Манифест Его Величества Императора Австрийского,
Короля Венгерского и Богемского.[1] [Август 1813].
Положение Австрийской Монархии, многоразличные ее сношения с другими державами и важность ее в союзе Государств Европейских принуждали ее принимать участие в большей части войн, опустошавших Европу в течение слишком двадцати лет. В продолжение всех сих тягостных войн одно намерение направляло каждый шаг Его Величества Императора. По врожденной склонности, по чувству своей обязанности, по любви к народу своему склонный к миру, чуждый всякого помышления о завоевании и увеличении, Его Величество принимался за оружие, внемля единственно необходимости непосредственной защиты самого себя, и рачению о судьбе соседственных Государств, неразлучной с собственным сохранением, или для отвращения опасности, угрожавшей всей общественной системе Европы разрушением посредством беззаконного самовластия. Его Величество Император желал жить и царствовать, для сохранения правосудия и порядка; Австрия сражалась единственно за правосудие и порядок. Если в сей, часто неудачной брани, наносимы были Монархии глубокие язвы, то оставалось Его Величеству по крайней мере сие утешение, что Он не отваживал судьбы Государства своего, для бесполезных или страстью внушенных предприятий, и что каждое из намерений Его может быть оправдано перед Богом, перед народом Его, перед современниками и потомством.
Война 1809 года, не смотря на выгоднейшие приготовления, повергла бы Государство в погибель, если б незабвенная храбрость армии и дух верной любви к Отечеству, одушевлявший все части Монархии, не были сильнее всякой неприязненной судьбы. Честь народная и древняя слава оружия, при всех превратностях сей войны, были успешно поддержаны; но потеряны драгоценные области, и уступкою прибрежных к Адриатическому морю земель, Австрия лишилась морской торговли, одного из успешнейших средств к умножению народной ее промышленности; она еще сильнее почувствовала бы сей удар, если б пагубная система, облекающая всю твердую землю, не заграждала торговых путей и не препятствовала всякому сообщению между народами.
Ход и следствия сей войны доставили Его Величеству то полное уверение, что при явствующей невозможности непосредственно и совершенно исцелить расстроенное и политическое состояние Европы, воинственные покушения отдельных Государств, не прекращая общего бедствия, только изнуряют без пользы остальные независимые силы, ускоряют падение целого и даже уничтожают надежду лучших времен. Руководствуясь сим убеждением, Его Величество усмотрел, сколь полезно будет миром, обеспеченным на несколько лет, по крайней мере остановить непреоборимое дотоле течение ежедневно возрастающего превосходства сил, доставить своей Монархии спокойствие, необходимое для восстановления Финансов и военной силы, и тогда же дать союзным державам время отдохновения которое, быв употреблено с благоразумием и деятельностью, могло бы предуготовить переход к счастливейшей эпохе. В тогдашних опасных обстоятельствах можно было достигнуть такого мира только посредством чрезвычайного решения. Император то почувствовал и принял сие решение. Желая доставить Монархии и святому делу человечества защитительную преграду от необозримых бедствий и залог лучшего порядка веще, Его Величество уступил то, что всего драгоценнее было Его сердцу. В сем смысле, возвышенном над всякими обыкновенными сомнениями, и обеспеченном от всякого неправильного в то время изложения, заключен был союз, который, после бедствий несчастной брани, долженствовал подъять слабую и страждущую сторону чувством собственной безопасности, а сильную и победоносную направить к умеренности и правосудию, и так с обеих сторон проложить путь к возвращению равновесия сил, без которого сообщение Государств может быть только сообщением бедствия.
Император тем более имеет права к таковым ожиданиям, что во время заключения сего союза Император Наполеон[2] достиг той точки своего поприща, в которой утверждение достояния вожделеннее беспокойного стремления к новым предприятиям. Всякое дальнейшее распространение его державы, давно уже преступившей всякую справедливую меру, было соединено с явною опасностью не только для Франции, которая падала под тяжестью своих завоеваний, но и для собственной его личной выгоды. Держава сия, по мере распространения своего, лишалась безопасности. Здание величия оной, соединением с древнейшим Императорским домом в Христианстве, в очах Французской нации и света столько утвердилось и усовершенствовалось, что беспокойные покушения к увеличению ее, могли оную отныне только обессилить и потрясти. Здравая политика предписывала властелину, увенчанному славою и победою, законы личного его сохранения, состоявшие в том самом, о чем Франция, Европа, и многие притесненные, отчаянные народы умоляли Небо.
Позволено было надеяться, что совокупление столь многих важных причин, превозможет прелесть одного побуждения.
Сии радостные надежды не исполнились, но тем нельзя укорить Австрии. После многолетнего, тщетного напряжения, и несметных пожертвований всякого рода, было довольно поводов к испытанию творить добро доверием и преданностью, ибо реки крови дотоле причинили одни только неисчислимые бедствия. По крайней мере Его Величество никогда не раскается, что избрал сей путь.
Еще до истечения 1810 года, когда война не переставала свирепствовать в Испании, и Немецкие народы едва имели время свободно вздохнуть после опустошений двух последних войн, Император Наполеон, в пагубный час, решился присоединить важный округ Северной Германии к той массе земель, которая именовалась Французскою Империею, и лишить древние свободные, торговые города: Гамбург, Бремен и Любек сначала политического, а потом и торгового бытия и последних средств к их существованию. Сей насильственный поступок произошел без всякого, даже и мнимого права с презрением всех кротких мер, без предварительного объявления или сношения с каким-либо кабинетом, под самовольным и ничтожным предлогом, что война с Англиею к тому побуждает. В то же время исполняема была с неумолимою строгостью та ужасная система, которая на счет независимости, благоденствия, прав и достоинства, всенародного и частного достояния всех владений твердой земли, уничтожает всемирную торговлю, в тщетном ожидании достигнуть цели, которая, если б она к счастью не была возможна, повергла бы Европу на долгое время в бедность, бессилие и варварство.
Определение, которым на Немецких берегах составлено было Французское владение под именем 32 военной дивизии, уже само собою довольно обеспокоивало все соседние державы; но оно еще более тревожило их тем, что приметно предвещало впредь большую еще опасность. Сим определением ниспровергнута была объявленная самою Франциею, но уже ранее ею нарушенная система, так называемых естественных границ Французского Государства, без дальнейшего оправдания или объяснения, и даже собственные творения Французского Императора разрушены с беспримерным самовольством. На пути сего ужасного похищения не пощадили ни владельцев Рейнского союза, ни Королевства Вестфальского, ниже другого какого большого или малого владения. Граница, начертанная по-видимому, слепою прихотью, проведена была без правил, без плана, без внимания к древним и новым сношениям через земли и реки, отрезала средние и южные владения Германии от всякого сообщения с Северным морем, перешла через Эльбу, отделила Данию от Германии, приблизилась даже к Балтийскому морю, и казалось, направилась к линии Прусских крепостей на Одере, все еще занятых Французами. Притом же, хотя все сие занятие насильно нарушало все права и владения, все географические, политические и военные распределения, но оно столь мало подобно было совершенной и оконченной области, что надлежало почитать оное приступом к другим, большим насильствам, которыми половина Германии долженствовала превратиться во Французскую область, а Император Наполеон в самой вещи сделаться повелителем твердой земли.
Сие неестественное распространение Французских владений более всего было опасно России и Пруссии. Прусская Монархия, окруженная со всех сторон, не смея сделать никакого своего движения, лишена будучи всех средств собрать новые силы, по-видимому, приближалась большими шагами к конечному своему разрушению. Россия, довольно обеспокоенная на западных границах своих самовольным превращением города Данцига, объявленного вольным по Тильзитскому миру, в сборное место Французской военной силы, и великой части Польши во Французскую провинцию, увидела в приближении Французской державы вдоль по морскому берегу и в новых оковах, приготовляемых для Пруссии, крайнюю опасность своих Немецких и Польских владений. С сей минуты разрыв между Франциею и Россиею был почти определен.
Австрия взирала на сию восстающую бурю с великим и справедливым опасением. Позорище неприятельских действий долженствовало во всяком случае коснуться ее областей, коих оборонительные средства были весьма несовершенны по той причине, что необходимое преобразование финансов, остановило возобновление военной силы. С другой же стороны казалась война, предстоящая России, в весьма сомнительном виде, ибо начиналась в таких же выгодных обстоятельствах, при таком же недостатке в содействии других держав, в такой же несоразмерности обоюдных воинских сил, следственно с такою же безнадежностью, как и все предшествовавшие, подобные войны. Его Величество Император при обеих сторонах употребил все дружественные средства, состоявшие в Его власти, для отвращения сей бури. Никакая человеческая проницательность не могла в то время предвидеть, что неудача сих благонамеренных поступков, будет гораздо пагубнее Императору Наполеону, нежели его противникам. Но так определено было в совете Мироправителя.
Когда нельзя было сомневаться в открытии войны, Его Величество должен был помышлять о средствах согласовать в сем напряженном и сомнительном положении собственную безопасность с достодолжным вниманием к существенной пользе соседственных держав. система беззащитного бездействия, единственный нейтралитет, к которому Император Наполеон, по собственным его объявлениям, позволил бы приступить, была неприлична по всем здравым правилам политики, и была бы только бессильным покушением избежать решения предлагаемой трудной задачи. Столь важная держава, какова Австрия, не смела ни под каким условием отказаться от участия в делах европы, или войти в положение, в котором она, будучи равно бессильна для заключения мира и для ведения войны, лишилась бы голоса и влияния во всех великих совещаниях, не получив никакой поруки в безопасности собственных ее границ. Ополчиться к войне против Франции, было бы в тогдашних обстоятельствах и несправедливо, и неблагоразумно. Император Наполеон не подавал Его Величеству никакого личного повода к неприязненным действиям, и тогда еще не вовсе исчезла надежда достигнуть цели многих благодетельных намерений употреблением в пользу утвержденных дружественных сношений, кроткими представлениями и умеренными советами. в рассуждении же непосредственной Государственной пользы, таковое решение имело бы неизбежность следствием превращение Австрийских земель в первое и главнейшее позорище войны, которая, при явном недостатке защитительных средств, в короткое время ниспровергла бы Монархию.
В сем затруднительном положении оставалось Его величеству одно средство: выйти на брань подле Франции. Принять сторону Франции, в точном смысле сего слова было бы противно не только обязанностям и правилам Императора, но и частым объявлениям Его кабинета, который не обинуясь осуждал сию войну. Его Величество, при заключении трактата 14 Марта 1812 года, руководствовался двумя определенными намерениями. Первое было, как явствует и из слов сего трактата, не лишать себя никаких средств, к достижению мира, ранее или позже, а другое принять извне и внутри положение, которое, в случае невозможности заключить мир, или при наступлении необходимости в решительных мерах еще в течение войны, привело бы Австрию в возможность действовать с независимостью, и поступать по правилам справедливой и благоразумной политики. По сей причине обещана была подробно назначенная и малая часть армии для содействия в военных предприятиях; все прочие составленные уже, или составляемые военные силы не долженствовали иметь участия в сей войне. Некоторым безмолвным условием все воюющие державы признали земли Монархии Австрийской нейтральными. Истинный смысл и цель системы, принятой Его Величеством, были очевидны Франции, России и всем здравомыслящим наблюдателям всемирных происшествий.
Поход 1812 года подал достопамятный пример, что предприятие, вспомоществуемое исполинскими силами, в руках Полководца первой степени, может быть неудачно, если он, чувствуя свои великие воинские таланты, вздумает преступить пределы Природы и правила благоразумия.
Призрак честолюбия повлек Императора Наполеона в глубину Российской Империи, и ложное политическое мнение заставило его думать, что он в Москве предпишет мир, обессилит Российскую державу на полвека, и возвратиться в торжестве. Но когда великодушная твердость Императора Всероссийского,[3] знаменитые подвиги Его воинства и непоколебимая твердость Его народа прекратили сие сновидение, тогда поздно было раскаиваться; надлежало потерпеть наказание. Вся Французская армия была рассеяна и истреблена; менее нежели в четыре месяца позорище войны перенесено было с Днепра и Двины на Одер и Эльбу.
Сей скорый и чрезвычайный оборот счастья был предвестником важной перемены во всех политических сношениях Европы. Союз между Россиею, Великобританиею и Швециею предложил всем лежащим при оных державам новую точку соединения. Пруссия, давно уже принявшая намерение, отважиться на все, и даже предпочесть опасность непосредственной политической смерти, медленному томлению и мучительным притеснениям, воспользовалась благоприятною минутою, и присоединилась к союзникам. Многие большие и меньшие владельцы Германии, готовы были сделать то же. Везде нетерпеливые желания народа предваряли законный ход Правительств. Со всех сторон под собственными законами, чувство оскорбленной народной чести, и негодование к чуждой верховной власти, жестоко во зло употребляемой.
Его Величество Император, по проницательности своей, видевший в сем обороте дел естественное и необходимое следствие предшествовавшего насильного напряжения сил, и по справедливости своей не смогший взирать на оное с негодованием, обратил все внимание свое на то, чтоб основательно обдуманными и счастливо соединенными мерами, содействовать истинной и твердой выгоде всей Европы. Уже с начала Декабря Австрийский кабинет сделал важные шаги для убеждения Императора Наполеона к справедливой и мирной политике, посредством доводов, сообразных с собственным его благоденствием и пользою вселенной. Сии покушения были возобновляемы с большею силою. Ласкались надеждою, что воспоминание о прошлогоднем несчастии, мысль о бесполезном пожертвовании несметной армии, потребные для заменения сей потери, насильственные средства всякого рода, сильное отвращение Французской нации и всех соединенных с ее выгодами народов к войне, которая, не подавая надежды к будущему вознаграждению, изнуряла все их силы, и наконец хладнокровное размышление о неизвестности окончания сего нового, весьма сомнительного перелома, побудят Императора Наполеона внять представлениям Австрии. Язык, которым они ему предлагались, был рачительно соображен с обстоятельствами: важен – по величию цели, кроток – по желанию счастливого успеха и по требованию существовавших дружественных связей.
Нельзя было ожидать, что сии предложения, проистекавшие из столь чистого источника, будут решительно отвергнуты; но образ принятия их, и еще более резкая противоположность между помышлениями Австрии и поведением Императора Наполеона, во время неудачи сих миролюбивых опытов, уже рано уничтожили всю надежду. Вместо того, чтоб умеренным языком, прояснить взгляд на будущее и укротить общее отчаяние, объявляемо было торжественно перед высочайшими властями Франции при всяком случае, что Император не примет никакого мирного предложения, которым была бы нарушаема целость Французской Империи во Французском смысле сего слова, или были б объявлены требования на какую-нибудь из областей, присоединенных им к оной Империи самовольно. В то же время отзывались и о тех временных условиях, которые, по-видимому, не касались сей самовольно начертанной границы, с грозною досадою и огорчительным презрением, как будто желали громко объявить, что Император Наполеон не намерен принести спокойствию вселенной ни одной важной жертвы.
Сии неприязненные объявления особенным образом оскорбляли Австрию, выставляя в ложном и весьма невыгодном виде приглашения к миру, которые сей кабинет предлагал другим дворам с ведома и мнимого согласия Франции. Соединенные против Франции Государи, вместо всякого ответа на предложение переговоров и посредничества со стороны Австрии, противополагали им всенародные объявления Французского Императора. Его Величество отправил в Марте месяце посланника в Лондон, для приглашения Англии участвовать в переговорах о мире, и Британское Министерство отвечало, что оно не верит надеждам Австрии на заключение мира, потому что Император Наполеон между тем изъявил мнения, долженствующие продолжить войну на вечные времена. Сей ответ тем более огорчил Его Величество, что он был справедлив и основателен.
Но при всем том Австрия продолжала определеннее и сильнее предлагать Императору Наполеону крайнюю необходимость мира, руководствуясь на каждом шагу правилом, что по разрушении равновесия и порядка Европы, беспредельным перевесом Франции, нельзя помышлять об истинном мире, без ограничения сего перевеса. В то же время Его Величество Император принял все меры для усиления и сосредоточения своей армии. Император чувствовал, что Австрия должна быть ополчена на брань, если хочет придать силу своему посредничеству при заключении мира. Сверх того не укрылось от расчетов Его Величества, что может наступить необходимость непосредственно участвовать в сей войне. Настоящее положение вещей не могло продолжаться; Император чувствовал сие убеждение, и руководствовался им во всех своих поступках. При неудаче самых первых опытов для заключения мира, сие убеждение сделалось еще явственнее. Следствие было очевидно. Одним из двух путей: переговорами или силою оружия надлежало перейти в другое состояние.
Император Наполеон не только предвидел, но и признал необходимыми вооружения Австрии, и неоднократно одобрял оные. Он имел много доказательств, что Его Величество Император в такую решительную для судьбы вселенной эпоху, выпустит из виду все личные и преходящие отношения, будет советоваться единственно с постоянным благом Австрийской Монархии и окружающих ее держав и во всех своих решениях руководствоваться сими высокими побуждениями. По всем том Франция не только признала, что посредничество Австрии должно быть вооруженное, но и неоднократно объявляла, что при наступающих обстоятельствах Австрия не может ограничиться постороннею ролью, но должна явиться с большими силами на позорище, и, как главная, самобытная держава, решить все дело. Чего бы Французское Правительство от Австрии ни надеялось и ни опасалось – в сем признании заключалось оправдание всего предначертанного и исполненного на самом деле поведения Его Величества Императора.
Сношения находились на сей степени, когда Император Наполеон оставил Париж, для остановления успехов союзных армий. Геройству Российских и Прусских войск на кровопролитных битвах Мая месяца, отдали справедливость самые враги их. но окончание сего первого периода было для них не столь выгодно; причиною тому было отчасти превосходство Французской военной силы и признанный всем светом воинский гений ее предводителя, отчасти политические соображения, которыми руководствовались Союзные Государи во всех своих предприятиях. Они поступали с справедливым предположением, что в деле, за которое Они сражались, не могут они долго не иметь союзников, что ранее или позже, в счастье или неудаче каждая держава, не совершенно еще лишившаяся своей самобытности, вступит в Их союз, что каждая пребывшая к независимости армия станет на ряду с Ними. По сей причине давали они храбрости своих войск только ту волю, которую требовало настоящее время и берегли важную часть своих сил к тому времени, когда с большими средствами можно им будет стремиться к большим успехам. По тем же причинам, и дабы дождаться дальнейшего развития происшествий, согласились Они заключить перемирие.
Между тем, по отступлении союзников, война на то время приняла вид, в котором Император чувствовал ежедневно более и более, что не возможно при дальнейшем оной продолжении быть праздным зрителем. Преимущественно озабочивала внимательность Его Величества судьба Прусской Монархии. Император почитал восстановление Прусской силы первым шагом к восстановлению политической системы Европы; опасность, в которой она тогда находилась, почитал Он своею собственною. Император Наполеон открыл Австрийскому двору уже в начале Апреля месяца, что почитает уничтожение Прусской Монархии естественным следствием отпадения ее от Франции и продолжения войны, и что зависит только от Австрии, намерена ли она присоединить важнейшую и прекраснейшую область Пруссии к своему Государству; сие открытие довольно ясно доказывало, что надлежало употребить все средства для спасения Пруссии. Если нельзя было достигнуть сей великой цели справедливым миром, то надлежало подкрепить Россию и Пруссию сильным вспоможением. В сем намерении, которое и сама Франция должна была видеть, Его Величество продолжал вооружения с неутомимою деятельностью. Он оставил в начале Июня свою столицу и отправился к позорищу войны отчасти, чтобы стараться о заключении мира, который, как и прежде, был главною целью его желаний, если б открылась к тому какая-либо надежда; отчасти же, чтоб с большею силою приготовиться к войне, если Австрии не останется другого выбора.
Незадолго до того, Император Наполеон объявил, что он «предложил собрание мирного конгресса в Праге, где должны собраться с одной стороны уполномоченные Франции, Союзных Американских Штатов, Дании, Короля Испанского[4] и всех союзных Государей, а с другой стороны уполномоченные Англии, России, Пруссии, Испанских инсургентов и прочих союзников сей воюющей массы, и положить основание долговременному миру».
Кому обращены были сии предложения, каким путем, в каком дипломатическом виде, было вовсе неизвестно Австрийскому Кабинету, который узнал о них из всенародных ведомостей. Впрочем нельзя было понять, как можно было начать исполнение такого проекта, как могли из соединения столь разнородных стихий, без всякого единогласно признанного основания, без всякого благоустроенного предварения, произойти переговоры о мире, и позволено было почитать все сие предложение игрою воображения, а не истинным приглашением к великому политическому подвигу.
Зная все затруднения, сопряженные с заключением всеобщего мира, Австрия долгое время помышляла о средствах мало помалу и постепенно приблизиться к сей многотрудно достигаемой цели, и в сем смысле изъявляла как Франции, так России и Пруссии, мысль свою о заключении мира на твердой земле. Не должно однако ж думать, что Австрийский двор хотя бы на минуту выпустил из виду необходимость и важность мира, условленного и заключенного с общего согласия всеми сильными державами, без которого Европа не может надеяться безопасности и благоденствия, или думал, что твердая земля может существовать, если перестанут почитать отделение от Англии смертельным недугом.
Предложенные Австриею переговоры, по уничтожении грозными объявлениями Франции почти всей надежды на участие Англии в опыте заключить общий мир, должно было почитать существенною частью предстоящего большого переговора, истинного общего мирного конгресса; они долженствовали служить к нему вступлением, сообщить предварительные статьи к будущему главному трактату, и продолжительным перемирием на твердой земле, проложить путь к пространнейшим и основательнейшим переговорам. Если б Австрия руководствовалась другими мыслями, то Россия и Пруссия, соединенные с Англиею определенными союзами, конечно никогда не решились бы внять приглашениям Австрийского кабинета.
Российский и Прусский дворы, руководствуясь весьма лестною для Его Величества Императора Австрийского доверенностью, объявили согласие свое приступить к мирному конгрессу, при посредстве Австрии. Тогда надлежало увериться в точном согласии Императора Наполеона, и с сей стороны условиться в мерах, долженствовавших вести непосредственно к мирным переговорам. В сем намерении решился Его Величество Император отправить своего Министра иностранных дел[5] в Дрезден в последние дни Июня месяца. Следствием сего посольства была заключенная 30 Июня конвенция, которою Император Наполеон принял предложенное Его Величеством Императором посредничество для заключения всеобщего, а в случае невозможности оного, предварительного на твердой земле мира. Город Прага был назначен местом собрания, а 5-е Июля днем открытия конгресса. Дабы иметь время, потребное для переговоров, утверждено было в сей конвенции, что Наполеон не прекратит существующего с Россиею и Пруссиею по 20 Июля перемирия до 10 Августа, а Его Величество Император принял на себя, побудить Российский и Прусский дворы к такому же объявлению.
Утвержденные в Дрездене пункты были предложены сим двум дворам. Хотя продолжение перемирия сопряжено для них было со многими сомнениями, и разными существенными невыгодами для обоих сих дворов, но сильнее всех сомнений, было желание подать Его Величеству Императору новое доказательство своей доверенности, и в то же время засвидетельствовать перед очами света, что они не пренебрегают никакой надежды на заключение мира, сколь бы она слаба и ограничена ни была, не отклоняют никакого опыта, который может проложить к тому путь. В конвенции 30 Июня не было сделано никакой перемены, кроме той, что срок открытия конгресса отложен был до 12 Июля, потому что нельзя было столь скоро окончить последних условий.
Между тем временем Его Величество не преставая питать надежды к совершенному прекращению страданий человечества и раздоров политического света общим миром, решился сделать еще новый шаг к сближению с Британским Правительством. Император Наполеон принял сие намерение не только с явным одобрением, но и предложил еще, для ускорения сего дела, позволить посылаемым для сего в Англию особам проехать через Францию. Когда дошло до исполнения, встретились неожиданные затруднения; выдачу паспортов, под ничтожными предлогами, отлагали со дня на день, и наконец вовсе в них отказали. Сие происшествие подало новую и важную причину к справедливому сомнению в чистосердечии объявленных неоднократно Императором Наполеоном уверений в склонности его к миру, особливо потому, что по многим его выражениям, в то время надлежало думать, что для него преимущественно важно замирение на море.
Между тем Их Величества Император Всероссийский и Король Прусский[6] назначили своих уполномоченных к конгрессу и снабдили их весьма определенными инструкциями; те и другие, равномерно как и назначенный Его Величеством для посредничества Министр, прибыли 12 Июля в Прагу.
Сии переговоры, если б они равновременно приняли оборот, который бы обещал несомнительное, вожделенное следствие, не могли продолжаться далее 10 Августа. До сего срока продолжено было перемирие при посредстве Австрии. Политическое и воинственное отношение держав, положение и потребности армий, состояние занятых ими земель, искреннее желание союзных Государей прекратить мучительную неизвестность не позволяли далее отлагать оного. Императору Наполеону известны были все сии обстоятельства. Он знал, что продолжение переговоров определено было сроком перемирия. Сверх того мог Император Наполеон легко усмотреть, сколь много счастливое сокращение и вожделенный успех предстоящего дела зависят от его поступков.
Вскоре с истинным прискорбием узрел Его Величество Император, что с Французской стороны не стараются об ускорении сего важного дела, но вообще поступают так, как будто имеют целью замедление переговоров и воспрепятствование благоприятному успеху. Хотя Французский Министр[7] находился на месте конгресса, но он не имел препоручения начать что-либо до прибытия первого уполномоченного. Со дня на день тщетно ожидали приезда первого уполномоченного. Не прежде 21 Июля узнали, что случившееся при заключении продолжения перемирию между Французскими и Российско-Прусскими Комиссарами затруднение (весьма маловажное препятствие, не могшее иметь влияния на мирный конгресс, которое можно б было, при посредстве Австрии прекратить довольно скоро) долженствовало объяснить и оправдать сию странную медленность. Когда и сей предлог был устранен, явился наконец в Праге Французский уполномоченный 28 Июля, через шестнадцать дней после срока, назначенного к открытию конгресса.
В первые уже дни по прибытии сего Министра, нельзя было сомневаться о судьбе конгресса. Форма вручения полномочий и начатия обоюдных изъяснений, о которой уже прежде того говорено было со всех сторон, сделалась предметом рассуждения, при котором все старания посредничествующего Министра были тщетны. Явная недостаточность данных Французским уполномоченным инструкций, причинила остановку не несколько дней. Не прежде 6 Августа подали сии уполномоченные новое объяснение, которым встретившееся в рассуждении формы затруднение не было уничтожено, и переговоры ни на шаг не подвинулись к существенной своей цели. При бесполезном размене нот о сем предварительном вопросе, наступило 10 Августа. Российские и Прусские уполномоченные не могли преступить сего срока, конгресс был окончен, и намерение, которое Австрия долженствовала принять, определено было ходом сего конгресса, совершенным удостоверением о невозможности мира, твердым мнением Его Величества Императора о спорном пункте, правилами и намерениями союзников, которые Император признал своими собственными, и наконец предшествовавшими определенными объяснениями, которые не оставляли никакого сомнения.
С глубоким прискорбием, утешась единственно уверением, что истощены все средства для избежания войны, Император находит себя принужденным к сему поступку. Его Величество Император в течение трех лет с неутомимою деятельностью старался положить основание к заключению истинного, твердого мира для Австрии и для Европы, путями кроткими и миролюбивыми. Сии старания были тщетны; осталось одно средство, одно прибежище – к оружию. Император принимается за оное, без личного огорчения, по плачевной необходимости, по непреоборимой обязанности, по причинам, которые познает и одобрит каждый верный подданный его Государства, вселенная и сам Император Наполеон в спокойный и правосудный час. Оправдание сей войны начертано в сердце каждого Австрийца, каждого Европейца, под каким бы владением он ни находился, столь явными чертами, что не нужно прибегать к искусству, для изложения оного. Народ и армия исполнят свой долг. Союз, утвержденный общею необходимостью и общею выгодою со всеми державами, ополчившимися для поддержания своей независимости, придаст нашим стараниям надлежащую силу. Конец его, при помощи небес, исполнит справедливые ожидания всех друзей порядка и мира!
* «Сын Отечества» №XXXV от 28 августа 1813, с.104-122.
Прибавление к «Санкт-Петербургским ведомостям» №77 от 26 сентября 1813.
«Исторический, статистический и географический журнал», 1813, ч.3, кн.1-2 (июль-август), с.86-115.
Прибавления к «Северной почте» №78 от 27 сентября 1813, №79 от 1 октября 1813, №80 от 4 октября 1813.
Комментарии:
[1] Франц I Иосиф Карл (1768 – 1835), император «Священной Римской империи» (император
Германский) в 1792-1806 гг. (под именем
Франца II), император
Австрийский в 1804–1835 гг., король
Венгерский и Богемский, тесть Наполеона, в августе 1813 г. примкнул к коалиции союзников.
[2] Наполеон I Бонапарт (
Bonaparte Napol
éon) (1769 – 1821), император
Французский в 1804–1814 гг. и в 1815 г., король
Итальянский в 1805–1814 гг., протектор Рейнского союза в 1806–1813 гг.
[3] Александр I Павлович (1777 – 1825), император
Российский в 1801–1825 гг., герцог
Гольштейн-Готторпский, с 14
(26) апреля по 7
(19) июля 1812 г. главнокомандующий 1-й Западной армией, в 1813–1814 гг. фактически возглавлял коалицию союзников.
[4] Фердинанд VII (1784 – 1833), в 1808 г. и в 1814–1833 гг. король
Испанский.
[5] Имеется в виду граф К.В.Меттерних.
Меттерних Клеменс Венцель Непомук Лотарь (
Metternich) (1771 – 1859), граф (князь), австрийский министр иностранных дел.
[6] Фридрих Вильгельм III (1770 – 1840), король
Прусский в 1797–
1840 гг., маркграф
Бранденбургский.
[7] Имеется в виду дивизионный генерал граф Л.М.Нарбонн.
Нарбонн-Лара Луи Мари Жак Амальрик де (
de Narbonne-Lara Louis-Marie-Jacques-Amalric) (1755 – 1813), граф Империи, французский дивизионный генерал, с сентября 1813 г. губернатор Торгау, умер в Торгау 5
(17) ноября
1813 г.
Предыдущий документ
