Г. Р. ДЕРЖАВИН |
ГИМН ЛИРО-ЭПИЧЕСКИЙ НА ПРОГНАНИЕ ФРАНЦУЗОВ ИЗ ОТЕЧЕСТВА
(отрывки)
. . . . . . . . . . . . . . Что ж в сердце чувствую тоску И грусть в душе моей смертельну? Разрушенну и обагренну Под пеплом в дыме зрю Москву, О страх! о скорбь! Но свет с эмпира Объял мой дух,—отблещет лира; Восторг пленит, живит, бодрит И тлен земной забыть велит, «Пой!—мир гласит мне горний, дольний,— И оправдай судьбы господни».
Открылась тайн священных дверь!
Что се? Стихиев ли борьба?
И бог сорвал с него свой луч:
Но, Муза! таинственный глагол
Там штык с штыком, рой с роем пуль,
Какая честь из рода в род
Почто вмешались в сонм вы злых
О новый Вавилон, Париж!
Красуйся ж и ликуй, герой,
И вы, Гесперья, Альбион,
И се, как въяве вижу сон,
Мамай, Желковский, Карл путь свят
По правде вечности лучей
Се бранных подвигов венец!
Давно ль страшилище ужасно
Отца отечества несметны попеченьи
Но солнце! мой вечерний луч!
1812—1813 |
Отколе пал внезапно гром И молния покрылась паром? Грохочет всюду гул кругом! Каким гордится смерть ударом, Что дрогнула твоя коса?
Давно ль, давно ль, страна преславна,
Военный гений твой в слезах.
Откликнись, вождь наш несравненный!
Проснись... Но что?.. Желанья тщетны!
Вот гения блестящий век!
И свет и прах он здесь мгновенно,
1813 |
Когда в виду ты всей вселенны Наполеона посрамил, Языки одолел сгущенны, Защитником полсвета был; Когда тебе судьбы предвечны Ум дали — троны царств сберечь, Трофеи заслужить сердечны, Осилить Александров меч; Злодеев истребить враждебных, Обресть бессмертный лавр побед, В вратах Европы растворенных Смыть кровью злобы дерзкий след; Москву освободить попранну, Отечество спасти от зол, Лезть дале путь пресечь тирану, Един основывать престол,— Не умолчит потомств глагол! Се мать твоя, Россия,— зри — Ко гробу руки простирает, Ожившая тобой, рыдает, И плачут о тебе цари!
<1813(?)> |
В. В. КАПНИСТ |
Как грохот грома удаленна, Несется горестна молва: «Среди развалин погребенна Покрылась пепелом Москва! Дымятся теремы, святыни; До облак взорваны твердыни, Ниспадши грудами, лежат, И кровью обагрились реки. Погиб, увы! погиб навеки Первопрестольный россов град!» Уже под низменный мой кров уединенный Домчался сей плачевный слух. Он поразил меня, как в сердце нож вонзенный, И ужасом потряс мой дух. Застыла кровь; чело подернул пот холодный. Как древоточный червь голодный, Неутолима скорбь проникла томну грудь. Унынье душу омрачило, На перси жернов навалило И пересекло вздохам путь.
С поры той, с той поры злосчастной
О, какая горесть грудь мою пронзила,
Едва в неистовстве упрек,
Карающая нас его десница строга
В другий я вижу раз столь строгий суд над ней:
Носимый облаком на юге,
«Ты зришь,— мне с кротостью вещало привиденье,—
«Дерзайте, россы! Гнет печали
Теперь, несчастьем наученны,
1812 |
Высокомерный дух, смирися! Склони взнесенный буйства рог! Внемли прещенью и страшися: «Противится гордыне бог». Игралище всемощна рока, Не мни: нет власти, счастью срока. Се меч над выей уж висит. Се край отверзся небосклона; Зри вдаль: там прах Наполеона В пустыне каменистой скрыт.
Пришлец,— свободныя державы
Так с юга вихрь поднявшись бурный,
Исчез и славы метеора
К подножью ног счастливца пали
Давно ли на гиганта с страхом
Бежит он по снегам стезею,
Куда ни обращал он очи,
Теперь там труп титана кроет
Вожди надменны! вразумитесь!
1822 |
Н. М. ШАТРОВ |
Пою пожар Москвы несчастной! Нагрянул новый Тамерлан И бранью тяжкою, ужасной Вломился в Кремль, как ураган; И нет от сильных обороны; Повсюду страх, повсюду стоны, Здесь горький плач, там страшный бой, Везде насильство, притесненье, Везде убийство, истребленье, Везде грабеж, везде разбой.
Летят под небом с воем, с блеском
Москва несчастная пылает,
Еще двенадцать дней дымилась
Все истребилось, и сожглися
Меж тем от голода и хлада
Между развалин закоптелых,
Все стогны полны мертвецами
И, помня доброе былое,
Москвы под пеплом погреблися
Отечество? Но без пожара
Тебе венец и почитанья,
Узря Европы сотрясенье,
И следствием твоих страданий
Я духом речь потомков внемлю,
1814 |
И. А. КРЫЛОВ |
Волк ночью, думая залезть в овчарню, Попал на псарню. Поднялся вдруг весь псарный двор. Почуя серого так близко забияку, Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку. Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» И вмиг ворота на запор; В минуту псарня стала адом. Бегут: иной с дубьем, Иной с ружьем. Огня! — кричат,— огня!» Пришли с огнем. Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом. Зубами щелкая и ощетиня шерсть, Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть; Но, видя то, что тут не перед стадом И что приходит наконец Ему расчесться за овец,— Пустился мой хитрец В переговоры И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум? Я, ваш старинный сват и кум, Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры; Забудем прошлое, уставим общий лад! А я не только впредь не трону здешних стад, Но сам за них с другими грызться рад. И волчьей клятвой утверждаю, Что я...»—«Послушай-ка, сосед,— Тут ловчий перервал в ответ,— Ты сер, а я, приятель, сед, И Волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой: С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой». И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
Октябрь 1812 |
С горшками шел Обоз, И надобно с крутой горы спускаться. Вот, на горе других оставя дожидаться, Хозяин стал сводить легонько первый воз. Конь добрый на крестце почти его понес, Катиться возу не давая; А лошадь сверху, молодая, Ругает бедного коня за каждый шаг: «Ай, конь хваленый, то-то диво! Смотрите: лепится, как рак; Вот чуть не зацепил за камень. Косо! криво! Смелее! Вот толчок опять! А тут бы влево лишь принять, Какой осел! Добро бы было в гору Или в ночную пору; А то и под гору и днем! Смотреть, так выйдешь из терпенья! Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья! Гляди-тко нас, как мы махнем! Не бойсь, минуты не потратим, И возик свой мы не свезем, а скатим!» Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь, Тронулася лошадка с возом в путь; Но только под гору она перевалилась — Воз начал напирать, телега раскатилась; Коня толкает взад, коня кидает вбок, Пустился конь со всех четырех ног На славу; По камням, рытвинам пошли толчки, Скачки, Левей, левей, и с возом—бух в канаву! Прощай, хозяйские горшки!
Как в людях многие имеют слабость ту же:
Октябрь 1812 |
Когда Смоленский Князь, Противу дерзости искусством воружась, Вандалам новым сеть поставил И на погибель им Москву оставил, Тогда все жители, и малый и большой, Часа не тратя, собралися И вон из стен московских поднялися, Как из улья пчелиный рой. Ворона с кровли тут на эту всю тревогу Спокойно, чистя нос, глядит. «А ты что ж, кумушка, в дорогу? — Ей с возу Курица кричит.— Ведь говорят, что у порогу Наш супостат».— «Мне что до этого за дело? — Вещунья ей в ответ.—Я здесь останусь смело. Вот ваши сестры — как хотят; А ведь Ворон ни жарят, ни варят: Так мне с гостьми не мудрено ужиться, А может быть, еще удастся поживиться Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь. Прощай, хохлаточка, счастливый путь!» Ворона подлинно осталась; Но, вместо всех поживок ей, Как голодом морить Смоленский стал гостей — Она сама к ним в суп попалась.
Так часто человек в расчетах слеп и глуп.
Ноябрь 1812 |
Беда, коль пироги начнет печи сапожник, А сапоги тачать пирожник: И дело не пойдет на лад, Да и примечено стократ, Что кто за ремесло чужое браться любит, Тот завсегда других упрямей и вздорней: Он лучше дело все погубит И рад скорей Посмешищем стать света, Чем у честных и знающих людей Спросить иль выслушать разумного совета.
Зубастой Щуке в мысль пришло
1813 |
В. А. ЖУКОВСКИЙ |
Певец
На поле бранном тишина;
Воины
Кто любит видеть в чашах дно,
Певец
Сей кубок чадам древних лет!
Смотрите, в грозной красоте,
И ты, наш Петр, в толпе вождей.
Но кто сей рьяный великан,
Хвала вам, чада прежних лет,
Воины
Наполним кубок! меч во длань!
Певец
Отчизне кубок сей, друзья!
Там всё—там родших милый дом;
Воины
За них, за них всю нашу кровь!
Певец
Тебе сей кубок, русский царь!
Воины
Не изменим; мы от отцов
Певец
Сей кубок ратным и вождям!
Тот наш, кто первый в бой летит
Хвала тебе, наш бодрый вождь,
Лети ко прадедам, орел,
Хвала сподвижникам-вождям!
Наш Витгенштеин, вождь-герой,
Хвала тебе, славян любовь,
Хвала, наш Вихорь-атаман,
Хвала, наш Нестор-Бенигсон!
Наш твердый Воронцов, хвала!
Ему возглавье бранный щит;
Хвала, Щербатов, вождь младой!
Хвала, наш Пален, чести сын!
Хвала бестрепетным вождям!
Наш Фигнер старцем в стан врагов
Давыдов, пламенный боец,
Воины
Вожди славян, хвала и честь!
Певец
Друзья, кипящий кубок сей
Где Кульнев наш, рушитель сил,
А ты, Кутайсов, вождь младой...
И где же твой, о витязь, прах?
И ты... и ты, Багратион?
И честь вам, падшие друзья!
Воины
При вашем имени вскипит
Певец
Сей кубок мщенью! други, в строй!
Злодей! он лестью приманил
Веди ж своих царей-рабов
Воины
Отведай, хищник, что сильней:
Певец
Святому братству сей фиал
Воины
О! будь же, други, святость уз
Певец
Любви сей полный кубок в дар!
Ах! мысль о той, кто всё для нас,
О сладость тайныя мечты!
Друзья! блаженнейшая часть:
Воины
В тот мир душа перенесет
Певец
Сей кубок чистым музам в дар!
О радость древних лет, Боян!
О старец! да услышим твой
Так, братья, чадам муз хвала!..
Но буду ль ваши петь дела
Воины
Хвала возвышенным певцам!
Певец
Подымем чашу!.. Богу сил!
А мы?.. Доверенность к творцу!
Обетам — вечность; чести — честь;
Воины
Речет пришлец: «Врагов я зрел;
Певец
Но светлых облаков гряда
О новый день, когда твой свет
Друзья, прощанью кубок сей!
Воины
Всевышний царь, благослови!
1812 |
О вождь славян, дерзнут ли робки струны Тебе хвалу в сей славный час бряцать? Везде гремят отмщения перуны, И мчится враг, стыдом покрытый, вспять, И с россом мир тебе рукоплескает... Кто пенью струн средь плесков сих внимает? Но как молчать? Я сердцем славянин! Я зрел, как ты, впреди своих дружин, В кругу вождей, сопутствуем громами, Как божий гнев, шел грозно за врагами. Со всех сторон дымились небеса; Окрест земля от громов колебалась... Сколь мысль моя тогда воспламенялась! Сколь дивная являлась мне краса! О старец-вождь! я мнил, что над тобою Тогда сам Рок невидимый летел; Что был сокрыт вселенный предел В твоей главе, венчанной сединою.
Закон Судьбы для нас неизъясним.
1812 |
Русский царь созвал дружины Для великой годовщины На полях Бородина. Там земля окрещена: Кровь на ней была святая; Там, престол и Русь спасая, Войско целое легло И престол и Русь спасло.
Как ярилась, как кипела,
А теперь пора иная:
И на пир поминовенья
Так же рать числом обильна;
И вождей уж прежних мало:
Где Смоленский, вождь спасенья?
О, година русской славы!
Вдруг... от всех честей далеко,
Неподкупный, неизменный,
Где наездник, вождь летучий,
И других взяла судьбина:
И боец, сын Апполонов...
Много с тех времен, столь чудных,
И все царство Митридата
И, нежданная ограда,
Всходит дневное светило
Здесь он пал, Москву спасая,
В этот час тогда здесь бились!
Несказанное мгновенье!
Память вечная, наш славный,
Память вечная вам, братья!
1839 |
* Спасо-Богородинский монастырь, основанный близ села Семеновского вдовой генерала А. А. Тучкова на той батарее, где он убит, сражаясь храбро. Тело его не было отыскано. Все кости, наиденные на сем месте, были зарыты в одну могилу, над которой теперь возвышается церковь, и в этой церкви гробница Тучкова.— Прим. автора. |
Ф. Н. ГЛИНКА |
ВОЕННАЯ ПЕСНЬ,
написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии
Раздался звук трубы военной, Гремит сквозь бури бранный гром: Народ, развратом воспоенный, Грозит нам рабством и ярмом! Текут толпы, корыстью гладны, Ревут, как звери плотоядны, Алкая пить в России кровь. Идут, сердца их—жесткий камень, В руках вращают меч и пламень На гибель весей и градов!
В крови омоченны знамена
Теперь ли нам дремать в покое,
Исчезли мира дни счастливы,
И всех, мне мнится, клятву внемлю:
Июль 1812 |
Вспомним, братцы, россов славу И пойдем врагов разить! Защитим свою державу: Лучше смерть—чем в рабстве жить.
Мы вперед, вперед, ребята,
Под смоленскими стенами,
Вот рыдают наши жены,
Враг строптивый мещет громы,
Русь святую разоряет!..
Мы вперед, вперед, ребята,
Июль 1812 |
Друзья! Мы на брегах Колочи, Врагов к нам близок стан; Мы ану не покоряем очи, Не слышим боли ран!..
Друзья, бодрей! Друзья, смелей!
Там в пепле край, вот в божий храм
Славян сыны! Войны сыны!
Уж гул в полях, уж шум слышней!
Идет на нас, к нему пойдем
...Так воин на брегах Колочи
Между 1812-1816 |
«Добрый воин, что с тобой? Кровь из ран струится!.. Где и с кем кровавый бой? Кто на Русь стремится?
Счастью кто грозит сих стран
— Ах! счастливым тишиной,
Лютый враг вломился к нам
Всюду ужас, смерть и страх!
Пусты хижины стоят,
Ах, я зрел и отчий дом,
Там—о страшный сердцу час!
Той, кем был мне красен свет,
Где слились Москвы струи
Жадно кровь пила земля;
И теперь кровавый пар
Но звучит, я слышу, дол:
Полетим!—«Пожди хоть час,
Можно ль боль мне помнить ран
Вот пожар—и дым столпом!
Дети мирной тишины!
Будь ты вождь, бог браней, им
Между 1812—1816 |
Темнеет бурна ночь, темнеет, И ветр шумит, и гром ревет; Москва в пожарах пламенеет, И русский воин песнь поет:
«Горит, горит царей столица;
О Кремль! Твои святые стены
И всё, что древность освятила,
А гордый враг, оставя степи
Нет, нет! Не будет пить он воды
Друзья, бодрей! Уж близко мщенье:
А мы, друзья, к творцу молитвы:
Вещал — и очи всех подъяты,
Между 1812—1816 |
Друзья! Враги грозят нам боем, Уж села ближние в огне, Уж Милорадович пред строем Летает вихрем на коне. Герой! нам смерть сладка с тобой.
Зарделся блеск зари в лазури; Герой! нам смерть сладка с тобой.
Друзья! Не ново нам с зарями Герой! нам смерть сладка с тобой.
Пыль вьется, двинет враг с полками, Герой! нам смерть сладка с тобой.
Здесь Милорадович пред строем, Герой! нам смерть сладка с тобой.
Хор
Идем, идем, друзья, на бой!
Между 1812—1816 |
1
Скоро зов послышим к боюИ пойдем опять вперед; Милорадович с собою Нас к победам поведет!
2
Над дунайскими брегамиСлава дел его гремит; Где ни встретится с врагами, Вступит в бой—врагов разит.
3
Вязьма, Красный, Ней разбитыйБудут век греметь у нас; Лавром меч его обвитый Бухарест от бедствий спас.
4
Чтоб лететь в огни, в сраженье,И стяжать побед венец, Дай одно лишь мановенье, Вождь полков и вождь сердец!
5
Друг солдат! служить с тобоюВсе желаяием горят; И к трудам готовясь, к бою, Общим гласом говорят:
6
«Милорадович где с нами,Лавр повсюду там цветет; С верой, с ним и со штыками Русский строй весь свет пройдет!..»
16 марта 1813 |
Он в юности своей весь отдался наукам, Дышал мечтой о жизни боевой; И чтением он ум обогащая свой, И душу приучал к волшебным славы звукам... Но вдруг... Двенадцатый, с его войною, год! Пожар! Отечество горит—и весь народ К оружью от сохи... И косы на защиту...
Кто там на дереве сидит
Вот Вильна, польский град, французами кипит!
Между 1812—1825 |
Усач. Умом, пером остер он, как француз, Но саблею французам страшен: Он не дает топтать врагам нежатых пашен И, закрутив гусарский ус, Вот потонул в густых лесах с отрядом — И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом, То, вынырнув опять, следом Идет за шумными французскими полками И ловит их, как рыб, без невода, руками. Его постель—земля, а лес дремучий—дом! И часто он, с толпой башкир и с козаками, И с кучей мужиков, и конных русских баб, В мужицком армяке, хотя душой не раб, Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы, И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан. Но милым он дарит, в своих куплетах, розы. Давыдов! Это ты, поэт и партизан!..
Между 1812—1825 |
Дошла ль в пустыни ваши весть,— Как Русь боролась с исполином? Старик отец вел распри с сыном: Кому скорей на славну месть Идти? — И, жребьем недовольны, Хватая пику и топор, Бежали оба в полк напольный; Или в борах, в трущобах гор С пришельцем бешено сражались. От запада к нам бури мчались: Великий вождь Наполеон К нам двадцать вел с собой народов. В минувшем нет таких походов: Восстал от моря к морю стон От топа конных, пеших строев; Их длинная, пустая рать Всю Русь хотела затоптать; Но снежная страна героев Высоко подняла чело В заре огнистой прежних боев: Кипело каждое село Толпами воинов брадатых: «Куда ты, нехристь?.. Нас не тронь!» Все вопили, спустя огонь Съедать и грады и палаты И созиданья древних лет. Тогда померкнул дневный свет От курева пожаров рьяных, И в небесах, в лучах багряных, Всплыла погибель; мнилось, кровь С них капала... И, хитрый воин, Он скликнул вдруг своих орлов И грянул на Смоленск... Достоин Похвал и песен этот бой: Мы заслоняли тут собой Порог Москвы — в Россию двери; Тут русские дрались как звери, Как ангелы!—Своих голов Мы не щадили за икону Владычицы. Внимая звону Душе родных колоколов, В пожаре тающих, мы прямо В огонь метались и упрямо Стояли под дождем гранат, Под взвизгом ядер: все стонало, Гремело, рушилось, пылало; Казалось, выхлынул весь ад: Дома и храмы догорали, Калились камни... И трещали Порою волосы у нас От зноя!.. Но сломил он нас: Он был сильней!.. Смоленск курился, Мы дали тыл. Ток слез из глаз На пепел родины окатился... Великих жертв великий час, России славные годины: Везде врагу лихой отпор; Коса, дреколье и топор Громили чуждые дружины. Огонь свой праздник пировал: Рекой шумел по зрелым жатвам, На селы змеем налетал. Наш бог внимал мольбам и клятвам, Но враг еще... одолевал!.. На Бородинские вершины Седой орел с детьми засел, И там схватились исполины, И воздух рделся и горел. Кто вам опишет эту сечу, Тот гром орудий, стон долин? Со всей Европой эту встречу Мог русский выдержать один! И он не отстоял отчизны, Но поле битвы отстоял, И, весь в крови,— без укоризны — К Москве священной отступал! Москва пустела, сиротела, Везли богатства за Оку; И вспыхнул Кремль,— Москва горела И нагнала на Русь тоску. Но стихли вдруг враги и грозы — Переменилася игра: К нам мчался Дон, к нам шли морозы — У них упала с глаз кора! Необозримое пространство И тысячи пустынных верст Смирили их порыв и чванство, И показался божий перст. О, как душа заговорила! Народность наша поднялась: И страшная России сила Проснулась, взвихрилась, взвилась: То конь степной, когда с натуги, На бурном треснули подпруги, В зубах хрустели удила, И всадник выбит из седла! Живая молния, он, вольный (Над мордой дым, в глазах огонь) Летит в свой океан напольный; Он весь гроза — его не тронь!.. Не трогать было вам народа, Чужеязычны наглецы! Кому не дорога свобода?.. И наши смурые жнецы, Дав селам весть и богу клятву, На страшную пустились жатву... Они — как месть страны родной — У вас, непризванные гости: Под броней медной и стальной Дощупались, где ваши кости! Беда грабителям! Беда Их конным вьюкам, тучным ношам: Кулак, топор и борода Пошли следить их по порошам... И чей там меч, чей конь и штык И шлем покинут волосатый? Чей там прощальный с жизнью клик? Над кем наш Геркулес брадатый — Свиреп, могуч, лукав и дик— Стоит с увесистой дубиной?.. Скелеты, страшною дружиной, Шатаяся, бредут с трудом Без славы, без одежд, без хлеба, Под оловянной высью неба, В железном воздухе седом! Питомцы берегов Луары И дети виноградных стран Тут осушили чашу кары: Клевал им очи русский вран На берегах Москвы и Нары; И русский волк и русский пес Остатки плоти их разнес. И вновь раздвинулась Россия! Пред ней неслись разгром и плеи И Дона полчища лихие... И галл и двадесять племен, От взорванных кремлевских стен Отхлынув бурною рекою, Помчались по своим следам!.. И, с оснеженной головою, Кутузов вел нас по снегам; И все опять по Неман, с бою, Он взял — и сдал Россию нам Прославленной, неразделенной. И минул год—год незабвенный! Наш Александр благословенный Перед Парижем уж стоял И за Москву ему прощал!
1839 |
Город чудный, город древний, Ты вместил в свои концы И посады, и деревни, И палаты, и дворцы!
Опоясан лентой пашен,
Исполинскою рукою
На твоих церквах старинных
Кто, силач, возьмет в охапку
Кто царь-колокол подымет?
Ты не гнула крепкой выи
Ты, как мученик, горела,
И под пеплом ты лежала
Процветай же славой вечной,
1841 |
Битва на поле гремела — битвы такой не бывало: День и взошел и погас в туче нависнувшей дыма; Медные пушки, дрожа, раскалялись от выстрелов частых, Стоном стонала земля; от пальбы же ружейной весь воздух Бурей сдавался сплошной... Там, по холмам Бородинским, Юноша нес на плечах тело, пробитое пулей: Свежая. кровь по мундиру алой тянулась дорожкой. «Друг, ты куда же несешь благородную нашу?» В ответ он: «Братцы! товарищ убит! Я местечка ищу для могилы,— Видите ль, взад и вперед колосистые бегают пушки, Кони копытом клеймят поле; боюсь я: собрата Конница ль, пушки ль сомнут... не доищешься после и членов!.. Грустно подумать и то, что, как поле затихнет от битвы, Жадный орел налетит — расклевать его ясные очи, Очи, в которые мать и сестра так любили глядеться!.. Вот почему я квартиры тихой ищу постояльцу!» «Ладно!»—сказали сквозь слез усачи-гренадеры и стали, Крест сотворивши, копать, на сторонке, могилу штыками... Только что кончили труд, закипела беда за бедою: Буря за бурей пошла... и метелью и градом картечи, Черепом бомб и гранат занесло, завалило могилу!..
1841 |
Опять с полками стал своими Раевский, веры сын, герой!.. Горит кровопролитный бой. Все россы вихрями несутся, До положенья глав дерутся; Их тщетно к отдыху зовут: «Всем дайте умереть нам тут!» — Так русски воины вещают, Разят врага—не отступают: Не страшен россам к смерти путь. И мы, о воины! за вами Из градов русских все пойдем; За нас вы боретесь с врагами, И мы, мы вас в пример возьмем. Или России избавленье, Иль смерть врагу и пораженье!.. К победе с вами мы пойдем Иль с верой — верными умрем. |
К.Н. БАТЮШКОВ |
Мой друг! я видел море зла И неба мстительного кары: Врагов неистовых дела, Войну и гибельны пожары. Я видел сонмы богачей, Бегущих в рубищах издранных, Я видел бледных матерей, Из милой родины изгнанных! Я на распутье видел их, Как, к персям чад прижав грудных, Они в отчаяньи рыдали И с новым трепетом взирали На небо рдяное кругом. Трикраты с ужасом потом Бродил в Москве опустошенной, Среди развалин и могил; Трикраты прах ее священный Слезами скорби омочил. И там, где зданья величавы И башни древние царей, Свидетели протекшей славы И новой славы наших дней; И там, где с миром почивали Останки иноков святых, И мимо веки протекали, Святыни не касаясь их; И там, где роскоши рукою, Дней мира и трудов плоды, Пред златоглавою Москвою Воздвиглись храмы и сады,— Лишь угли, прах и камней горы, Лишь груды тел кругом реки, Лишь нищих бледные полки Везде мои встречали взоры!.. А ты, мой друг, товарищ мой, Велишь мне петь любовь и радость, Беспечность, счастье и покой И шумную за чашей младость! Среди военных непогод, При страшном зареве столицы, На голос мирныя цевницы Сзывать пастушек в хоровод! Мне петь коварные забавы Армид и ветреных Цирцей Среди могил моих друзей, Утраченных на поле славы!.. Нет, нет! талант погибни мой И лира, дружбе драгоценна, Когда ты будешь мной забвенна, Москва, отчизны край златой! Нет, нет! пока на поле чести За древний град моих отцов Не понесу я в жертву мести И жизнь и к родине любовь; Пока с израненным героем, Кому известен к славе путь, Три раза не поставлю грудь Перед врагов сомкнутым строем,— Мой друг, дотоле будут мне Все чужды музы и хариты, Венки, рукой любови свиты, И радость шумная в вине!
1813 |
Меж тем как воины вдоль идут по полям, Завидя вдалеке твои, о Реин, волны, Мой конь, веселья полный, От строя отделись, стремится к берегам, На крыльях жажды прилетает, Глотает хладную струю И грудь, усталую в бою, Желанной влагой обновляет...
О радость! я стою при Рейнских водах!
Свидетель древности, событий всех времен,
Века мелькнули: мир крестом преображен,
Так, здесь под тению смоковниц и дубов,
Всё, всё — и вид полей, и вид священных вод,
Ты сам, родитель вод, свидетель всех времен,
Давно ли земледел вдоль красных берегов,
И час судьбы настал!
Стеклись, нагрянули за честь твоих граждан,
Мы здесь, о Реин, здесь! ты видишь блеск мечей!
Какой чудесный пир для слуха и очей!
Там слышен стук секир,—и пал угрюмый лес!
Там всадник, опершись на светлу сталь копья,
Но там готовится, по манию вождей,
Все крики бранные умолкли, и в рядах
И се подвигнулись—валит за строем строй!
1816—1817 |
Снегами погребен, угрюмый Неман спал. Равнину льдистых вод и берег опустелый И на брепу покинутые селы Туманный месяц озарял. Все пусто... Кое-где на снеге труп чернеет, И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет, И хладный, как мертвец, Один среди дороги, Сидит задумчивый беглец Недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги. И всюду тишина... И се, в пустой дали Спущенных копий лес возникнул из земли! Он движется. Гремят щиты, мечи и брони, И грозно в сумраке ночном Чернеют знамена, и ратники, и кони: Несут полки славян погибель за врагом, Достигли Немана — и копья водрузили. Из снега возросли бесчисленно шатры, И на брегу зажженные костры Все небо заревом багровым обложили. И в стане царь младой Сидел между вождями, И старец-вождь пред ним, блестящий сединами И бранной в старости красой.
<1813(?)> |
М. В. МИЛОНОВ |
К ПАТРИОТАМ
Писано в 1812 г.
по занятии французами Смоленска
Цари в плену—в цепях народы! Час рабства, гибели приспел! Где вы, где вы, сыны свободы? Иль нет мечей и острых стрел? Иль мужество в груди остыло, И мстить железо позабыло? В России враг... и спит наш гром! Почто не в бой? он нам ли страшен? Уже верхи смоленских башен Виются пламенным столбом.
Се вестник кары — вражьей траты:
Их слава нарекла своими—
Стыдом, проклятием покрытый,
Он встретит в нас героев славы,
Восстань, героев русских сила!
1812 |
П. А. ВЯЗЕМСКИЙ |
ПОСЛАНИЕ К ЖУКОВСКОМУ ИЗ МОСКВЫ, В КОНЦЕ 1812 ГОДА
Итак, мой друг, увидимся мы вновь В Москве, всегда священной нам и милой! В ней знали мы и дружбу и любовь, И счастье в ней дни наши золотило. Из детства, друг, для нас была она Святилищем драгих воспоминаний; Протекших бед, веселий, слез, желаний Здесь повесть нам везде оживлена. Здесь красится дней наших старина, Дней юности, и ясных и веселых, Мелькнувших нам едва—и отлетелых. Но что теперь твой встретит мрачный взгляд В столице сей и мира и отрад? — Ряды могил, развалин обгорелых И цепь полей пустых, осиротелых— Следы врагов, злодейства гнусных чад! Наук, забав и роскоши столица, Издревле край любви и красоты Есть ныне край страданий, нищеты. Здесь бедная скитается вдовица, Там слышен вопль младенца-сироты; Их зрит в слезах румяная денница, И ночи мрак их застает в слезах! А там старик, прибредший на клюках На хладный пепл родного пепелища, Не узнает знакомого жилища, Где он мечтал сном вечности заснуть, Склонив главу на милой дщери грудь; Теперь один, он молит дланью нищей Последнего приюта на кладбище. Да будет тих его кончины час! Пускай мечты его обманут муку, Пусть слышится ему дочерний глас, Пусть, в гроб сходя, он мнит подать ей руку! Счастлив, мой друг, кто, мрачных сих картин. Сих ужасов и бедствии удаленный И строгих уз семейных отчужденный, Своей судьбы единый властелин, Летит теперь, отмщеньем вдохновенный, Под знамена карающих дружин! Счастлив, кто меч, отчизне посвященный, Подъял за прах родных, за дом царей, За смерть в боях утраченных друзей; И, роковым постигнутый ударом, Он скажет, свой смыкая мутный взор: «Москва! я твой питомец с юных пор, И смерть моя—тебе последним даром!» Я жду тебя, товарищ милый мой! И по местам, унынью посвященным, Мы медленно пойдем, рука с рукой, Бродить, мечтам предавшись потаенным. Здесь тускл зари пылающий венец, Здесь мрачен день в краю опустошений; И скорби сын, развалин сих жилец, Склоня чело, объятый думой гений Гласит на них протяжно: нет Москвы! И хладный прах, и рухнувшие своды, И древний Кремль, и ропотные воды Ужасной сей исполнены молвы!
1813 |
II Так из чужбины отдаленной Мой стих искал тебя, Денис! А уж тебя ждал неизменный Не виноград, а кипарис.
На мой привет отчизне милой
Искал я друга в день возврата,
Остыл поэта светлый кубок,
С нее не сыплются, как звезды,
Струёй не льется вечно новой
Про год, запечатленный кровью,
Когда, принесши безусловно
Под твой рассказ народной были,
Багратион—Ахилл душою,
Богатыри эпохи сильной,
Смерть сокрушила славы наши,
Зову,— молчит припев бывалый;
Но песнь мою, души преданье
1854 |
I
Милорадовича помню
Бодро он и хладнокровно
Только подошли мы ближе
И, сердито землю роя
«Бог мой!—он сказал с улыбкой,
II
И Кутузов предо мною,
Чрез плечо повязан шарфом,
Старца бодрый вид воинствен,
На челе его маститом,
Пламя дум грозой созревших,
Мыслью он парит над битвой,
И его молниеносцы
От вождя к вождю обратно
Против нас дружины, ужас
Славой блещущие лица
Но бледнеет это солнце
И впервые в грудь счастливца
К острову Святой Елены
День настал! Мы ждали битвы,
И на пир веселый словно
Никогда еще в подлунной
Целый день не умолкает,
Но пылают мщенья гневом
Словно два бойца во злобе,
Но победа обоюдно
Крепнет боевая вьюга,
Грозный день сей Бородинский
1869 |
Ай да служба! ай да дядя! Распотешил, старина! На тебя, гусар мой, глядя, Сердце вспыхнуло до дна.
Молодые ночи наши
Будто мы не устарели,—
Про вино ли, про свой ус ли,
Так и скачут, так и льются,
Подмывают, как волною,
Черт ли в тайнах идеала,
Буйно рвется стих твой пылкий,
С одного хмельного духа
Не Москва, что ныне чинно,
Но двенадцатого года
Но пятнадцатого года
Весь тот мир, вся эта шайка
Силой чар и зелий тайных
Бью челом, спасибо, дядя!
1832 |
К. Ф. РЫЛЕЕВ |
Где алтарей не соружают Святой к отечеству любви? <нрзб> где не почитают Питать святой сей жар в крови? Друзья! Меня вы уличите И тот народ мне укажите, Который бы ее не знал, Оставивши страну родную И удалясь во всем в чужую, Тоски-в себе не ощущал?
Нет, нет везде равно пылает
Хвалится Греция сынами,
Но римских, греческих героев
Суворов чистою любовью
Гордынею вновь полн, решился
Народ отчизну обожающ,
Хвала, отечества спаситель!
1813 |
Герой, отечества спаситель! Прими от сердца должну дань; Бог наш защитник, покровитель, Тебя нам ниспослал на брань! Уже враги торжествовали, Уж в злобной ярости мечтали Здесь русский покорить народ! Но ты лишь в стан успел явиться, Как гордый стал тебя страшиться И ощупью пошел вперед!
Пошел вперед и гибель верну
Врагов презрел ты все коварства,
С своими чувствами сражаясь,
И что доколь славян потомки
Вселенная давно страдала
Их след остался на равнинах,
Ты шел за ним вослед—и слава
Такою славой осиянный,
1814 |
Да ведает о том вселенна, Как бог преступников казнит, И как он росса, сына верна, От бед ужаснейших хранит. Да ведают отныне царства, Сколь мощь России велика, Да знают люди, что коварства Всевышний зрит издалека И гибель злобным устрояет Его десная завсегда.
Невинных в бедстве бог спасает,
Желая овладеть вселенной,
А все его полнощны чада
Подобно бурному потоку,
Там пламя древность пожирает;
Дрожит, немеет галлов вождь
С лица земли враги истнились—
1813 или 1814 |
В лесу дремучем, на поляне Отряд наездников сидит. Окрестность вся в седом тумане; Кругом осенний ветр шумит, На тусклый месяц набегают Порой густые облака; Надулась черная река, И молнии вдали сверкают.
Плащи навешаны шатром
ПЕСНЯ ПАРТИЗАНСКАЯ
Вкушает враг беспечный сон;
В одно мгновенье враг разбит,
Свершив набег, мы в лес густой
С зарей бросаем свой ночлег,
Так сонмы ратников простых
1825 |
В. Ф. РАЕВСКИЙ |
Хогда над родиной моей Из тучи молния сверкала, Когда Москва в цепях страдала Среди убийства и огней, Когда губительной рукою Война носила смерть и страх И разливала кровь рекою На милых отческих полях,— Тогда в душе моей свободной Я узы в первый раз узнал И, видя скорби глас народной, От соучастья трепетал... Как быстро гибнет блеск зарницы, Так из разрушенной столицы Тиран стремительной стопой Вспять хлынул с хищною ордой! И вслед ему бог бранный мщенья, Во мзду насильств и преступленья, Перуны грозные бросал И путь гробами застилал... Орудие сей грозной мести, Я взор печальный отвратил От поприща кровавой чести И острый меч в ножны вложил... Но ты, мой друг! при шуме славы — Среди триумфов и побед, Среди громов борьбы кровавой Стремясь за разрушеньем вслед, Свидетель россов смелых силы, Смиренья их и правоты,— Поведай мне, что мыслил ты, Зря цепь изрытую могилы? Скажи, ужель увеселял Тебя трофей, в крови омытый, Ужель венок, корыстью свитый, Рассудка силу заглушал?.. И мрачная завеса пала! Атропа гибельным резцом Едва нить жизни не прервала Твою под роковым мечом. Простясь с неласковой судьбою, С печальным опытом, с мечтою, Ты удалился ни покой Туда, где Лена, Обь волной В гранитные брега плескают И по седым во мгле лесам К Гиперборейским берегам, Во льдах волнуясь, протекают,— Где все в немых пустынях спит, Где чуть приметен блеск природы, Но где живут сыны свободы, Где луч учения горит!.. Твои там отческие лары, Там мир и радости с тобой, Туда кровавою рукой Войну, убийства и пожары Не понесет никто с собой!.. В беседе там красноречивой С тобой великий Архимед, Декарт и Кант трудолюбивый И Гершель с циркулом планет! И все в гармонии с душою, И чужд клевет и злобы слух... Почто ж зовешь меня, мой друг, Делить все радости с тобою? Могу ль покоем обладать? Пловец над пропастью бездонной В отчизне милой, но безродной, Не ведая, куда пристать, Я в море суеты блуждаю, Стремлюсь вперед, ищу пути В надежде пристань обрести И — снова в море уплываю.
1818 |
Заутра грозный час отмщенья, Заутра, други, станем в строй, Не страшно битвы приближенье Тому, кто дышит лишь войной!.. Сыны полуночи суровой, Мы знаем смело смерть встречать, Нам бури, вихрь и хлад знакомы. Пускай с полсветом хищный тать Нахлынул, злобой ополченный, В пределы наши лавр стяжать. Их сонмы буйные несчетны, Но нам не нужно их считать. Пусть старец вождь прострет рукою И скажет: «Там упорный враг!» Рассеем громы пред собою— И исполин стоглавый — в прах!
Сей новый Ксеркс стопою силы,
Нет, нет! Судьба нам меч вручила,
Но, други, луч блеснул денницы,
Между 1812 и 1821 |
А. А. ДЕЛЬВИГ |
Дщерь хладна льда! Богиня разрушенья, Тебя, россиян мать, на лире воспою, Зима! к тебе летит мое воображенье; Желаю изразить волшебну красоту. Когда, доследуя холодному Борею, Опустошаешь ты зеленые луга, Ложася на весь мир, десницею твоею Повсюду сеются пушистые снега. Дотронешься к водам—и воды каменеют И быстрый ручеек, окован, не журчит; Дотронешься к лесам—и древеса пустеют, Не зефир между их, но бурный ветр свистит. Не любишь песен ты, не знаешь хоровода, Унылый соловей вдали отсель поет. В унынии, цепях печалится природа, И солнце красное тебя страшится зреть. Но любишь ты народ, с которым обитаешь, Лиешь в него любовь и грудь его крепишь, Блюдешь, как нежных чад, от бури укрываешь И храбрость на боях в душе его живишь. Недавно с запада, как тучи громоносны, Стремилися враги россиян поразить, Шагнули в их предел—гремят перуны грозны, И зарево Москвы багровое горит. Воззрела мрачно ты—метели зашумели И бури на врагов коварных понеслись. Ступила на луга—и мразы полетели, И, как от ветра прах, враги от нас взвились. О муза, возвести хотя на слабой лире Её все прелести, которы видим мы, Когда одеянна во ледяной порфире, Вселенную тягчит алмазными цепьми. Еще лиется дождь, и листья пожелтелы С дерев развесистых шумя на дол летят, Стоят в безмолвии дождем омыты селы, И в роще хоры птиц, в гнездах сидя, молчат. Вдруг снежны облака над полем понесутся, И снег луга и лес звездчатый обелит, И мразы бурные от дремоты проснутся, И ратовать Борей на землю полетит. Все будто оживет, и вранов стая с криком Чернеющим крылом покроет небеса, И с воем серый волк, со взором мрачным, диком, Помчится по холмам с добычею в леса.
1812 или 1813 |
Как разнесся слух по Петрополю, Слух прискорбнейший россиянину, Что во матушку Москву каменну Взошли варвары иноземный. То услыхавши, отставной сержант Подозвал к себе сына милого, Отдавал ему свой булатный меч И, обняв его, говорил тогда: «Вот, любезный сын, сабля острая, Неприятелей разил коей я, Бывал часто с ней во сражениях, Умирать хотел за отечество И за батюшку царя белого. Но тогда уже перестал служить, Как при Требио калено ядро Оторвало мне руку правую. Вот еще тебе копье меткое, С коим часто я в поле ратовал. Оседлай, мой друг, коня доброго, Поезжай разить силы вражески Под знаменами Витгенштеина, Вождя славного войска русского. Не пускай врага разорити Русь Иль пусти его через труп ты свой».
7 сентября 1812 |
Солдат Нет, не звезда мне из лесу светила: Как звездочка, манил меня час целый Огонь ваш, братцы! Кашицу себе Для ужина варите? Хлеб да соль!
Пастухи Спасибо, служба! Хлеба кушать.
Солдат Быть так, Благодарю вас. Я устал порядком! Ну, костыли мои, вам роздых! Рядом Я на траву вас положу и подле Присяду сам. Да, верст пятнадцать Ушел я в вечер.
1-й пастух А идешь откуда?
Солдат А из Литвы, из Виленской больницы. Вот как из матушки России ладно Мы выгнали гостей незваных,— я На первой заграничной перестрелке, Беда такая, без ноги остался! Товарищи меня стащили в Вильну; С год лекаря и тем и сем лечили И вот каким, злодеи, отпустили. Теперь на костылях бреду кой-как На родину, за Курск, к жене и сестрам.
2-й пастух На руку, обопрись! Да не сюда, А на тулуп раскинутый ложися!
Солдат Спасибо, друг, господь тебе заплатит!— Ах, братцы! Что за рай земной у вас Под Курском! В этот вечер словно чудом Помолодел я, вволю надышавшись Теплом и запахом целебным! Любо. Легко мне в воздухе родном, как рыбке В реке студеной! В царствах многих был я! Попробовал везде весны и лета! В иных краях земля благоухает, Как в светлый праздник ручка генеральши— И дорого, и чудно, да не мило, Не так, как тут! Здесь целым телом дышишь, Здесь все суставчики в себя впивают. Простой, но сладкий, теплый воздух; словом, Здесь нежишься, как в бане старых бар! И спать не хочется! Играл бы все До солнышка в девичьем хороводе.
3-й пастух И мы б, земляк, играть не отказались! Да лих нельзя! Село далеко! Стадо ж Покинуть без присмотра, положившись Лишь на собак, опасно, сам ты знаешь! Как быть! Но вот и кашица поспела! Перекрестяся, примемся за ужин. А после, если к сну тебя не клонит, То расскажи нам (говоришь ты складно) Про старое свое житье-бытье! Я чай, везде бывал ты, все видал! И домовых, и водяных, и леших, И маленьких людей, живущих там, Где край земли сошелся с краем неба, Где можно в облако любое вбить Крючок иль гвоздь и свой кафтан повесить.
Солдат Вздор мелешь, милый! Уши вянут! Полно! Старухи врут вам, греясь на печи, А вы им верите! Какие черти Крещеному солдату захотят Представиться? Да ныне ж человек Лукавей беса! Нет, другое чудо Я видел, и не в ночь до петухов, Но днем оно пред нами совершилось! Вы слышали ль, как заступился бог За православную державу нашу, Как сжалился он над Москвой горящей, Над бедною землею, не посевом, А вражьими ватагами покрытой — И раннюю зиму послал нам в помощь, Зиму с морозами, какие только В Николин день да около Крещенья Трещат и за щеки и уши щиплют? Свежо нам стало, а французам туго! И жалко и смешно их даже вспомнить! Окутались от стужи чем могли, Кто шитой душегрейкой, кто лохмотьем, Кто ризою поповской, кто рогожей, Убрались все, как святочные хари, И ну бежать скорее от Москвы! Недалеко ушли же. На дороге Мороз схватил их и заставил ждать Дня судного на месте преступленья: У божьей церкви, ими оскверненной, В разграбленном амбаре, у села, Сожженного их буйством!—Мы, бывало, Окончив трудный переход, сидим, Как здесь, вокруг огня и варим щи, А около лежат, как это стадо, Замерзлые французы. Как лежат! Когда б не лица их и не молчанье, Подумал бы, живые на биваке Комедию ломают. Тот уткнулся В костер горящий головой, тот лошадь Взвалил, как шубу на себя, другой Ее копыта гложет; те ж, как братья, Обнялись крепко и друг в друга зубы Вонзили, как враги!
Пастухи Ух! страшно, страшно!
Солдат А между тем курьерский колокольчик, Вот как теперь, и там гремит, и там Прозвякнет на морозе; отовсюду Везут известья о победах в Питер И в обгорелую Москву.
1-й пастух Э, братцы, Смотрите, вот и к нам тележка скачет, И офицер про что-то ямщику Кричит, ямщик уж держит лошадей; Не спросят ли о-чем нас?
Солдат Помоги Мне встать: солдату вытянуться надо....
Офицер (подъехав) Огня, ребята, закурить мне трубку!
Солдат В минуту, ваше благородье!
Офицер Ба! Товарищ, ты как здесь?
Солдат К жене и сестрам Домой тащуся, ваше благородье! За рану в чистую уволен!
Офицер С богом! Снеси ж к своим хорошее известье: Мы кончили войну в столице вражьей, В Париже русские отметили честно Пожар московский! Ну, прости, товарищ!
Солдат Прощенья просим, ваше благородье!
Офицер уезжает.
Благословение господне с нами
1829 |
А. С. ПУШКИН |
Навис покров угрюмой нощи На своде дремлющих небес; В безмолвной тишине почили дол и рощи, В седом тумане дальний лес; Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы, Чуть дышит ветерок, уснувший на листах, И тихая луна, как лебедь величавый, Плывет в сребристых облаках.
С холмов кремнистых водопады
Не се ль Элизиум полнощный,
Здесь каждый шаг в душе рождает
Он видит: окружен волнами,
В тени густей угрюмых сосен
О, громкий век военных споров,
И ты промчался, незабвенный!
И быстрым понеслись потоком
Идут—их силе нет препоны,
Страшись, о рать иноплеменных!
Ретивы кони бранью пыщут,
Сразились. Русский — победитель!
Края Москвы, края родные,
Где ты, краса Москвы стоглавой,
И там, где роскошь обитала
Утешься, мать градов России,
О вы, которых трепетали
В Париже росс!—где факел мщенья?
О скальд России вдохновенный,
1814 |
Утихла брань племен; в пределах отдаленных Не слышен битвы шум и голос труб военных; С небесной высоты, при звуке стройных лир, На землю мрачную нисходит светлый мир. Свершилось!.. Русский царь, достиг ты славной цели? Вотще надменные на родину летели; Вотще впреди знамен бесчисленных дружин В могущей дерзости венчанный исполин На гибель грозно шел, влек цепи за собою: Меч огненный блеснул за дымною Москвою! Звезда пубителя потухла в вечной мгле, И пламенный венец померкнул на челе! Содрогся счастья сын, и, брошенный судьбою, Он землю русскую не взвидел под собою. Бежит... и мести гром слетел ему вослед; И с,трона гордый пал... и вновь восстал... и нет!
Тебе, наш храбрый царь, хвала, благодаренье!
О, сколь величествен, бессмертный, ты явился,
И ныне ты к сынам, о царь наш, возвратился,
1815 |
Чудесный жребий совершился: Угас великий человек. В неволе мрачной закатился Наполеона грозный век. Исчез властитель осужденный. Могучий баловень побед, И для изгнанника вселенной Уже потомство настает.
О ты, чьей памятью кровавой
Давно ль орлы твои летали
Когда надеждой озаренный
Тогда в волненье бурь народных
И обновленного народа
И Франция, добыча славы,
И се, в величии постыдном
Надменный! кто тебя подвигнул?
Россия, бранная царица,
Оцепенелыми руками
И все, как буря, закипело;
Искуплены его стяжанья
Где, устремив на волны очи,
Да будет омрачен позором
1821 |
Воспоминаньями смущенный, Исполнен сладкою тоской, Сады прекрасные, под сумрак ваш священный Вхожу с поникшею главой. Тот отрок Библии, безумный расточитель, До капли истощив раскаянья фиал, Увидев наконец родимую обитель, Главой поник и зарыдал.
В пылу восторгов скоротечных,
Воображал сей день счастливый,
И въявь я вижу пред собою
Садятся призраки героев
Среди святых воспоминаний
1829 |
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Но вот уж близко. Перед ними Уж белокаменной Москвы, Как жар, крестами золотыми Горят старинные главы. Ах, братцы! как я был доволен, Когда церквей и колоколен, Садов, чертогов полукруг Открылся предо мною вдруг! Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! Москва... Как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!
Вот, окружен своей дубравой,
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Властитель слабый и лукавый,
Его мы очень смирным знали,
Гроза двенадцатого года
Но бог помог—стал ропот ниже,
1827—1830 |
О чем шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России? Что возмутило вас? волнения Литвы? Оставьте: это спор славян между собою, Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Оставьте нас: вы не читали
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Вы грозны на словах—попробуйте на деле!
1831 |
Перед гробницею святой Стою с поникшею главой... Все спит кругом; одни лампады Во мраке храма золотят Столпов гранитные громады И их знамен нависший ряд.
Под ними спит сей властелин,
В твоем гробу восторг живет!
Внемли ж и днесь наш верный глас,
Явись и дланию своей
1831 |
У русского царя в чертогах есть палата: Она не золотом, не бархатом богата; Не в ней алмаз венца хранится за стеклом; Но сверху донизу, во всю длину, кругом, Своею кистию свободной и широкой Ее разрисовал художник быстроокой. Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн, Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен, Ни плясок, ни охот,— а всё плащи, да шпаги, Да лица, полные воинственной отваги. Толпою тесною художник поместил Сюда начальников народных наших сил, Покрытых славою чудесного похода И вечной памятью двенадцатого года. Нередко медленно меж ими я брожу И на знакомые их образы гляжу, И, мнится, слышу их воинственные клики. Из них уж многих нет; другие, коих лики Еще так молоды на ярком полотне, Уже состарились и никнут в тишине Главою лавровой... Но в сей толпе суровой Один меня влечет всех больше. С думой новой Всегда остановлюсь пред ним — и не свожу С него моих очей. Чем долее гляжу, Тем более томим я грустию тяжелой. Он писан во весь рост. Чело, как череп голый, Высоко лоснится, и, мнится, залегла Там грусть великая. Кругом—густая мгла; За ним—военный стан. Спокойный и угрюмый, Он, кажется, глядит с презрительною думой. Свою ли точно мысль художник обнажил, Когда он таковым его изобразил, Или невольное то было вдохновенье,— Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
1835 |
Была пора: наш праздник молодой Сиял, шумел и розами венчался, И с песнями бокалов звон мешался, И тесною сидели мы толпой. Тогда, душой беспечные невежды, Мы жили все и легче и смелей, Мы пили все за здравие надежды И юности и всех ее затей.
Теперь не то: разгульный праздник наш
Всему пора: уж двадцать пятый раз
Припомните, о други, с той поры,
Вы помните: когда возник Лицей,
Вы помните: текла за ратью рать,
Вы помните, как наш Агамемнон
И нет его—и Русь оставил он,
1836 |
Н. М. ЯЗЫКОВ |
Жизни баловень счастливый, Два венка ты заслужил; Знать, Суворов справедливо Грудь тебе перекрестил! Не ошибся он в дитяти: Вырос ты — и полетел, Полон всякой благодати, Под знамена русской рати, Горд, и радостен, и смел.
Грудь твоя горит звездами:
Жизни бурно-величавой
Чу! труба продребезжала!
Пламень в небо упирая,
Где же вы, незванны гости,
Вы отведать русской силы
Удальцов твоих налетом
Лучезарна слава эта,
Ныне ты на лоне мира:
Август 1835 |
П. А. КАТЕНИН |
Тысяча восемьсот четвертого года Рекрут брали по всей Руси. Бонапарте, Брезгая консульством, молвил: «Я — император». Сытая бунтами Франция иго надела; Слабым соседям не спорить: признали с поклоном; Сильные ж с гневом отвергли, злое предвидя.
Англия, враг коренной, поднялась кораблями,
Вдоволь стоило денег, и крови, и плача
Вот на нее поглядеть, так сам надорвешься:
Горев с другими пошел в свой полк гренадерский.
Горев сражался, покуда ноги держали:
Беден всяк вдали от родины милой;
Наполеон меж тем взять новое царство
Люто стал за святыню народ богомольный:
В том и зло, что правый вравнё с виноватым
В то же время другую войну на противном
Бог попустил, на кару гордыни. Кутузов,
Вождь ускакал восвояси за новою ратью;
Бедный Макар! где ты был? что делал? Он жадно
После раздумье возьмет: «С ума ли я спятил?
Он бы решился; но не было воли господней,
1835 |
Ф. И. ТЮТЧЕВ |
Ты ль это, Неман величавый? Твоя ль струя передо мной? Ты, столько лет, с такою славой. России верный часовой?.. Один лишь раз, по воле бога, Ты супостата к ней впустил — И целость русского порога Ты тем навеки утвердил...
Ты помнишь ли былое, Неман?
Победно шли его полки,
Лишь одного он не видал...
И так победно шли полки,
1853 |
А. Н. МАЙКОВ |
Ветер гонит от востока С воем снежные метели... Дикой песнью злая вьюга Заливается в пустыне... По безлюдному простору, Без ночлега, без привала, Точно сонм теней, проходят Славной армии остатки, Егеря и гренадеры, Кто окутан дамской шалью, Кто церковною завесой,— То в сугробах снежных вязнут, То скользят, вразброд взбираясь На подъем оледенелый... Где пройдут — по всей дороге Пушки брошены, лафеты; Снег заносит трупы коней, И людей, и колымаги, Нагруженные добычей Из святых московских храмов... Посреди разбитой рати Едет вождь ее, привыкший К торжествам лишь да победам... В пошевнях на жалких клячах, Едет той же он дорогой, Где прошел еще недавно Полный гордости и славы, К той загадочной столице С золотыми куполами, Где, казалось, совершится В полном блеске чудный жребий Повелителя вселенной, Сокрушителя империй... Где ж вы, пышные мечтанья!
Гордый замысел!.. Надежды
Вспомнил он дворец Петровский,
И безнадежно |
М. Ю. ЛЕРМОНТОВ |
1
Всю ночь у пушек пролежали
2
Пробили зорю барабаны,
3
Что Чесма, Рымник и Полтава?
4
Марш, марш! пошли вперед, и боле
5
Живые с мертвыми сравнялись,
6
И крепко, крепко наши спали
1830—1831 |
В шапке золота литого Старый русский великан Поджидал к себе другого Из далеких чуждых стран.
За горами, за долами
И пришел с грозой военной
Но улыбкой роковою
Но упал он в дальнем море
1832 |
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спаленная пожаром, Французу отдана? Ведь были ж схватки боевые, Да, говорят, еще какие! Недаром помнит вся Россия Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Мы долго молча отступали,
И вот нашли большое поле:
Забил снаряд я в пушку туго
Два дня мы были в перестрелке.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И только небо засветилось,
И молвил он, сверкнув очами:
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Вам не видать таких сражений!..
Изведал враг в тот день немало,
Вот смерклось. Были все готовы
Да, были люди в наше время,
1837 |
Почтим приветом остров одинокий, Где часто, в думу погружон, На берегу о Франции далекой Воспоминал Наполеон! - Сын моря, средь морей твоя могила! - Вот мщение за муки стольких дней! - Порочная страна не заслужила, Чтобы великий жизнь окончил в ней.
Изгнанник мрачный, жертва вероломства
1831 |
По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах, Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах.
Не гнутся высокие мачты,
Не слышно на нем капитана,
Есть остров на том океане -
Зарыт он без почестей бранных
И в час его грусной кончины,
Из гроба тогда император,
Скрестивши могучие руки,
Несется он к Франции милой,
И только что землю родную
На берег большими шагами
Но спят усачи-гренадеры -
И маршалы зова не слышат:
И, топнув о землю ногою,
Зовет он любезного сына,
Но в цвете надежды и силы
Стоит он и тяжко вздыхает,
Потом на корабль свой волшебный,
1840 |
Меж тем как Франция, среди рукоплесканий И криков радостных, встречает хладный прах Погибшего давно среди немых страданий В изгнанье мрачном и цепях; Меж тем как мир услужливой хвалою Венчает позднего раскаянья прыв И вздорная толпа, довольная собою, Гордится, прошлое забыв, - Негодованию и чувству дав свободу, Поняв тщеславие сих праздничных забот, Мне хочется сказать великому народу: Ты жалкий и пустой народ! Ты жалок потому, что Сила, Слава, Гений, Все, все великое, священное земли, С насмешкой глупою ребяческих сомнений Тобой растоптано в пыли. Из Славы сделал ты игрушку лицемерья, Из вольности - орудье палача, И все заветные, отцовские поверья Ты им рубил, рубил с плеча; Ты погибал! - и Он явился, с строгим взором, Отмеченный божественным перстом, И признан за вождя всеобщим приговором, И ваша жизнь слилася в Нем; И вы окрепли вновь в тени Его державы, И мир трепещущий в безмолвии взирал На ризу чудную могущества и славы, Которой вас Он одевал. Один - Он был всегда, холодный, неизменный, Отец седых дружин, любимый сын молвы, В степях Египетских, у стен покорной Вены, В снегах пылающей Москвы! А вы, что делали, скажите, в это время? Когда в полях чужих Он гордо погибал, Вы потрясали власть избранную как бремя? Точили в темноте кинжал? Среди последних битв, отчаянных усилий, В испуге не поняв позора своего, Как женщина Ему вы изменили И как рабы вы предали Его. Лишенный прав и места гражданина, Разбитый свой венец Он снял и бросил сам, И вам оставил Он в залог родного сына - Вы сына выдали врагам! Тогда, отяготив позорными цепями, Героя увезли от плачущих дружин, И на чужой Скале, за синими морями, Забытый , Он угас один - Один, - замучен мщением бесплодным, Безмолвною и гордою тоской - И как простой солдат в плаще своем походном Зарыт наемною рукой.
Но годы протекли, и ветренное племя
И грустно мне, когда подумаю, что ныне
1841 |
В неверный час, меж днем и темнотой, Когда туман синеет над водой, В час грешных дум, видений, тайн и дел, Которых луч узреть бы не хотел, А тьма укрыть, чья тень, чей образ там, На берегу, склонивши взор к волнам, Стоит в близи нагребного креста? Он не живой. Но также не мечта: Сей острый взгляд с возвышенным челом И две руки, сложенные крестом.
Пред ним лепечут волны и бегут,
Прости, о слава! обманувший друг.
О! как в лице его еще видны
Нередко внемлет житель сих брегов
1830 |
Да тень твою никто не порицает, Муж рока! ты с людьми, что над тобою рок; Кто знал тебя возвесть, лишь тот низвергнуть мог: Великое ж ничто не изменяет.
1830 |
Где бьет волна о брег высокой, Где дикий памятник небрежно положен, В сырой земле и в яме неглубокой - Там спит герой, друзья! - Наполеон!.. Вещают так и камень одинокой, И дуб возвышенный, и волн прибрежных стон!.. Но вот полночь свинцовый свой покров По сводам неба распустила, И влагу дремлющих валов С могилой тихою Диана осребрила. Над ней сюда пришел мечтать Певец возвышенный, но юный; Воспоминания стараясь пробуждать, Он арфу взял, запел, ударил по струнам...
«Не ты ли островок уединенный,
Зачем он так за славою гонялся?
Ему, погибельно войною принужденный,
Когда уже едва свет дневный отражен
1829 |
К. К. ПАВЛОВА |
День тихих грез, день серый и печальный; На небе туч ненастливая мгла, И в воздухе звон переливно-дальний, Московский звон во все колокола.
И, вызванный мечтою самовластной,
Быстрей! быстрей! и у стремнины края
И город там палатный и соборный,
Москва! Москва! что в звуке этом?
Зачем сдается, что пред нами
Твои дворцы стоят унылы,
Какие ж тайные понятья
Москва! в дни страха и печали
Не даром в битве исполинской
Благое было это семя,
1844 |
Е. А. БАРАТЫНСКИЙ |
Пока с восторгом я умею Внимать рассказу славных дел, Любовью к чести пламенею И к песням муз не охладел, Покуда русский я душою, Забуду ль о счастливом дне, Когда приятельской рукою Пожал Давыдов руку мне! О ты, который в пыл сражений Полки лихие бурно мчал И гласом бранных песнопений Сердца бесстрашных волновал! Так, так! покуда сердце живо И трепетать ему не лень, В воспоминанье горделиво Хранить я буду оный день! Клянусь, Давыдов благородный. Я в том отчизною свободной, Твоею лирой боевой И славный год войны народной В народе славной бородой!
1825 |
И. С. НИКИТИН |
Под большим шатром Голубых небес — Вижу — даль степей Зеленеется.
И на гранях их,
По степям, в моря
Посмотрю на юг:
Мурава лугов
Гляну к северу:
Подымает грудь
И пожар небес
Широко ты, Русь,
У тебя ли нет
У тебя ли нет
У тебя ли нет
И давно ль было,
Под грозой ее
И зловещий дым
Но лишь кликнул царь
Собрала детей,
И в глухих степях,
Хоронили их
И теперь среди
По седым морям,
И поля цветут,
И во всех концах
Уж и есть за что,
Стать за честь твою
1851 |
А. Ф. ВОЕЙКОВ |
О русская земля, благословенна небом, Мать бранных скифов, мать воинственных славян Юг, запад и восток питающая хлебом: Коль выспренний удел тебе судьбою дан! Твои климат, хлад и мраз, для всех других столь грозный, Иноплеменников изнеженных мертвит, Но крепку росса грудь питает и крепит. Твои растения не мирты — дубы, сосны; Не злато, не сребро—железо твой металл, Из коего куем мы плуги искривленны И то оружие, с которым сын твой стал Освободителем Европы и вселенны. Не производишь ты алмазов, жемчугов: Седой гранит, кремень—твой драгоценный камень, В которых заключен струёй текущий пламень, Как пламень мужества в сердцах твоих сынов.
О русская земля! ты ввек не производишь
О росс! вся кровь твоя отчизне—довершай!
1812 |
Князь славы! именем народов и царей, Иноплеменничья избавившихся плена, Объемлю я твои священные колена — О, будь благословен, верховный вождь вождей, Завоевавший гроб священныя свободы, Расторгший рабства цепь и сокрушивший бич! Тебе со плесками воскликнули народы; Тебе звук арф, глас труб, торжеств и славы клич: Ты не отечества — вселенныя спаситель!
Уже, господствуя, Европу зря в цепях,
1812—1813 |
* Написано до получения плачевного известия о кончине великого нашего полководца. |
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ О ВОЙНЕ 1812 ГОДА |
Как заплакала Россиюшка от француза. Ты не плачь, не плачь, Россиюшка, бог тебе поможет! Собирался сударь Платов да со полками, Со военными полками да с казаками. Из казаков выбирали да есаулы; Есаулы были крепкие караулы, На часах долго стояли да приустали: Белые ручушки, резвы ножечки задрожали. Тут спроговорил-спромолвил да князь Кутузов: «Ай вы вставайте ж, мои деточки, утром поранее, Вы умывайтесь, мои деточки, побелее, Вы идите, мои деточки, в чистое поле, Вы стреляйте же, мои деточки, не робейте, Вы своего свинца-пороха не жалейте, Вы своего же французика побеждайте».
Не восточная звезда в поле воссияла — |
Ой как и пишет письмо Вот французский король, Пишет-то он ко российскому: «Ой ну прошу я тебя, Прошу тебя, российский царь, Прошу не прогневаться,— Ой распиши ты мне В своей кременной Москве Квартирушки на семьсот тысяч,— Он господам-то моим, Моим генералушкам, Квартирушки что ни лучшие, Ой ну как мне-то, королю, Квартирушку самолучшую— Во царских твоих палатушках!»
Ой как и тут-то был царь, |
Разорена путь-дорожка от Можая до Москвы,— Разорил-то путь-дорожку неприятель вор-француз. Разоривши путь-дорожку, во свою землю пошел, Во свою землю пошел, ко Парижу подошел. Не дошедши до Парижа, стал на месте, постоял, Стал на месте, постоял,—сам головкой покачал; Покачавши головою, стал он речи говорить, Стал он речи говорить, стал Париж-город хвалить: «Ты Париж ли, Парижок, Париж славный городок!» — Не хвалися, вор-француз, своим славным Парижем! Как у нас ли во России есть получше города, Есть получше, пославней, есть покраше, почестней, Есть получше, есть покраше, распрекрасна жизнь-Москва, Распрекрасная Москва — Всему свету голова, Всему свету голова — все земельки собрала! Распрекрасная Москва в путь-дорожку широка, Диким камнем выстлана, желтым песком сыпана, Что приют-город Москва — всей России честь-хвала! |
Как на горочке было, на горе, На высокой было, на крутой, Тут стояла нова слобода, По прозваньицу матушка Москва, Разоренная с краю до конца.
Кто, братцы, Москву разорил? |
Привиделся бессчастный сон — Дуют ветры со вихрями, С хором верхи сорывают По самые по окна, По хрустальные по стекла: Француз Москву разоряет, С того конца зажигает, В полон девок забирает.
Одна девка слезно плачет,
— Не надо мне твоих подарков: |
Что ни красное солнце да воссияло — Воссияла у Кутузова острая сабля.
Выезжает князь Кутузов в чисто поле,
Гренадеры и есаулы да не сробели,
Начинает князь Кутузов его спрашивать:
— Стоит силы во Париже сорок тысяч, |
Как на речке на Деснушке Стоял вор-французик. Поутру рано вставает, Коня он, вор, седлает, Оседлавши, в поле выезжает. Он по фронту разъезжает, Он указушки читает. Глядит-смотрит вор-французик В подзорную-то в трубу: Валит сила российская Со всех четырех сторон. Не успел и сказать речи — Запалили французам в плечи А из пушек-то картечью. Огни русские очень жарки— Французик утекает За Черную речку. |
От своих чистых сердец Совьем Платову венец. На головушку наденем, Сами песни запоем, Сами песни запоем, Как мы в армии живем.
Мы в армеюшке бывали,
Наши начали палить,
Не ясен сокол летает —
Как не пыль в поле пылит |
Ты, Рассея, ты, Рассея, Ты, Рассейская земля, Много крови пролила, Много силы забрала!
Платов-казак воин был,
Дочь француза догадалась,
На коня Платов садится |
Он да отчего же, али отчего Вот наша да армеюшка, Да она же, она потревожилась? Потревожилась армеюшка Вот наша казачая, Потревожилась темной ночею.
Как и ходит по армеюшке
Что не чернь-то будто во поле,
Да вспахано это полюшко, |
Как во нынешнем году Объявил француз войну, Да объявил француз войну На Россиюшку на всю, Да на Россиюшку на всю, На матушку на Москву.
Вот мы под Ригою стояли,
Мы походы проходили,
Мы во лодочку посели, |