.

Несмотря на это, нельзя сказать, что Багратион вовсе не получил никакой информации о «главном операционном плане», поскольку об этом ему написал Барклай 10 апреля (отношение № 74). И все же, бесспорно, многое для первого оставалось неизвестным.

Что касается 3-й резервной обсервационной армии, то она была за рамками «проекта инструкции» Барклая и не предусматривалась изначально в плане Фуля. В повелении о ее образовании (15.3) указан район ее дислокации – «между Тарнополя и Житомира», т.е. она являлась «обсервационной» по отношению к границе с Австрией. Хотя точные сведения о заключении 2 (14) марта военного союза между Францией и Австрией (копия договора) появились у российской стороны несколько позднее.

С другой стороны, Тарнополь находился на южном участке западной границы. А позднее основные силы данной армии располагались практически на том же пространстве, где в апреле были корпуса Багратиона. И обычно в расписаниях на 12 (24) июня она включена в 1-й эшелон русских войск.

Ее командующим был назначен А.П. Тормасов (о чем говорилось еще в том самом повелении от 15.3). 23.3 военный министр сообщил ему, что запрошенная им инструкция будет выслана позднее, «по соображении всех обстоятельств», и предписал быть с Австрией «в самом дружеском, но осторожном отношении»^[11].

14 марта из большой части запасных и резервных подразделений полков^[12] были учреждены 26 новых дивизий. И, таким образом, в тылу ранее выдвинутых и направленных к западной границе 16 пехотных и 7 кавалерийских дивизий (армейских)^[13] создавались еще 18 пехотных и 8 кавалерийских.

Правда, эти новые соединения имели меньший состав, поскольку в пехоте почти все они включали 36 рот вместо 48 (54 с учетом св.-гр. бат.), а в кавалерии – от 24 эскадронов до 16, и еще менее, вместо 32-х. И все же численности этих войск было вполне достаточно, чтобы формировать корпуса и даже армии. Последних планировалось создать три. Они именовались резервными, а их состав был указан в повелении от 15.3.

Удалось ли выполнить столь масштабную задачу по подготовке всех этих сил?

К началу войны из трех армий существовала только 3-я обсервационная под командованием Тормасова, причем фактически включавшая совсем другие войска. Что же касается решения об учреждении 26 новых дивизий, то, на наш взгляд, оно не достигло своей цели, по крайней мере, во многом.

А в конечном итоге резервные подразделения использовались только как источник комплектования других, поскольку имели большой недостаток офицеров всех рангов, музыкантов и старослужащих солдат. Помимо этого у них были затруднения с вооружением, обмундированием и прочим, а в кавалерии – со строевыми лошадьми и конской упряжью. И все это имело место и к 12.6, и значительно позднее.

Запасные подразделения в начале 1812 года отдали большое количество лучших людей действующим. Заменить рядовых предполагалось рекрутами самого последнего набора, что при их слишком значительном числе, естественно, отразилось бы на боевых качествах. Тем не менее, из данных подразделений впоследствии создавались постоянные сводные полки и другие отряды, действовавшие как самостоятельные боевые единицы.

24.3.1812 Россия и Швеция заключили Петербургский союзный договор. И в одной из его статей говорилось о конкретном плане военных действий против Франции – создании из войск двух держав экспедиционного корпуса, который предполагалось отправить в утраченную к тому времени шведами Померанию.

Союзники также приглашали присоединиться к их альянсу Англию (будучи формально в состоянии войны с ней) и рассчитывали на ее «традиционную» помощь деньгами, флотом и оружием. Но договоры о мире и союзе с Великобританией были заключены только 6.7.1812.

В дальнейшем российская сторона деятельно готовилась к осуществлению упомянутого военного плана – Померанского проекта. Но все эти усилия оказались напрасными, так как, по словам Александра I, шведское правительство оказалось неготовым к реализации проекта даже 18 августа 1812 года. И только тогда император повелел использовать войска экспедиционного корпуса, в который к началу июня планировалось включить до 20 тысяч человек, против наполеоновского нашествия. Соответственно, до этого момента они оставались в бездействии.

7.4 Александр I написал Барклаю о большом (grande) плане, исполнение которого он решил поручить адмиралу П.В. Чичагову^[14]. В литературе этот план именуется Далматинским, Адриатическим или Балканским проектом.

Коротко говоря, на Чичагова возлагались две основные задачи – заключить с Турцией «наступательный и оборонительный союз» (даже если мир с ней уже будет подписан) и осуществить поход силами Дунайской армии к северному побережью Адриатического моря для «значительной диверсии» против французских владений там, а также «предупреждения враждебных намерений Австрии»^[15].

В той ситуации для России мир с Турцией был, несомненно, очень важен, и переговоры о нем начались еще в 1811 году после одержанной М.И. Кутузовым блестящей победы у Слободзеи. Но в ноябре турецкие дипломаты отказались от заключения мира на ранее оговоренных условиях, и 12 декабря Александр I повелел выдвинуть им ультиматум.

Далее содержавшаяся в нем угроза не осталась «на словах», и в начале 1812 года боевые действия возобновились, что весьма обрадовало Наполеона. Однако для решения вопроса военным путем достижения некоторых успехов оказалось недостаточно. Для этого, по-видимому, требовались и большие силы, и немалое время. Правда, в феврале появился было план нанесения «сильного удара под стенами Царь-Града», но от него в итоге отказались.

Военный союз с Турцией, о котором говорилось в рескрипте Кутузову от 22.3, оказался тогда совершенно невозможным вследствие позиции этой империи. И включение соглашения о нем в мирный договор как непременного условия намного усложнило бы переговоры или даже завело бы их в тупик.

А полный анализ Далматинского проекта привел многих исследователей к выводу о том, что он являлся весьма авантюрным. Тем не менее, его осуществление не исключалось Александром I и 6 июля, согласно его письму Чичагову от того же числа.

14 апреля император приехал в Вильно. Там он принял окончательное решение не начинать военные действия первым, в чем, по известной версии, большую роль сыграли и политические соображения.

«Главный операционный план» оставался тогда в принципе прежним. На схеме 1 показано расположение русских сил у западных границ к тому времени (на уровне корпусных штабов).

Схема №1

На ней также отмечены (стрелками) перемещения войск накануне – присоединение ко 2-й армии 15-й и 9-й пехотных дивизий, переход 7-й и 24-й дивизий в состав обсервационного корпуса И.Н. Эссена, 11-й и 23-й – из этого корпуса в состав 1-й армии.

Пути отступления двух армий и отдельных корпусов Витгенштейна и Эссена обозначены светло-зелеными линиями (например, от Вильно к Дриссе).

Но к плану добавлялось следующее. Во-первых, это три довольно крупные резервные армии. Две располагались в тылу, а 3-я должна была сосредоточиться между Тарнополем и Житомиром – против австрийской границы. На схеме 1 этот намеченный для нее район дислокации показан условно.

Во-вторых, Померанский и Далматинский проекты, на реализацию которых отвлекались в общей сложности немалые силы. Для первого выделялось 24 батальона, 4 эскадрона, 4 арт. роты и каз. полк. В состав Дунайской армии 1.4 входили 4 пех. дивизии – 72 батальона, 2 кавалерийские – 64 эскадрона (без запасных), 17 арт. рот (полевых), 15 каз. полков (а также войска при флотилии на Дунае и 2 батальона пандуров).

Далматинский проект в дальнейшем предполагалось осуществить лишь после нападения противника на Россию. Реализация же другого зависела, прежде всего, от хода мирных переговоров с Англией, а они завершились лишь в начале июля.

Бесспорно, особое место среди появившихся накануне войны больших планов, а также рекомендаций, соображений и т.д. занимает подготовленная 2 апреля П.А. Чуйкевичем записка «Патриотические мысли или политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россией и Францией…»^[16] . Ее автор на основе изучения кампаний Наполеона, а также учитывая полученные сведения о силах его новой армии, считал, что в случае войны необходимо избрать оборонительный план действий.

В записке говорилось следующее:

«Главнейшее правило в войне такого роду состоит: предпринимать и делать совершенно противное тому, чего неприятель желает.

Наполеон, имея все способы к начатию и продолжению наступательной войны, ищет генеральных баталий; нам должно избегать генеральных сражений до базиса наших продовольствий. <...>

Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык, и успехи свои основывать на свойственной ему нетерпеливости от продолжающейся войны, которая вовлечет его в ошибки, коими должно без упущения времени воспользоваться, и тогда оборонительную войну переменить в наступательную.

Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускания до фуражировки и решительность в продолжении войны: суть меры, для Наполеона новые, для французов утомительные и союзникам их нестерпимые».

Чуйкевич определил численность собираемых Наполеоном сил с учетом его союзников в 450 тысяч человек, а русских войск, которых будет возможно противопоставить врагу, – в 200 тысяч, включая 15 тысяч казаков.

Важно отметить и его замечание о резервных армиях: «Великие меры должны быть предприняты для окончательного сформирования трех обсервационных назначенных уже армий, которые, вероятно, к концу только кампании могут быть готовы».

Наполеон в соответствии со своим замыслом к началу войны действительно собрал даже более 400 тысяч солдат практически «в одном месте». Россия же, согласно записке Чуйкевича, могла собрать лишь вдвое (точнее – в 2,25 раза) меньше войск. И, например, если бы из них были образованы две армии, то, очевидно, каждая из них могла подвергнуться нападению намного более сильного противника, причем в одно и то же время.

Свою записку Чуйкевич представил военному министру. А он в конце июня писал императору следующее. 25 числа ему казалось невозможным, «чтобы неприятель в одно и то же время с одинаково превосходными силами действовал против нас и про­тив князя Багратиона». И поэтому он предлагал либо сразиться с неприятелем, который идет к Дрисскому лагерю, либо действовать ему во фланг и тыл.

А 27-го Барклай высказал мнение, что 1-я армия достаточно сильна, чтобы и обороняться на позиции у Дриссы, и напасть на врага в момент, когда он будет наименее этого ожидать; а после присоединения отряда Дорохова и конницы Платова общая численность 2-й армии позволяет ей действовать против корпуса Даву. И позднее он написал, что последняя даже в состоянии не только отразить данный корпус, но и «все войска, которые смогут дебушировать из Варшавы»^[17].

Но эти мнения явно не соответствуют тому факту, что против 1-й и 2-й русских армий сразу двинулись приблизительно вдвое большие силы неприятеля. То есть, получается, Барклай имел тогда отличавшееся от реальности (в меньшую сторону, и, по-видимому, значительно) представление о численности, по крайней мере, 1-го эшелона противника.

Впрочем, накануне войны многие полагали, что Наполеон соберет армию в 200-250 тысяч чел. И одна из причин такого мнения, вероятно, заключалось в том, что снабжать более крупную армию за счет местных ресурсов, и особенно в такой малонаселенной стране, как Россия, было крайне трудно, если вообще возможно.

Если сопоставить текст записки Чуйкевича и план Фуля, то получится следующее.

В записке, бесспорно, изложены хорошо продуманные и эффективные принципы и рекомендации для ведения оборонительной войны на территории России. И указанная в ней численность неприятельских войск практически вдвое превосходит оценки в 200-250 тысяч чел.

Однако следует заметить, что Чуйкевич не учитывал контингент Австрии в «Великой армии», не зная тогда (2.4) еще о намерениях этой империи (см. § 14), и в 1812 году российские границы перешло намного большее количество вражеских солдат, чем указано в его записке. Причем помимо них у Наполеона еще остались некоторые резервы, даже если речь идет лишь о трех дивизиях 11-го корпуса Ожеро, не принявших участие в кампании.

450 тысяч солдат французскому императору, наверное, хватило бы для создания 1-го эшелона армии, каким он был к 12 (24) июня. Но тогда осталось бы слишком мало войск для достаточно сильного стратегического резерва.

В записке Чуйкевича также отмечено большое значение «решительности в продолжении войны», несмотря на то, что, «быть может», «Россия в первую кампанию оставит Наполеону большое пространство земли».

И в последней фразе следует отметить слова о «первой кампании», указывающие на то, что в начинавшейся борьбе с Наполеоном считалась возможной или предусматривалась, по крайней мере, еще одна.

Уступка же своей территории, и даже большой ее части, имела, естественно, определенную цель – максимально ослабить противника воздействием на него тех самых мер – «для французов утомительных и союзникам их нестерпимых».

И, по предположениям Чуйкевича, к концу первой кампании русская сторона, «вероятно», могла бы завершить окончательное сформирование трех новых армий, хотя для этого и понадобилось бы «великие меры».

А в конечном итоге, по его мысли, в ходе боевых действий должен был наступить перелом: «…дав одно Генеральное сражение с свежими и превосходными силами против его утомленных и уменьшающихся по мере вступления внутрь наших владений, можно будет вознаградить с избытком всю потерю, особенно когда преследование будет быстрое и неутомительное».

Что же касается плана Фуля, то он имел целый ряд изъянов, «ощутительных для каждого, разумеющего это дело». И вряд ли это покажется удивительным, если ознакомиться с тем, как его автора характеризовали другие люди, – например, К. Клаузевиц.

Силы противника в данном плане оценивались слишком неверно. И логически связанным с этим была и относительно небольшая глубина отступления – для 1-й армии оно предполагалось только до заранее подготовленной позиции на Западной Двине с опорой на Дрисский укрепленный лагерь. И так далее.

Но может быть в действительности русское командование с самого начала (т.е. еще накануне войны) намеревалось противопоставить вторжению огромных сил Наполеона глубокое стратегическое отступление своих войск, которое могло продолжаться даже далее укрепленной линии по Западной Двине, Березине и Днепру? А идеи и соображения «кабинетного стратега» Фуля, и даже все, что в соответствии с ними было реально осуществлено, служили лишь «маскировкой» этого замысла?

Анализ фактов и документов привел нас к иному мнению. Оно будет изложено далее в отдельном разделе.

На наш взгляд, и в апреле, и позднее – вплоть до начала войны актуальным являлся именно «главный операционный план» из проекта инструкции для Сен-При. Хотя до 12 (24) июня в него вносились изменения, и в целом было принято немало различных решений по подготовке к предстоявшей кампании.

Решение об оставлении Дрисской позиции, формально принятое на военном совете 1 июля, естественно, делало невозможным дальнейшее выполнение данного плана, а именно ожидание там нападения врага.

Но остались ли в силе его основные принципы или «отличительные свойства» после 1 июля? Появившиеся позднее документы дают положительный ответ на этот вопрос. Причем, следует заметить, 2-й, 3-й и 4-й пункты этих «свойств» вполне соответствуют мыслям и рекомендациям Чуйкевича, а 5-й и 6-й пункты с ними, скорее, согласуются, чем противоречат им.

Эти изменения являлись вполне логичными, поскольку ранее 1-ю и 2-ю армию разделяло слишком большое пространство, что создавало значительные трудности в их взаимодействии. Кроме того, между ними находились так называемые Припятские болота.

Еще одним важным обстоятельством было получение сведений о сосредоточении большой или основной части сил Наполеона на нижней Висле.

В этой ситуации было принято решение о том, чтобы расположить 2-ю армию севернее – в районе Пружан, а обсервационный корпус Эссена – у Волковыска. Соответствующее повеление императора военный министр направил Багратиону 9 мая.

При этом большая часть сил 2-й армии поступала в другую – 3-ю резервную обсервационную, которая фактически создавалась заново.

К ее первоначальному составу в 5 пехотных и 3 кавалерийских дивизии (45 4-ротных батальонов, 40 эскадронов и 10 арт. рот) в общей сложности были добавлены:

Всего получалось 94,5 4-ротных батальонов, 120 эскадронов, 24 арт. роты и 10 казачьих полков.

2 мая Тормасову было предписано «поспешить в Житомир и принять команду над войсками» того же самого соединения, т.е. 3-й резервной армии. Цели ее составления указывались следующие:

«1) Наблюдение австрийцев, кои собрали значущее число войск в Галиции и Буковине

2) Обеспечить левый фланг и тыл 2-й Западной армии

3) Содержать в порядке и спокойствии Волынскую и Подольскую губернии».

О дальнейших действиях своей армии, «сообразно общему операционному плану», Тормасов должен был получить «подробное наставление» «в свое время»^[18].

Что касается первого пункта, то намерения австрийцев тогда еще не были достаточно ясны. Кроме того, противник активно использовал различную дезинформацию. Например, в апреле и мае ходили слухи о приезде Наполеона в Варшаву. А 14 (26) мая французский император предписал Жерому с помощью различных мер создать у противника впечатление, что его войска пойдут на Люблин (где якобы надлежало заготовить провиант для 100 тысяч солдат) и затем, соединившись с австрийцами, двинутся на Волынь.

В приложении к донесению И.Н. Эссена от 14 апреля сообщалось, что у Варшавы уже находятся и продолжают собираться крупные силы врага, и далее они направятся через Люблин и Замосць «до самой границы Галиции» (см. схему 1). О весьма вероятном сосредоточении главных сил неприятеля у Варшавы говорилось и в записках П.М. Волконского от 5 и 29 апреля. И хотя предполагалось, что затем они, скорее всего, устремятся к Слониму и далее, во второй записке не исключалось и их вторжение на Волынь^[19].

Сокращение почти наполовину 2-й Западной армии компенсировалось присоединением к ней обсервационного (6-го) корпуса Эссена и 27-й пехотной дивизии. В итоге она включала 81 4-ротный батальон, 80 эскадронов, 25 арт. рот (с учетом 27-й полевой бригады) и 9 казачьих полков.

Но в совокупности силы 1-й и 2-й армий с двумя отдельными корпусами (1-м и 6-м), конечно, уменьшались, а именно на 27 батальонов, 40 эскадронов, 11 арт. рот и 10 казачьих полков.

«Главный операционный план» изменялся для этих соединений только в отношении путей отступления 2-й армии и обсервационного корпуса.

В последних числах мая русское командование внесло некоторые изменения в расположение войск. Так, 2-й пехотный корпус Багговута 24 мая выступил из Вилькомира и через несколько дней расположился между этим городом и Ковно, а его штаб был перенесен в Жеймы.

Еще ранее Барклай приказал Витгенштейну израсходовать магазин в Шавлях, а затем (31-го) распорядился отправить ему «все планы и описание дорог, рек и местоположения, идущих разными направлениями от Вилькомира к Динабургу, Друе и Дриссе».

И о других событиях.

В начале мая Кутузову удалось решить все спорные вопросы с представителями Турции, и 16 числа был заключен Бухарестский мирный договор. Согласно его IV статье, «европейская» граница государств устанавливалась по реке Прут. Однако Александр I позволял согласиться на «сию столь важную уступку» (т.е. границу по этой реке), «не иначе, как постановя союзный трактат с Портою».

Убедившись в невозможности подписания подобного «трактата», Кутузов решился нарушить данное требование императора, но в итоге добился, несомненно, очень важного в то время для России мира.

Ратификация Бухарестского договора обеими сторонами предусматривалась в течение 4 недель, т.е. до 13 (25) июня.

Однако необходимо заметить, что, согласно письмам Александра I Чичагову от 13 (25) мая и 7 (19) июня, оставался в силе Далматинский проект. И в них также выражалась надежда заключить с Турцией военный союз.

И при реализации данного проекта на Чичагова возлагалась еще одна задача, определенно сформулированная 7.6, – поддерживать частью своих войск левый фланг армии Тормасова.

Вместе с тем в упомянутых письмах ничего не сказано о движении всей Дунайской армии на Волынь.

Этих изменений оказалось весьма много.

Так, 4 июня Витгенштейн доложил военному министру о том, что по его приказу № 215 от 1.6 полки «уже находятся в движении», а главная квартира генерала будет перемещена в Кейданы. Тогда (5.6) он назначил места «главного корпуса» в Ераголах, резерва – в Чейкишках, а авангарда – в Россиенах, но позднее, получив новые сведения о неприятеле, решил сосредоточить основную часть войск у Кейдан, все же оставив в Россиенах небольшой обсервационный отряд (рапорт от 11.6).

2-й пехотный корпус занял новую позицию между реками Свентой и Вилией с левым флангом возле моста через Вилию у м. Оржишки. Там, по замыслу, он должен был иметь удобную возможность подкрепить как войска Витгенштейна, так и Тучкова.

Изменилось также расположение сил, которыми командовал Шувалов на другом крыле армии, – их сборный пункт стал находиться севернее – в Олькениках.

На схеме 2 изображены перемещения корпусов Барклая, Багратиона и Витгенштейна с 1 июня и их финальная дислокация к 12 июня (на уровне их штабов).

Схема №2

Как нетрудно заметить, за это время 2-й и 4-й пехотные корпуса значительно приблизились к району, где находился 3-й – у Новых Трок.

К этому району приблизились и основные силы Витгенштейна по сравнению с ситуацией 27 мая, когда его войска располагались «между Россиен и Шавли», а их сборное место было «между Россиеном и Нимокштом».

Изменения коснулись и 2-й армии, поскольку высшее командование на основании информации о движениях неприятеля сочло необходимым еще более переместить данную армию к северу. Так, 1 июня Барклай отправил Багратиону три отношения. В первом из них, под номером 213^[20], можно выделить следующее.

1) 2-й армии надлежало перейти к Волковыску, а 6-му пехотному корпусу – в район между Ойшишками и Василишками.

2) Багратиону предписывалось действовать строго оборонительно. Когда же будет принято решение о наступлении, соответствующие планы ему предполагалось сообщить.

3) Если 2-я армия подвергнется нападению более сильного противника, ей следовало, избегая сражения с ним, отступать сначала за реку Щару, а затем к Новогрудку и Неману, после чего поступили бы дальнейшие указания либо о движении через Минск к Борисову, либо на север для сближения с войсками Барклая.

4) Багратион должен был поддерживать связь как с ними, так и с другими соединениями – под командованием А.П. Тормасова, Ф.Ф. Эртеля и М.И. Платова.

С 4 июня три пехотных корпуса 1-й армии имели следующие «дистанции» для их авангардов^[21]:

В каждый из авангардов ранее были назначены один казачий полк (1-й Бугский, 1-й Тептярский, Власова 3-го), один полк легкой конницы (гусарские Елисаветградский и Изюмский, Лейб-гвардии Казачий), 2 егерских полка и арт. рота (конная № 4, конная № 2 и легкая № 4).

1 июня Барклай приказал Платову отправить в 3-й и 4-й корпуса еще 2 казачьих полка. Впоследствии они были откомандированы^[22].

Что касается 1-го пехотного корпуса, то его передовые посты располагались от Средника до Полангена. При этом находившийся на крайнем правом (западном) участке границы казачий полк Селиванова 2-го был откомандирован – с 7 июня ему надлежало отступать к Митаве. Авангард же корпуса имел почти упомянутый выше состав – 2 казачьих (Родионова 2-го и Платова 4-го), один гусарский (Гродненский) и 2 егерских полка, а также арт. рота (легкая № 9). Правда, перед началом боевых действий основная часть этих войск стала отдельным обсервационным отрядом под командованием Е.И. Властова, и, соответственно, пришлось сформировать новый арьергард.

А у 2-го пехотного корпуса помимо основного передового отряда существовал дополнительный – всего 1 казачий и 4 егерских полка, 4 эскадрона гусар и конная арт. рота.

«Дистанция» вдоль границы для передовых частей 6-го пехотного корпуса начиналась у Мереча и заканчивалась у реки Лососна возле Гродно. 4 июня военный министр предписал Багратиону присоединить к двум гусарским полкам (Сумскому и Мариупольскому), уже направленным в Гродно, еще 2 егерских с несколькими орудиями. И в данный отряд поступал также казачий полк, ранее назначенный в 4-й корпус.

Таким образом, при новом районе дислокации за Неманом и указанной «дистанции» для авангарда, 6-й корпус фактически становился левым флангом 1-й армии, формально оставаясь во 2-й. Помимо этого назначенный 7 июня командиром этого соединения Д.С. Дохтуров должен был отправлять рапорты также Барклаю, и, по сути, он оказался в двойном подчинении, так как мог получить приказы как из штаба 2-й армии, так и 1-й (с объявлением высочайшей воли). Правда, продолжалось это недолго.

От Лососны до Суража располагались передовые посты корпуса Платова, в котором осталось 9 полков. Далее по границе до Влодавы была «зона ответственности» 2-й Западной армии, а еще южнее – 3-й резервной обсервационной.

Но 6 июня последовали новые изменения. В отношении № 252 Барклай сообщил Багратиону: «Государь император, известясь, что неприятель устремляет все свое ополчение на центр нашей 1-й Зап. арм., и поэтому повелеть соизволил сколь возможно сосредоточить и наши военные силы». «Вследствие сего» 6-му корпусу, 3-й кавалерийской и 2-й кирасирской дивизиям надлежало «занять места» согласно новому расписанию.

И в тот же день военный министр приказал Платову прибыть со своими войсками в Гродно.

По «Маршруту 6-го корпуса до Тарутина и обратно до Вильно»^[23], это соединение из Волковыска двигалось через Пески и Щучин к Лиде, где располагалось 11 – 13 июня. Во всяком случае, Дохтуров именно там 13-го получил предписание Барклая № 290 и «тот же час» приказал войскам следовать к Ольшанам – сборному пункту. И хотя его отделяло от Лиды не менее 60 км. (по прямой), 14-го Дохтуров докладывал, что некоторые полки пехоты «сего числа будут уже на своих местах, а прочие завтрашний день».

Согласно «Расписанию войск 2-й Западной армии» от 12 июня^[24], квартиры командиров корпуса и пехотных дивизий тогда уже находились в Ольшанах и Трабах. Но Сумский и Мариупольский гусарские полки 12 числа точно располагались не в Вовчине, Шпильке и Русаковцах, а в Гродно. Следовательно, эти пункты и, возможно, другие являлись в данном расписании только назначенными, а не фактическими.

Обращает также внимание то, что Ольшаны находились на довольно большом удалении к востоку от района между Ойшишками и Василишками и от сборного места 4-го корпуса – в Олькениках.

Значительно менялась и дислокация авангарда 6-го корпуса – в частности его командиру П.П. Палену надлежало прибыть с 2-мя гусарскими полками из Гродно в район Лебиоды (Лебеды), а точнее, – к Вовчину и Шпильке (Шпилькам).

Платов отправил в Гродно, начиная с 9 июня, 7 полков, но оставив в Белостоке еще один (Иловайского 4-го) и пограничные посты от Суража до Лососны (всего более 500 чел.). А 13-го он доложил о прибытии в этот город с войсками вверенного ему корпуса.

На схеме 3 представлено расположение к 12 (24) июня корпусов 1-й и 2-й армий (на уровне штабов) и их авангардов (небольшими квадратами).

Схема №3

Кружками отмечены места, где находились тогда войска Багратиона в соответствии с упомянутым выше их расписанием, а именно: пехотные дивизии (их главные квартиры), 3 драгунских, 2 кирасирских (только Екатеринославский и Глуховский) и 8 казачьих полков, а также бригада И.В. Васильчикова – Ахтырский гусарский и Литовский уланский полки.

Говоря о планах русского командования, В.И. Харкевич отметил, что накануне войны, «по предложению Фуля, было решено с началом отступления постепенно сосредоточивать войска, отводя их на линию Солоки – Колтыняны – Свенцяны – Кобыльники».

Движение соединений к этой линии предполагалось осуществить таким образом, чтобы одно из них не создавало опасности другому, и поэтому их командиры могли действовать «только по получении соответствующего приказания». Исключение было сделано лишь для Витгенштейна в силу большой удаленности его корпуса. Он мог начать отступление самостоятельно, если бы перед ним оказался слишком сильный противник, или при получении известий о том, что войска Багговута покидают свои исходные позиции^[25].

Действительно, 8 июня военный министр составил для Витгенштейна секретное предписание № 262, в котором говорилось как раз о том, о чем писал Харкевич. И для 1-го пехотного корпуса там указан следующий маршрут: от Кейдан через Вилькомир, Перкеле, Аванту, Покольну, Уцяны, Тауроген и Казачизну в м. Солок, где будут даны дальнейшие указания.

Аналогичное предписание, видимо, должен был получить и Дохтуров. Во всяком случае, 14 июня он, получив накануне то самое «повеление» Барклая № 290, докладывал ему о выступлении «по приложенному от вашего высокопр-ства маршруту». И в его рапорте императору от 16 числа указаны пути движения его войск двумя колоннами от Ольшан: через Ошмяны, Дунашево (1-я), Куцевичи, Сморгоны (2-я) в Кобыльники и Старый Медзель^[26].

Остальные соединения 1-й армии должны были достигнуть вышеуказанной линии от Солока до Кобыльников в следующих пунктах: 2-й пехотный корпус – в Колтынянах, 3-й и 4-й – в Свенцянах (следуя через Вильно), 1-й и 2-й резервные кавалерийские – в Полуше и Константинове.

И тут уж со всей очевидностью войска Дохтурова составляли бы левый фланг 1-й армии. Впрочем, в отношении № 286 от 12.6 Барклай уведомил Багратиона как раз о том, что при сосредоточении его сил «около Свенцян» к ним будет присоединен и 6-й корпус.

Однако по замыслу Фуля отступление 1-й армии заканчивалось не там, а после прибытия ее соединений к заранее подготовленной позиции на Западной Двине. И, согласно «главному операционному плану», предполагалось «в дело вступить в таком только месте, где мы уже прежде к сему приуготовились». А указанная «свенцянская» линия таким «местом» не являлась.

Поэтому Витгенштейну и Дохтурову были сообщены дальнейшие маршруты их корпусов: для 1-го – либо к Динабургу, либо к Дриссе (Друе), для 6-го – «до города Дисны» (через Даниловичи).

На схеме 2 пути отступления 1-й и 2-й армий показаны крупными светло-зелеными линиями, а 1-го и 6-го пехотных корпусов (на 12.6 формально не входивших в 1-ю армию) – тонкими такого же цвета.

На наш взгляд, преследуемая Фулем цель, вероятно, заключалась в том, чтобы противник не догадался о запланированном отступлении 1-й армии к Западной Двине и надеялся, что русское командование будет следовать «старой системе», и в частности даст «решительное сражение в окрестностях Вильны» (см. выше). Но что получилось в итоге?

К моменту неприятельского вторжения войска данной армии продолжали занимать весьма обширное пространство, и расстояния, например, между 1-м и 2-м пехотными корпусами, 2-м и 3-м, 4-м и 6-м оставались значительными.

Организовать же скоординированный отход соединений предполагалось на довольно протяженном пути и в условиях наступления неприятеля, который мог, разумеется, не только воспользоваться, например, допущенной ошибкой или каким-то сбоем, но и сам своими активными действиями пытаться упредить или отрезать какую-то часть 1-й армии. И наибольшая угроза в этом отношении возникала для корпусов Витгенштейна и Дохтурова, если бы противник нанес сильные и стремительные удары, соответственно, против войск правого фланга (в частности от Ковно на Вилькомир) и в направлении на Вильно и далее на восток.

С учетом 1-го и 6-го корпусов, но без 2-й кирасирской дивизии, которая после начала военных действий вновь присоединилась к войскам Багратиона, в 1-й армии к 12 (24) июня насчитывалось 145,5 4-ротных батальонов с Гвардейским экипажем, 132 эскадрона, 46,5 арт. рот (считая 2 батареи и взвод как 1,5 роты) и 18 казачьих полков (95 сотен).

Во 2-й армии, соответственно, осталось 43,5 4-ротных батальона, 32 эскадрона, 15 арт. рот и 9 казачьих полков. С ожидавшейся 27-й пехотной дивизией (с ее св.-гр. частями) и прибывшей позднее 2-й кирасирской в ней стало бы 57 батальонов и 52 эскадрона.

И, конечно, 2-я армия выглядела весьма слабой, особенно до присоединения к ней двух указанных дивизий.

Предписанный ей 1 июня путь отступления был вполне определенным в одном из вариантов – через Новогрудок и Минск к Борисову, хотя имелся и другой (см. выше). Однако вплоть до начала войны Багратион и Платов не знали о том, как предполагало действовать высшее командование сразу после неприятельского вторжения. Соответствующую информацию с указаниями для их войск они получили только 13 июня.

В ходе секретных переговоров между австрийскими и русскими дипломатами в той или иной степени прояснились позиция «венского кабинета», которую Александр I изложил в письме Чичагову от 7(19) июня. Она заключалась в следующем: поскольку к союзу с Наполеоном привела лишь крайняя необходимость, Австрия предоставит ему только 30000 солдат, и если не будет атакована с других сторон, и «война будет только на одном пункте», она не двинет «большие массы сил своих».

Правда, по мнению, императора, эта позиция могла быть как искренней, так и «притворной». Но в конечном итоге он полагал, что в отношении этой империи следует действовать «осторожно»^[27].

6 июня Багратион сообщил Барклаю о том, что 8 дней назад 30-тысячный корпус Шварценберга двигался в герцогство Варшавское. И тут возникает вопрос о том, на каком же «одном пункте» собирались воевать австрийцы. Впрочем, ответ довольно прост – таково было решение Наполеона.

Последовавшие вскоре повеления российского императора изложены в отношении военного министра № 263 от 9 июня на имя Тормасова.

Ему надлежало «немедленно» сосредоточить 9-ю, 15-ю и 18-ю пехотные, 5-ю и 8-ю кавалерийские дивизии «около Луцка», оставив для наблюдения границы с Австрией в Староконстантинове 36-ю пехотную дивизию с частью конницы.

В том случае если 2-ю Западную армию атакуют большие силы врага, а против 3-й обсервационной их окажется мало, Тормасову следовало направить часть войск к Пинску, чтобы действовать тем неприятельским силам во фланг и тыл. Отступать генералу предписывалось к Киеву, где требовалось подготовить укрепленный лагерь^[28].

К 12 (24) июня его армия включала только те войска, которые присоединили к ней сверх первоначального состава без одного драгунского полка (см. выше): 49,5 4-ротных батальонов, 76 эскадронов, 14 арт. рот и 10 казачьих полков.

На схеме 2 показана дислокация ее дивизий 10 июня. Путь отступления для всего соединения в целом изображен крупной светло-зеленой линией. А через десять дней, по рапорту Тормасова, основные силы будут сосредоточены возле Луцка, Торчина, Владимира-Волынского и Мациова (между Любомлем и Ковелем). На крайнем южном фланге 36-я дивизия останется в Заславе, а 11-я кавалерийская соберется у Староконстантинова.

Сообщив Чичагову в письме от 7.6 о позиции Австрии, и высказав свое мнение о ней, а также некоторые мысли о том, как лучше «ослабить действия Венского кабинета», Александр I предложил адмиралу ограничиться выполнением двух задач: «поддерживать армию Тормасова со стороны Буковины и сделать диверсию через Боснию и французскую Далмацию».

Ровно о том же, в сущности, говорилось и в его письме Чичагову от 13 (25) июня: «Теперь вам развязаны руки для вашей диверсии, если только вам удастся условиться насчет ее с Портою. <...> По причине, мною вам высказанной, следует пощадить Австрию, чтобы не создать себе из нее врага, более опасного сравнительно с тем, каким она представляется в настоящее время…». И далее предлагалось изменить расположение войск, предназначавшихся для поддержки армии Тормасова^[29].

Но в этом письме, как и в предыдущем от 7.6 (а также от 13.5), ничего не сказано о движении всей Дунайской армии на Волынь для того, чтобы в дальнейшем ее использовать против тех сил Наполеона, которые весной и в июне двигались к западной границе России и затем перешли ее.

Такое движение Александр I предложил Чичагову только 6 июля. Но при этом в качестве альтернативного плана все еще оставалась та самая диверсия «по направлению к Далмации и Адриатическому морю». И даже если бы адмирал решил идти на Волынь, в дальнейшем он должен был наступать к Варшаве, т.е. удаляясь от театра, на котором тогда действовали армии Барклая и Багратиона (Полоцк – Бобруйск).

Хотя, следует заметить, 4 июля император писал Н.И. Салтыкову, что против этих двух армий неприятель имел весьма значительное превосходство в силах «на всех пунктах».

12 (24) июня, но еще до получения известия о вторжении наполеоновских войск, Барклай отправил Багратиону отношение № 286:

«Так как все силы неприятельские сосредоточены между Ковною и Меречем, а сего числа ожидается переправа неприятеля чрез Неман, то государь император повелеть соизволил сообщить для соображения вам:

1. Платову предписано сосредоточить свой корпус около Гродно и идти неприятелю во фланг.

2. Армия, вверенная вам, должна способствовать сему действию, обеспечивая тыл корпуса Платова. <...>»^[30].

О том же говорилось в приказе казачьему атаману под номером 287, и в частности ему надлежало сразу же после известия о переправе противника «идти ему решительно во фланг, действовать сообразно обстоятельствам и наносить всевозможный вред»^[31].

Итак, 12 июня высшее командование полагало, что «все» или, скорее всего, главные силы Наполеона собраны «между Ковною и Меречем», ожидая, что в тот же день они начнут форсирование Немана.

Сразу после этого конница Платова должна была направиться тем вражеским силам во фланг. И, согласно тексту приказа № 287, казачьему атаману предлагалось действовать по обстоятельствам, т.е. принимать решения самому, и в частности о том, каким образом нанести врагу «всевозможный вред».

Однако его корпус состоял только из иррегулярных частей – всего 9 полков с 1 арт. ротой (и у Гродно мог присоединиться еще один – Гордеева 1-го, что и произошло впоследствии). При этом один полк остался в Белостоке, и еще более 500 казаков – на пограничных постах, и Платов также считал, что «башкирский» и «калмыцкий» полки «по крайней худобе в лошадях употребить даже и в резерв, чтобы разъезд держали, нет возможности».

Что же касается задачи, поставленной Багратиону, то, как следует из тех немногих слов в пункте 2 предписания № 286, все детали того, как «способствовать» действию казачьей конницы, «обеспечивая» ее тыл, предоставлялись его собственному усмотрению. И некоторые дополнительные указания содержались в последнем 4-ом пункте.

А он, несомненно, весьма любопытен:

«4. Ежели 1-й армии не можно будет дать выгодного сражения пред Вильною, тогда, присоединив к себе 1-й и 6-й корпуса, т.е. гр. Витгенштейна и Дохтурова, она будет сосредоточена около Свенцян, где, быть может, и дано будет сражение. Впрочем, если обстоятельства дозволят, то 1-я армия от Свенцян и сама пойдет вперед атаковать неприятеля. Стремление неприятеля против 1-й армии и ее движения должны руководствовать вашими собственными действиями, которые должны клониться к одной и общей цели, выше объясненной. Борисов есть пункт отступления».

То есть, согласно данным повелениям императора, считалось вполне возможным, что войска Барклая примут участие в крупной битве у Свенцян (поскольку к ним присоединялись еще и удаленные фланговые корпуса) или даже перейдут из этой позиции в наступление. И оба эти варианта, конечно же, совершенно противоречили плану Фуля.

Тем не менее, 15 июня Барклай в отношениях Тормасову и Багратиону, а также в предписании Платову по-прежнему не исключает развития событий в соответствии с первым вариантом. Причем в двух последних документах речь идет именно о генеральной баталии^[32].

Поэтому в литературе весь данный замысел нередко называют первоначальным операционным планом. И из документов совершенно понятны причины, по которым он не был осуществлен.

Платов в донесении от 13.6 указывал на сложность сосредоточения всех своих войск, полагая также, что для предписанных ему действий «нужны будут и егеря». А 16-го он доложил, что ранее послал нарочного к Меречу с целью получить сведения о переправе противника через Неман, но «такового предприятия неприятельского не было тогда и теперь еще нет»^[33]. И это полностью соответствовало действительности. В то же самое время войска «Великой армии» приближались к Неману совсем с другой стороны – по дороге из Августово в Гродно. В силу этих обстоятельств Платов и оставался со своими полками у Гродно, занимаясь также его эвакуацией, до 16 июня.

Багратион на отношение № 286 13-го отвечал, что, во-первых, не знает «какое точно сделано ген. Платову направление». Во-вторых, в случае отхода 1-й армии к Свенцянам его войска окажутся «в большой опасности», поскольку неприятель, заняв Вильно, сможет опередить их у Минска, отрезая тем самым и от предназначенного пути отступления, и от соединений Барклая. А в еще одном замечании говорилось, что при настоящем составе 2-й армии, «едва превышающем сильный корпус», ее главнокомандующий «поставил себе в непременную обязанность» выполнять посылаемые ему повеления «со строжайшей точностью».

А 14 июня наиболее разумную реализацию предписаний для 2-й армии – о подкреплении казаков Платова при сохранении ее связи с 1-й – Багратион усматривал в незамедлительном ее движении к Минску, чтобы «упредить быстроту неприятеля», и просил возможно быстрее дать ему соответствующий приказ^[34]. При этом ранее назначенный для его армии путь отступления на Борисов подтверждался и в отношении № 286.

Данные обстоятельства, конечно, сыграли свою роль в реализации первоначального операционного плана. Вместе с тем в вышеуказанных документах говорится о движении наполеоновских войск к Гродно, опасности захвата ими Вильно…

А в целом в ночь на 12 (24) июня началось вторжение на территорию России огромных по тем временам сил французов и их союзников, составлявших 1-й эшелон «Великой армии». И тот самый первоначальный план предстояло осуществить именно в таких условиях.

Для выполнения своей задачи Багратиону, видимо, следовало направить свою армию или, во всяком случае, значительную ее часть к району предписанных корпусу Платова движения и действий – от Гродно «неприятелю во фланг», т.е. на север – к Неману или еще далее. Причем тогда ко 2-й армии еще не присоединились 2-я кирасирская и 27-я пехотная дивизии. Но какие это могло иметь для нее последствия?

И при сосредоточении всех войск 1-й армии, включая 1-й и 6-й корпуса, «около Свенцян» она, скорее всего, уступала бы противнику в силах, и, вполне возможно, настолько, что генеральное сражение на той позиции оказалось бы для нее слишком рискованным или даже просто чреватым поражением. Однако важно отметить, что Барклай в своем отношении № 286, говоря об этом сражении и переходе в наступление, использует слова «быть может» и «если обстоятельства дозволят», т.е. окончательное решение, по-видимому, зависело от того, какая ситуация сложится к тому моменту.

16 июня появился рескрипт Александра I под номером 5, адресованный Багратиону. Ему предписывалось идти со своей армией за реку Щару, а затем через Новогрудок или Белицу к Вилейке и, «действуя таким образом в правый фланг неприятеля, иметь главным предметом <…> соединение вашей армии с 1-ю». Путь отступления на случай необходимости оставался прежним – «на Минск и Борисов»^[35].

В данном рескрипте битва «около Свенцян» не упоминается, но сказано о намерении нанести неприятелю, делавшему движения против правого фланга 1-й армии, «сильный удар и потом действовать на него наступательно».

И, как нетрудно заметить, это намерение, а также соединение двух армий противоречили плану Фуля. Однако от первого из них в итоге отказались. А в отношении второго обратимся к другим документам.

16 июня Александр I сообщает Барклаю в частном письме о рескрипте Багратиону под номером 5, а также о следующем.

Ранее предполагалось, что сначала 2-я армия отступит к Минску, где к ней присоединится 27-я пехотная дивизия, и далее она двинется на Вилейку, чтобы действовать на правый фланг противника. Но теперь с целью выигрыша времени она была направлена прямо к последнему пункту.

Тем не менее, на преодоление пути к нему из района Волковыска 2-й армии, совершенно очевидно, понадобилось бы довольно много дней. Но как бы при этом действовали войска Барклая?

17 июня Александр I пишет военному министру о том, что сражаться у Свенцян невозможно. И по этой причине он приказал гвардии выступить к Даугелишкам, а подполковника Клаузевица отправил к реке Дисна для поиска новой позиции^[36]. Но в дальнейшем 1-я армия, согласно воле императора, оставила и «свенцянскую» линию, и тот следующий район дислокации на реке Дисна с флангами у Рымшан и Козян. При этом корпуса Барклая заняли его 22 июня, когда 2-я армия только дошла до Немана. А затем они, как известно, отступили еще далее – к Западной Двине и Дрисскому лагерю.

И, достигнув Вилейки, войска Багратиона находились бы на достаточно большом расстоянии от данного лагеря (около 160 км. по прямой), и, соответственно, от 1-й армии.

Кроме того, если в рескрипте князю под номером 5 от 16.6 ему позволялось в случае необходимости «ретироваться на Минск и Борисов», то по прошествии небольшого времени ему были отправлены инструкции из главной квартиры императора, согласно которым его армии назначалась операционная линия от Вилейки к Бобруйску.

Итак. 16 июня Багратиону было предписано идти со своими войсками не через Несвиж к Минску (что он собирался предпринять), а по пути, проходившему значительно западнее – от Щары на Новогрудок или Белицу к Вилейке. При этом ему доставили данное повеление через 6 дней после начала военных действий, и затем его армии требовалось пройти весьма протяженный и трудный путь.

Но в течение всего этого времени вследствие отступления 1-й армии на северо-восток крупные силы противника могли, например, беспрепятственно занять Вильно и другие пункты южнее и далее продвигаться к тем или иным точкам многокилометрового пути 2-й армии.

Вместе с тем она являлась относительно небольшим соединением – во всяком случае, намного меньшим по численности, чем 1-я армия даже без 1-го и 6-го корпусов. Тем не менее, ей надлежало не отходить, а «тянуться на соединение» и одновременно действовать «в правый фланг неприятеля».

Последнее в той ситуации, т.е. при отступлении сил Барклая, Витгенштейна и Дохтурова (с последующим их расположением на Дрисской позиции), плану Фуля, по-видимому, соответствовало.

Однако выполнение Багратионом данных предписаний в указанных обстоятельствах подвергало его войска большой опасности.

Этот замысел, по известной версии, заключался на начальном этапе в глубоком стратегическом отступлении русских войск от западной границы, чтобы в затяжной войне сохранить эти силы до решительной битвы, подготовить для них резервы и одновременно максимально ослабить противника. При этом отступление армий Барклая и Багратиона не ограничивалось Западной Двиной и Березиной.

«Главный операционный план», по всей видимости, получил одобрение императора (см. выше). Правда, «проект инструкции» для Сен-При был составлен задолго до начала войны.

Согласно изложенному в нем варианту «B», несомненно, очень важную роль играли укрепленные позиции у Риги, Дриссы и Киева. Однако Александр I, прибыв в Вильно 14 апреля, решил впервые осмотреть укрепленный лагерь у Дриссы лишь через 73 дня – 26 июня.

Вместе с тем если бы противник что-либо узнал о его сооружении, то он получил бы информацию, непосредственно связанную с ключевыми элементами «главного операционного плана», – действия 1-й армии во 2-м случае варианта «B».

Сохранение же своих замыслов в «непроницаемой тайне» для русской стороны имело весьма большое значение не только по обычным соображениям такого рода. Ведь, как уже говорилось выше, используя тот самый план, надеялись одолеть многочисленные силы французов и их союзников под предводительством самого Наполеона.

Инспекционные поездки в Дрисский лагерь самого российского императора вполне могли заинтересовать разведку противника. И можно предположить, что Александр I как раз этого желал избежать и вообще стремился не привлекать к этому объекту излишнее внимание. Или, может быть, он, как и Фуль, не видел в таких поездках необходимости.

К тому же от прибывшего в Дриссу 5 апреля полковника Эйхена 2-го регулярно поступали доклады о ходе инженерных работ по сооружению лагеря. И 10 мая этому офицеру было объявлено «Высочайшее Его Императорского Величества благоволение за отличное усердие и успех в исполнении возложенного на него поручения».

А побывавший в лагере значительно позднее инженер-генерал-лейтенант К.И. Опперман докладывал военному министру 7 июня: «Подробный осмотр произведенных здесь под распоряжением полковника Эйхена работ удостоверил меня, что они сделаны с величайшим успехом…». Хотя не были еще готовы мосты через Двину, и, по мнению этого генерала, требовалось возвести новые укрепления и усовершенствовать имеющиеся. Свои предложения Опперман изложил в двух записках для «рассмотрения их г-м ген.-лейт. Пфулем, сочинителем проекта»^[37].

К 12 (24) июня находившимся на западной границе соединениям были назначены следующие пути отступления: 1-й Западной армии – к Дриссе, 2-й Западной – к Борисову, 3-й резервной обсервационной – на Киев, корпусу Витгенштейна – через Солок к Дриссе (Друе) или Динабургу, корпусу Дохтурова – через Кобыльники до г. Дисна.

Вдоль укрепленной линии по Западной Двине, Березине и Днепру дислоцировались и запасные войска. И в частности все таковые батальоны, за исключением 12-ти, поступивших в армию Тормасова, располагались в Риге и Динамюнде (18), Бауске и Митаве (12), Динабурге (18), Дриссе (1), Борисове (2), Бобруйской крепости (12+6), Мозыре (12) и Киеве (6).

На схеме 2 показано их расположение с указанием номеров дивизий, к которым они принадлежали изначально (в темно-зеленых прямоугольниках), а также «запасных» 9-й и 10-й кавалерийских дивизий.

Но еще более интересен план развертывания 4-ых батальонов. Пункты их сосредоточения были определены в первых числах июня. Они указаны, например, в отношении Барклая Тормасову № 298 от 13.6^[38]. И кроме тех батальонов, которые относились к дивизиям Дунайской армии (24), все прочие имели предписание о следовании в Ригу (18), Дриссу (12), Полоцк (15) (с 18.6 в Дриссу), Борисов (6), Бобруйск (6), Мозырь (12) и Киев (18). То есть, они выдвигались, по сути, к той же укрепленной линии, находившейся на довольно значительном расстоянии от их депо.

После начала войны резервные батальоны по мере их готовности и выступали в указанные выше пункты. И заметим также, что для их «скорейшего прибытия» туда император повелел Е.И. Меллеру-Закомельскому и Ф.Ф. Эртелю «не останавливаться ни мало отправлением оных, если бы они не совершенно еще были обмундированы», и везти эту пехоту на подводах (рескрипты от 18.6 и 21.6 №№ 18, 38, 39).

Значительные изменения в отношении их маршрутов произошли только 29 июня, когда А.А. Аракчеев от имени императора приказал из назначенных в Дриссу 27 батальонов собрать 18 в Невеле, Великих Луках или Торопце, и еще 9 – в Смоленске. А немного позднее, 3 июля последовал рескрипт об отправлении 42 батальонов в Калугу.

И, судя по первоначальным пунктам сосредоточения данных подразделений, остававшихся неизменными достаточно продолжительное время, линия по Западной Двине, Березине и Днепру имела для русского высшего командования, по крайней мере, большое значение. Весьма вероятно, что она и определяла глубину возможного отступления всех соединений. При этом в «главном операционном плане» их линии отхода заканчивались как раз на берегах тех рек – в Риге, Дриссе, Бобруйске и Киеве.

В первые дни войны русское командование, по всей видимости, пыталось действовать по плану, изложенному в отношении Барклая с исходящим номером 286 от 12.6. В предыдущем разделе уже говорилось о нем, а также о рескрипте Багратиону под номером 5 с указанием того, в чем они противоречили замыслу Фуля.

Но далее, по нашему мнению, Александр I уже неуклонно следует плану этого генерала или «главному операционному». Так, 17 июня он пишет Барклаю, что сражаться у Свенцян невозможно, и на всем дальнейшем пути к Дриссе совершенно исключает возможность «серьезного дела» с неприятелем. А 18-го он предписывает военному министру ускорить отход, поскольку неприятель, по всем данным, стремится обойти правый фланг и упредить 1-ю армию на Двине, и повелевает спешно сосредоточить в Друе 12 батальонов и 11 эскадронов, а в Дриссе – 27 батальонов из депо 1-й линии.

Были приняты также меры для скорейшего построения мостов в Друе и при Дриссе. О них, например, идет речь в рескрипте № 16 от 18.6. А днем позже Барклай рекомендовал полковнику Эйхену срочно построить на правом берегу Двины полевое укрепление для прикрытия провиантских магазинов.

22 июня Александр I писал Бернадоту из Видз: «…я веду войну медленную (выжидательную), и поскольку превосходящие силы идут на меня, я отступаю, сосредоточивая свои силы к укрепленной позиции, которую я подготовил с этой целью на Двине. В то же время я предписал перейти в наступление второй армии, направляя ее на правый фланг неприятеля, который идет на меня, также как и значительному отряду казаков, чтобы его беспокоить»^[39].

При этом он желал, чтобы в кампании против Наполеона Бернадот возглавил русские войска, а также очень ценил его советы по военному искусству.

О тех же самых действиях 1-й и 2-й армий император сообщал и Чичагову 24 июня: «Наполеон рассчитывал раздавить нас, сосредоточив свои силы около Вильны, но согласно принятой нами системы действий, было решено не подвергать себя опасности, вступая в бой с превосходными силами, а действовать медленно и выжидательно. Поэтому мы отступаем шаг за шагом, между тем как кн. Багратион со своей армией подвигается к правому флангу неприятеля»^[40].

И во время пребывания Александра I в Видзах Багратиону были отправлены новые инструкции о взаимодействии армий и прочем, содержание которых отражало исключительно замысел и воззрения Фуля^[41].

Причем там нет ни слова о присоединении 2-й армии к 1-й.

Согласно этим указаниям, 2-й армии следовало удерживаться на позиции, которая позволяла действовать по линии, проходящей из Вилейки через Минск в Бобруйск. То есть, ей предписывалось в случае отступления идти от Минска не на Борисов и Оршу, а к Бобруйску, что, естественно, привело бы не к сближению ее сил с корпусами Барклая, а к еще большему удалению от них. И, как нетрудно заметить, такое решение вполне соответствовало заимствованной Фулем из теории Бюлова системе операционных линий двух армий, сходящихся при наступлении и расходящихся в противном случае.

23 июня Александр I писал Н.И. Салтыкову: «Через несколько дней обстоятельства военные примут решительный ход. Доселе, слава Богу, все хорошо идет и по утвержденному плану»^[42].

Повелев 25 июня всей 1-й армии ускорить отступление вследствие опасений в том, что неприятель стремится опередить ее у Дриссы на этот раз со стороны левого фланга, Александр I на следующий день утром приехал осматривать расположенный у этого города укрепленный лагерь.

Но в чем заключался тот «решительный ход», который в ближайшее время должны были принять «обстоятельства военные»?

Во-первых, обращают на себя внимание слова в упомянутом письме монарха Чичагову: «В скором времени мы надеемся перейти в наступление». И, бесспорно, очень важная информация о плане дальнейших действий содержится в рескрипте Багратиону под номером 57 от 26.6: «Мы ожидаем чрез несколько дней решительного сражения. Если Всевышний увенчает труды наши победою, то можно будет частью войск 1-й армии действовать на левый фланг Давуста; но для сего необходимо, чтобы вы немедленно направились на его правый фланг»^[43].

После осмотра позиции у Дриссы Александр I написал Барклаю, что все укрепления и мосты там готовы, и в целом она соответствовала его ожиданиям. То есть, насколько можно понять, он остался вполне удовлетворенным результатами этой рекогносцировки. А 27 июня, в годовщину Полтавской баталии, он обратился к войскам с воззванием, в котором говорилось, что отступление было хотя и нужным, но временным, и теперь все корпуса 1-й армии, наконец, достигли цели – «места предназначенного»^[44].

А в частном письме императора Барклаю от 27 числа есть такие слова: «…если мы начнем, как я надеюсь, наступательные действия»^[45]. И тогда, по мнению Клаузевица, еще не вполне отказались от «первоначальной мысли», т.е. намерения ожидать противника в Дрисском лагере, поскольку ему поручили найти позиции для отражения врага на правом берегу Двины.

Поэтому, вероятнее всего, прибыв 26-го утром к «месту предназначенному», Александр I, веря в успех замысла Фуля, рассчитывал в решительной битве на этой позиции «остановить дерзкий шаг неприятеля» и при благоприятном развитии событий далее переломить ход кампании.

Однако в том же его письме Барклаю от 27.6 говорилось о двух решениях: сформировать в глубине страны еще 6 новых полков и издать манифест, призывающий народ истреблять врага всеми возможными средствами, с добавлением к нему усиленного рекрутского набора, который должен был начаться в конце августа.

Забота о стратегических резервах вряд ли вызовет вопрос – ведь, например, после сражения у Дриссы борьба с Наполеоном вряд ли бы закончилась. Правда, к тому моменту в тылу армий Барклая, Багратиона и Тормасова находился эшелон запасных и резервных войск, и в глубине страны готовились 12 новых пехотных полков под начальством Д.И. Лобанова-Ростовского. С другой стороны, рекрутов двух предыдущих наборов в основном уже распределили в депо 1-й и 2-й линий и т.д.

Но, несомненно, очень важным решением являлся манифест к народу с призывом уничтожать врага, «если бы тот проник в его жилища, и смотреть на это как на дело религии». В письме также указывалось: «Уповаю, что у нас будет столько же энергии, сколько выказывают ее испанцы»^[46].

Чем же были вызваны все эти меры?

Днем ранее, 26 числа, Александр I узнал, что 60-тысячный корпус Даву направился на Минск и Борисов, создавая тем самым угрозу Смоленску. В тот день и следующий он мог также услышать негативные отзывы о позиции у Дриссы. По известной версии, после доклада А.Ф. Мишо де Боретура и произведенного затем 27-го осмотра сооруженного там лагеря император в значительной степени или полностью утратил доверие к Фулю.

Однако в письме монарха каких-либо упоминаний о критике той позиции нет. Там говорится о двух приказах – воззвании к войскам в годовщину Полтавской баталии и мерах «для установления порядка в лагере», предложениях по созданию подвижных магазинов и об опасениях в том, что войскам Даву может быть открыта дорога на Смоленск.

А далее следуют слова о том, что все эти соображения (может быть, касавшиеся только ситуации со Смоленском) привели к указанным выше двум решениям. При этом для подготовки 6 новых номерных полков были выбраны пункты, «где неприятель не мог бы нас побеспокоить».

И эти решения Александра I являлись, по нашему мнению, реакцией на неожиданное для него и, конечно, весьма серьезное известие об угрозе Смоленску (что заставляло задуматься о том, насколько велики были силы Наполеона на самом деле) и, может быть, на негативные мнения о перспективах сражения на позиции у Дриссы.

Что же касается дальнейших действий войск, то в упомянутом письме монарха лишь выражается надежда на то, что 1-я армия перейдет в наступление, а 2-я двинется на Минск, чтобы атаковать и разбить занявшего этот город неприятеля.

28 июня появилась как раз «Генеральная диспозиция к наступательным действиям». Причем, по ее тексту, перейти к ним уже тогда предполагалось в масштабе всей кампании^[47]. В конечном итоге от ее осуществления благоразумно отказались.

В дальнейшем Барклай, судя по его распоряжениям, стремился следовать совсем иному плану, который изложен в так называемой записке А.А. Аракчеева от 2 июля^[48]. И она, подчеркнем это, начинается со слов о том, что вместо сражения на «фулевской» позиции, подвергавшем 1-ю армию «при неудаче несомненной опасности», следовало предпринять иное – перевести ее войска «на правый берег Двины» и так далее.

И только после военного совета 1 июля появились рескрипты о создании в глубине государства «второй стены». Так, 3 июля Ф.Ф. Эртелю было предписано отправить в Калугу резервные войска из 7 депо от Стародубского до Изюмского, а также артиллерию из Глухова и Брянска. А 5 июля император поручил М.А. Милорадовичу возглавить эти войска, которые предполагалось усилить еще частями из других депо. Данный особый корпус должен был, по мысли монарха, располагаться в районе между Калугой, Волоколамском и Москвой и стать «основанием для образования общего большого военного ополчения». И как раз днем позже Александр I подписал манифест о сборе внутри государства земского ополчения.

Последовали и другие распоряжения – о поиске у Москвы мест для новых укрепленных лагерей, создании в Твери и Калуге крупных запасов продовольствия «на случай приближения военных действий к сердцу России»^[49] и передислокации значительной части полков Д.И. Лобанова-Ростовского и А.А. Клейнмихеля ближе к Москве (включая и сам город).

Начнем с того, что к 12 (24) июня оставались в силе Померанский и Далматинский проекты. Для реализации первого выделялся экспедиционный корпус – 24 бат., 4 эск., 4 арт. роты и каз. полк. Дунайская армия на тот момент включала 72 бат., 64 эск., 17 арт. рот (полевых) и 15 каз. полков (а также войска при флотилии на Дунае и 2 бат. пандуров).

Расположенные на западной границе три армии имели следующий состав:

1-я Западная (с 1-м и 6-м пех. корпусами): 145,5 бат. (по 4 роты, здесь и ниже) с Гвардейским экипажем, 132 эск., 46,5 арт. рот (считая 2 батареи и взвод как 1,5 роты) и 18 каз. полков (95 сотен).

2-я Западная (с 27-й пех. и 2-й кирас. дивизиями): 57 бат., 52 эск., 15 арт. рот и 9 каз. полков.

3-я резервная обсервационная: 49,5 бат., 76 эск., 14 арт. рот и 10 каз. полков.

У них в тылу находились 1-й и 2-й резервные корпуса с «рижским», отряды в Бобруйской крепости и Киеве, в которых всего состояло запасных 65,25 бат. и 54 эск., резервных 83,25 бат. и 58 эск., а также 2 каз. полка (у Мозыря, ожидалось прибытие туда еще 4-х). И в 4-х запасных и 27-й полевой арт. бригадах готовилось 35 рот.

Но в отношении этих войск необходимо учитывать сделанные выше замечания. Так, запасные подразделения в начале 1812 года отдали большое количество лучших офицеров и солдат действующим, и в 1-м и 2-м резервных корпусах, по рапортам от 16 и 10 июня, они оставались весьма малочисленными. Укомплектовать же их рядовыми предполагалось за счет рекрут самого последнего набора, что, естественно, отразилось бы на боевых качествах.

Резервные подразделения по сравнению с действующими имели большой недостаток офицеров всех рангов и музыкантов (согласно штатным требованиям), при очень малом числе старослужащих солдат. Помимо этого, при их подготовке были затруднения с вооружением, обмундированием и прочим, а в кавалерии – со строевыми лошадьми и конской упряжью. Существовали проблемы и при формировании арт. рот. И все этот имело место не только к 12 (24).6, но и значительно позднее.

На схеме 2 показана дислокация к началу войны корпусов Барклая, Багратиона и Витгенштейна (на уровне их штабов), дивизий Тормасова (по его рапорту от 10.6), 9-й и 10-й кавалерийских, а также запасных батальонов с указанием номеров дивизий, к которым они принадлежали изначально (в темно-зеленых прямоугольниках).

Прибытие части войск только ожидалось: в пехоте – 27-й дивизии с отрядом ее вторых батальонов, в кавалерии – 8-й, 11-й и части 10-й. На схеме имеются о них соответствующие пометки^[50].

В отношении иррегулярных войск там показано только движение корпуса Платова, которое завершилось после начала военных действий.

К 12.6 батальонам 15 резервных бригад от Подгощинской до Изюмской (всего 65,25 4-ротных) были назначены пункты их дальнейшего сосредоточения вдоль укрепленной линии по Западной Двине, Березине и Днепру (сине-зеленые прямоугольники и стрелки на схеме 2), где уже дислоцировались все запасные батальоны.

Что касается Дунайской армии Чичагова, то помимо осуществления Далматинской «диверсии» еще одна ее задача заключалась в поддержке левого фланга войск под командованием Тормасова.

А они в соответствии с повелениями, изложенными в отношении Барклая № 263 от 9.6, должны были расположиться таким образом, что основная их часть сосредоточивалась «около Луцка», и на южном фланге, около Староконстантинова для наблюдения границы с Австрией оставался небольшой отряд – 36-я пехотная дивизия с частью конницы и казаков.

Согласно другим инструкциям из того же отношения, если бы 2-ю Западную армию атаковали большие силы врага, а против 3-й обсервационной их оказалось бы мало, то Тормасову следовало направить часть войск к Пинску, чтобы действовать тем неприятельским силам во фланг и тыл. Отступать генералу предписывалось к Киеву.

Барклай в отношении № 286, по сути, раскрыл Багратиону так называемый первоначальный план действий, который, по-видимому, имел одобрение императора, поскольку в документе есть указание на его повеление. Причем, как уже отмечалось, допускавшиеся в нем действия 1-й армии совершенно нарушали замысел Фуля.

Но означало ли это, что уже к 12 (24) июня Александр I утратил доверие к нему?

По нашему мнению, это произошло значительно позднее. Так, например, согласно «Письмам о войне» Л.Л. Беннигсена, в Свенцянах государь отклонил предложение о нанесении решительного удара корпусу Удино именно из-за того, что прислушался к мнению Фуля. Замысел и воззрения этого генерала отражали и отправленные несколько позднее Багратиону инструкции о взаимодействии 1-й и 2-й армий и прочем^[51].

И после того как император пришел к выводу о невозможности сражаться на «свенцянской» линии (17.6), далее войска Барклая отступали к Дрисскому лагерю как раз в соответствии с планом Фуля или «главным операционным».

Приехавшему в начале мая в Вильно графу Нарбонну Александр I сказал: «…на моей стороне пространство и время. Нет уголка на этой земле, который не был бы вам враждебен, и куда я не мог бы отступить; нет такого отдаленного места, которое бы я оставил без защиты прежде, нежели соглашусь на постыдный мир».

И «впечатление, которое произвел на графа Нарбонна император Александр и вообще положение русских, было неожиданно для Наполеона. Способ защиты обдуман и определен: русские будут избегать больших сражений и стараться всеми силами как можно более протянуть войну, и государь их не заключит мира, пока неприятельские войска будут находиться в пределах его империи»^[52].

Казалось бы, всему этому должен был соответствовать план глубокого стратегического отступления, но не «фулевский».

Выше мы уже рассматривали версию о том, не являлся ли второй «маскировкой» первого. Но не существовал ли к началу войны первый в качестве не основного, а запасного?

Если речь идет не об одной лишь идее, а о плане, в котором для армий Барклая и Багратиона, по меньшей мере, определены их задачи и операционные линии далее Западной Двины и Березины, то тогда сомнительно, что он был разработан до 12 или даже до 27 июня.

В частности 28 июня появилась «генеральная диспозиция», но не для глубокого стратегического отступления, а, совершенно напротив, – «к наступательным действиям».

Совсем иной план действий изложен в так называемой «записке Аракчеева», правда, только для 1-й армии^[53].

В этом документе говорится о необходимости перевести все ее войска на правый берег Западной Двины, об отделении корпуса Витгенштейна, его задаче и «движении армии» в зависимости от развития событий либо к Себежу и Невелю, чтобы занять там выгодную позицию, либо вдоль по берегу Двины к Витебску.

Но еще более любопытны операционные линии войск, которые распространялись довольно далеко в глубину российской территории, – они заканчивались в Новгороде и Твери, где предлагалось учредить «Главный депо» с запасами продовольствия.

Когда была составлена данная «записка»?

Об этом можно судить по надписи «Гр. А. А. Аракчееву, 2 июня 1812 г. из Дриссы» (правильная дата – очевидно, 2 июля) и другим обстоятельствам.

В самом начале этого документа сказано о том, что «военные действия, наконец, достигли ныне до необходимости решительного сражения». Но поскольку битва на «фулевской» позиции подвергла бы «армию при неудаче несомненной опасности», предлагалось иное: «По чему определяется перевести армию на правый берег Двины…».

И основные силы Барклая перешли эту реку 2 июля.

Ниже есть следующее замечание: «Желательно было если бы генерал Платов с иррегулярными своими войсками мог форсированными маршами соединиться с нами за Витебском…». 2 июля Барклай приказал казачьему атаману возможно скорее прибыть со своими полками «к Дриссе».

Данная «записка» была представлена императору, видимо, для получения его одобрения. И, насколько можно понять, от него последовала положительная резолюция: «Предоставляя собственному Вашему благоусмотрению, я уверен, что вы не упустите взять нужные меры…».

Поэтому можно предположить, что он получил «записку» до 2 июля (включительно). Вместе с тем, как следует из ее текста, 1-я армия находилась в то время у Дриссы, но еще на левом берегу Двины. А ее основные силы прибыли в «фулевский» лагерь 27–29 июня и оставались там до 2 июля.

Обращает также внимание передислокация войск.

Из 15 резервных бригад от Подгощинской до Изюмской 18 батальонов отправили в Ригу и Псков. А судьба всех их прочих подразделений была определена рядом распоряжений в течение значительного отрезка времени – сначала с 29 июня по 9 июля (решениями императора до его отъезда в Москву), и затем до 28 июля.

В итоге 19 батальонов распределили по полкам 1-й и 2-й армий в Полоцке и Смоленске. Остальным войскам и почти всем ротам 4-х запасных арт. бригад в июле были отданы приказы о следовании на большие расстояния в глубину страны:

1) 42 бат. и 18 эск., которые 12.6 находились в 7 депо от Стародубского до Изюмского, 16 арт. ротам из Брянска и Глухова – в Калугу (повеление от 3.7).

2) 8 бат. 1-го резервного корпуса (отряд А.С. Жемчужникова) – в Тверь.

3) 8 эск. и 4 арт. ротам – в Калугу, и еще 4 арт. ротам – в Москву (после расформирования «смоленского» обсервационного корпуса 21.7).

4) 8 эск. 1-й кав. дивизии и 5 арт. ротам – в Петербург, 8 эск. 2-й кав. дивизии – из Торопца в Волоколамск (повеление от 28.7).

Вновь отметим, что первоначально батальонам 12 резервных бригад от Торопецкой до Змиевской надлежало после завершения их подготовки идти к Дриссе и Полоцку (затем только к Дриссе), Борисову, Бобруйску, Мозырю и Киеву. И это оставалось в силе для 27 батальонов из корпуса Меллера-Закомельского до 29 июня, а для прочих (всего 42) – до 3 июля. И некоторые подразделения выступили в поход именно по данным предписаниям.

Причем для ускорения их прибытия в указанные пункты император повелел 18 и 21 июня «ни мало» не останавливать их отправление, «если бы они не совершенно еще были обмундированы», и везти эту пехоту на подводах.

Сформирование и отправка в Тверь отряда А.С. Жемчужникова, по-видимому, соответствовали «записке Аракчеева» – согласно ее тексту, в этом городе предлагалось учредить «Главный депо». До 29.6 эта пехота должна была прибыть в Дриссу, и в итоге, как легко заметить, пункт ее сосредоточения стал находиться намного далее к востоку.

Весьма значительно изменились и маршруты 42 батальонов из депо от Стародубского до Изюмского, отправленных 3.7 в Калугу, по сравнению с первоначальными – в Борисов, Бобруйск, Мозырь и Киев.

Но преодоление больших расстояний требовало соответствующего времени. И в частности при сборе войск в районе Калуги, несмотря на указания по его скорейшему осуществлению, до 14 августа туда не успели прибыть 12 батальонов и 4 эскадрона (а еще 11 не имели тогда «по числу людей лошадей»).

5 июля Александр I повелел М.А. Милорадовичу возглавить данные войска, являвшиеся на тот момент весьма крупным соединением – 41,25 бат. (по 4 роты), 26 эск. и 14 арт. рот. Но с какой целью оно создавалось?

В рескрипте генералу говорилось: «По нынешнему положению военных обстоятельств признал я нужным <…>. Сей предмет соделывается тем более важным в настоящем положении дел, что войска под начальством вашим должны будут служить основанием для образования общего большого военного ополчения, которые приняли Мы нужным произвесть ныне же в государстве нашем».

И Милорадовичу предписывалось расположить силы своего корпуса между Калугой, Волоколамском и Москвой^[54].

А в манифесте от 6 июля о сборе земского ополчения после слов о том, что собранные неприятелем «разнодержавные силы велики», далее говорится: «Сего ради, при всей твердой надежде на храброе наше воинство, полагаем мы за необходимо нужное собрать внутри государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой <...>»^[55].

То есть, все это император посчитал необходимым только 5–6 июля, хотя мысль о манифесте к народу у него появилась еще 27 июня.

В труде А.И. Михайловского-Данилевского сказано, что, «оставляя Дриссу», Александр I отправил офицеров в Москву, чтобы найти в ее окрестностях места для новых укрепленных лагерей, а также приказал создать в Твери и Калуге большие запасы продовольствия «на случай приближения военных действий к сердцу России»^[56].

На все это, очевидно, потребовались бы немалые средства, усилия и время. Но и данные решения принимаются тоже лишь в начале июля. При этом организация крупных баз снабжения в указанных городах, по всей видимости, имела связь с «запиской Аракчеева» (см. «Главный депо») и образованием корпуса Милорадовича.

Наконец, 5 июля Д.И. Лобанову-Ростовскому было предписано батальоны из Тамбова и Воронежа «перевесть и учредить» между Рязанью и Владимиром. Весьма значительно изменились в начале того же месяца и места дислокации 4-х из 6-ти полков А.А. Клейнмихеля по сравнению с 27.6: из Петербурга, Новгорода, Калуги и Тулы они переводились, согласно повелению от 6.7, в Москву и ее окрестности, а также в район между ней и Тверью.

В итоге 18 номерных полков этих генералов должны были располагаться в Ярославле и Костроме (4), от Владимира до Рязани (8) и от Москвы с ее окрестностями до Твери (6).

Итак. О разработке плана намного более глубокого отступления, чем в замысле Фуля, говорит, в первую очередь, «записка Аракчеева», в которой для 1-й армии предлагались операционные линии уже от Западной Двины (Дриссы и Полоцка) до Новгорода и Твери.

И поскольку этот документ относится по времени к пребыванию основных сил этой армии в лагере на левом берегу Двины, то, вероятнее всего, он был составлен не ранее 27 июня.

Выше уже говорилось о том, почему уже на следующий день после приезда в Дрисский лагерь Александр I счел необходимым сформировать 6 новых полков, издать манифест к народу и произвести в конце августа новый рекрутский набор. Обо всем этом он сообщил Барклаю в частном письме. Но в нем еще выражается надежда начать «наступательные действия», и даже если это не учитывать, оно датировано 27 июня.

Правда, в «записке Аракчеева» ничего не говорится о будущих действиях 2-й армии. В конце июня она, как известно, двинулась на Бобруйск. 14 июля Барклай надеялся, что она займет Оршу, выйдя, таким образом, на дорогу Минск – Смоленск. И вскоре он, по воспоминаниям А.П. Ермолова, считал «полезнее» с подчиненными ему силами «действовать по особенному направлению» – идти «на Белый и вверх по Двине», «предоставив 2-й армии операционную линию на Москву». О том же говорилось в его частном письме императору от 22 июля: «между тем как князь Багратион будет прикрывать дорогу на Москву». И, по-видимому, такой ему представлялась задача 2-й армии и в Витебске, и еще ранее^[57].

В начале июля также были приняты, несомненно, очень важные решения о создании «калужского» корпуса, «второй ограды» и крупных запасов продовольствия в Твери и Калуге. И, по нашему предположению, эти решения и план, изложенный в «записке Аракчеева», были взаимосвязаны, или даже составляли вместе единый замысел.

Наконец, в районах от Москвы до Твери и от Владимира до Рязани, в Ярославле и Костроме должны были располагаться 18 номерных полков Лобанова-Ростовского и Клейнмихеля.

При этом еще 27 июня Александр I планировал распределить в них рекрут нового 83-го набора «для обучения». О том же он уведомил Кутузова 24.8: «…180 000 рекрут <...> предполагается содержать и образовать при сих новоформируемых полках <...>»^[58].

Таким образом, им, в сущности, отводилась роль депо для подготовки новых солдат. И последовавшие в начале июля повеления о передислокации многих из них ближе к Москве (включая и сам город), скорее всего, имели связь с другими решениями, принятыми тогда же.

Войска ожидали нападения неприятеля на своей территории, и в дальнейшем на первоначальном оборонительном этапе использовался принцип уклонения от крупных решительных сражений.

На западной границе сосредоточивались две примерно равные по силе армии, которые взаимодействовали по довольно несложному правилу. Если одна из них обороняется, то вторая должна, напротив, наступать, стремясь при этом выйти противнику во фланг и в тыл. Когда же неприятель вынудит последнюю армию перейти к обороне, то его начнет атаковать первая и т.д.

По предположениям Фуля, если бы Наполеон двинул свои главные силы против расположенной в районе Вильно 1-й армии, то она отступила бы к Дрисскому лагерю. В то же время 2-я армия, действуя в соответствии с вышеуказанным правилом наступательно из района Волыни, должна была встретить на своем пути намного менее сильного противника.

В результате, преследуя 1-ю армию, главные силы противника оказались бы перед неприступным, по замыслу Фуля, лагерем, а их коммуникационная линия подвергалась бы ударам 2-й армии.

По мнению многих историков, автор данного плана был ярким представителем «кабинетных» стратегов. Он, например, предусмотрел в своем плане когда и какой населенный пункт будет занят теми или иными войсками, совершенно не учитывая при этом роль случайных факторов.

Но главный просчет Фуля заключался в слишком неверном представлении о силах, которые Наполеон предполагал использовать для похода в Россию. Ошибка в меньшую сторону по численности только первого эшелона его войск достигала 200 тысяч человек. При этом преодоление относительно небольшого расстояния от Немана до Дрисского лагеря не могло значительно ослабить неприятеля.

Имелись у данного плана и другие серьезные недостатки.

Так, две армии разделяло слишком большое пространство. И хотя между ними должен был располагаться еще небольшой обсервационный корпус (с операционной линией от Бреста на Бобруйск), данное обстоятельство создавало значительные проблемы в их взаимодействии. А у противника таких затруднений явно бы не возникло.

Разделение сил на две примерно равные армии в определенных ситуациях может быть эффективным решением, но такая оборонительная схема не является абсолютно лучшей, поскольку, например, уже при относительно небольшом численном превосходстве противник сможет извлечь больше выгод, направив на одну из армий равные ей силы, а на другую – все остальные.

Наступательное движение 2-й армии на коммуникации неприятеля было связано с известным риском, зависящим от того, насколько она будет удалена от своего «базиса» и 1-й армии, насколько окажется уязвимой ее собственная операционная линия и т.д. При этом допущенные во время данного движения ошибки или более ранние просчеты могли иметь самые печальные последствия.

По мысли Фуля Дрисский лагерь служил для 1-й армии надежной защитой во всех неблагоприятных ситуациях, и она смогла бы там успешно обороняться даже против значительно более сильного противника. Однако эта укрепленная по проекту и указаниям Фуля позиция к началу войны имела целый ряд серьезных изъянов, в силу чего она просто не соответствовала предназначенной ей роли. Еще менее надежным, по мнению К. Клаузевица, было стратегическое положение лагеря. И решение защищать его всеми силами 1-й армии, даже вместе с подкреплениями, неизбежно привело бы к настоящей катастрофе.