Смоленск, 15 (27) августа 1812 г.

«Вот уже пять дней, как Наполеон с главной квартирой пошел вслед за армией по Московской дороге; итак, тщетно мы ожидали, что войска наши останутся в Польше и, сосредоточив силы свои, станут твердою ногою. Жребий брошен; русские ретируясь во внутренние свои земли, находят везде сильные подкрепления, и, нет сомнения, что они вступят в битву лишь тогда, когда выгодность места и времени даст им уверенность в успехе.

Несколько дней раздача провианта становится весьма беспорядочной: сухари все вышли, вина и водки нет ни капли, люди питаются одной говядиной, от скота отнятого у жителей и окрестных деревень. Но и мясо надолго не хватает, так как жители при нашем приближении разбегаются и уносят с собою все, что только могут взять и скрываются в густых, почти неприступных, лесах.

Солдаты наши оставляют свои знамена и расходятся искать пищи; русские мужики, встречая их поодиночке или несколько человек, убивают их дубьем, копьями и ружьями.

Собранный, в небольшом количестве, провиант в Смоленске отправлен на возах за армией, а здесь не остается ни одного фунта муки; уже несколько дней нечего почти есть бедным раненым, которых здесь в госпиталях от 6 до 7 тысяч. Сердце обливается кровью, когда видишь этих храбрых воинов, валяющихся на соломе и не имеющих под головою ничего, кроме мертвых трупов своих товарищей. Кто из них в состоянии говорить, тот просит только о куске хлеба или о тряпке, или корпии, чтобы перевязать раны; но ничего этого нет. Нововыдуманные лазаретные фуры еще за 50 миль отсюда, даже те фуры, на которых уложены самые необходимые предметы, не успевают за армией, которая нигде не останавливается и идет вперед ускоренным маршем.

Прежде, бывало, ни один генерал не вступит в сражение, не имея при себе лазаретных фур; а теперь все иначе: кровопролитнейшие сражения начинают, когда угодно, и горе раненым, зачем они не дали себя убить? Несчастные отдали бы последнюю рубашку для перевязки ран; теперь у них нет ни лоскутка, и самые легкие раны делаются смертельными. Но всего более голод губит людей. Мертвые тела складывают в кучу, тут же, подле умирающих, на дворах и в садах; нет ни заступов, ни рук, чтобы зарыть их в землю. Они начали уже гнить; нестерпимая вонь на всех улицах, она еще более увеличивается от городских рвов, где до сих пор навалены большие кучи мертвых тел, а также множество мертвых лошадей покрывают улицы и окрестности города. Все эти мерзости, при довольно жаркой погоде, сделали Смоленск самым несносным местом на земном шаре».

Смоленск, 30 августа (11 сентября) 1812 г.

«Сейчас курьер привез известие, что российская армия, наконец, 7-го числа сентября (26-го августа по ст. ст.), дала сражение, что она разбита, что, не смотря на выгодное ее положение, отнято у ней много пушек, и что остатки ее преследуются по дороге к Москве».

Смоленск, 3 (15) сентября 1812 г.

«Очевидцы единогласно прославляют невероятное мужество наших войск в сражении под Можайском (Бородинское). 7-го числа по утру роздан войскам остальной запас небольшого количества сухарей; солдаты от голода и тяжестей изнурены до крайности, и несколько уже дней провиант раздавался беспорядочно; ночь была холодная, и водки ни капли, чтобы согреться. В таком состоянии находилась армия, когда прочитали ей прокламацию, в которой объявлено было о предстоящем сражении, и с победою обещало изобилие во всем.

Неприятель отступил на выгодную позицию, прикрытую шанцами; с правой стороны его была река, а с левой – густой лес; впереди глубокие пропасти; провианта и вина было у него в довольстве, и кроме того, каждый солдат имел еще с собою по две фляжки вина. В таком положении он ожидал нас с твердостью.

Из восемнадцатого бюллетеня вы увидите, что Российская армия, сначала кампании беспрестанно битая или пленяемая, была в день сражения столь же многочисленна, или еще многочисленнее, нежели наша; а, напротив того, наша армия, состоявшая при переходе через Неман из 350000 человек, хотя во всех сражениях с 20 июня почти ничего не потеряла, в сражении 7-го сентября (26-го августа) состояла не более, как из 130000 человек».

Смоленск, 5 (17) сентября 1812 г.

«Вместо того, чтобы тотчас после сражения преследовать неприятеля гвардиею тысяч в 40 или 50, наша армия оставалась целые сутки на месте, и после уже тронулась в путь; неприятель, тем временем, успел уклониться от нападения. Таким образом, сражение под Москвою (Бородинское) стоило французской армии 35000 человек, и не принесло никакой выгоды, кроме нескольких пушек.

Мы получили приказание отправить из Смоленска в армию всех, кто только в состоянии идти, даже и тех, которые еще не совсем выздоровели. Не знаю, зачем присылают сюда детей, слабых людей, не совсем оправившихся от болезни; все они приходят сюда только умереть. Несмотря на все наши старания очищать госпитали и отсылать назад всех раненых, которые только в состоянии вытерпеть поездку, число больных не уменьшается, а возрастает, так что в лазаретах настоящая зараза. Сердце разрывается, когда видишь старых, заслуженных солдат, вдруг обезумевших, поминутно рыдающих, отвергающих всякую пищу и через три дня умирающих. Они смотрят выпуча глаза на своих знакомых, и не узнают их, тело их пухнет, и смерть неизбежна. У иных волосы становятся дыбом, делаются твердыми, как веревки. Несчастные умирают от удара паралича, произнося ужаснейшие проклятия. Вчера умерли два солдата, пробывшие в госпитале только пять дней, и со второго дня до последней минуты жизни не переставали петь.

Даже скот подвержен внезапной смерти: лошади, которые сегодня кажутся совсем здоровыми, на другой день падают мертвыми. Даже те из них, которые пользовались хорошими пастбищами, вдруг начинают дрожать ногами и тотчас падают мертвыми. Недавно прибыли 50 телег, запряженных итальянскими и французами волами; они, видимо, были здоровы, но ни один них не принял корма; многие из них упали и через час околели. Принуждены были оставшихся в живых волов убить, чтобы иметь от них хоть какую-либо пользу. Созваны все мясники и солдаты с топорами, и, странно! не смотря на то, что волы были на свободе, не привязаны, даже ни одного не держали, – ни один из них не пошевельнулся, чтобы избежать удара, как будто они сами подставляли лоб под обух. Таковое явление наблюдалось неоднократно, всякий новый транспорт на волах представляет то же зрелище.

В это время, как я пишу это письмо, 12 человек спешат поскорее отпрячь и убить сто волов, прибывших сейчас с фурами девятого корпуса. Внутренности убитых животных бросают в пруд, находящийся посредине той площади, где я живу, куда также свалено множество человеческих трупов со времени занятия нами города. Представьте себе зрелище, какое у меня перед глазами, и каким воздухом должен я дышать! Зрелище до сих пор вряд ли кем виденное, поражающее ужасом самого храброго и неустрашимого воина, и, действительно, необходимо иметь твердость духа выше человеческого, чтобы равнодушно смотреть на все эти ужасы».

Смоленск, 12 (24) октября 1812 г.

«После дождя настали морозы; сегодня лед так крепок, что держит нагруженные телеги; зима на дворе, а с него и тысячи невообразимых бедствий. Люди гибнут на бивуаках от холода. На ночь принуждены солдат помещать в постройках. Больных же и раненых, которые в силах ходить, отправляем обратно на возвращающихся фурах, а, между тем, по всей Московской дороге такое множество больных, что нет никакой возможности поместить их в госпиталях, которые давно слишком переполнены».

Смоленск, 15 (27) октября 1812 г.

«Сейчас получили мы официальное известие, что Наполеон с армиею оставил Москву и отступает к Днепру; однако, неизвестно еще, какою пройдет он дорогой.

Каждый день раненые генералы и офицеры возвращаются в Пруссию, не дожидаясь выздоровления; многие из них без всякого разрешения едут на первый случай из предосторожности в г. Вильну. Меня долг и честь удерживают лишь в г. Смоленске, и я решился ожидать здесь судьбы своей.

Я распорядился печь хлебы день и ночь, чтобы иметь в запасе для несчастных наших соотечественников. Но вот беда, нижние служители почти все разбежались, а остальных принуждены удерживать штыками.

Собранные мною около города большие стада скота отбиты неприятельскими легкими отрядами, а оставшиеся отправлены мною в г. Красный. Даже отряды наших войск, расположенные в окрестностях города, принуждены спасаться от русских разъездов в самом городе. Подвоз продуктов из деревень прекратился, и два наших транспорта, с 65 нагруженными фурами и 150 лошадьми, у нас отбиты.

Мороз с каждым днем увеличивается. Русские генералы одели своих солдат в тулупы, хотя они и привыкли к стуже, а наши войска почти голые. Они занимают дома, чтобы согреться, и не проходит ни одной почти ночи без пожара. Я принужден был все запасы сложить в крепкие каменные дома, чтобы, по крайней мере спасти их».

Смоленск, 25 октября (7 ноября) 1812 г.

«Курьер привез нам повеление немедленно отправить хлеба, пшена, сухарей и вина на встречу армии, которая терпит во всем недостаток; мы уже отправили два большие транспорта. Боюсь, что трудно будет сберечь собранные здесь припасы и каждому выдать положенное, т. к. не проходит ночи, чтобы мародеры не сделали покушений вломиться в магазины. Эти необразованные солдаты, без всякой дисциплины, увеличивают только наши заботы, а сами защищаться не могут, т. к. давно уже бросили ружья».

Смотр французским войскам на обратном походе через Смоленск. Раскрашенная гравюра И. Теребенева. 1813 г.

Смоленск, 28 октября (8 ноября)^[4] 1812 г.

«Вчера прибыл сюда Наполеон^[5] с гвардиею. От ворот Московских до самой квартиры своей, в верхней части города, шел он пешком. Всход на гору покрыт льдом; а т. к. в городе нет ни железа, ни кузниц, то весьма трудно втаскивать повозки на гору; лошади так измучены, что если которая упадет, то уже не может встать. Сегодня мороз 16 градусов. Наши солдаты, прибывшие из Москвы, закутаны иные в шубы мужские и женские, иные в салопы или в шерстяные и шелковые материи, головы и ноги обернуты платками и тряпками. Лица черные, закоптелые; глаза красные, впалые, словом, нет в них и подобия солдат, а более похожи на людей, убежавших из сумасшедшего дома. Изнуренные от голода и стужи они падают на дороге и умирают, и никто из товарищей не протянет им руку помощи.

Из предосторожности, чтобы голодные солдаты не бросились грабить магазины, решено армию оставить за валом вне города, по близости конюшен. Сегодня два конюшенных смотрителя донесли мне, что солдаты прошлою ночью вывели 210 лошадей и убили их себе в пищу. У кого еще остался кусок хлеба или сколько-нибудь съестных продуктов, тот погиб: он должен их отдать, если не хочет быть убитым своими же товарищами.

Со дня прибытия Наполеона не имел я покоя ни на минуту; я должен разделить провиант всем корпусам, и хотя семь человек караульных охраняют меня и день, и ночь, однако я сомневаюсь, чтобы они могли защитить меня от толпы необузданных изголодавшихся людей, которые беспрестанно ломятся ко мне в дом. Эти несчастные готовы вытерпеть 20 палок, лишь бы только им дали кусок хлеба. Штаб-офицеры выломали окошки в моей квартире и влезли ко мне, умоляя не дать им погибнуть от голода, хотя им хорошо известно, что Наполеон сам распределил, куда и как разделить провиант. Не смотря на то, что выдача провианта зависела не от меня, они так громко кричали и умоляли меня, что я не в силах был отказать, и принужден был сделать распоряжение о выдаче им хлеба, и они вышли тем же путем, каким и вошли ко мне, благодаря меня за человеколюбие, за которое, быть может, меня через час расстреляют. Все чиновники в Смоленске завалены делами, но многие из них ушли самовольно, другие не хотят повиноваться. Наполеон сделал приказание распределить провиант так, чтобы гвардия была удовлетворена, а остальных предоставить воле Божией, как будто остальные воины недостойны жить, не смотря на то, что они дрались также храбро. Я сомневаюсь, чтобы гвардия в состоянии была унести с собою весь розданный ей провиант, а не получившие его принуждены будут голодать».

Бедствия французов. Раскрашенная гравюра И. Хассела по оригиналу И. М. Райта. 1-я четверть XIX в.

Смоленск, 30 октября (11 ноября) 1812 г.

«За несколько дней перед выступлением из Москвы, дан был по всей армии приказ, подобного тщетно искать в летописях человечества. Повелено каждому корпусному командиру представить ведомости с показаниями: 1) числа раненых, которые могут выздороветь в одну неделю; 2) числа раненых, которые могут выздороветь через две недели и через месяц; 3) о числе тех, которые должны умереть через две недели и тех, которые умрут через неделю, а также о числе солдат, которые еще в силах нести ружья и сражаться. Вместе с тем, последовало повеление, чтобы заботиться и прилагать попечение лишь о тех больных, которые могут выздороветь в неделю, а остальных предоставить их судьбе.

Я молчу, пускай собственное ваше чувство скажет вам, как судить о таком распоряжении?

Армия оставляет Смоленск; производятся работы, чтобы взорвать укрепления. За недостатком лошадей, решено сжечь большую часть артиллерийских снарядов и бесчисленное множество других военных запасов; только провиант берут с собою. 5000 больных и раненых остаются здесь; им не положено провианта; с большим трудом упросили оставить несчастным больным несколько кулей муки. Доктора и прочие госпитальные служители, оставленные смотреть за больными, скрылись, боясь попасть в плен или быть убитыми.

Опасность увеличивается; в последние пять дней был я 4 раза на волос от смерти; меня покушались убить. Офицеры немецкие и итальянские, бывшие на карауле у винных магазинов, сами выломали двери и напились вместе с другими своими товарищами; в пьяном виде они поссорились и дело дошло до драки. Солдаты воспользовались их ссорой и сами напились; узнав о случившемся, я немедленно поспешил с солдатами к винным магазинам, опьяневшие офицеры и солдаты бросились на нас со штыками. И не малого стоило труда обезоружить их и выгнать из магазина. К несчастию, они сами себя наказали: в пьяном виде они заснули вблизи магазина и ночью замерзли, сегодня найдены их мертвые тела.

Подобные случаи, и другие более ужаснейшие сцены наблюдаются каждый день. Солдаты обкрадывают друг друга без всякого стыда и не боясь наказания; некоторые пожирают в один день все, что им дано на целую неделю и умирают от объедения или подвергаются смертельным болезням; другие опиваются вином, которое было бы для них полезно при умеренном его употреблении. Словом, армия забыла всю дисциплину, порядок и расчетливость, каждый живет так, как будто сегодняшний день последний в его жизни. Эти до настоящего времени храбрые и послушные воины поражены таким ужасом и сумасшествием, что сами добровольно ускоряют свою жизнь.

Наполеон идет со своею пехотной гвардией; о кавалерии и думать нечего: ее нет. Я не знаю, где он возьмет конницу, необходимую для передовых разъездов. Артиллерии также почти нет; небольшое количество артиллерийских лошадей едва в состоянии сделать 6 дней пути, а до Вильны отсюда 12 дней пути. Собраны все сани, сколько их нашлось в городе, и, не смотря на то, что я чрезвычайно болен, и едва могу держаться на ногах, я принужден ехать верхом. Сколько просьб стоило мне, не говоря уже о деньгах, чтобы только подковали мою лошадь! Весь мой багаж принужден я оставить в Смоленске».

Смоленск, 3 (15) ноября 1812 г.

«Здесь остается еще часть третьего корпуса, составляющего арриергард армии. Сегодня мороз 25 градусов, неприятельские ядра летают над нашими головами. В городе в разных местах пожар; привлеченный шумом, пробегаю по разным улицам; какое ужасное зрелище представляют бедные наши товарищи. Черные впалые лица, изнуренные, изорванные лохмотья, которыми они окутаны, придают им вид чудовищ, особенно среди дыма и пламени пожара. Но ничто так не поражает сердце, как вид многих солдатских жен, которые, несмотря на запрещение, следовали за армией; несчастные, сами полуокостенелые от холода, лежат на соломе и стараются согреть дыханием своим и слезами маленьких детей своих, и тут же в объятиях их умирают от голода и стужи.

Вчерашний день императорская гвардия выступила из города через Виленские ворота по направлению к г. Красному. Теснота была ужасная, самого Наполеона чуть не задавили. Многие раненые убежали из госпиталей и тащились, как могли, до самых городских ворот, умоляя всякого, кто только ехал на лошади, или в санях, или в повозке, взять их с собою; но никто не внимал их воплям; всяк только о своем спасении думал. Через несколько часов я с главным штабом оставлю город; неприятель ожидает нас впереди на дороге».

Преследование Наполеона Бонапарта после сражения при Красном. Раскрашенная гравюра Т. Сатерленда по оригиналу В. Гиса. 1815 г.

Домбровна, 11/23 ноября 1812 г.

«За несколько миль от Смоленска услышали мы впереди нас жестокую пушечную пальбу и вскоре узнали, что русские напали близ г. Красного на императорскую гвардию, при которой находился сам Наполеон, а на другой день русские войска и четвертый наш корпус также хорошо встретили. В полдень 16-го числа, 1-й наш корпус находился только за две мили от Красного. Дорога была, по-видимому, совсем свободна, хотя изредка неприятель и появлялся влево от нас на возвышенности, но так как на всем пути от Смоленска мы видели его неоднократно, то и не беспокоились, а только послали фланкеров по левому нашему флангу.

Но лишь только половина первого корпуса прошла мимо неприятеля, как он открыл по нам сильный картечный огонь из 50 пушек, который был тем убийственнее, что неприятельские орудия находились от нас не далее, как на половину пушечного выстрела. Все вокруг нас пало. Затем, в самое короткое время, неприятель поставил несколько орудий на большой дороге впереди и позади той густой колонны, в которой находились и мы, и открыл по нас сильный картечный огонь. Мы были с трех сторон окружены пушками; картечь сыпалась на нас градом, нам оставалось одно средство, искать спасения в ближайшем лесу. Не успели мы добраться до лесу, как вдруг наскакали на нас казаки и изрубили всех, которые остались на дороге. Не возможно вообразить казацких наездов: каждую минуту они нас тревожат, толпы их на каждом шагу вдруг и внезапно, как будто из земли родятся. Мы пробирались лесом, избегая большой дороги и селений, и через два дня к ночи пришли в деревню, находящуюся посреди густого леса, где нашли много солдат нашей армии. Нас было 120 человек. Я предложил всем, отдохнувши немного, продолжать путь в полночь, чтобы догнать армию, которая находилась от нас на несколько миль; но ни просьбы, ни угрозы не подействовали; все отвечали, что смерть у них везде перед глазами, и что они решились умереть здесь, а не в другом месте; целые двое суток не было ни у кого из нас ни куска хлеба, ни капли вина. С трудом уговорил я несколько солдат идти с нами и только что перед рассветом мы собрались уходить, как вдруг показалась неприятельская пехотная колонна с пушками и множеством казаков. Не успел я собрать наших людей, как роковое «ура!» разнеслось по воздуху. Неприятель поставил у входа в деревню пушки, казаки окружили нас, а пешие солдаты начали зажигать дома, из которых окрыли стрельбу наши солдаты, которые думали спастись, отдавшись в плен, были изрублены, а остальные погибли в пламени огня. Через час осталось нас только четверо».

«Милый брат! Мы уже под Смоленском. Наполеон думает его взять, но русские дерутся, как львы. Даст Бог дойдем до Москвы, вот там заживем! Мюрат мне обещал, что когда дойдем до Москвы он сделает меня генералом. Целуй мать и скажи ей что образок цел. Теперь у вас под Гродной спокойно, а у нас грохочут пушки. Из нашего села убит в прошлый штурм Мацек Флюгер и Ян Храбрый. Я имею рану в левую руку. На утро назначен последний штурм. Наполеон будет штурмовать город с четырех сторон. Главная атака со стороны Молоховских ворот. Мой полк уланов будет идти от Свирской по берегу Днепра на штурм к Пятницкой башне, где сделана брешь.

До свидания! Может быть это мое последнее письмо. Что-то на утро будет?

Матеуш Заремба
1812 год».