Выставка Эрмитажа, представившая вниманию публики два скульптурных портрета Нефертити из Египетского музея в Берлине, получила название "Прекрасная пришла". Так с древнеегипетского переводится имя легендарной царицы. Одновременно оно отражает представление о Нефертити, укрепившееся в массовом сознании.
Каноны красоты величина непостоянная, меняющаяся порой на протяжении жизни даже одного поколения. Но в любом правиле, как известно, есть исключения. Блистательным подтверждением этого тезиса является образ Нефертити. Ее лицо признавали прекрасным в древности (хотя, конечно, полностью исключить элемент придворной лести мы не в силах). И вот уже без малого 100 лет такого же мнения придерживается современный мир.
Экспозиция получилась лаконичная и масштабная. Всего четыре экспоната. Однако для того, чтобы она стала событием, хватило бы и одного - бюста, изображающего Нефертити в юности. Хотя он и уступает несколько в известности обнаруженному одновременно с ним полихромному скульптурному портрету царицы, но остается одним из наиболее часто воспроизводимых произведений искусства.
От заключенных в стекло вещей веет древностью и тайнами. Первый из выставленных портретов представляет царицу в молодости, в расцвете красоты. Легкая улыбка, играющая на ее губах, подсказывает зрителю, что изображенная женщина в полной мере осознает силу своих чар. Мастерство скульптора было столь велико, что кажется, если прикоснуться к золотистой поверхности песчаника, можно было бы почувствовать тепло кожи. И, одновременно, удивительным образом этот портрет дарит чувство соприкосновения с вечностью.
Как часто случается в жизни царственных красавиц, судьба Нефертити не была счастливой. Поэтому второй портрет оставляет двойственные чувства. Восхищение красотой модели и мастерством скульптора, только у этого восхищения легкий привкус горечи. Ведь следы пережитого отчетливо видны на все еще прекрасном лице. Вполне вероятно, что портрет сделан незадолго до опалы царицы, не исполнивший своего главного предназначения - подарить мужу, фараону Эхнатону, наследника.
Для автора невиданной досели религиозной реформы, хотя, справедливости ради, надо отметить, что ее предзнаменования мы найдем еще в царствование его отца Аменхотепа III, вопрос о престолонаследии стоял особенно остро. Отринув старых богов он учредил культ жизнетворящего солнечного диска Атона. Считается, что это была первая попытка установления монотеистической религии. Новая религия, новая столица, новая знать требовали уверенности в продолжении династии. Но хотя, по всей видимости, одна из жен фараона подарила царю сына, после смерти Эхнатона все вернулось на круги своя. В последующие годы имя самого царя стиралось из истории так же, как он пытался стереть имена старых богов из памяти подданных. Столица фараона-еретика Ахетатон была покинута, памятники, воздвигнутые в других местах, уничтожались. Вместе с мужем забвению предали и Нефертити.
Триумфальное возвращение царицы случилось в 1912 году. Тогда немецкой археологической экспедиции, ведшей раскопки близ Амарны - селения, возникшего у руин Ахетатона и давшего название самому периоду правления Эхнатона, - посчастливилось найти мастерскую скульптора Тутмеса. В числе произведений, обнаруженных там, оказались и поразившие воображение археологов портреты Нефертити.
Помимо бюстов царицы на выставке можно увидеть изображение одной из шести дочерей Эхнатона и Нефертити. Но, если красота Нефертити классически гармонична, то облик ее дочери вызывающе экзотичен, хотя и прекрасен, странно прекрасен. Портрет царевны более изображений царицы сообщает о специфики искусства той эпохи. Амарнское искусство - реализм, граничащий с гротеском. Поэтому облик царевны, предположительно старшей дочери царской четы Меритатон, у современного зрителя почти неизбежно вызовет ассоциации с фантастическими фильмами благодаря необычной форме черепа и огромным миндалевидным глазам.
Последний экспонат портрет фараона Амасиса, созданный несколькими столетиями позднее в привычно строгом для искусства страны фараонов стиле. Что позволяет особенно ярко почувствовать особенности амарнского искусства. Наполненность жизнью, внимание к ней - вот, что привлекает нас в нем. Произведениями же, созданными на берегах Нила в иные эпохи, легко восхищаться, но трудно любить. (Е. К.)
