Детище Талейрана

Летом 1797 г. командующий итальянской армии генерал Бонапарт не сомневался, что война с Австрией подходит к победному концу, а с окончанием войны со всей неизбежностью вставал вопрос – что делать, где и на ком оттачивать талант полководца? Как к возможным будущим театрам военных действий он присматривался к Турции, Албании, Македонии и Греции. По некоторым высказываниям Бонапарта можно понять, что в его представлении наиболее перспективно завоевание турецких провинций – лакомый кусок для Французской республики.

Отношение революционной Франции с Отоманской Портой складывались совсем не просто. 30 января 1793 г. национальный Конвент принял решение основать в Каире генеральное консульство. Генеральным консулом правительство назначило Мегаллона, до этого долго жившего на Востоке. Мегаллон повез с собой богатые подарки беям, но дары не помогли. Положение французских негоциантов ни сколько не улучшилось.

Почти в то же время республиканское правительство послало Дескорше с дипломатической миссией в Константинополь. Цель миссии – улучшения отношений между Францией и Портой и, главное, создания политического и военного франко-турецкого союза, направленного против России и Австрии. Усилия Дескорше оказались тщетны. Ввиду его очевидного неуспеха, в 1795 г. он был заменен полномочным послом Венинаком. Однако и тому удалось столь же мало, как и его предшественнику. При дворе султана были традиционно сильны английские позиции и ни Дескорше, ни Венинак не смогли изменить ситуацию в пользу Франции.

Находясь в Константинополе, Венинак отправил в Александрию с инспекцией комиссара по торговым делам Дюбои-Тенвилля, который уже несколько лет проживал в Турции и хорошо знал местные условия и нравы турецких чиновников. Прибыв в Александрию, комиссар встретился с Мегаллоном и французскими коммерсантами. Спустя несколько дней французская делегация встретились с главными беями – Ибрагимом и Мурадом по вопросам оплаты их долгов и выполнения ранее заключенных договоров. На словах беи высказывали немедленную готовность выполнить все желания комиссара. На деле же ничего не изменилось. После 4 месяцев напрасного ожидания Тенвилль отправился в Сирию, где попытался уладить такое же дело. В сентябре 1796 г. Тенвилль отправил в Константинополь Венинаку годовой отчет о результатах, вернее безрезультатности, инспекций в Египет и Сирию. В отчете он дал анализ не только положения торговли в Египте и других турецких провинциях, но также оценил политическое положение в этих провинциях. Он указывал, что повсюду царит хаос в управлении, грабеж и взяточничество. Венинак, в свою очередь, написал докладную записку министру иностранных дел Франции, куда отчет комиссара вошел составной частью. В отчете посол пришел к заключению, что привлечь Турцию к союзу дипломатическими методами не представляется возможным.

Между тем Мегаллон в Египте отчаялся хоть как-то упорядочить французскую торговлю. Три года пребывания в стране убедили его в невозможности этого добиться цивилизованными методами. Главным препятствием французской торговли консул видел противодействие англичан и пока не будет устранено английское присутствие, улучшение торговых отношений с Египтом не предвидится. «...я повторяю, гражданин, как только мы будем хозяевами Красного моря, мы будем диктовать англичанам свои законы и вытесним их из Индии. Предполагаю, что это должно соответствовать намерениям правительства» – писал в июне 1796 г. Мегаллон в Константинополь Венинаку – «При благоприятных муссонах можно небольшим количеством кораблей доставить наши войска через Суэц в Индию. При этом наши солдаты будут находиться на море самое большее 60 дней. Не редко случается, что идя в Индию мимо мыса Доброй Надежды требуется 6 месяцев пути. Потери при переходе через Суэц едва ли достигнут 1 человек на сотню, тогда как на другом пути можно считать, что повезло, если из 100 человек мы потеряем только 10». Конечно, это письмо в первую очередь попытка оправдаться перед руководством (письмо было написано во время пребывания Тенвилля в Египте, и, определенно, под влиянием начальственного разноса за плохую работу), попытка катапультировать вопрос в недосягаемые сферы внешней политики, но показывает также отчаянность положения французов в Египте и Турции.

Копию письма Мегаллон послал в Париж министру иностранных дел Делакруа. Три месяца спустя, не получив ответа, он отправил в министерство еще одно письмо, в котором уточнил некоторые детали. Записка Мегаллона попала в руки одного из директоров и вызывала у него неподдельный интерес. Этот директор переслал записку в министерство иностранных дел с пометкой собирать все, что касается Египта. Тем временем в министерство пришло послания Тенвилля, а несколько позднее письмо от капитана Рела с похожими рассуждениями.

С целью поправить положение собственных торговых дел на родине, Мегаллон испросил себе большой отпуск. Отпуск ему разрешили, и он получил указания от начальника второго отдела министерства внешних сношений – сразу, как он уладит свои личные дела, явиться в Париж для доклада в правительстве.

Мегаллон прибыл в Париж как раз в тот момент, когда Талейран занял пост министра иностранных дел (16 июня 1797 г.). Это обстоятельство стало решающим в воплощении идеи завоевания Египта. Новому министру надо было показать Директории свою состоятельность на дипломатическом поприще и широту мышления. Для этой цели египетская идея вполне подходила. Подходила она и по другим соображениям, о которых еще будет сказано. Первый шаг в этом направлении Талейран сделал, прочитав 3 июля (т.е. всего через три недели после назначения на пост министра) доклад в национальном институте, посвященный колониальной политике Франции в целом и в частности возможности захвата Египта и использования его как плацдарма для завоевания, в союзе с индийскими князьями, английских колоний в Индии. Как видим, именно Талейран, а не Бонапарт и уж тем более не Директория, являлся истинным вдохновителем и пропагандистом египетской кампании.

На мысль о возможности завоевание Востока Бонапарта натолкнула встреча с Венинаком, который в апреле 1796 г. по пути из Константинополя в Париж побывал у Бонапарта. Беседа касалась состояния венецианских дел и положения в Турции и ее провинциях. Они обсудили теоретические и практические вопросы возможной египетской кампании. Бонапарта заинтересовал обстоятельный доклад Веннинака, но тогда, в период поиска, он не имел ни малейшего желания лично возглавить предприятие. Если дело дойдет до кампании, войсками должен командовать один из подчиненных ему генералов, как произошло с захватом Корфу и Корсики. Больше чем Египет генерала в то время интересовали острова в Ионическом море. Захват этих островов, по убеждению Бонапарта, создавал предпосылки французской экспансии на восток. По приказу командующего итальянской армии в июле 1797 г. были заняты острова Корфу, Кефалиния и Закинф. 1 августа Бонапарт послал Директории депешу об удачной морской операции, а 16 августа он писал: «Корфу, Закинф и Кефалиния представляют для нас больший интерес чем вся Италия.

Я полагаю, что если бы мы вынуждены были бы выбирать, то лучше отдать Италию обратно императору, но сохранить в наших руках эти четыре^[1] острова, которые для нашей торговли являются источником развития и богатства. Турецкая империя все больше разрушается, так что владение этими островами приведет нас к ситуации, когда мы либо поддержим её, насколько это возможно, либо заберем у Турции причитающуюся нам часть.

Недалеко то время, когда мы увидим, что для того, чтобы действительно разрушить Англию мы должны завладеть Египтом. Великая Турецкая империя тает с каждым днем. Это обстоятельство заставляет нас прибегнуть к необходимости использовать все средства для сохранения наших торговых позиций в странах Леванта...»

Париж поддерживал захватнические устремления Бонапарта. Особенно горячего сторонника ориентальных планов генерал нашел в лице нового министра иностранных дел гражданина Талейрана. По роду своей деятельности они вели оживленную переписку, касающуюся дипломатических вопросов. Буквально сразу Бонапарт открыл в новом министре человека способного не только понять и оценить грандиозность его планов, но и человека, который при необходимости сам мог разработать подобные. Если в переписке со своим непосредственным начальником (если вообще уместно говорить о начальстве по отношению покорителю Австрии и завоевателю Италии) военным министром Шерером Бонапарт касается исключительно военных вопросов, то с Талейраном он делится своими мыслями и планами по поводу французских и европейских перспектив. 23 августа Бонапарт пишет Талерану: «Директория полностью одобряет захват Корфу, Закинфа и Кефалиния... Ничего нет важнее чем быть в хороших отношениях с Албанией, Грецией, Македонией и прочими провинциями европейской части Турции, как и вообще со всеми странами средиземноморья, в особенности с Египтом, который в свое время нам очень понадобится...». В следующем письме Талейрану от 13 сентября 1797 г. Бонапарт, развивая свою мысль важности завоевание Ионических островов для дальнейшего распространения французской власти в средиземноморском регионе касается необходимости завоевания Мальты: «Почему мы не захватываем Мальту? Адмирал Брюей мог бы там (на обратной дороге во Францию) стать на якорь и захватить остров. Единственные защитники города Ла Валлетта это 400 рыцарей и один полк численностью не более 500 человек. Местные жители будут рады нам. Они умирают от голода и сыты по горло этими рыцарями. По определенным причинам я захватил их владения в Италии. С островом Сан-Пьетро, который нам уступил король Сардинии, с Мальтой, Корфу и другими островами мы будем хозяевами Средиземного моря.

Если же случится такое, что мы вынуждены будем заключить мир с Англией, по которому уступим им мыс Доброй Надежды, мы будем просто обязаны завоевать Египет. Эта страна никогда не принадлежала ни одной из европейских держав. Лишь Венеция имеет там определенное превосходство... Можно отправиться отсюда^[2] с войском 25000 человек, сопровождаемое восьмью-десятью линкорами или венецианскими фрегатами и покорить эту страну. Египет никогда не был во власти султана^[3]. Я был бы признателен Вам, гражданин министр, если Вы в Париже наведете справки; какую реакцию может вызвать в Порте наше вторжение в Египет?...» 23 сентября Талейран ответил Бонапарту: «...Директория полностью одобряет Ваши намерения по Мальте. С того времени, как Орден выбрал австрийца Гомпеша на пост Великого Мастера Директория подозревает, что Австрия имеет намерения захватить остров. Тем самым она станет морской державой... В наших интересах предупредить всякую попытку Австрии расширения ее власти на море и Директории угодно, чтобы Вы предприняли необходимые меры для предотвращения попадания Мальты под власть Австрии. Что касается Египта; Ваши идеи относительно этой страны грандиозны и востребованы. Об этом предмете я еще напишу Вам отдельно. Сегодня же я ограничусь, сообщая Вам, что если состоится завоевание (Египта), то это будет только в интересах Порты и, что это расстроит русские и английские происки, которые вновь и вновь затеваются вокруг этой несчастной страны. Такая услуга легко побудит Турцию предоставить нам превосходства и необходимые преимущества в торговле. Как колония Египет вскоре сможет заменить изделия с Антильских островов и создать нам условия для торговли с Индией».

Директория дала Бонапарту карт-бланш на проведение такой экспансионной политики, какой он считал необходимой и этим обстоятельством генерал не преминул воспользоваться. В середине ноября, незадолго до своего отъезда в Париж, он приказал первому секретарю французского посольства в Генуи Пуселжю отправиться на Мальту с целью изучения там положения дел. Пуселжю, чтобы информация была полной и всесторонней, предложил посетить не только Мальту, но осуществить генеральную инспекцию Ионических островов. Так как спустя несколько дней, окончательно решился вопрос с десантом на Британские острова и восточное направление для Бонапарта значительно потеряло актуальность, он отменил свой приказ, но Пуселжю уже отплыл выполнять поручение. Он побывал на Мальте и в течении примерно трех недель инспектировал недавние территориальные приобретения Франции. Пуселжю сделал весьма полезные и ценые наблюдения. Позднее, по возвращению в Италию, он послал Бонапарту доклад, оказавший при завоевании Мальты неоценимую помощь.

После назначения командующим английской армии Бонапарт оставляет на время ориентальные планы и занимается подготовкой вторжения в Англию.

Экспансия на восток, планы завоевания Египта или другой турецкой провинции Бонапарту были интересны и важны, но все же в его поисках нового поля деятельности занимали второстепенное место. Главный соперник Франции, главный ее враг была Англия и рано или поздно – Бонапарт это очень хорошо понимал – придется напрямую померятся с ней силами, и сейчас, когда Англия лишилась всех союзников на континенте тому был удобный момент. Англия – вот по настоящему достойный соперник и все усилия Бонапарт направил на получения командования английским предприятием. Успех кампании подымет славу Бонапарта на недосягаемую конкурентами высоту, а неуспех он просто не допускал.

В парижских салонах светские дамы из слухов и сплетен молоточками своих неудержных языков неустанно ковали заданное правительством общественного мнение. В салонах все чаще велись разговоры о необходимости окончательной победы над главным врагом. В прошлом году Директория уже предприняла попытку захватить Ирландию – плацдарм для покорения ненавистного соседа. Только непредвиденные обстоятельства и невозможность поддержать десант из-за войны с Австрией помешали успеху операции. Взращенное общественное или салонное (что одно и то же) мнение склонялось к необходимости повторения попытки. Словом, требованием политического момента являлось завоевание Англии.

К заключению о необходимости прямых военных действий против Англии и возможности их проведения теперь, после разгрома антифранцузской коалиции пришел и Бонапарт, безусловно знающий как официальную позицию правительства, так и, из писем Жозефины, салонные сплетни и разговоры. Учитывая требования времени и желания правительства, Бонапарт написал Директории письмо, в котором собственные взгляды на удивление точно совпадали с общественным мнением: «Для нашего правительства крайне необходимо уничтожить английскую монархию. В противном случае от склонного к интригам островного народа следует ожидать нашего собственного уничтожения. Сейчас наиболее подходящий момент. Сосредоточим наши усилия на флоте и разрушим Англию! Как только это произойдет вся Европа будет лежать у наших ног».

25 октября 1797 г. специальный курьер Бонапарта доставил это письмо в Тюильрийский дворец, а на другой день, на очередном заседании, Директория приняла решения о создании английской армии и дало указание военному и морскому министрам о проведения необходимых мероприятий по ее созданию. Командование армией правительство, естественно, предложило Бонапарту, так во время приславшему идеологически верное послание. Временно, на период отсутствие Бонапарта, командование армией правительство возложило на генерала Дезе. Разумеется Бонапарт принял предложение. В письме к Директории, датированным 5 ноября, он известил правительств о согласии принять предложенный пост и указал какие меры желательно принять еще до его приезда во Францию.

Несколько дней позднее, на армейском штабном совещании, ввиду предстоящей кампании Бонапарт предпринял новое деление итальянской армии. Командующий конкретизировал задачи для частей и соединений, предусмотренных для отправки на побережье, и приказал 18 генералам собираться в дорогу. Большинство отобранных генералов приняли участие в египетской компании. Вскоре Бонапарт оставил Милан, где находилась штаб-квартира итальянской армии, и отправился в Париж.

5 декабря Бонапарт прибыл в Париж. Незадолго до своего приезда через доверенное лицо он приобрел в Париже дом, тот самый, где он незадолго до отъезда в Италию познакомился с Жозефиной.

Столица встретила Бонапарта как национального героя. Во всей Франции не было человека популярней, чем он. Победитель Австрии, завоеватель Италии, властелин Милана и Анконы, гениальный полководец, принесший своему Отечеству не только мир, но и, что не менее важно, огромную военную добычу – это лишь незначительная часть эпитетов, которыми щедро награждали Бонапарта пресса и людская молва.

Вечером, в день приезда, героя посетил Поль Баррас. Директор был более других удивлен оглушительным успехом прыткого протеже. Отправляясь в Италию, Бонапарт являлся никому неизвестным генералом, одним из многих, а вернулся настоящим героем. Коротким неофициальным визитом Баррас поторопился засвидетельствовать свое уважение национальному символу, а заодно выяснить насколько Бонапарт остался управляемым, насколько он остался его человеком. Слава портит людей – это директор знал на собственном богатом опыте. Встреча прошла, как говорят политики, в теплой, дружеской обстановке и обе стороны остались удовлетворены результатом.

Утром следующего дня Бонапарт послал ординарца к гражданину министру иностранных дел с просьбой об аудиенции. Бонапарт не был персонально знаком с Талераном, и ему не терпелось увидеть человека, который так ловко, можно сказать талантливо, в особенности учитывая его далеко не безупречное прошлое, получил один из самых важных министерских портфелей. Талерйан незамедлительно ответил: он почтет за честь лично узнать победителя Италии, готов принять генерала-героя в любое удобное для него время. Как раз сегодня вечером у него состоится небольшой светский раут, на котором, если генерал не возражает, им было бы удобно переговорить по интересующим вопросам.

Вечером 7 декабря Бонапарт вошел в дом Талейрана на Рю-дю-Бак. Здесь и произошла первая встреча этих двух незаурядных личностей, личностей совершенно разных по характеру и темпераменту, по жизненным целям и средствам их воплощения, по манерам, воспитанию и происхождению. Здесь, на Рю-дю-Бак, и наметились контуры их союза, оказавшего столь сильное влияние на европейскую и мировую историю.

Великие свершения и низкие предательства были еще впереди, были еще скрыты покровом Судьбы. Сейчас же в гостиную Талейрана, где собралось небольшое общество, вошел невысокий, худощавый, бледнолицый молодой человек с длинными, прямыми, черными, как смоль, волосами, лежащие на его плечах на манер «собачьих ушей». Несмотря на юный возраст в резких, даже жестких чертах лица скрывалась некоторая усталость. Тонкие как стилет, плотно сжатые в одну линию губы, острый, слегка выступающий подбородок и под узкими, мягко очертанными бровями светлые, глубоко посаженные, полузакрытые веками глаза. Молниеносный властный взгляд полный сил и гордыни притягивал и подчинял всех присутствующих. Казалась вся сила этого человека сосредоточена во взгляде. Эта встреча была Событием. Два разных мира, два чуждых характера встретились, чтобы изменить историю.

Для разговора с глазу на глаз они уединились в кабинете хозяина дома. В мемуарах Талейран так описывает эту встречу: «Мы зашли в мой кабинет. Эта первая беседа была с его стороны полна доверительности. Он говорил с большой любезностью о моем назначении на пост министра внешних сношений и подчеркнул как рад он, что была возможность состоять в переписке с человеком другого склада, чем директоры».

Между ними сразу возникло взаимопонимание и доверие (по крайней мере со стороны Бонапарта). Во-первых – революция. Без неё эти два человека скорей всего никогда бы не встретились. Во-вторых, своим положением оба были обязаны Баррасу – «королю взяточников», как называли его в народе. Талейран должен был благодарен ему за министерское кресло. Бонапарт же был обязан Баррасу не только за свое положение, но и за свою жену. (Баррас, которому до смерти надоела Жозефина, передал ее Бонапарту и позаботился о том, чтобы тот женился на ней. Свадьба состоялась 9 марта 1796 г. Незадолго до этого события, 3 марта, Бонапарт от прежнего любовника невесты получил должность командующего итальянской армией. Неплохой подарок в корзинку для вышивания бывшей содержанки). И наконец главное, что объединяло Бонапарта и Талейрана. Оба придерживались мнения, что Франция заслуживает лучшей доли, чем Директория. Правда, каждый понимал эту долю по-своему. Уже на первой встрече Талейран постарался увлечь генерала идеей колониальных завоеваний. Постарался показать ему перспективность этого направления. Бонапарт вел себя сдержано. Предложение Талейрана являлось бесспорно интересным, но правительство поручило ему разобраться с Англией и он твердо намерен осуществить возложенную на него задачу. В целом Бонапарт оправдал как ожидания, так и опасения Талейрана. Это человек его масштаба, человек способный на Поступок. Министр узнал в нем опасного конкурента в предстоящей схватке за власть.

Только одно событие омрачило их первую встречу: Бонапарт лишь коротко приветствовал, бывшую в числе приглашенных, мадам де Сталь и потом, повернувшись к ней спиной, намеренно долго разговаривая с другими гостями. Жермену больно уязвила эта показная грубостью, это невниманием к ее персоне. Она уже строила планы, как поймать в свои сети «нашего» генерала. Причиной столь обидного по отношению к мадам де Сталь поведения Бонапарта послужили ее нелестные замечания в адрес жены Бонапарта, на которые она не скупилась на приемах в своем салоне. «Так как Жозефина думает и говорит» – не раз замечала Жермена – «должна она быть не женой героя, а домохозяйкой. О чем они могут беседовать между собой? Она говорит о нарядах, а он же только о сражениях». От Жозефины Бонапарту стали известны это и подобные ему высказывания. Мадам де Сталь своим длинным, несдержанным языком приобрела себе могущественного врага.

Директория должна была организовать чествование победителя Италии. Этого требовала традиция, этого ожидали от правительства парижане, всегда с удовольствием принимавшие участие в подобного рода увеселениях. Был бы повод, а повод, безусловно, был. Нельзя сказать, что директоры делали это с легким сердцем. Некоторые из них испытывали определенные опасения по отношению к излишне раздутой славе Бонапарта. Однако то обстоятельство, что только благодаря его победам и огромной военной добычи, предотвратившей финансовый крах республики, они до сих пор сидели в своих креслах, сделало невозможным «забыть» о Бонапарте. Простой народ ожидал зрелищ, триумфального шествия в честь героя, фейерверка, ожидал возможности веселиться за государственный кошт. Директория разрывалась между необходимостью угодить ожиданием парижан и опасением еще большего роста популярности Бонапарта.

С некоторых пор в правительстве действовало негласное правило: если не знаешь как организовать то или иное дело – доверь его Талейрану. Так вышло и в этот раз. Баррас поручил бывшему епископу Оттенскому организовать официальный торжественный прием в честь победителя. Талейран превзошел себя. В Люксембургском дворце в присутствии трех директоров прошло официальное чествование Бонапарта. Парижане получили то, что хотели. Непрерывно гремел артиллерийский салют, было празднично и весело, было позволительно кричать во все горло: «Вива Бонапарт! Вива республика!» Простой народ в своей невинности уже обручил Бонапарта и революцию.

Министру официальные празднества показалось явно недостаточными. Мотивируя тем, что в Люксембургском дворце произошла церемония, но ни в коем случае не праздник в честь Бонапарта, коего он конечно же заслужил, Талейран на собственные средства организовал неофициальные торжества. Чтобы не раздражать директоров еще одним свидетельством их сближения, Талейран придумал праздник в честь Жозефины.

3 января на Рю-дю-Бак собрался весь официальный и неофициальный, но влиятельный Париж. Этим вечером впервые после взятия Бастилии Париж танцевал. Пока истосковавшиеся по танцам дамы и молодые люди отплясывали мазурки и кружились в вальсах наш министр неустанно трудился на благо Франции. Искусными маневрами Талейран добился, чтобы Бонапарт остался наедине с послом Турции Исаидом Али. Под внимательным присмотром Талейрана между ними состоялась дружеская беседа. Талейран мягко, но решительно отводил всех могущих помешать их уединению. Собственно ради этой «непреднамеренной» встречи министр и затеял празднество. Талейран сделал всё, что было в его силах, чтобы заинтересовать генерала Востоком.

Еще одно примечательное событие произошло на этом грандиозном празднике. Мадам де Сталь решила, что здесь она имеет шанс «завоевать завоевателя». Она попыталась загладить возникшие во время их первой встречи «неприятные недоразумения». Из этого ничего не вышло. Напротив, пропасть непонимания, взаимного отчуждения и раздражения только увеличилась. Ничего удивительного. Жозефина сильно обиделась на «возомнившею себя Платоном уродину». Примирение с мадам де Сталь для Бонапарта означало бы ухудшение отношений с женой. Если Жермена так хотела дружбы с Бонапартом, ей следовало бы сначала попробовать подружиться с Жозефиной или, по крайней мере, извиниться перед ней, но женская гордость и раздутая слава самой умной женщины Франции не позволяли сделать шаг навстречу. Ну не смогла она пересилить себя, просить прощения у кокой-то «глупой курицы», ведь она пользовалась славой умнейшей женщины своего времени. Вероятно она была действительно не глупа, но не ум являлся её главным достоинством. Главное, что привлекало к ней многочисленных поклонников это то, что она была дочерью Некера, дважды при монархии занимавшего пост министра финансов Франции, и по свидетельствам современников одного из самых богатых людей планеты. Не в последнюю очередь состояние его произошло из министерской должности. Сначала было слово – изначальная причина успеха мадам де Сталь в свете и у мужчин – невероятно огромное состояние её папаши, уже потом появился салон и политическое влияние, а уж потом, как следствие двух первых предпосылок, появились многочисленные любовники, в числе которых побывал и Талейран, в числе которых побывали многие известные люди Франции. Мужчины должны были в Жермене отыскать нечто такое, что объясняло бы их влюбленность. Красота, самый ходовой товар женщины, отпадала, так как даже с большой натяжкой её нельзя было назвать красавицей. Злословить, что мужчин привлекают деньги её отца могли только поверженные соперницы и непорядочные конкурентки других салонов, к тому же такую меркантильность отношений категорически отрицали сами любовники. Остается ум. Других достоинств обнаружить не удалось. Но уж сократовский ум хозяйки салона старательно рекламировали и сама Жермена и её многочисленные поклонники. На самом деле палаты ума мадам де Сталь вызывает некоторые сомнения, коль умудрилась она поссориться с восходящей звездой Жезефиной, а потом не смогла с ней помириться.

Талейран вскоре отказался (по крайней мере внешне и на время присутствия Бонапарта в Париже) от давней дружбы с Жерменой. Он постарался забыть те услуги, которые она оказывала для его продвижения на высокий государственный пост. Он зачастую выбирал сторону победителя. Соображения дружбы, преданности или хотя бы элементарной признательности для него стояли далеко не на первом месте.

Светские интриги и раунды, также как и уговоры Талейрана по поводу Египта мало занимали Бонапарта. Главная его забота в это время – организация английской кампании. По приезду в Париж он активно занимается этим делом и 14 декабря Бонапарт завершил разработку предварительного плана. План этот состоял себя 8 пунктов:

1. Эскадра вице-адмирала Брюея (5 французских и 6 венецианских линкоров, 2 французских и 3 венецианских фрегатов и 3 малых корабля) должна незамедлительно покинуть Корфу и идти в Брест.

2. Такой же приказ получили, стоящие в Тулоне, 5 линкоров французского флота.

3. Морское министерство должно максимально ускорить оснащение, находящихся в Бресте 34 линкоров. Вооружения кораблей и доукомплектование их командами должно быть закончено к середине марта.

4,5. Соответствующие директивы получили флоты союзных Франции держав – Испании и Голландии.

6. Франция 10 августа 1797 г. подписала с Португалией мирный договор, который к этому времени ратифицировали обе палаты французского парламента, но португальская королевская династия фактически блокировала выполнение договора. Морские порты страны по-прежнему использовались как базы английского военного флота. Для нейтрализации Португалии планом предусматривалась отправка туда через Испанию французского воинского контингента численностью 10 дивизий. Цель операции – захват Португалии.

7,8. Вопросы финансирования. Для финансирования кампании планом предусматривалось выпуск новых банкнот по 1000 франков. Правительство надеялось таким образом получить дополнительно 80 миллионов франков. Оставшиеся средства рассчитывали получить в Швейцарии и в Риме.

Согласно плану для десанта на Британские острова Бонапарт предусматривал армию из пяти дивизий численностью 42000 человек пехоты и 4600 кавалеристов.

Ничто не ускользало от внимания командующего английской армией. Для детального изучения обстановки в прибрежной полосе и во французских портах, прежде всего в Бресте, Бонапарт послал на северное побережье двух инженеров. Сверх того, недостаточно досконально знать положения на собственной территории, необходимо ещё точно знать положения дел в местах предполагаемой высадки. С этой целью, с целью изучения обстановки на английском побережье, Бонапарт послал в Англию несколько агентов. Хорошо известно, что Бонапарт хотел поручить Огюсту Мармону, его адъютанту во время итальянской компании, ехать в Лондон со шпионской миссией. Мармон решительно отказался. Командующий не настаивал.

9 февраля 1798 г. Бонапарт выехал на побережье с инспекцией. Его сопровождали генерал Ланн, адъютант, секретарь и курьер. Чтобы получить достоверную информацию, он везде старался соблюдать инкогнито, представляясь именем своего секретаря. Он поражал чиновников и портовых служащих своей осведомленностью, часто в тех вопросах, которые не положено знать обычному офицеру. Более двух недель командующий со своей группой находился в прибрежной полосе.

Когда Бонапарт занимался подготовкой войны с Англией, Талейран думал над вопросами, связанными с захватом Египта. К нему поступают бесчисленные сообщения, касающиеся Турции и Египта. 14 февраля 1798 г., то есть во время инспекционной поездки Бонапарта на побережье, Талейран на заседании Директории представил план захвата Египта^[4]. Ввиду сулящих многочисленных выгод директоры единодушно подтвердили желательность проведения этой кампании.

Тем временем, 24 февраля, Бонапарт вернулся в Париж. Прежде чем доложить Директории о результатах инспекции Бонапарт, в день приезда, встретился и имел обстоятельную беседу с генералом Дезе, вернувшимся за день до него с побережья. На другой день Бонапарт посетил Талейрана и обсудил с ним перспективы предстоящей войны. Не будет большим прегрешением против истины допустить, что Талейран во время этой беседы опять попытался склонить Бонапарта на свою сторону, попытался уговорить его на египетский поход, разъясняя привлекательность лично для него и для его славы завоевания Египта.

Свои соображения по результатам инспекции Бонапарт изложил в докладной записке. Она состояла из двух частей. В первой части Бонапарт пишет: «Как мы и предполагали морское превосходство достижимо для нас лишь через много лет.

Десант в Англию есть отважнейшее и труднейшее предприятия, которое только можно осуществить.

Если это и возможно, то только внезапным нападением. Даже если удастся ускользнуть от кораблей, блокирующих Брест и Тексел, мы должны попытаться ночью на малых судах после семи – восьмичасового перехода достичь определенных пунктов в провинциях Кент или Сесек. Для осуществления этого плана необходимы длинные зимние ночи. В апреле^[5] не представляется возможным что-либо предпринять.

Любое предприятие, основанное на решении преодолеть этот путь на шлюпах летом по случайно спокойному морю невыполнимо, так как во время высадки и в особенности во время морского перехода возникнут непреодолимые препятствия.

Наши военно-морские силы сегодня также плохо подготовлены к ведению боевых действий, как и четыре месяца назад, во время создания английской армии. В Бресте находятся лишь 10 оснащенных линкоров. Однако и они еще не укомплектованы командами, а их мореходные качества далеки от желаемого. Всего несколькими кораблями мы заперты Англией...

Исходя из этого мне представляется, что сухопутная война в Англии возможна лишь в следующим году. Возможно, что удобный момент для осуществления этого предприятия потерян навсегда».

Во второй части Бонапарт рассуждает о перспективах: «Если невозможно обеспечить необходимый результат, ввиду состояния наших военно-морских сил, мы должны действительно отказаться от всякого предприятия против Англии. Мы можем только сделать вид (подготовки десанта), тогда как сосредоточить наше внимание и наши силы на Рейне и отобрать у Англии Гамбург и Гановер. Предположительно для достижения обоих целей не потребуется большая армия. Или можно предпринять кампанию на Левант^[6]. Эта компания может угрожать английской торговле с Индией.

Если же не одно из этих трех предприятий невозможно, то я не вижу другого пути, как только заключить мир с Англией.

В этом случае мы могли бы получить наибольшую выгоду из наших (дипломатических) отношений в Раштатте.

Если мир с Англией последует во время прохождения конгресса, мы будем в состоянии потребовать от Германской империи много большего».

26 февраля записку обсудили на заседании Директории. Итак настойчивость министра иностранных дел принесла плоды; Бонапарт обосновал невозможность десанта на Британские острова в текущем году и, как вариант, упомянул Левант и Индию. Министр все-таки сумел завоевать Бонапарта для осуществления своих планов. Определенно, под влиянием последней встречи с Талейраном Бонапарт слегка поправил свой отчет, расставив акценты таким образом, что выходило невозможным осуществления скорого нападения на Англию и во второй части отчета, анализируя мероприятия, которые можно применить против Англии, он не акцентирует, но упоминает как потенциальную возможность среди прочих, компанию в страны Леванта. Таким образом, Директорию атаковали с двух сторон. Талейран активно и Бонапарт скорей пассивно. Действуя, казалась бы независимо друг от друга, Талейран и Бонапарт склонили правительство к принятию решения о египетской компании.

Дальше все пошло быстро. На заседании 5 марта 1798 г. Директория приняла окончательное решение о египетской кампании. На этом же заседании правительство создало комитет по подготовке кампании в Египет, который должен незамедлительно отправиться на Средиземное море. Во главе комитета правительство поставило контр-адмирала Блака де Шайла. В тот же день Бонапарт определил необходимые подготовительные мероприятия. Через месяц, 12 апреля, Директория приняла постановление об образования восточной или египетской армии и конкретизировала цели компании. Постановления правительства содержали не только приказ захватить Египет и преследовать англичан в их арабских владениях, но также командующему вменялось в обязанность «освободить» коренное населения Египта от тирании беев, действуя в согласии с администрацией Порты. Определенно последнее положение правительство приняло под влиянием министра иностранных дел, учитывая уверения Талейрана в том, что, прежде чем французские войска высадятся в Египте, он заключит с Турцией всеобъемлющий мирный договор. Следующей директивой правительство обязало командующего захватить Мальту.

Позднее Талейран сделал попытку откреститься от авторства египетской идеи. В своих мемуарах он не много ни мало пишет: «После того, как Наполеон подписал мир с Австрией... он приехал в Париж, чтобы предложить Директории завоевание Египта» Нелегко найти более фальсифицированные мемуары, чем воспоминания Талейрана. По этой части с Талейраном может сравниться разве что Баррас. Он в своих мемуарах, подобно Талейрану, перекладывает вину за неудавшееся египетское предприятия на Бонапарта. В мемуарах Баррас конфронтирует как с Талейраном, так и с Бонапартом. Понятно почему. Трудно ожидать от человека хорошего отношения к бывшему любовнику своей жены. Личная составляющая всегда присутствовала в отношениях между Наполеоном и Баррасом. Баррас единственный из директоров, кто не был в дальнейшем на службе у Наполеона, единственный, чей политический путь оборвался с падением Директории.

Еще несколько слов по поводу возникновения идеи завоевания Египта и похода на Индию. Существует повторенная бесчисленное количество раз в литературе, посвященной Наполеону, легенда. Согласно этой легенде Бонапарту, находящемуся в инспекционной поездке на побережье Ла-Манша в Антветпене показали старинный документ под названием «Consilium aegypticum», разработанный в 1672 г. по заказу Людовика XIV немецким математиком и философом Лейбницем. Этот любопытный документ касался возможности захвата Египта и оттуда похода на Индию с целью подорвать там голландское господство. Легенда гласит, что записка Лейбница легла в основу плана египетской кампании Бонапарта. На самом деле ко времени захвата Египта записка Лейбница была полностью забыта. В 1803 г., после захвата Гановера, ее обнаружили в местной библиотеке и передали генералу Мортье, который отослал ее первому консулу в Париж. Бонапарт отдал документ Монге, а последний в свою очередь в 1815 г. передал документ библиотеке Национального Института, где он и хранится по сей день. Как видно записка Лейбница никак не могли послужить основой плана завоевания Египта и похода на Индию, хотя следует отметить, что в основных пунктах разработки Лейбница и плана Талейрана-Бонапарта имеются удивительные совпадения вплоть до полной их идентификации, что ещё раз говорит об принципиальной осуществимости данной идеи. Более того, подобные планы были уже однажды осуществлены. Александр Македонский завоевав Египет, прошел через Сирию и Палестину, захватил Вавилон, далее дошел до Бухары и занял её. Затем он повернул на север, и, пройдя через Афганистан внедрился на Индийский полуостров.