Смоленск: Маневры противоборствующих сторон до сражения 4-5 (16–17) августа 1812 г.

Избранная нами тема охватывает полностью, с одной стороны, наступательный маневр армии Наполеона на Смоленск, осуществлявшийся в финальной части по левому берегу Днепра, а с другой – все движения двух русских армий после военного совета 25 июля (6.8), названные позднее «ошеломелыми» маршами. О них к сегодняшнему дню написано, конечно, немало. Правда, нередко карты или схемы с изображением военных действий по данному периоду имеют относительно невысокий уровень детализации – например, в трудах А.И. Михайловского-Данилевского, М.И. Богдановича и других.

И все же, приступая к работе, мы, скажем так, не надеялись узнать много нового. Но произошло иначе – обнаружилось немало интересных фактов, мнений и решений главнокомандующих и т.д. А это, в свою очередь, помогло найти ответы на определенные «загадки». Помимо этого был подготовлен целый комплект схем, причем за каждый день.

Автор выражает большую благодарность всем, кто помогал ему в работе над ними, а также при выяснении некоторых вопросов.

Так сложилось, что основой для тех схем стала составленная А.И. Хатовым «Генеральная карта окрестностей Витебска и Смоленска». В географическом отношении она имеет хорошо известные недостатки, но на ней изображено довольно много объектов, и по времени публикации (1823 г.) она довольно близка к 1812 году, что во многих случаях имеет значение.

В приложениях представлены расписания войск противоборствующих сторон – русских на 26.7 (7.8) и наполеоновских 3–4 августа (н.ст.).

Хотя маневры сторон начались с так называемого «первого наступления» русских армий на Рудню 26 июля, начнем с событий в самом начале этого месяца.

На военном совете 1 июля было принято решение оставить Дрисский лагерь, и, таким образом, окончательно отказаться от дальнейшего осуществления так называемого плана Фуля. Но как предполагалось действовать далее?

Об этом в рескрипте П.И. Багратиону от 5.7 говорилось следующее: «Вся цель наша должна к тому клониться, чтобы выиграть время и вести войну сколь можно продолжительную. Один сей способ может нам дать возможность преодолеть столь сильного неприятеля, влекущего за собой воинство целой Европы». В сущности, о том же император написал и П.В. Чичагову 6.7: «Мы действуем выжидательно, ибо, имея дело с превосходными силами…»^[1].

Речь тут идет, совершенно очевидно, о затяжной или выжидательной войне. И именно о ней М.Б. Барклай де Толли написал Чичагову совершенно определенно, правда, значительно позднее – 31.7: «мы <...> должны стараться избегнуть генеральных и решительных сражений всею массою, потому что у нас армии в резерве никакой нет <...>, но главнейшая наша цель ныне в том заключается, чтобы сколь можно более выиграть времени, дабы внутреннее ополчение и войска, формирующиеся внутри России, могли быть приведены в устройство и порядок»^[2].

По нашему мнению, в начале июля (до отъезда государя из армии) был принят комплекс мер для продолжения кампании именно по формуле затяжной войны. В качестве альтернативы предполагавшемуся по замыслу Фуля сражению «в позиции при Дриссе» был разработан план, изложенный в так называемой «записке Аракчеева»^[3]. При этом в ней указаны операционные линии войск 1-й армии до Новгорода и Твери.

2-я армия, согласно рескрипту от 5.7, должна была еще ранее перейти «на направление, имеющее в тылу центр России», т.е. фактически прикрывать путь через Смоленск в Москву.

Более подробно об этом – «План отступления далее Западной Двины и Березины, и время его появления»

Судя по распоряжениям, намерениям и высказываниям Барклая, он стремился следовать тому новому плану^[4]. И в соответствии с одним из предусмотренных в нем вариантов 1-я армия прибыла в Витебск.

Вместе с тем 14.7 Барклай «решился дать Наполеону генеральное сражение», хотя и преследуя, согласно его исходящим документам от 15 и 16 июля, важные цели – «соединиться с 2-й армией», «освободить тем несколько» ее, или сохранить возможность для этого соединения.

Но и отказавшись от этого намерения, он 15-го докладывал императору, что «уверен в совершенном успехе генерального сражения», и после соединения со 2-й армией «не может уже быть сомнения в поражении врагов». А днем позже уведомлял Багратиона: «я твердо решился от Смоленска ни при каких обстоятельствах не отступать дальше, и дать там сражение». И, в сущности, о том же говорилось в его рапорте № 546 из Каменки.

18.7 свой дальнейший план действий он формулирует так: «По прибытии в Смоленск и соединении с князем Багратионом я буду в состоянии решительно перейти к наступлению и нанести противнику чувствительнейшие удары»^[5].

Первыми к Смоленску прибыли войска 1-й армии. 20.7 ее главнокомандующий предписал К.Ф. Толю: «Рекомендую в. в. прислать ко мне с сим нарочно посланным съемку окрестных мест города Смоленска с объяснением, где вы назначили позицию для войск 1-й армии, которая мне теперь весьма нужна».

И в тот же день Толь доложил, что еще ранее делал «разные военные рекогносцировки», и, по его мнению, «самая выгоднейшая позиция <...> имеется не левом берегу Днепра, в 3 верст. ниже города Смоленска». Но он предложил также, как лучший вариант, «идти, соединясь с кн. Багратионом, на неприятеля к Орше, ибо разделенные его силы представляют нам удобный случай разбить его по частям»^[6].

Позднее этот замысел, по-видимому, изменился в направлении наступления. Так, в труде Д.П. Бутурлина говорится о предложении Толя «немедленно атаковать центр» неприятеля, «обратив главную громаду российских сил к местечку Рудне». Но идея, по сути, оставалась той же – воспользоваться «разделением французских корпусов». При этом, «действуя с быстротою, должно надеяться легко разорвать неприятельскую линию; после чего можно было <...> действовать или в правый фланг их левого крыла, или, что казалось еще выгоднейшим, в левый фланг их правого крыла, дабы опрокинуть оное на правую оконечность к Могилеву»^[7].

20.7 Барклай писал Багратиону: «Прибыв сейчас в Смоленск, я узнал от ген.-кварт., посланного вперед для обозрения окрестностей сего города, что вовсе нет на правом берегу Днепра позиции <...>; а затем всепокорнейше прошу в. с. ускорить свои марши <...>. Мне бы весьма приятно было, если б в. с. прежде приехали в Смоленск, нежели придет армия, дабы могли мы сделать план будущим нашим операциям…».

«Рудня занята неприятельскими корпусами короля Неаполитанского, маршалов Нея и Жюно заняли Рудни и быстро по сей дороге преследует наши войска, неприятель же из Поречья идущий также преследует наш арьергард многочисленной кавалерией, из сего заключить можно, что под Смоленском на сих днях должно быть генеральное сражение…».

Встреча главнокомандующих вскоре состоялась, и 22.7 Барклай писал императору: «B то же время я считаю своим долгом донести Вам, Государь, что отношения мои с князем Багратионом наилучшие. В князе я нашел характер прямой и полный благородных чувств патриотизма. Я объяснился с ним относительно положения дел, и мы пришли к полному соглашению в отношении мер, которые надлежит принять. Смею даже заранее сказать, что, так как доброе единомыслие установилось, мы будем действовать впредь вполне согласно».

В том же письме им высказано следующее мнение: «Теперь я намерен двинуться вперед и атаковать неприятельский корпус, который окажется впереди, и которым мне представляется корпус маршала Нея в Рудне. По-видимому, однако, неприятель имеет намерение обойти меня с моего правого фланга корпусом, стоящим у Поречья. Итак, мне придется быть осторожным, чтобы не попасть в трудное положение, и постараться выиграть левый фланг неприятеля, между тем как князь Багратион будет прикрывать дорогу на Москву».

И далее: «Так как неприятель слишком разбросался по дуге от Могилева до Поречья, я решился воспользоваться этим обстоятельством и, скрыв мои операции завесой легких войск, обрушиться всею массою моих сил на его левое крыло»^[8].

Видимо, узнав об этих соображениях Барклая, Багратион написал ему тогда же (22.7) следующее: «Собрав столь знатное количество отборных войск, получили мы над неприятелем ту поверхность, которую имел он над разделенными нашими армиями; наше дело пользоваться сей минутой и с превосходными силами напасть на центр его и разбить его войска в то время, когда он, быв рассеян форсированными маршами и отделен ото всех своих способов, не успел еще собраться».

И далее вновь призывал: «… не взирая на пустые движения неприятеля, идти решительно на центр, где мы найдем, конечно, самые большие его силы, но зато ударом сим разрешим судьбу нашу, которая частными движениями на левый и правый его фланг тем менее может быть разрешена, что он после неудачи имеет всегда пункт, куда собрать рассеянные свои войска». При этом он считал, что слишком значительное промедление «даст время неприятелю, собравшись, выступить против нас в превосходных силах»^[9].

Итак, полководцы полагали, что противник «слишком разбросался» в расположении своих сил на довольно большом пространстве, «не успел еще собраться», был «рассеян форсированными маршами и отделен ото всех своих способов».

Но Барклай, опасаясь обхода со стороны Поречья, предполагал «выиграть левый фланг неприятеля» и даже атаковать его «всею массою» своих сил, предоставив 2-й армии пассивную роль – защиту дороги на Москву. А Багратион предлагал использовать соединение двух армий против рассредоточенных сил врага и без промедления наступать прямо на их центр.

Таким образом, хотя Барклай и писал императору об установлении между главнокомандующими «доброго единомыслия», еще 22 июля у них было довольно серьезное разногласие в отношении плана дальнейших действий.

Вместе с тем предложение Багратиона, по сути, означало, что 1-я и 2-я армии после их соединения должны перейти к значительно более активным и решительным действиям. И мнение о необходимости завершить непрерывную ретираду и начать именно такие действия тогда получило большое распространение, в том числе среди высшего командного состава.

В частности К.Ф. Толь, по словам К. Клаузевица, «пустил в ход все свое красноречие для того, чтобы убедить Барклая, что настало время нанести врагу решительный удар». И, по М.И. Богдановичу, именно он накануне военного совета 25.7 подал Барклаю записку с планом «двинуться быстро и решительно по дороге, ведущей чрез Рудню к Витебску», чтобы «разобщить неприятельскую армию на две отдельные части, занять между ними центральное положение и разбить их порознь сосредоточенными силами»^[10].

По рапорту военного министра от 22.7, «шедшие прямой дорогой из Витебска чрез Рудню» 5-й и 6-й корпуса прибыли в Смоленск 19-го, а остальные (2-й, 3-й и 4-й) – 21-го. И на следующий день 2-я армия соединилась с 1-й.

21.7 Барклай расформировал обсервационный корпус Ф.Ф. Винцингероде. Все его 17 батальонов поступили в существующие полки (и еще 275 чел. и 6 орудий из арт. рот – в 1-ю армию). При этом Винцингероде возглавил летучий отряд из 1 драгунского и 4 казачьих полков.

Отправленный на большую дорогу из Орши авангард того корпуса 15.7 находился в Козянах. По рапорту его командира Е.И. Оленина, в 3-х верстах появился небольшой отряд вражеской конницы из Дубровны. Но тогда же в нее вступил корпус Платова, который затем, по приказу Барклая, шел через Любавичи, Елисеево и Инково. Оттуда (18-го) Платов доложил, что «все дороги из Могилева, Орши и Бабиновичей, в Смоленск идущие, заперты».

Тем не менее, 18.7 Оленин доложил о крупных силах неприятеля, намеревавшихся из Орши двинуться в Дубровну, и своем отходе в Красный. Направленный ему в подкрепление казачий полк Власова 3-го прибыл в Ляды 19.7 и затем вступал в стычки с противником к востоку от этого пункта.

Платов 19.7 из Дебрицы сообщил о стычке его арьергарда под Лешней с неприятелем, двигавшимся из Рудни, где находились «маршал Ней и Неаполитанский король». Далее он прибыл в Шеломец и, откомандировав бригады Иловайского 4-го и Краснова 1-го, оставался там до 25.7 с арьергардом у Выдры. При этом вторая из тех бригад перешла в Холм, и от ее командира известий о боевых столкновениях не поступило.

Арьергард П.П. Палена 16.7 сражался при Агапоновщине, и 18-го и 19-го Барклай извещал Платова о том, неприятель «сильно преследует» данный отряд. Вместе с тем 19-го он был в Поречье и вечером оставил город, а противник, заняв его днем позже, далее значительных сил по дороге к Смоленску не направил.

20.7 Палену было предписано присоединиться к армии, оставив «в помощь» Краснову 2 бат. и 8 эск. А.М. Всеволожского. Другой арьергард 1-й армии, прикрывавший ее со стороны Рудни, под начальством И.Е. Шевича к 25.7 располагался в Бурой.

Оленин с 22.7 возглавлял новый передовой отряд – 36-й егерский полк, гв. конный арт. взвод и 2 каз. полка – Власова 3-го и 1-й Тептярский. Узнав тогда же о движении противника «в большом числе» «вверх по левому берегу», он отступил в Корытню. Но казаки участвовали в стычках у Сырокоренья и Лядов, и к тому времени в Красный прибыл один из казачьих отрядов 2-й армии – Карпова 2-го (2 полка).

Другой ее отряд под командой Сысоева 3-го (3 полка) 24.7 прибыл в Катань, и в дальнейшем он должен был следовать впереди своей армии. 25-го Сысоев доложил также о произошедших накануне стычках партий его отряда с неприятелем на левобережье Днепра.

В этот день, как известно, состоялся военный совет, принявший решение «идти всеми соединенными силами на Рудню, яко на центр расположения неприятельских войск».

Но какова была вероятность успеха?

В первую очередь обратимся к сложившемуся тогда соотношению сил.

Что касается численности русских войск, то Д.П. Бутурлин указал в своем труде 121119 человек, бывших 26 июля в обеих армиях «на лицо»: в 1-й – 77712, во 2-й – 43407. И те же величины приведены у А.И. Михайловского-Данилевского в округленном виде.

М.И. Богданович использовал данные Т. Бернгарди – не более 113 тысяч человек в регулярных войсках, но вместе с казаками – точно те же «121119 человек»^[11]. При этом по времени эти сведения, судя по их расположению в тексте, относятся к 25 или 26 июля (как и у Михайловского-Данилевского).

Однако Ж. Шамбрэ высказал мнение, что накануне Смоленского сражения (2 (14).8) только в регулярных войсках Барклая и Багратиона было 120 тыс. чел. И позднее подсчет Бернгарди вызвал некоторое удивление у Г. Фабри.

А в 1987 году С.В. Шведов оценил численность двух русских армий в 130 тыс. чел. – 2-й на 1.8 (40 тыс. чел.), а 1-й, видимо, на 3.8.^[12]

При этом в его статье их численность «фактически» определяется по данным рапортов с учетом войск, в этих документах не учтенных (для 1-й на 3.8: 81 + 9,5 = 90,5 тыс. чел.). А количество воинов во 2-й армии является предположением на основании сведений 17.8 и потерь, понесенных 2–6.8.

И необходимо заметить, что нередко рапорты имели те или иные нюансы, и, действительно, в очень многих учтены не все войска.

Прибегнув к такой приблизительной оценке, мы тоже получили существенно большие итоговые величины по двум армиям вместе 26 июля^[13], и считаем теперь более близким к истине мнение о том, что тогда, весьма вероятно, в регулярных частях было даже свыше 120 тысяч чел. – около 123 (при 600 ор.), а в казачьих с их артиллерией – около 9,5 тысяч (возможно, и до 10 тысяч) (при 24 ор.), без учета откомандированного на тот момент отряда Ф.Ф. Винцингероде.

Шамбрэ привел в своем труде численность войск Наполеона накануне Смоленской операции по сведениям 2, 3 и 4 августа (н.ст.). В общем итоге получилось 193608 человек, а без дивизии Домбровского и корпуса Латур-Мобура, не участвовавших в той операции, – 182608. Однако в ряде случаев историку пришлось использовать оценки, а именно по всей гвардии, 8-му армейскому корпусу и 4-му кавалерийскому, и, возможно, отчасти по 4-му армейскому, исходя из сведений от 23.8 (например, Старая гвардия – 6850, 23-го – 6822, 8-й корпус – 14000 и 12686).

При этом численность гвардейской артиллерии оценена в 3500 чел. Но необходимо заметить, что 23.8 большая ее часть учтена в дивизиях. Поэтому даже вместе со всем арт. парком должно было оставаться около 1500 чел.^[14]. Но если делать подсчет по всем спец. войскам, то в гвардию еще входили инженерные части и значительный обоз военных экипажей. И тогда, если оценка в 3500 чел. преувеличена, то, по нашему мнению, не более чем на 1 тысячу.

По сведениям Фабри, численность 4-го армейского корпуса без 4-х кав. бригад 3.8 составляла 27484 чел. Вместе с баварской конницей (1937 ч.), ее арт. батареей и бригадами Гюйона и Виллаты (оценивая по данным 23.8 – всего 2420 ч.) получится 31841 чел., т.е. больше, чем у Шамбрэ почти на 1,4 тысячи^[15].

Наконец, в подсчет не включена 2-я дивизия легкой кавалерии, численность которой вполне можно оценить в 3 тыс. чел., поскольку она имела весьма сходный состав с 3-й дивизией.

Всего же с учетом вышесказанного получается, что 2–4 августа (н.ст.) в главных силах Наполеона было около 197 тысяч чел., а без дивизии Домбровского (5447 ч.) и корпуса Латур-Мобура – не менее 186,5 тысяч.

Вместе с тем Шамбрэ полагал, что с 3 по 14 августа эти силы, скорее всего, несколько увеличились, и оценивал количество состоявших в них комбатантов в 185 тысяч^[16]. И на основании этого мнения и полученной итоговой величины (186,5 т.) мы считаем оценки в 186 – 190 тысяч комбатантов близкими к истине.

Таким образом, если к 26.7 (7.8) соединенные армии Барклая и Багратиона имели в регулярных войсках около 123 тысяч чел., а не до 113, то и тогда они уступали противнику в их численности весьма значительно – примерно в полтора раза, или даже немного более.

В то же время большое преимущество для русской стороны усматривали в рассредоточении сил неприятеля и внезапности нападения на него.

Однако в истории нередко бывало, что противник на самом деле оказывался совершенно готов к масштабной наступательной операции против него.

По воспоминаниям А. Коленкура, узнав о соединении русских армий у Смоленска, Наполеон «мечтал» или надеялся (насколько можно понять по оригинальному тексту), что они сами «на него нападут». И позднее, получив известие о произведенной неприятелем 27.7 (8.8) «глубокой разведке» «против корпуса генерала Себастиани», «император обрадовался». «Он думал, что вся русская армия принимает участие в этом маневре, и пробил, наконец, час долгожданной битвы»^[17].

Кроме того, немного ранее, 25.7 (6.8), он написал Богарне: «Мое намерение состоит в том, чтобы идти на неприятеля, вероятно, по левому берегу Борисфена, занять Смоленск и дать сражение русской армии…». И интересовался также мнением Даву о том, какой лучше берег реки использовать для этой цели.

То есть, Наполеон еще 25.7 (6.8) думал и о собственном наступлении. И, по мнению Фабри, к 2 часам ночи 28.7 он принял решение идти на Смоленск по левобережью Днепра^[18]. А, получив затем (в 5 часов) донесение о той «глубокой разведке» русской конницы, он на тот случай, если бы далее со стороны противника ничего серьезного не последовало, предполагал вернуться к осуществлению именно того решения.

Таким образом, Наполеон был тогда готов и обороняться, и наступать. При этом, узнав об отступлении дивизии Себастиани после боя с неприятельской кавалерией, он, по свидетельству Коленкура, не встревожился, а, напротив, даже «обрадовался».

А что можно сказать о решении русского командования, принятом на совете 25.7, с точки зрения принципов затяжной войны? К тому моменту силы неприятеля были еще довольно велики, и прошло слишком мало времени для формирования резервов внутри страны^[19]. И в такой ситуации как генеральное сражение, так и наступление «всеми соединенными силами» в соответствии с теми принципами не имели оснований.

Барклай на совете, судя по его рапорту императору № 605, вероятнее всего, тему затяжной войны затрагивал – «выиграть время к вооружению внутри государства новых войск». Но, наверное, услышал в ответ: для этого необходимо «стараться неприятеля в его предприятиях останавливать, сие не может иначе совершиться, как только одними наступательными действиями». А относительно того, чтобы ограничиться в этих действиях только обходом левого фланга противника, видимо, пришли к мнению о том, что тогда придется разделить войска, а враг «найдет способ обратить все свои силы на отдельную часть армий»^[20].

О соображениях Толя можно судить по еще одному документу – его записке П.М. Волконскому от 30.7.

Она начинается с перечисления основных соединений врага с указанием их численности и дислокации после соединения армий Барклая и Багратиона (и, насколько можно понять, к 25–26 июля):

То есть, по мнению Толя, у неприятеля в то время от 83 до 88 тысяч чел. находились на флангах театра военных действий, а в центре, от Поречья до Могилева – 120 тысяч^[21].

Очевидная ошибка в дислокации 5-го и 8-го армейских корпусов – 26.7 первый, без учета 17-й дивизии, находился в Могилеве и Шклове, а второй в Орше. Но и вместе с ними общая численность главных сил Наполеона будет значительно меньше действительной.

Основные силы группировки Даву располагались в районе Дубровны на обоих берегах Днепра, кавалерия Груши – еще далее к востоку (гл. квартира в Н. Тухине) (см. схему «26 июля (7 августа)»^[22]).

Вся гвардия (без Легиона Вислы) и корпуса Нея и Монбрена действительно были, соответственно, в Витебске и районах Лиозно и Рудни. Кавалерия Нансути (а не Бессьера) занимала позиции на пути из Понизовья в Поречье – кирасиры в Полуяново (без дивизии Валанса), а легкая конница – восточнее до Поречья.

А вот о 4-м армейском корпусе в записке Толя нет ни слова. Его основные силы находились в Сураже и возле него, 14-я пехотная дивизия – в Понизовье.

Помимо этого, в состав прибывшей из Могилева группировки Даву не входили 3 пехотные дивизии – 1-я, 2-я и 3-я.

По мнению Толя, русские имели преимущество в том, что их армии, включавшие 120 тысяч чел. в регулярных войсках и от 6 до 8 тысяч казаков, были соединены у Смоленска, в то время как силы неприятеля располагались на большом пространстве от Поречья до Могилева. Причем в них, по приведенным в записке данным, всего насчитывалось тоже 120 тысяч чел. Но русские до сих пор не воспользовались данным преимуществом, хотя участники военного совета 25.7 приняли решение наступать на Рудню.

По мысли Толя, после победы над Неем следовало двинуться влево, чтобы занять важный пункт – Бабиновичи, а далее начать наступление против Наполеона. И, действуя таким образом, армии Барклая и Багратиона могли бить вражеские соединения одно за другим, поскольку постоянно превосходили бы их в силах.

Таким образом, Толь не только имел далекое от реальности представление об общей численности вражеских войск, располагавшихся от Поречья до Могилева, но и, по-видимому, совсем не учитывал корпус Богарне, а также, возможно, еще 3 дивизии из корпуса Даву.

При этом дивизии Морана и Гюдена могли подойти к району Лиозно за один переход. Войскам Богарне, Нансути и гвардии с дивизией Фриана для этого требовалось два перехода. Заметим также, что в случае серьезной угрозы корпуса Монбрена и Нея вряд ли бы оставались на месте.

На значительном расстоянии к югу от линии Рудня – Лиозно – Витебск находились войска под общим начальством Даву – 1-й арм. корпус (без тех 3-х дивизий), 8-й и 5-й (без 17-й дивизии), Легион Вислы, кавалерия Груши и Валанса. Они составляли, по нашим подсчетам, около 35,5% всех сил, т.е. при оценке их численности в 188 тысяч чел. – до 67 тысяч. А русское командование отправило на левый берег Днепра, к Красному только относительно небольшой отряд Д.П. Неверовского. В его регулярных частях и оставленном в Смоленске Виленском пехотном полку было, вероятно, свыше 7 тысяч чел., а всего более 8,5 тысяч.

Соответственно, без данного отряда в армиях Барклая и Багратиона оставалось, согласно нашим оценкам, около 124 тысяч чел., без казаков – до 116 тысяч, а у Наполеона без войск Даву – около 121 тысячи.

Но в данной ситуации игнорировать ту довольно крупную группировку Даву, конечно, нельзя. И тут обращает на себя внимание маневр, совершенный 5-м и 8-м корпусами 31.7 и 1.8 (12 и 13.8), – за два перехода они преодолели путь от Днепра до Романово. Пройдя приблизительно такое же расстояние на север через Бабиновичи, войска, собравшиеся возле Дубровны и Орши, могли дойти до Лиозно.

При этом 26.7 (7.8) одна из пехотных дивизий 5-го армейского корпуса (16-я) находилась в Шклове, а через три дня – между ним и Копысем. А даже от Шклова до Романово не меньшее расстояние, чем от него до Бабиновичей. 18-я дивизия 29.7, правда, находилась немного дальше, но севернее Могилева – в Добрянке.

У Барклая 27.7 были, на наш взгляд, хотя и неверные, но все же более близкие к реальности представления о дислокации вражеских сил: «впереди Рудни стоит король Неаполитанский с частью своей кавалерии и несколько пехоты; в самом же Рудне находится корпус маршала Нея – в недальнем расстоянии позади оного корпус вице-короля Итальянского. Большая часть корпуса маршала Даву расположена в Любавичах и Бабиновичах, и мне кажется вероятным, что сам Наполеон со своей гвардией, частью легкой конницы и всею тяжелой кавалерией должен иметь пребывание в Витебске; по крайней мере, наверно полагать можно, что сии войска должны стоять между Витебском и Поречьем…». И ранее, 22.7 он докладывал императору: «в Могилев прибыл кн. Понятовский», а Даву «стянул все свои силы к Орше и занял Дубровну»^[23].

Хотя Барклай доложил императору о том, что участники военного совета 25.7 приняли решение о наступлении «единогласно», судя по его словам в «Изображении военных действий…», он только присоединился к общему мнению, причем «с условием отнюдь не отходить от Смоленска более 3 переходов»^[24].

Согласно составленным им позднее документам, он не желал подвергать сразу все силы слишком значительной опасности в условиях, когда «в резерве армии никакой нет». И в отношении принятого на совете плана его, несомненно, в большой степени тревожила возможность такого развития событий, при котором наступление как раз почти всех русских войск завершится неудачей, а враг обойдет их правый фланг, выйдет им в тыл и овладеет путями не только к Смоленску, но и к Дорогобужу. А тогда, как полагал военный министр 30.7, оказалось бы в «совершенной опасности государство».

И еще 27.7 Барклай высказал Багратиону свое мнение о том, что при «дальнейшем нашем движении» по дороге на Рудню Ней «отступит единственно для того, чтобы нас далее завлечь за собою». И в тот же день он написал императору: «Имея противу себя неприятеля искусного, хитрого и умеющего воспользоваться всеми случаями, я нахожусь в необходимости наблюдать строжайшие правила предосторожности…»^[25].

25.7 отряд Оленина был расформирован, а он сам затем возглавил авангард «левого бокового корпуса» Д.П. Неверовского. И в тот же день вследствие известия о движении каких-то сил врага из Надвы в Чабуры (Чубары) командование сочло необходимым создать особый временный отряд под начальством Г.В. Розена – 3 егерских полка (11-й, 1-й и 6-й) и 2 казачьих (бывших ранее у Оленина) со взводом Донской конной арт. роты № 1.

Для осуществления плана наступления были составлены диспозиции, о которых пойдет речь далее.

В соответствии с диспозицией на 26.7 из войск двух армий (за исключением отряда Винцингероде и остававшегося в Смоленске Виленского пех. полка) создавались три колонны, 2 «боковых» обсервационных корпуса и особый отряд Розена, к которым следует добавить казаков Платова и Краснова^[26].

Состав левого бокового корпуса Д.П. Неверовского в диспозиции не оговаривался (как и авангарда 2-й армии, а также всех казачьих отрядов) – это оставлялось на усмотрение Багратиона. И предполагалось, что тогда (25-го) он находился в Красном.

В этот корпус поступили Симбирский и Полтавский пехотные, 49-й, 50-й и 41-й егерские полки, Харьковский драгунский и 3 казачьих полка – Быхалова 1-го, Грекова 21-го, Комиссарова 1-го, батарейная арт. рота № 31 и взвод Донской конной арт. роты № 1.

И, согласно «Записке генерала Неверовского…», данному отряду было приказано прибыть в Красный только 26 июля^[27].

На схеме «26 июля (7 августа)» показаны маршруты всех колонн и отрядов на тот день. Главные силы начинали движение в 2 и 3 часа ночи. 1-й колонне надлежало прибыть в Ковалевское, пройдя путь в 30 верст, 2-й – в Дебрицу (25 в.), 3-й – в Катань (25 в.). Авангарды, правый боковой корпус и казаки Платова выступали 25-го в 19 и 20 часов, а отряд Розена – сразу же.

Часть последнего прибыла в Чабуры тоже 25-го, но неприятеля там не обнаружила (что подтвердилось и рапортом Сысоева 3-го), и затем этот отряд расформировали (как и предполагалось). При этом 6-й егерский полк А.С. Глебова с 2-мя орудиями в дальнейшем перешел в Катань.

Правому боковому корпусу следовало дойти до Каспли и 26-го выбить оттуда врага. А Платову предписывалось идти по дороге на Рудню и в итоге занять позицию за д. Зарубенки.

С диспозицией на 26-е по смыслу неразрывно связана следующая, и на схеме «26 июля (7 августа)» показаны также маршруты войск по ее предписаниям, т.е. на 27-е. В соответствии с ними 1-й и 2-й колоннам надлежало прибыть в Инково, где предполагалось устроить лагерь 1-й армии.

Правый боковой отряд Всеволожского двигался впереди 1-й колонны, а в лагере его полки возвращались в свои корпуса. Авангарды обеих колонн объединялись и далее становились подкреплением для казаков Платова, которому предписывалось идти «по дороге к Рудне».

3-я колонна должна была выступить «в направлении между с. Надва и Смоляны» и расположиться лагерем возле первого пункта.

Но, как вполне понятно по схеме, для нападения на неприятеля требовалось продолжить движение от Инково к Рудне и Лиозно. И 26.7 Барклай сообщил А.П. Тормасову, что «сего числа» армии выступают из Смоленска «разными дорогами к Рудне и Любавичам». То есть, предполагалось наступать и к этому пункту, вполне возможно, силами 3-й колонны после ее сосредоточения у Надвы. Наконец, Толь, согласно его записке от 30.7, считал важным после победы над Неем занять Бабиновичи.

Вместе с тем 2 колонны соединялись у Инково, а 3-я находилась бы довольно близко от них. И при дальнейшем их наступлении (первых двух к Рудне и Лиозно) все более увеличивалась угроза флангам и удлиняющейся коммуникации со Смоленском даже в той ситуации, если бы 3-я колонна двигалась на Любавичи, и удалось овладеть Бабиновичами.

Угроза северному флангу исходила от корпусов Богарне и Нансути. Эти силы могли также совершить обходный маневр разными дорогами, причем не только через Поречье (см. схему).

Подобного маневра и опасался Барклай, полагая, что в результате его осуществления противник выйдет в тыл русским армиям и сможет не только прервать их коммуникацию со Смоленском, но и отрезать им дорогу на Дорогобуж.

Вместе с тем и Даву, узнав о бое при Молевом болоте 27.7, был готов быстро переправиться на правый берег и действовать с 4-мя пехотными дивизиями (включая 3-ю) по приказу или в зависимости от хода событий. И помимо них в его распоряжении были еще 10 бригад кавалерии и два армейских корпуса – 5-й (без 17-й дивизии) и 8-й. А 28.7 Бертье написал маршалу, что в случае русского наступления ему необходимо собрать свою «армию» в Расасне и Любавичах, упомянув о тех двух корпусах и даже о 4-м кавалерийском.

Конечно, в диспозиции на 27.7 авангардам предписывалось «удвоить свою осторожность и посылать во все стороны сколь можно далее патрули и разъезды». И в частности 2-й армии следовало направить партии «по дорогам к Лешне и Любавичам», отряду Всеволожского (на марше в Инково) – «вправо и вперед по дороге к Никулино», а Платов, стремясь «узнать о настоящих неприятельских силах» в Рудне, должен был послать партии к Лешне и «вправо» «за Инково».

Однако указание «сколь можно далее» является общим, и из конкретных пунктов и путей в диспозиции говорится о дорогах к Любавичам, Лешне, Рудне, Никулино и Поречью (из Холма). И нередко при таких общих указаниях для разведки маневры врага обнаруживались слишком поздно.

О последней из тех дорог сказано следующее: «Г.-м. Краснов идет к Поречью, старается вытеснить оттуда неприятеля и наблюдает потом его движения по Витебской дороге». Но, как докладывал Барклай 27.7, там находился, «по последним известиям», довольно сильный вражеский отряд, который, согласно записке Толя от 30.7, имел численность в 10000 чел. А отряд Краснова включал всего 2 казачьих полка!

В общем, такой вариант противоборства двух сторон, конечно, известен. Первоначально соединения одной из них рассредоточены, а другая, напротив, сконцентрировав максимум сил, начинает наступление, чтобы занять «центральное положение» и далее, например, как сказано в записке Толя, бить те вражеские соединения одно за другим.

И если войска обороняющейся стороны будут просто оставаться на своих позициях, то для нее, действительно, возникнет угроза поражения. Ответный план действий для нее совершенно очевиден – маневрировать, предпринимая, несомненно, действия против флангов неприятеля. А в данном случае французская армия 26.7 (7.8) была рассредоточена не на таком уж большом пространстве, и она имела весьма значительное превосходство в силах.

Наполеон мог предпринять также какие-либо действия на левобережье Днепра. Но что касается обходного маневра, то для этого войска должны были либо идти до самого Смоленска, либо, в случае движения по большой дороге из Орши, переправляться через реку где-то ниже. А на это потребовалось бы определенное время.

Необходимо также заметить, что по диспозициям на 26 и 27 число на левобережье Днепра оставались только боковой корпус Неверовского и 1 пехотный полк – Виленский. Первому 26.7 ставилась следующая задача: «стараться вступить в Ляды, и по мере движений армий наших к Рудни, всячески беспокоить неприятеля к стороне Орши».

Но при точном ее выполнении этот отряд мог подвергнуться достаточно серьезной опасности. И если бы он, напротив, оставался на месте (т.е. в Красном) и только защищал дорогу в Смоленск, наступление по ней крупных сил врага угрожало и потерей города, и поражением данного отряда в силу его малочисленности и изолированного положения.

Диспозиция на 27.7 была отправлена Багратиону 26-го. И до ее получения он, сообщив Барклаю, что дорога вдоль Днепра «чрезвычайно дурна», в записке ему же высказал любопытную мысль: если неприятель «остановится в больших силах» «в крепкой его позиции», то, может быть («мне кажется»), «лучше не атаковать его», а обеспокоить действиями казаков и выждать, чтобы он сам перешел в наступление.

Барклай же сначала написал ему, что из-за медленного движения его войска вряд ли завтра смогут «выступить по диспозиции»^[28].

27.7 Барклай отправил Багратиону копии полученных «бумаг» от Платова, согласно которым и донесению Краснова около Рудни и «по ту сторону Поречья» находилось «довольное число неприятельских войск». И поэтому Барклай и не думал выступать до получения подробных донесений, чтобы не подвергнуть свой правый фланг опасности, поскольку враг мог его обойти.

В его следующем отношении говорилось о том, что сегодня следует «остаться в нынешней позиции, дабы совершенно удостовериться о положении неприятеля». И если его левый фланг действительно расположен около Поречья и силен, то войскам надо не продолжать движение к Инково и Надве, а занять совсем иные позиции: 1-й армии – на дороге в Поречье, а 2-й – там, где ранее находилась 1-я^[29].

27 числа Платов, согласно его рапорту, получив утром известие о движении врага от Лешни по дороге к д. Зарубенки, «двинулся поспешно вперед». В произошедшем затем бою у Молева болота (под Лешней, при Инково) со стороны неприятеля участвовали 2-я легкая кав. дивизия, 24-й легкий пех. полк и, позднее, 14-я легкая кав. бригада (при 6 ор.). Платов в своем рапорте упоминает свои 8 полков (с 1-м Башкирским) и арт. роту, а также 3 гусарских из авангарда П.П. Палена. С ними прибыла также конная арт. полурота. Эти регулярные части вступили в бой позднее, а завершился он, вероятно, около 15-00 «в 5 верстах от Рудни».

По донесению Барклая № 619, Платов действовал по прежде данному предписанию, а враг в этом деле был «совершенно разбит».

На южном крыле 27-го Иловайский 10-й, командуя отрядом Сысоева 3-го, оставил полк Иловайского 11-го у Кузина и затем прибыл в Надву, отправив партии к Лешне и Любавичам. В Надву направился и авангард Васильчикова. Все это соответствовало диспозиции на 27.7.

Отряд Неверовского находился в Красном. Командир его авангарда Оленин доложил Багратиону, что казаки Быхалова 1-го были в Лядах, драгуны – «по сию сторону при самых Лядах», а пехота (егеря) – в 9 верстах оттуда (в Синяках). И в его рапорте также говорилось о показаниях пленного офицера, согласно которым вся армия Наполеона, «кажется, готова к генеральному сражению».

Карпов 2-й со своим отрядом, перейдя сначала к Сырокоренью, форсировал Днепр и стал наблюдать дорогу из Гусиного в Катань. При этом генерал отправил полк Иловайского 11-го в Надву.

Какое же решение принял Барклай окончательно? Об этом он писал Багратиону: «По всем сведениям известно, что неприятель, желая нас заманить более вперед, и бойтить (обойтить?) наш между тем правый фланг; почему, не теряя времени, я решился предположение мое, о котором я писал вашему Сиятельству, в точности исполнить…». И обратился к нему с просьбой «придвинуть» его войска на позицию, занимаемую 1-й армией.

Была составлена новая диспозиция на 27.7 (до 16-00), по которой войска двигались в пункты назначения следующим порядком (см. схему «27 июля (8 августа)»):

Правый боковой отряд, командиром которого был назначен И.Л. Шаховской, оставался в Каспле, главная квартира 1-й армии перемещалась в Мощинки, а позицию около Выдры надлежало занять 2-й^[30].

Причина решения Барклая понятна. Но что именно он узнал о противнике?

30.7 он писал императору: «По полученным сведениям, по показанию пленных и взятых бумаг 27-го числа казаками во время бывшего кавалерийского дела в квартире у генерала Себастиани, которых он в суетах взять не успел, явствует что неприятель, узнав наше намерение напасть всеми силами на Рудню, тотчас потянул большую часть войск своих к Поречью, дабы обойтить правый наш фланг…».

По одному из мнений, изложенному, например, в книге В.И. Харкевича, в тех бумагах оказалось «общее распоряжение по кавалерии». И хотя в нем содержалось «предупреждение из главной квартиры Мюрата быть осторожным ввиду предполагаемого наступления русских», «оно было истолковано, как результат откуда-то полученного сведения» об этом^[31].

Однако, по воспоминаниям В.И. Левенштерна, эту информацию французы узнали из перехваченного ими письма флигель-адъютанта Любомирского своей матери. И именно вследствие этого из армии затем был выслан ряд не внушавших доверия лиц.

А в своем «Изображении военных действий…» Барклай написал о том «общем распоряжении по кавалерии» следующее: «27 числа нашелся на квартире генерала Себастиани дневной приказ, удостоверивший нас, что неприятель известился о намерении нашем и отступал с умыслом».

Но несколько выше там сказано об обстоятельствах, на основании которых он и принял свое решение: при донесениях об отступлении врага поступила также информация о том, «что вице-король Итальянский находится в Поречье с 4-м корпусом, 1-м резервным кавалерийским и подкрепился кирасирской дивизией под начальством графа Дельзона»^[32].

В предписании Витгенштейну от 29.7 Барклай писал о тех событиях: «27 числа ген. Платов и г.-м. Пален атаковали неприятеля под Руднею, разбили оного <...>, но в то же время получил я достоверное сведение, что неприятель стягивает силы свои к Поречью, дабы обойти правый наш фланг…».

И, согласно давно появившейся версии, то «достоверное сведение» было получено в ночь с 26 на 27 июля от Ф.Ф. Винцингероде. Но, необходимо заметить, во многих трудах и исследованиях об этом либо не говорится ничего, либо нет ссылок на источники по данной версии.

С другой стороны, в одном из первых отношений Багратиону Барклай написал о донесении Краснова, обнаружившего «по ту сторону Поречья» «довольное число» французских войск. Он не только обратил на это внимание, но и предписал «непременно открыть» их силы там, то есть, посчитав очень важным получить подробные сведения о них. И, по одной из версий, позднее, исполняя это распоряжение, Краснов (менее вероятно, Всеволожский) мог предоставить главнокомандующему новую информацию.

29-го Барклай вновь объяснял Багратиону причины своего решения именно теми обстоятельствами – усилением вражеских войск у Поречья при одновременном их отступлении в других пунктах, подчеркивая, что оно началось еще 25 числа, т.е. прежде атаки на них. Согласно его выводам, план противника заключался в том, чтобы «сперва избегая сражения, не вступать в оное иначе как с выгодной для него позиции», и с этой целью он и действует, «завлекая» русские армии «за собой».

Поэтому накануне он решил оставить передовые войска в прежнем положении, «дабы они продолжительно показывали вид угрожать» атакой, и расположить 1-ю армию на большой Пореченской дороге, откуда можно «с превосходными силами напасть на левый неприятельский фланг, открыть тем коммуникацию с высшею Двиною» и «отрядами обеспечить фланг графа Витгенштейна». А 2-й армии при этом следовало занять «позицию у Выдры», оставив корпус на левом берегу Днепра у Красного.

По его мнению, армии в таком положении – на расстоянии одного марша друг от друга – прикрывали «дорогу в Москву и все пространство между источников Двины и Днепра», а «продовольствие их совершенно обеспечено будет удобностью подвозить оного из Великих Лук, Торопца и Белого». Это давало «несомненные выгоды» и «полную свободу действовать с успехом по обстоятельствам»^[33].

Барклай сначала поинтересовался мнением Багратиона о своем новом плане действий (который фактически отменял принятый 25 числа). Но он вызвал у князя только возражения, и довольно серьезные. В ответном отношении № 414 он сначала заметил, что «одним нашим вчерашним движением нам невозможно было никак узнать» о силе врага, и прежде было известно о его расположении в разных пунктах, включая Поречье, «но средоточие его сил еще не довольно нами открыто».

И далее писал: «…без дальнейшего движения к его Центру <...> неприятель может легко или атаковать отряд, расположенный в Каспле, и разделить нас вновь, или, обойдя наш левый фланг, истребить обсервационный корпус, расположенный в Красном, которому помочь значащими силами мне чрезвычайно будет трудно, да и не в состоянии, тем более, если в то же время буду и сам я атакован, сие отделит меня от моих припасов».

«Следовательно, мое мнение, прежде нежели занять предлагаемую Вами позицию сделать предположенное покушение на Поречье и самим двинуться против Рудни, по вчерашней диспозиции – неприятель, находящийся в Поречье, будет тогда в самом деле подвержен опасности, и тем скорее отступит к Витебску…».

К этому Багратион добавлял: «…всякая медленность с нашей стороны даст время неприятелю сосредоточить свои силы, где будет ему выгоднее, то нам и нужно двинуться вперед с тем намерением, чтобы узнать цель неприятеля и его, если возможно, предупредить».

То есть, в целом он выступал за осуществление прежнего плана, и без промедления.

Но, получив новую диспозицию, князь уведомил Барклая о выступлении его армии «к данному оной назначению» в ночь на 28-е (1-00). Вместе с тем он вновь обращал внимание на остающийся в такой ситуации «без всякого подкрепления» отряд Неверовского, а также сообщил, что, по последним известиям, враг занимает Чаусы, и «разъезды его стремятся к Мстиславлю, расспрашивая дорогу к Ельне»^[34].

Удовлетворяя просьбу Багратиона, Барклай решил оставаться с 3-м и 6-м корпусами на прежней позиции до тех пор, пока туда не подойдут передовые войска 2-й армии. Аналогичное предписание он направил также Платову, а далее его казачьему корпусу следовало, «примыкая левым флангом к Инково, тянуться направо и примкнуть в Холме к отряду г.-м. Краснова».

Часть регулярных войск 1-й армии ночевала и затем еще некоторое время оставалась в районе прежней позиции, а Барклай при этом находился в Дебрице. Но далее все эти войска расположились в соответствии с диспозицией на 28 число (см. схему «28 июля (9 августа)»):

Платов со своим корпусом был у д. Зарубенки. По его рапорту, отступивший после боя 27-го к Рудне неприятель по-прежнему находился там, но проявлял теперь значительную осторожность.

Главные силы 2-й армии в этот день перешли в район Приказ Выдры, где стала располагаться ее главная квартира.

Иловайский 10-й доложил о результатах разведки к Лешне и Любавичам (в последнем пункте казаки обнаружили противника «во многом числе», а в Елисеево – его пост) и направился с 3-мя полками к Инково и Зарубенкам. Карпов 2-й сообщил об отсутствии врага в Гусином, Березине и Будышках (вероятно, Бодунах).

А в рапорте Неверовского говорилось о наведенных неприятелем мостах в Дубровне (трех) и Расасне (Россасно).

В этот день А.П. Ермолов сообщил Платову о намерении Барклая путем наступательных действий на северном крыле уничтожить часть вражеских войск, расположенных в Поречье. Предполагалось, что казаки Краснова и Платова произведут совместную атаку при поддержке значительной части регулярных войск (см. схему «29 июля (10 августа)»)^[36].

И именно с этой целью по диспозиции 1-й резервный кавалерийский, 2-й и 4-й пехотные корпуса сосредоточивались у Захарьино. Ермолов указывал, что их действия будут решительными, но должны быть основаны на сведениях о неприятеле, и в частности о его силах в Поречье.

На вопрос Наполеона о том, каким берегом Днепра лучше идти к Смоленску, Даву ответил утром 8.8 (н.ст.), что предпочел бы левый.

Этот ответ, скорее всего, совпал с собственными мыслями императора. И, как сказано в труде Фабри, решение о наступлении по левобережью было им принято к 2-00 9.8, согласно его указаниям Даву той ночью (за 3 дня дойти от Витебска до Днепра, и на 6-й прибыть к Смоленску).

Но около 5-00 он узнал о бое у Молева болота, завершившегося поражением войск Себастиани и их отступлением к Рудне. И, по воспоминаниям А. Коленкура, известие об этой неприятельской «глубокой разведке», вызвало у него надежду, что «вся русская армия принимает участие в этом маневре» (см. выше).

В ответ на это Наполеон решил собрать «армию» в районе Лиозно. Соответствующие предписания он направил Фриану, Морану, Гюдену и Богарне. И движение их войск началось в тот же день (см. схему «28 июля (9 августа)»).

Правда, из группы войск Богарне выступили 13-я пехотная дивизия с итальянской гвардией из Суража на Яновичи, и 14-я дивизия – из Понизовья в Колышки. В Сураже осталась 15-я дивизия, ожидая там баварскую конницу, т.е. 21-ю и 22-ю легкие кав. бригады, которые прибыли ночью из Верховья.

Туда же Богарне вызвал 13-ю бригаду, намереваясь создать небольшой арьергард и поручить его генералу Виллате. Накануне (8-го) итальянская конница (2-й полк конных егерей) и 3 роты Далматского полка отразили нападение на Велиж отряда Винцингероде, но вскоре оставили город.

Были отправлены инструкции и Даву. Бертье предупредил маршала, что в случае русского наступления ему будет необходимо собрать свою «армию» в Расасне и Любавичах, упомянув при этом о 8-м и 5-м армейских корпусах и даже о 4-м кавалерийском, т.е. фактически обо всех силах бывшей группировки Жерома.

Вечером Ней приказал 9-й легкой кав. бригаде Мурье выдвинуться к Могильне.

В этот день Барклай писал Багратиону: «Я полагаю, что между тем нужно будет делать сколько можно демонстрацию, будто мы намерены неприятеля атаковать в центре, как в то же время правый фланг 1-й армии, опрокинув неприятельский корпус у Поречья, быстро будет действовать на левый фланг большой неприятельской армии.

Ожидаю только рапорта от генерала Платова о занятии пространства от Инкова к Холму, что на большой Пореченской дороге, и донесения от посланных для рекогносцирования дорог от Мощинки к Каспле ведущих; а завтрашний день поутру начну свои действия правым моим флангом, то есть 2 и 4 корпусами. 3, 5 и 6 корпусы останутся в Стабне для подкрепления вашего Сиятельства. <…>

Генеральный план наших теперешних операций должен быть следующий: 2-я Армия прикроет дорогу, ведущую в Москву, а 1-я армия действиями своими остановит, сколько возможно будет, неприятельские силы, поражая его левый фланг, и содержит коммуникацию между обеими армиями».

Он также заметил: «Весьма хорошо и полезно бы было удерживать Смоленск, но сей предмет не должен однако ж нас удерживать от важнейших предметов; то есть сохранение армий и продолжение войны, дабы между тем приготовить внутри государства сильное подкрепление сим армиям».

А Багратион, «обозрев позицию», занимаемую его войсками, пришел к выводу о необходимости ее оставить по следующим причинам.

Во-первых, недостаток в хорошей воде и затруднение в доставлении провианта вызывали рост числа больных, и, соответственно, обессиливали армию, которую «и без того» следовало считать «не иначе как корпусом».

Во-вторых, в данном ее расположении был слишком удален отряд Неверовского. При этом враг мог «в скором времени» выступить из Орши и обойти левый фланг, так как, по полученным сведениям, он уже находился в Рясне и Чаусах и шел к Мстиславлю. Из этого князь заключал: «ежели мы будем здесь еще терять время, то он может прибыть в Смоленск прежде меня и отрезать мне Московскую дорогу».

О других обстоятельствах он писал следующее: «Что же касается до неприятеля в Рудне находящегося, то если он меня атакует всеми силами своими, <...> здесь нет никакой позиции, на которую бы мог я его принять деятельным образом; я должен буду, подвинувшись с войсками вперед, ожидать от вас подкрепления, которое по нынешнему расположению обеих армий может быть подойдет совсем не вовремя, полагая особенно, что неприятель нападет на мой левый фланг».

Вместе с тем Багратион считал, что поскольку ранее принятый план атаки соединенными силами отменен, нет никакой необходимости всей 2-й армии «защищать дорогу рудненскую, которую одними легкими войсками удерживать весьма удобно», и просил предоставить ему свободу действий, желая оставить позицию у Приказ Выдры и перейти к Смоленску.

Барклай против данной передислокации не возражал, полагая, что тогда армии еще более сблизятся. И еще в тот же день отправил князю специальное отношение, в котором уведомлял его: «от Вас совершенно зависит отступление к Смоленску»^[37].

29-го генерал-майор Карпов 2-й прибыл к отряду Сысоева 3-го при Зарубенках, по-видимому, с полком своего имени, поскольку у Днепра остался только один – Мельникова 4-го.

В течение предыдущего дня Наполеон не получил никаких известий о наступлении противника и 10 августа (н.ст.) вернулся к реализации своего прежнего плана (см. выше).

Согласно его указаниям в этот день, почти всем силам, располагавшимся к северу от Днепра, надлежало сосредоточиться 13-го у переправ через эту реку в Расасне и возле Хомино. В первом пункте предполагалось построить вечером 13-го 4 моста, во втором – 2.

1-я, 2-я и 3-я пехотные дивизии, а также 4-й армейский корпус были направлены к Расасне, а 3-й армейский корпус – к Хомино. Вместе с ними следовала кавалерия Нансути и Монбрена – на Любавичи и далее. Гвардия, без дивизии Делаборда, выступала 11-го на Бабиновичи и Расасну (см. схему «29 июля (10 августа)»).

Этот масштабный маневр прикрывала легкая конница: движение к Лиозно (войск Богарне) – полки Брюйера, к Любавичам – специально оставленная с этой целью в Рудне дивизия Себастиани (с 9.8 – Пажоля), на финальном этапе – дивизия Шастеля. К выполнению этой задачи привлекались и другие части легкой кавалерии и пехоты.

Войска Монбрена 10-го занимали почти прежние свои позиции, а корпус Нансути должен был, как докладывал Мюрат императору, 11-го быть в м. Бель, а его легкая конница ­­– в м. Заозерье.

После переправы у Хомино Нею предписывалось взять Ляды и идти со своими войсками в авангарде. При этом Наполеон считал возможным создать авангард из пехоты Нея и кавалерийских соединений Мюрата.

Даву должен был выступить 12-го к Расасне и соединится там с дивизиями Морана, Фриана и Гюдена. Далее корпуса следовали в таком порядке: 3-й, 1-й, 4-й и гвардия.

Сам Наполеон предполагал прибыть с малой главной квартирой 13-го в Расасну. Он также принял решение двинуть 5-й и 8-й армейские корпуса в район Романово. Это давало возможность прикрыть правый фланг, и одновременно эти соединения продвигались бы на восток не вслед за главными силами, а южнее большой дороги из Орши в Красный.

Богарне утром доложил, что вечером 13-я пехотная дивизия будет на половине пути к Лиозно, 14-я – в Колышках, а 15-я с итальянской гвардией – в Яновичах, где продолжал находиться сам вице-король. В Яновичи прибыла также баварская конница. А в Сураже был оставлен арьергард генерала Виллаты – итальянские 2-й линейный (3 батальона с 2 пушками) и 3-й конно-егерский полки.

Впрочем, удерживать Сураж не предполагалось. Но в Витебске после ухода гвардии Наполеон намеревался расположить достаточно сильный гарнизон, и 10-го вызвал туда 12-ю легкую кав. бригаду Гюйона, хотя и не только с целью защиты этого города.

30-го А.П. Ермолов уведомил Ф.П. Уварова и Д.С. Дохтурова: «Сегодняшнего числа похода не будет».

Правда, Барклай в рапорте императору писал, что Платов в этот день еще только займет со своими казаками назначенное ему ранее пространство от Инково до Холма, но, возможно, у него возникли и другие соображения в отношении наступления к Поречью с участием 1-го кавалерийского, 2-го и 4-го пехотных корпусов.

Если бы данная группировка дошла до Поречья, то она намного удалилась бы от основных сил в Стабне. В то же время, согласно предписанию Ермолова Платову от 28.7, предполагалось, что решительные действия тех регулярных соединений будут основаны на сведениях о вражеских силах на северном крыле (см. выше). И в дальнейшем Барклай желал получить максимум информации о них. Поэтому, на наш взгляд, он был готов на те решительные действия только при самом малом риске.

Разумеется, можно было направить по дороге к Поречью и основные силы 1-й армии. Это позволило бы развивать наступление, а также приблизиться к «высшей Двине» и корпусу Витгенштейна. Но в этом случае становилось слишком большим расстояние до войск Багратиона.

Так или иначе, днем позже Барклай писал Чичагову, что хотя «обязанность 1-й армии есть содержание свободной коммуникации с корпусом г. Витгенштейна», ей необходимо оставаться «в таком положении, чтоб могла дать вспомоществование 2-й армии». И обращает на себя внимание его мнение из того же письма: обе они должны были иметь «оборонительное состояние», и «почти бездейственное»^[38].

В рапорте императору он подчеркнул, что его действия соответствовали воле государя «продлить сколь можно более кампанию, не подвергая опасности обе армии». И, согласно тому рапорту, он предписал Винцингероде «из Слободы следовать в Велиж, стараясь оным овладеть, и послать оттоль сильные свои разъезды на правый берег Двины для разведывания о неприятеле и буде можно открыть коммуникацию с г.-л. Витгенштейном».

Правда, Винцингероде попытался занять Велиж еще 27-го. Но, следует заметить, Барклай, по «исходящему журналу», не имел о его отряде с 25 июля «никакого донесения» 31-го, и «ни малейшего сведения» даже 3 августа.

Платову он приказал на следующий день «с большей частью войск своих выступить и следовать правее, стараясь обойтить Поречье и сделать сильный набег на оный»^[39]. А в предписании Ермолова его задача сформулирована так: «открыть связь с отрядом генерал-адъютанта Винценгероде», и «беспокоя сколько возможно и тревожа левое неприятеля крыло», стараться «открыть с большей точностью», какие он имеет силы в Поречье.

Багратион в отношении № 469 уведомил Барклая о переходе его армии к Смоленску: 31-го «форпосты с авангардом будут стоять в одном положении целый день», к рассвету выступит 8-й пехотный корпус, а через несколько часов – корпуса Раевского и Горчакова. Далее «на место оных» вступит 1 августа авангард Васильчикова, и будет находиться весь день в Дебрице перед Приказ Выдрой. «Форпосты казачьи 2-й армии займут до повеления Семехи, Надва, Козына {Кузино} и Ляды, обсервационный же корпус останется в Красном, пока неприятель его оттуда не вытеснит»^[40].

Но в конечном итоге данный переход произошел только 1.8.

11 августа (н.ст.) продолжался маневр «Великой армии» к Днепру (см. схему «30 июля (11 августа)»).

Гвардия, без дивизии Делаборда, выступила на Бабиновичи. Ней получил приказ приготовиться к маршу на Любавичи. И, согласно его депеше от 12.8, дивизия Фриана 11-го прибыла в Лиозно, и затем, продолжив путь, остановилась у м. Зачерня.

1-я пехотная дивизия также миновала тот город, а 3-я утром находилась в м. Вишняк, и Даву приказал Гюдену следовать в Дубровну.

Утром 11-го Богарне со своей главной квартирой был еще в Яновичах. 13-я пехотная дивизия достигла м. Велешковичи. За два перехода 10-го и 11-го числа она могла дойти и до Лиозно, но там еще оставался корпус Нея. Впрочем, вечером Богарне получил повеление о прибытии в Расасну не 13-го числа, а на день позже. 14-я дивизия, по всей видимости, находилась возле Колышек.

В 17-00 Мюрат доложил императору, что 12-го корпус Нансути продолжит движение на Любавичи, кирасиры и карабинеры Монбрена будут в Могильне, 2-я легкая дивизия останется в Рудне, 14-я бригада Бермана перейдет в Елисеево, а 9-я Мурье – в Шалово.

В этот день Даву направил Жюно и Понятовскому приказы о движении к Романово и сосредоточении в том районе 13.8. Первому надлежало прибыть туда со своими войсками через Сватовщицы, второму – через Радионовку, достигнув тех пунктов 12-го. Причем и 5-й корпус выступал 12-го из Орши. Однако 16-я пехотная дивизия находилась южнее этого города, а 18-я еще дальше от него, и маршал предписывал Понятовскому приложить все усилия для выполнения приказа.

Барклай получил донесение от Краснова, «что неприятель вчерашнего числа поутру оставил Поречье и потянулся назад».

Платову он предписал «подкреплять своим корпусом передовые наши разъезды», идущие вслед за врагом, «а остальной частью оного и отрядом, в Каспле расположенном», «стараться обходить левый фланг неприятельский».

Обо всем этом Барклай сообщил Багратиону, добавив: «прочие ж войска вверенной мне армии остаются в прежнем расположении, дабы в случае нужды мог я подкрепить не только передовые мои войска, но и армии в. с.»^[41].

Согласно донесению Краснова, в Поречье не было крупных сил врага, которые в дальнейшем могли двинуться в обход правого крыла русских армий. Причем противник вовсе покинул этот город еще «поутру» 30-го и «потянулся назад». И, совершенно понятно, Барклая тогда очень интересовала информация о нем.

Так, он порекомендовал Винцингероде отправить разъезды как можно далее к Витебску и на правый берег Двины.

И, конечно же, он желал получить известия от Платова, которому несколько позднее писал: «Прошу в.в. <...> стараться непременно узнать направление неприятельское…». Вместе с тем ему было предписано не «трогаться из нынешнего расположения» до повеления, «ибо неприятель, может статься, все свои силы стягивает к Рудни», и тогда его полки будут очень удалены от армии и не смогут поражать врага, там находящегося.

И только после получения достоверных сведений о противнике, Барклай намеревался сделать «нужные распоряжения к наступательным действиям».

К 1 августа Поречье занимали казачьи бригады Краснова 1-го и Иловайского 5-го, т.е. полки Краснова 1-го, Перекопский конно-татарский, Иловайского 5-го и Грекова 18-го, а также, судя по приказу Платова от 1.8, 1-й Тептярский полк, половина Атаманского и дивизион Донской конной арт. роты № 2.

Отметим также следующее. За движением главных сил 2-й армии к Смоленску, по-видимому, последовало бы и перемещение к востоку ее авангарда и форпостов. И Барклай 31-го написал Багратиону еще о том, что «хорошо бы было» сохранить положение передовой цепи его армии в соответствии с отношением князя № 469, т.е. на линии Семехи – Надва – Кузино – Ляды^[42].

Другие подробности содержатся в «Исходящем секретном журнале» Ермолова. Так, Шаховскому предписывалось отправить партии, чтобы узнать не отступают ли вражеские войска из Поречья «к стороне Рудни» или те, которые находятся против отряда генерала. Ему надлежало также дать знать «2-й армии чиновнику войска Донского, в Инкове расположенному, чтобы и он разведал, нет ли на стороне Рудни какой перемены».

Платову Ермолов передал благодарность главнокомандующего за распоряжение по наблюдению за отступающим неприятелем и сообщил его указания: «разведать» не пошел ли враг от Поречья к Рудне, «и куда большая часть сил его отклоняется, ибо есть известие, что» с 27 числа «он знатно усиливается в Рудне». «Не имеет ли намерения сосредоточить свои главные там силы и кратчайшим путем действовать на Смоленск?»

В последнем вопросе, в сущности, говорится о том, каким мог быть основной замысел противника. И, весьма вероятно, Барклай при принятии решений 1 августа склонялся именно к этому предположению.

Багратион 31-го написал военному министру, что для обеспечения его «будущих предприятий на Поречье» приказал казачьим форпостам и авангарду находиться до повеления около м. Семехи, уведомив об этом 30.7. А теперь он оставляет в Дебрице для подкрепления авангарда корпус Горчакова, а сам с главными силами будет «здесь целый день», но завтра утром они (7-й и 8-й корпуса) пойдут в Смоленск, где расположатся лагерем для защиты города и поддержки отряда Неверовского^[43].

Карпов 2-й доложил, что по приказу И.В. Васильчикова его полки располагаются не в Зарубенках, как 29-го, а в Смолянке.

12 августа (н.ст.) Наполеон приказал Старой гвардии выступить из Бабинович, куда она прибыла в тот день, на рассвете 13-го далее – к Расасне (см. схему «31 июля (12 августа)»).

За ней должны были последовать дивизии Мортье, т.е. Роге и Клапареда. А оставленной в Витебске дивизии Делаборда предписывалось начать движение по тому же пути в 4 часа утра.

Ней сообщил Бертье о том, что 2-я пехотная дивизия прошла через Любавичи на Расасну, куда прибудет завтра, а 1-я миновала город в 14-00, следуя в тот же пункт (по мнению Мюрата, 12-го они должны были пройти половину пути к нему).

О расположении вечером своих сил Ней писал следующее. 2-я и 3-я бригады 10-й пехотной дивизии будут в одном лье за Любавичами, по дороге к Лядам, 11-я дивизия – в половине лье позади, 25-я с резервной батареей и арт. парком – в Березине, позади Любавич.

9-я бригада легкой конницы, с батальоном 1-го Португальского полка, перейдет в Шалово, а 14-я, с ее арт. ротой и 5 батальонами (видимо, 1-й бригады 10-й дивизии) – в Елисеево.

13-го Ней намеревался дойти со своим корпусом до Днепра и навести между Хомино и Покельней мост на козлах или, если возможно, два.

Туда же, к Хомино Наполеон повелел направить 13-го корпуса Нансути и Монбрена, которые прибыли к Любавичам и Могильне. Коннице Груши надлежало маскировать движение всех войск к Днепру, а дивизии Пажоля (Себастиани) – оставаться с той же целью в Рудне до 14-го.

При этом Мюрат написал императору поздним вечером, что по результатам разведки, произведенной утром к Лешне, неприятель отступил там за Инково. И, согласно его донесениям, легкая кавалерия Нея (вместе с 1-й бригадой 10-й дивизии) занимала позиции по реке Березина от Елисеева до Дубровки тоже для наблюдения за противником.

Богарне ранним утром был в Велешковичах. Хотя повеление императора от 11 числа давало ему еще сутки, остановить на это время марш своих сил он, видимо, не мог. Во всяком случае, около 10-00 авангард его основной колонны прибыл к Лиозно, где еще находились войска и обозы уходившего корпуса Нея. Баварская конница, по журналу Флотова, была выдвинута на левый фланг. К вечеру прибыла 15-я пехотная дивизия (шедшая последней), а 13-я дивизия до конца дня прошла еще 2 лье на юг.

14-я дивизия могла быть тогда между Колышками и Лиозно, прикрывая, таким образом, 4-й корпус с северо-востока.

Даву доложил императору о присоединении дивизии Гюдена. Он также отдал приказ о выступлении своих сил, но, следует заметить, только ранним утром 13-го. Они должны были выдвинуться, согласно инструкциям Наполеона, до Расасны и Козян. Первым выступал 108-й полк, за ним – пехота Гюдена. Дивизии Компана и Валанса, переходя на левый берег, и Легион Вислы следовали по тому же пути. 108-й полк в итоге соединялся с другой бригадой 4-й дивизии, отправленной ранее в Расасну (где находились еще 1-я легкая кав. бригада и часть войск Груши). Туда же маршал намеревался перенести свою главную квартиру.

А в полночь он сообщил императору весьма важные новости о том, что, в полном соответствии с его приказами, 8-й армейский корпус прибыл в Сватовщицы, а 5-й – в Радионовку, и 13-го они двинутся к Романово.

Наконец, в этот день Бертье предписал Гюйону, оставив на правом берегу Двины 250 человек (в том числе 100 из его бригады), с остальными перейти реку и 13-го направиться во главе отряда в 500-600 сабель в район между Лиозно и Бабиновичами. Ему предписывалось 14-го и 15-го защитить коммуникации от нападений казаков, а также обеспечить там порядок в отношении отставших солдат и мародеров. Бертье указывал, что после ухода дивизии Себастиани из Рудни Гюйону следует находиться на пути оттуда в Витебск, прикрывая его и Бабиновичи. А после выполнения своей задачи он возвратится в Витебск.

После военного совета 25.7 ситуация для Барклая становилась все более сложной. За это время значительно усилилась критика его деятельности генеральской оппозицией, и на смену установившемуся было его «доброму согласию» с Багратионом пришли весьма конфликтные отношения с ним.

27.7 военный министр фактически отменил план, разработанный на основе принятого лишь двумя днями назад «единогласно» решения – «идти всеми соединенными силами на Рудню», причем уже в процессе его осуществления. Но и 30-го не последовали наступательные действия 1-й армии на северном фланге с участием одного кавалерийского и двух пехотных корпусов. Кроме того, 31-го точно выяснилось, что враг не собирал в Поречье крупные силы с целью совершения обхода, как предполагал Барклай.

В итоге после 26.7 обе армии, в сущности, пребывали в пассивном состоянии. Это и вызывало критику решений главнокомандующего 1-й армией, прежде всего, и особенно, со стороны тех, кто тогда ратовал за переход к активным и решительным действиям.

Так, Багратион еще 27-го выдвинул серьезные возражения против замысла Барклая и, по сути, призывал его продолжить осуществление принятого накануне плана.

Явное несогласие с фактической отменой того плана высказал и Толь в упоминавшейся выше записке от 30.7. Вместе с тем он усматривал тогда изменение ситуации: «…наше наступательное движение от Смоленска пробудило внимание неприятеля; теперь он движется концентрически на Рудню и может превосходством своих сил разбить войска Багратиона, который находится от нас в 35 верстах»^[44].

На самом деле замысел Наполеона был совсем иным. Но 3.8 Барклай докладывал императору, что ранее противник «отступил от Поречья и сосредоточил силы свои у Рудни». И далее: «Таким образом, обеспечив правый мой фланг, я подвинулся со всею армией вперед и взял 2-го августа позицию у деревни Волоковой…».

А позднее он объяснял свое решение так: «Я полагал, что он вознамерился с сей стороны нас атаковать <...>. Для предупреждения сего замысла неприятельского решился я соединить обе армии в позиции при Волоковой, как в одной из выгоднейших между найденными нами в течение всего похода, и»… «ожидать в оной сражения».

Действительно, при таком развитии событий далее с большой вероятностью произошла бы генеральная битва.

Вполне определенно об этом писал Барклай Багратиону именно 1 августа: «…я полагаю, что неприятель 3 числа в день рождения Наполеона возьмет намерение напасть на нас. Сие для нас было бы большое благополучие принять его в вышепрописанной позиции, которая нам очень выгодна». А в «P.S.» он прибавил: если враг «4 числа не атакует, то мы сами его посетим, тем сильнее, что правый фланг нам очищен»^[45].

Но ведь генеральная баталия в то время совершенно не соответствовала принципам затяжной войны. Она просто «перечеркивала» план Барклая, изложенный им в письме Чичагову всего лишь одним днем ранее – 31 июля. Ведь там говорилось о необходимости «избегнуть генеральных и решительных сражений всею массою». И поэтому 1-я и 2-я армии должны были иметь «оборонительное состояние», и «почти бездейственное».

Как же это объяснить?

Марши войск с 26.7 сначала на запад, а потом обратно на восток, которые не завершались активными действиями против неприятеля, очевидно, оказывали отрицательное влияние на боевой дух солдат и офицеров. И, на наш взгляд, Барклай это понимал. В то же время с 27-го он принимал решения «вразрез» с мнением Багратиона и других военачальников.

Отметим также следующее. Толь 30-го, согласно его записке, полагал, что противник двигался «концентрически на Рудню» и далее мог атаковать 2-ю армию у Приказ Выдры. И, несомненно, он выбрал позицию при дер. Волоковой и Гаврики. А в «Записках Щербинина» есть такой текст: «…мы опять обращаемся на Рудню по первому плану Толя и вследствие его настояний…»^[46]. Поэтому можно предположить, что генерал-квартирмейстер 1-й армии не только выступал за переход армий на указанную позицию, чтобы затем ожидать там нападения врага, но и предложил главнокомандующему данный план действий.

При этом, по «Изображению военных действий…», преследовалась важная цель – предупредить замысел врага «с сей стороны нас атаковать».

Также, бесспорно, для Барклая имело очень большое значение мнение Александра I. 28.7 государь писал ему: «Теперь я надеюсь, что вы, с помощью Всевышнего, будете иметь возможность начать наступательные действия и тем воспрепятствовать завладению нашими областями. Я передал в ваши руки, генерал, спасение России и желаю надеяться, что вы оправдаете все мое доверие к вам»^[47].

И, насколько можно понять, император желал положить предел «завладению нашими областями», то есть, по сути, прекратить отступление армий в глубину страны, которое, как он отмечал «с прискорбностью» в письме от 30.7, продолжалось «до самого Смоленска».

А для достижения данной цели, по-видимому, требовались весьма решительные действия, и вряд ли подходил план, при котором их следовало избегать, армии должны были иметь «оборонительное состояние» и т.д.

В связи с этим (хотя и безотносительно тоже) важно точное время получения Барклаем упомянутого письма от 28.7 и принятия им решения о вступлении в силу его нового плана.

Однако соединением двух армий «в позиции при Волоковой», т.е. на Рудненской дороге, главнокомандующий 1-й армией не мог предупредить замысел врага «с сей стороны нас атаковать», поскольку он был совсем иным. И выдвижение основных русских сил к данной позиции при довольно значительном удалении от Смоленска было выгодно Наполеону для осуществления его маневра по левому берегу Днепра.

При этом он с самого начала кампании стремился к генеральной битве. А Барклай фактически решился ее дать, но посчитал, что наступающего врага следует ожидать совсем в другом месте.

Получив известие об отступлении неприятеля из Поречья, который сначала шел по большой дороге на Витебск, а затем, не доходя до Трубилова, повернул к м. Колышки, Барклай приказал Платову «тотчас» идти из Холма на Мамошки или по другому пути, чтобы завтра прибыть в Инково, а Краснову – следовать между Двиной и Колышками.

Для реализации нового плана 1-я колонна войск 1-й армии под начальством Ф.П. Уварова была направлена к Луще (затем к Щеголево), 2-я колонна Д.С. Дохтурова – к Шеломцу, авангард Палена с егерями 2-го и 4-го корпусов – в Негадаево (Негодяево).

2 августа этим силам предстояло сделать еще один переход и расположиться правым флангом у озера Каспля, а левым – «чрез» Гаврики к Волоковой (см. схему «1 (13) августа»).

Обо всем этом Барклай сообщил Багратиону в отношении № 640 и обратился к нему с просьбой: «…желательно б мне было, если бы в. с. со вверенной вам армией примкнули к левому флангу 1-й армии, и заняли войсками своими Надву и Катань»^[48].

Точно по диспозиции на 2.8 войскам Барклая предстояло идти следующим порядком:

2-й армии надлежало идти вслед за 2-й колонной, т.е. через Шеломец и Дебрицу, и затем расположиться на левом фланге, направив отряды в Катань и Надву, если это будет необходимо. Ее главная квартира переносилась в Волоковую, а 1-й армии – в Гаврики^[49].

Платов, получив приказ в 18-00 (о марше к Инково), тотчас выступил из Холма на Ополье и прибыл ночью в Касплю. Под его непосредственным начальством тогда должно было быть 6 полков (с 1-м Башкирским), половина Атаманского и 2 дивизиона конной арт. роты. Краснову он приказал утром с 3-мя полками (Краснова 1-го, Перекопский конно-татарский и 1-й Тептярский) следовать по дороге на Лиозну, так как враг «от Поречья потянулся по оной»^[50]. А Иловайскому 5-му он предписал прибыть в Инково с его отрядом (полки Иловайского 5-го и Грекова 18-го, половина Атаманского и арт. дивизион).

1 августа основные силы 2-й армии – 7-й и 8-й пехотные корпуса совершали переход к Смоленску. Возле Семех остался авангард Васильчикова, а у Дебрицы – корпус Горчакова.

Получив отношение Барклая № 640, Багратион отреагировал на него, по-видимому, положительно. Во всяком случае, несмотря на движение его главных сил к Смоленску, которое еще полностью не завершилось, он уведомил военного министра о том, что 8-й корпус 2.8 выступит на Катань и будет в Надве 3-го, а 7-й после прибытия к городу (ночью) и некоторого отдыха отправится вслед и 3-го расположится в Катани.

Одновременно князь приказал идти к Надве также Васильчикову и Горчакову, предполагая, что 1-я армия пойдет через Шеломец к Волоковой.

Но затем он получает диспозицию на 2.8 и сообщает Барклаю, что вечером в Волоковой может быть только его авангард – сводно-гренадерская дивизия, 2 полка егерей, 5 полков драгун и легкой конницы (т.е. почти весь 4-й кав. корпус) и 3 конные арт. роты (№№ 8 и 9, Донская № 1).

Он также приложил к своему отношению рапорт Васильчикова. В нем говорилось, что, по показаниям пленных, в лагере возле Рудни находились 2 кав. дивизии, 12 орудий и 2 полка пехоты, составлявшие авангард под командованием Монбрена.

А вчера прибыли французский и 2 вюртембергских полка с 3-мя орудиями, причем из Поречья. По предположению Васильчикова, враг следовал из этого пункта направо. И, по словам пленных, 15-го (по н.ст.) ожидалась решающая битва с последующим заключением мира.

Вероятнее всего, речь шла о неприятельских дивизиях легкой (2-й) и тяжелой (тоже 2-й) конницы корпуса Монбрена с 1-й бригадой 10-й пехотной дивизии, а также о 14-й легкой кавалерийской бригаде. Однако уже 31.7 возле Рудни осталась только дивизия Пажоля (Себастиани).

Находившийся в Катани с 6-м егерским полком А.С. Глебов получил предписания наблюдать дорогу из Чабур в Смоленск и «за неприятельским движением». Последнее он переадресовал Мельникову 4-му, и затем отправил два донесения – о стычке казаков с вражеской партией в Березине 31.7 и о том, что в этот пункт «прибыло неприятеля до трех полков кавалерии и до двух батальонов пехоты»^[51].

Вероятно, это были части корпуса Нея, а именно 3 полка 9-й легкой бригады Мурье.

Таким образом, в рапорте Васильчикова не содержалось информации об уходе из лагеря у Рудни и Никулино на юг двух дивизий Монбрена и некоторых полков Нея. Напротив, на основании этого документа могло сложиться впечатление, что враг сосредоточивает в том районе войска, причем к решающей битве, ожидавшейся через два дня. А из последнего донесения Глебова нельзя было понять, какие части противника прибыли в Березину, и, главное, откуда.

Э.Ф. Сен-При тогда интересовался мнением Ермолова о возврате к «прежнему плану» и писал ему: «Мы дали неприятелю время сосредоточить свои силы, но время еще не потеряно атаковать его в Рудне, где он, по донесениям шпионов, имеет только 10 полков кавалерии, 10 пушек и 1 полк пехоты. С правого их фланга, по рапортам генерал-майора Неверовского, силы их также отступили к Бабиновичам и Орше».

Тут речь идет, конечно, о тех рапортах, которые ранее поступили в штаб 2-й армии. Вместе с тем известно донесение Неверовского от 1.8 № 1356. Однако в нем ничего не говорится о передвижениях вражеских войск. А они в тот день не только сосредоточивались возле Расасны и напротив Хомино, но и к югу от Днепра вышли к Усвятам и Романово. И, таким образом, ситуация «с правого их фланга» была 1 (13).8 совершенно иной.

Неверное представление о действиях противника порождало и неверные выводы. Далее в письме Сен-При говорилось: «Следовательно, или они приготовляются нас атаковать, или они малосильны и хотят нас морочить, пока соберутся, или они отделили большие отряды против Тормасова и Витгенштейна и хотят нас здесь удерживать, пока те будут истреблены. Во всех трех случаях нужно их пощупать, и цель наша должна быть занимать Оршу и Витебск»^[52].

13 августа (н.ст.) завершилась первая часть большого маневра армии Наполеона. 3 пехотные дивизии Нея прибыли в район Герасименки – Красная. Днем марш войск с левого фланга прикрывали 9-я и 14-я легкие кав. бригады, находясь вдоль речки Березина. Затем они присоединились к своему корпусу. Инженеры построили мост на козлах против Хомино, закончив свою работу поздним вечером.

Конница Нансути (Брюйера и Сен-Жермена) сосредоточилась у дер. Красная, Монбрена (кирасиры и карабинеры) – немного севернее, возле Заборья. Дивизия Пажоля оставалась у Рудни.

Пехота Морана и Фриана вышла к другой переправе через Днепр – к наведенным до конца дня понтонным мостам возле Расасны.

Основные силы Богарне достигли Любавич. 14-я пехотная дивизия прибыла в Лиозно и затем, составив вместе с баварской конницей арьергард, продолжила марш. Богарне, узнав о движении корпуса Нея и кавалерии Мюрата к Хомино, просил Наполеона дать дополнительное распоряжение о дальнейшем маршруте (остается ли он прежним).

В Лиозно прибыла конница Гюйона. А из Суража поздним вечером выступил отряд Виллаты (итальянские 2-й линейный и 3-й конно-егерский полки), видимо, с целью присоединения к своему корпусу. Однако он двинулся не на Яновичи и Лиозно, а в Витебск (по мнению генерала, в районе Рудни уже находились силы противника численностью от 15 до 20 тысяч чел.).

Войска Даву совершили запланированный переход к Расасне и Козянам, а корпуса Жюно и Понятовского – к Романово. В голове первых шла дивизия Гюдена, и два ее полка перешли речку Россасенку. Но еще далее к востоку, по рапорту Груши в 23-00, выдвинулись основные силы 3-го корпуса кавалерийского резерва – драгунская дивизия (к м. Кобылья) и 2 бригады легкой кавалерии (до Усвят).

Правда, в приказе Бельяра Груши и в его донесении Бертье (в 19-00) указаны совсем другие пункты дислокации данного корпуса, причем на правом берегу Днепра, – в Герасименках, Карпиновке и возле м. Буда (Буды). Но, по всей видимости, действительное расположение драгунской дивизии и 2-х легких бригад отражал упомянутый рапорт Груши. А 3-я бригада могла находиться у переправы^[53].

По мемуарам А. Коленкура, Наполеон «выехал из Витебска 12-го в 11 часов вечера» (по иной версии, уже ночью). «13-го утром он был в Расасно, на левом берегу Днепра; гвардия прибыла туда днем»^[54].

Вечером (19-00) Мюрат написал императору довольно подробно о действиях казаков. Их небольшая партия появилась перед Хомино вскоре после его прибытия к Герасименкам (в 11-00). Их вынудили отступить, и на левом берегу расположили небольшой заслон (Хомино заняли 3 роты вольтижеров). В 14-00 Мюрат увидел на высотах около 400 казаков. Последовавшее затем их нападение было отбито, но далее на тех высотах появилось еще приблизительно столько же всадников. Вечером все они удалились по дороге в Ляды.

Об этих событиях доложил императору и Ней, и в частности о появлявшихся в течение всего дня партиях казаков и об их отряде численностью в 800 чел., который произвел нападение около 16-00.

Очевидно, что с русской стороны действовала иррегулярная конница Быхалова 1-го из передового отряда Оленина. Вероятно, как раз 2 полка этой конницы находились в Лядах (и этих казаков обнаружили также кавалеристы Груши при движении к Усвятам), несколько восточнее – драгунский полк, а в Синяках – егерский. Примерно о такой дислокации своего отряда Оленин докладывал еще 27.7 (8.8).

Соответственно, заметим здесь, у Красного тогда должны были располагаться 4 полка пехоты – Симбирский, Полтавский, 41-й и, судя по документам, 50-й егерские, наибольшая часть артиллерии (бат. роты № 31) и третий казачий полк – по-видимому, Грекова 21-го.

Известие о сооружении противником моста у Хомино, а также показания пленных из корпусов Нея и Груши, если бы их удалось захватить, очевидно, могли дать весьма важную информацию русскому командованию. Но, как уже было сказано, к исходу 1 (13).8 оно не имело верного представления о действиях противника, без чего, естественно, вряд ли можно было сделать правильный вывод о его целях. Более того, полное понимание происходившего возникло у Багратиона и Барклая даже не 2 (14).8, а еще позднее.

В отношении № 643 Барклай сообщал Багратиону: «Сейчас, прибыв в Гаврики, узнал я от ген.-кварт., что здесь позиция может заняться одной 1-й армией, а обеим места не достанет; почему всепокорнейше прошу в. с. с армией вам вверенной занять позицию у Надвы…»^[55].

Узнав об этом, Багратион предписал своим войскам следовать к тому пункту. При этом, во всяком случае, утром корпус Горчакова находился у Дебрицы, а авангард Васильчикова – возле Семех. И в том же отношении Барклай просил оставить этот авангард «в нынешнем положении» до подхода его войск.

2 колонны 1-й армии, под начальством Уварова и Дохтурова, прибыли на позицию у Гавриков и Волоковой вечером. При этом начальнику авангарда Палену было предписано «не показывать» неприятелю своих сил до похода и расположения впереди казаков Платова.

Отряд в Каспле Барклай усилил пехотным полком с 2-мя орудиями и назначил командовать им П.А. Тучкова 3-го.

Платов, забрав из того отряда полк Андриянова 2-го, прибыл, по его рапорту № 124, со своим корпусом около 21-00 в Инково, где «нашел» 4 полка Карпова, «принял» от них посты и отправил партии по различным направлениям. Вскоре ему доставили сведения о том, что враг оставил свой лагерь в Рудне и «потянулся к местечку Любавичам», и туда же, по словам местных жителей, ушли его войска из Лиозно еще 31 июля.

Это соответствовало действительности в отношении дивизии Пажоля, покинувшей тот лагерь после полудня, и корпуса Нея, совершившего марш как раз 31.7 на Любавичи.

О данных новостях Платов поспешил доложить в еще одном рапорте № 125, сообщив также, что, по его мнению, противник направился к Дубровне и Орше, и далее он «от сих мест» или перейдет в наступление, или продолжит отход. А в Любавичи он послал разведку^[56].

Узнав о прибытии Платова в Инково, Барклай выразил ему благодарность (через Ермолова) за столь быстрый марш и предписал ему, оставив там «крепкий отряд», «занять главнейшими силами дорогу от Рудни», а казаков 2-й армии отправить к месту дислокации ее авангарда – впереди Надвы, где они были «чрезвычайно нужны».

Одновременно Палену главнокомандующий приказал расположиться с его войсками «между дорогами, идущими от Рудни и Инково», для подкрепления корпуса Платова.

А он сосредоточивался на данном направлении почти в полном составе, поскольку из Поречья приближались бригады Иловайского 5-го и Краснова 1-го. Кроме того, к нему, во всяком случае, ранее был прикомандирован 1-й егерский полк. Авангард Палена после всех распоряжений к 3.8 включал 3 егерских полка – 33-й, 48-й и 19-й, легкую кавалерию 2-го и 3-го корпусов, 12 конных (7-й роты) и 6 батарейных орудий.

Главные события в тот день происходили на южном берегу Днепра (см. схему «2 (14) августа»).

Утром переправилась у Расасны пехота Морана и Фриана, и далее основные силы Даву проследовали большой колонной к «бивуаку возле Лядов» в следующем порядке: 3-я пехотная дивизия, 1-я, 2-я, 4-я, 5-я, Легион Вислы с резервной артиллерией и ее парком.

У Хомино форсировали реку весь корпус Нея и кавалерия Нансути и Монбрена (Брюйера, Сен-Жермена, Ватье и Дефранса).

По воспоминаниям Н.И. Андреева, «…утром генерал Неверовской получил извещение чрез казаков, что неприятель показывается в сильных массах. Это было в 9 часов утра…». И вскоре, «в 10-ть часов» «показались передовые казаки и сказали, что ужасная валит сила конницы» противника^[57].

Неверовский сначала, видимо, предпринял то, о чем говорилось в его первом сообщении Глебову: «По случаю сближения на всех пунктах около местечка Лядов неприятельских сил приказал я авангарду отступить к гор. Красному».

И ровно о том же доложил есаул Краснощеков (командовавший полком Мельникова 4-го) Карпову 2-му, который 2.8 получил также два донесения Быхалова. Первое о том, что враг «не точию» в Бабиновичах, но уже занял Романово и Гусиное «и даже следует к Лядам», «и не далее уже от оного как в 7-ми верстах». Второе – о данном ему повелении генерала Оленина отступить «по дороге, идущей к Красному»^[58].

Во всяком случае, первой подошла к Лядам конница Груши. И далее она заняла Синяки. В полдень генерал оттуда запрашивал Мюрата о дальнейших действиях – для того, чтобы атаковать располагавшийся восточнее довольно значительный русский отряд, он не имел поддержки пехоты.

И, очевидно, еще до начала этой атаки врага Неверовский отправил Багратиону рапорт № 1367: «Кавалерия превосходная в силах и подкрепляемая пехотой атаковала в Лядах спереди и с обоих флангов г. полковника Быхалова, который в порядке отступал до Красного, поддерживаем Харьковским драгунским полком и егерями».

Далее генерал сообщил о намерении «с решимостью» удерживать врага возле города, указав, что фланги прикрыты, посланы партии «на дорогу Романовскую» и на правый берег Днепра, а также выделены войска, чтобы противник «не мог зайти в тыл».

Помимо этого рапорта он составил еще один: «Неприятель с сильным корпусом пехоты и кавалерии занял Ляды. Авангард г. генерал-майора Оленина присоединился уже ко мне в г. Красном. Из Романова неприятельский отряд довольно сильный перешел в Городец и идет далее, <...> и если откроется, что намеревается отрезать отряд мой от Смоленска, в то время вынужденным буду отступить к Корытне».

При этом Багратион получил это донесение, согласно его отношению к Барклаю, 3 августа в Дебрице^[59].

Неверовский, по его рапорту № 1375, готовясь к отражению врага, предпринял следующее: «Рассыпав 49-й егерский полк по домам и сараям в самом городе Красном, оставил ему в резерве 1 батальон 41-го и 1 батальон 50-го егерских полков с двумя донскими орудиями, с прочими же войсками отряда моего взял позади города позицию, прикрыв фланги Харьковским драгунским полком и казаками, и отрядив батальон 50-го егерского полка с казачьим полком Грекова 21-го для очищения положения моего в тылу».

Это во многом совпадает с воспоминаниями Н.И. Андреева, хотя и есть отличия: «пред городом рассыпали стрелков, весь 49-й егерский полк»; 3-й батальон 50-го полка – «в улицах города»; орудия батарейной роты (№ 31) «были также по улицам, прикрываемые нашими егерями»; «три полка пехоты оставались за городом в особых колоннах, в поле»; 1-й батальон 50-го полка с «дивизионным генералом был в резерве, на две версты от города»^[60].

Колонна Нея, по донесению маршала, вышла к Красному около 15-00. И в целом со стороны французов и их союзников наступали весьма значительные силы – кавалерия Груши и Даву, все войска Нея, в голове которых шла его легкая конница и 10-я пехотная дивизия, и, наконец, корпуса Нансути и Монбрена.

Отряд Неверовского был многократно слабее и, кроме того, он находился на значительном удалении от Смоленска и своей армии, которая 2.8 начала сосредоточение к району Надвы. И хотя она приближалась к данному отряду, тот вновь оказывался на другом берегу Днепра. Однако Неверовский решил обороняться.

По рапорту генерала № 1375, его войска держались на первоначальной позиции «4 часа при сильном огне», но затем он, увидев угрозу обхода флангов, «принужден был оставить сие место и в порядке отступил за речку Лоствину» (Лосмину).

Там, согласно «Походным запискам» И.Ф. Паскевича, генерал «поставил батарейные орудия на левом фланге, прикрыв их Харьковским драгунским полком» (и впоследствии считал это ошибкой), «а Донской казачий полк расположил на правом фланге».

Но, выйдя к той речке, «неприятель удвоил свои усилия» и опрокинул драгунский полк и казаков. «Изумленная» этим батарейная рота № 31 «понеслась вместе с ними» (потеряв 7 орудий).

«Таким образом, пехота осталась без кавалерии и артиллерии, окруженная многочисленной неприятельской конницей и поражаемая картечными выстрелами», но, несмотря на превосходство врага в силах, «она ружейным огнем и штыками прокладывала себе дорогу. Неустрашимость и храбрость русского солдата явилась во всем своем блеске».

Пехота отступила «до селения Мерлина». Неверовский позднее вспоминал: «Я сие предвидел, и меня спасло, что я послал один батальон, две пушки и казачий полк занять дефилею, и oтретировался к сей дефилеи…».

По рапорту, тот батальон 50-го егерского полка был «поставлен по высоте на дороге близ Мерлино» и «донская артиллерия присоединилась к оному». Их действия «остановили стремление неприятельской конницы» и вынудили ее «оставить тщетные усилия на нашу пехоту». И, по словам Н.И. Андреева, «французы, полагая, что резерв велик, пехота и артиллерия, и видя сзади лес и уже близко вечер, остановились…»^[61].

Далее Неверовский отступил к Корытне и, оставив там «для наблюдения казачьи полки», прибыл после полуночи, т.е. уже 3 августа в Ясенную. В итоге ему, хотя и при серьезных потерях в людях и арт. орудиях (7), удалось сохранить свой отряд. Вместе с тем во многих трудах отмечается, что немалую роль в тех событиях сыграли ошибки французского командования.

2.8 сначала 8-й пехотный корпус, а затем 7-й покинули Смоленск, где снова остался только небольшой гарнизон. Правда, это произошло только в конце дня. По «собственным запискам» Н.Н. Раевского, 2-я армия шла «в Катань», и 7-й корпус должен был начать марш «по выходе гренадеров принца Мекленбургского», но «не мог двинуться ранее 7 часов вечера» (в силу известных обстоятельств).

Согласно рапорту Раевского от 7.9, 7-й корпус следовал «по дороге к Рудне за 2-й армией», и «в 10 верстах от Смоленска» генерал получил приказ Багратиона остановиться (по «запискам» – на расстоянии «около двенадцати верст» от города), так как «получено было известие от ген.-майора Неверовского, находящегося в гор. Красном, <...>, что неприятель в превосходных силах на него наступает». А «в самую полночь» поступил второй приказ главнокомандующего – «следовать обратно чрез Смоленск до почты Корытно для <...> сикурсирования ген.-майора Неверовского»^[62].

Раевский, по его «запискам», в тот момент отправил Багратиону рапорт, в котором просил передать в его распоряжение 2-ю кирасирскую дивизию, предполагая, что придется сражаться на «открытом местоположении». Кроме того, он желал получить указания на случай встречи с превосходящим в силах противником и необходимости отступления: защищаться тогда в Смоленске или, оставив его, на правом берегу реки, чтобы «препятствовать чрез нее неприятельской переправе». Ответа он не получил^[63].

Какие же известия о событиях на левом берегу Днепра 2 августа были отправлены Багратиону и Сен-При в тот же день?

«Подробное донесение» о бое № 1375 Неверовский составил только 3 августа в Ясенной. Но из Корытни 2-го он отправил короткое известие (исх. № 1370) об отступлении к этому пункту, сообщив в нем также: «Завтрашний день отхожу я к Смоленску».

Теперь обратимся к отношению Багратиона Барклаю от 3.8 из Дебрицы: «Сей час получил рапорт генерал-майора Неверовского <...>, из которого Ваше Высокопревосходительство усмотрите, что неприятель имеет свое стремление к Красному. Я надеюсь, что генерал-лейтенант Раевский успеет занять Корытное и встретить там неприятеля»^[64].

И тот рапорт, согласно прилагавшейся его копии, был отправлен еще из Красного, по всей видимости, до начала боя. При этом в нем говорилось об отходе к Корытне в том случае, если противник попытается «отрезать отряд».

Багратион же, по его отношению, надеялся, что «Раевский успеет занять» тот пункт «и встретить там неприятеля», т.е., по-видимому, уже отдав ему такой приказ.

А.С. Глебов 2.8 сначала доложил Сен-При, что «с 12 часов утра» отряд под командованием Неверовского «находится до сих пор в сражении против неприятеля», и «частые пушечные выстрелы» ему слышны, приложив к рапорту № 26 полученное им накануне («за час») первое сообщение от генерала из Красного (см. выше).

А в следующем его донесении говорилось о том, что данный отряд «отступает в Корытно». Вследствие этого Глебов «учредил связь постов» с ним «через Днепр с Карабино в Волков» (Коробино и Волково), и «полку казачьему велел стать в Карабино», но имея передовые посты «в Кузино и оттоль вправо к Надве»^[65].

Губернатор Смоленска барон Аш узнал о «сражении» при Красном и «последствиях оного» от «дворянина Краснинского уезда князя Друцкого-Соколинского» 2 августа, находясь в городе. И в тот же день он составил секретные донесения об этом Багратиону и Барклаю^[66].

Так или иначе, судя по рапорту Раевского, Багратион еще до конца суток 2 августа принял решение отправить 7-й пехотный корпус «до почты Корытно» именно с целью подкрепления отряда Неверовского. И 3-го, по-видимому, утром он надеялся, что этот корпус успеет прибыть к месту назначения, после чего путь к Смоленску по большой дороге из Орши через Красный будет прикрыт более крупными силами.

Но, как мы знаем, Наполеон двинул на Смоленск по левому берегу Днепра почти всю свою армию (исключая группировку Латур-Мобура и некоторые отряды), хотя 2.8 на правобережье еще оставалась значительная ее часть. А у Багратиона сложилось близкое к действительности представление об этом наступательном маневре противника лишь вечером 3.8.

По известной версии, Наполеон остался в той или иной степени недовольным результатами боя его войск с оказавшимся на их пути относительно небольшим русским отрядом, поскольку ему удалось избежать полного разгрома или пленения.

В предписании Бертье Понятовскому говорилось, что император находился к востоку от Лядов, и на нем сделана пометка «Синяки, 3 часа пополудни».

Понятовскому надлежало 15.8 (н.ст.) направиться со своим корпусом на Ширково, держась справа, в двух лье от большой дороги, с целью обхода позиций, которые мог бы занять арьергард противника. И, судя по тексту данного приказа, Наполеона интересовала информация о Смоленске и неприятеле, его намерениях и силах, находящихся там.

Помимо этого в дальнейшем польским войскам следовало идти на Бобыри и стремиться овладеть этим пунктом, когда авангард Мюрата займет Корытню. И по картам легко понять о насколько больших переходах для этих войск шла речь. Правда, 2.8 они не остановились в Романово, а продолжили марш (на Городец).

Одновременно Бертье предписал Жюно следовать за их движением и поддержать их.

Таким образом, уже около 15-00 Наполеон направил 5-й и 8-й армейские корпуса южнее большой дороги, чтобы они, двигаясь таким образом, обходили вражеские войска, которые могли бы оказаться на пути его основных сил к Смоленску.

А. Коленкур вспоминал: «Ночью император вернулся на гвардейский бивуак возле Ляд. Сведения, полученные от нескольких раненых русских, взятых в плен, положили конец всяким сомнениям императора и подтвердили ему факт передвижений генерала Барклая-де-Толли на правом берегу; он подозревал это уже с полудня на основании донесения одной из разведок. Всем корпусам было приказано ускорить свое движение на Смоленск»^[67].

Действительно, Мюрат в конце дня доложил, что показания пленных подтверждают его вчерашнее сообщение – неприятельская армия находилась не в Смоленске, а последние 4–5 дней совершала марши в разные пункты.

Поздним вечером Наполеон предписал Даву выступить рано со всеми его силами и, миновав Красный, расположиться в одном лье позади авангарда. Гвардия получила похожий приказ, ей надлежало остановиться впереди города, т.е., по-видимому, западнее 1-го армейского корпуса.

Основные силы Богарне прибыли к мостам у Расасны, а арьергард Бруссье (14-я пехотная дивизия, баварская кавалерия и 2-й итальянский конно-егерский полк), миновав Любавичи, заночевал несколько южнее. Всем этим войскам предписывалось выступить 15-го на Красный и, таким образом, далее замыкать марш главной колонны.

Пажолю было приказано находиться на правом берегу Днепра, чтобы «осветить» движение неприятеля со стороны Березины, а также обеспечить охрану мостов.

Отряд Виллаты прибыл утром в Витебск и после полудня отправился на Бабиновичи, а конница Гюйона оставалась в Лиозно.

8-й армейский корпус в этот день двигался 6 часов, но в итоге оказался только возле Баево (Боево).

Вследствие принятых ранее решений 2-я армия в итоге разделилась – одна ее часть (24, 25 бат., 48 эск., 7 арт. рот, 4 (+1) каз. п. и 8 ор.) утром 3.8 завершала передислокацию в район Надвы, а другая (30 бат., 4 эск., 7 арт. рот, 3 каз. п. и 2 ор.) тогда находилась в Смоленске и возле него. Остальные 2 бат., каз. полк и 2 ор. были в подчинении А.С. Глебова.

Раевский, по его рапорту от 7.9, подходя к городу в 5 часов утра, узнал, что отряд Неверовского располагался в 7 верстах от него^[68].

И.Ф. Паскевич, согласно его «Походным запискам», имел приказ Раевского: «взять восемь батальонов 26-й дивизии и, составив его авангард, идти вперед даже до Красного». За Смоленском он встретил адъютанта Неверовского, от которого узнал, что его отряд «действительно потерял половину людей, но отступил в порядке и находится в 6 верстах».

«В семь час. утра» Паскевич «соединился с Неверовским и сообщил ему приказание» «присоединиться к корпусу». А сам он вступил в командование авангардом, занявшим позицию в 3 верстах от остальных сил, и в 6-ти от города^[69].

Если обратиться к «запискам» Раевского, то их автор сначала получил «ложное известие» о совершенном истреблении русской дивизии в бою днем ранее, которое ему повторил Беннигсен. И после беседы с ним, явно посчитав его совет неприемлемым, далее Раевский остановил свой корпус (продолжавший движение к Красному) в 2 верстах от Смоленска, чтобы лично «уточнить местоположение». Затем он расположил войска «близ самой Мстиславльской заставы», ожидая там известий от Неверовского.

Он прибыл «в два часа пополудни», рассказал о предыдущих событиях, и, по его словам, неприятель был «чрезвычайно многочислен». «Обо всем этом» Раевский доложил «начальствующим генералам, от коих не получил ни повелений, ни извещений»^[70].

Таким образом, хотя теперь русских войск стало значительно больше, чем ранее у Красного, даже с учетом потерь 2.8, им, тем не менее, вновь угрожало нападение превосходящих сил противника. Но в рапорте Раевского говорилось следующее: «Я рассудил, что ежели неприятель успеет занять Смоленск и перейти в нем на правый берег р. Днепра, то отрежет обеим армиям продовольствие и сообщение с гор. Москвою…»^[71].

Южнее 3.8 Глебов, получив известие от Неверовского о прибытии его отряда в Корытню, откуда он «сего ж числа отойдет к Смоленску», спрашивал Сен-При о том, куда ему с полком следовать – тоже к городу или к армии.

А Карпов 2-й доложил о полученном им еще в 3 часа ночи рапорте есаула Краснощекова об отходе полка Мельникова 4-го на Катань^[72].

Багратиону, по его отношению Барклаю, в целом ситуация представлялась следующей.

Поскольку противник еще оставил Рудню и Елисеево, он мог направить все свои силы на левый фланг 2-й армии. Там Раевский прибудет в Корытню к вечеру. Но враг должен быть в силах против 7-го корпуса и войск Неверовского и наверняка сделает все возможное, чтобы приблизиться к Смоленску. В то же время перед 1-й армией неприятельских войск нет, или, по крайней мере, они слишком удалены от нее.

Князь считал, что в этой обстановке Барклаю следовало принять какое-то общее решение, и совершенно определенно желал знать о его дальнейших намерениях.

А военный министр докладывал 3.8 императору: «В прошедшую ночь получено известие, что неприятель, оставив Рудню и Лиозну, потянулся к Любавичам».

Об этом он узнал из рапорта Платова № 125, и его приказ генералу № 645 начинается с указания «преследовать быстро неприятеля и наблюдать все его движения», посылая по всем дорогам «сильные разъезды для разведывания» о нем.

Но самым первым документом в его «исходящем журнале» за 3 августа является отношение Багратиону под номером 644.

Отправляя с ним копию, очевидно, того самого рапорта, Барклай просил князя возможно чаще сообщать обо всех новостях, и тоже посылать «разъезды по всем дорогам, как можно дальше для открытия неприятеля», а также о следующем: «И затем почтите меня своим уведомлением, что вы предположены теперь делать, дабы я тотчас мог идти вперед для содействия вашего и беспрерывного с вами сношения».

Но далее в документе есть важный «P.S»: «По теперешним обстоятельствам я полагаю, что в. с. нужно будет со всей армией переправиться на левый берег, и в случае надобности я могу подкрепить вас своими войсками, а сам буду тогда следовать вслед за неприятелем; а потому всепокорнейше прошу в. с. поспешить меня уведомить, когда именно выступите из нынешнего расположения, дабы я тотчас мог предпринять мои движения. Весьма сожалею, что мы не знали вчерашнего числа о неприятельском отступлении вчера рано из Рудни, тогда б могли мы предупредить во всех пунктах неприятельские движения. Я займу Надву сего числа 6-м корпусом».

А в конце упомянутого приказа Платову № 645 есть такой текст: «По всем обстоятельствам видно, что неприятель потянул все свои силы на левый наш фланг, т.е. на 2-ю армию, которая может быть в опасности; почему убедительнейше прошу в. в-пр. деятельнейшим образом преследовать неприятеля вверенным вам корпусом, заняв сильным постом Елисеево, от чего совершенно зависит успех наших предприятий и облегчение армии кн. Багратиона»^[73].

В своем следующем отношении Багратион сообщил о вновь полученных сведениях от пленных, по которым корпус Нея сражался вчера с нашим обсервационным отрядом (т.е. Неверовского). И, как сказано в этом документе, на Смоленск левым берегом Днепра мог быть направлен не только тот корпус численностью в 25000 чел., но еще войска маршала Даву (40 тысяч) и Неаполитанского короля (50 тысяч).

Итак, увидев, что события разворачиваются совсем иначе, чем предполагалось ранее, главнокомандующие предприняли следующее (см. схему «3 (15) августа»).

Барклай приказал Платову «деятельнейшим образом преследовать неприятеля». В предписании Ермолова говорилось, что генералу надлежало «гнать» врага «чрез Рудню к Любавичам, и иметь сильный пост в Елисееве». Для усиления его корпуса к нему присоединятся два полка – «драгунский Курляндский и 40-й егерский», «коим генерал Дохтуров выступить прикажет к Рудне».

Одновременно авангарду Палена было приказано подкреплять казачий корпус, но следуя за ним «в некотором расстоянии», а 6-му пехотному корпусу вместе с Оренбургским, Сибирским и Иркутским драгунскими полками (под общим командованием А.А. Скалона) – прибыть к Надве. Назначение этого корпуса состояло в том, «чтобы, по обстоятельствам, сближаться к Днепру и, соображаясь с движениями князя Багратиона, действовать на неприятеля».

В приказе № 645 Барклай также уведомил Платова: «коль скоро получу от вас донесение о неприятеле и его движениях, то и сам с армией вслед за вами пойду».

Багратион решил идти со всеми войсками из Надвы в Катань и построить там мост с целью соединения на другом берегу с полками Раевского, т.е. в принципе с остальной частью 2-й армии. Первым должен был прибыть к пункту назначения авангард Васильчикова. Кроме того, Багратион сразу отправил к Днепру Карпова 2-го с 3-мя казачьими полками, оставив еще один временно в Надве для прикрытия 6-го корпуса.

Исполняя данный ему приказ (№ 645), Платов направил к Любавичам 5 полков Денисова 7-го и Кутейникова 2-го. И из его отношения Ермолову № 132 от 4.8 (в 5-45) следует, что накануне бригада Краснова 1-го заняла Рудню, а он сам с прочими полками остановился в Лешне^[74].

Багратион, вполне естественно, желал получить всевозможную информацию от находившегося в Катани А.С. Глебова. И сначала полковник доложил (исх. № 33), что отряд Неверовского отступил к Смоленску, а в каком месте теперь находится – неизвестно. Неприятель идет в том же направлении из Красного и «преследовал из Корытного» тот отряд, но о вражеских силах «достоверного сведения нет». «Мост при Катыне на Днепре совсем в поленицах из дерева составлен и спущен на воду, только остается свести его в одно место…».

А в донесении № 36 говорилось следующее. По показаниям пленных, взятых в селении Сырокоренье, «по дороге из Красного к Смоленску следуют под командой маршала Даву шесть дивизий». И неприятельская армия «все идет» по той же «большой дороге».

«Сейчас разъездами нашими примечено, что на левом берегу Днепра против селения Катыни в 4-х верстах показалась неприятельская кавалерия в разных местах малыми частями. Мост на Днепре к вечеру готов будет».

Движение врага из Красного «по большой дороге к городу Смоленску» было выявлено и посланной к Кузину партией казаков из отряда Карпова 2-го. Сам он позднее прибыл с полками в «селение Башутку» (возле Коробино), но не смог переправиться на левый берег, поскольку враг там тянулся по дороге «от Красного до Корытна», и из-за отсутствия бродов. Поэтому он, присоединив полк Мельникова 4-го, решил идти в Катань, отправив все же партии «вплавь» через Днепр для получения сведений о противнике^[75].

Обо всем этом Глебов и Карпов 2-й доложили непосредственно Багратиону. На марше в Катань он также получил один из рапортов Раевского.

И, как бы то ни было, он тогда сообщил Барклаю следующее. В пункте назначения кавалерия авангарда перейдет Днепр, чтобы узнать, где враг, каковы его направление и силы. Если движение той кавалерии и казаков во фланг противника не остановит его марш (что вероятно, если он силен), то Раевскому будет приказано держаться возможно дольше в Смоленске, а войска из Катани пойдут туда правым берегом реки. В ином случае, если враг отступит к Красному (опасаясь угрозы с фланга), войска переправятся на левый берег.

Около 9 часов вечера корпус Нея прибыл к Лубне, а войска Даву (включая Легион Вислы) остановились на ночлег в районе Корытни. Гвардии накануне было приказано в этот день следовать в Красный и затем расположиться впереди него.

Главные силы 4-го армейского корпуса перешли Днепр по мостам у Расасны, и в 18-30 Богарне сообщил Бертье о том, что их голова достигла места, где находился император утром, – в 2-х лье впереди Лядов, и до 23-00 подойдут остальные войска. При этом арьергард Бруссье, двигаясь другим путем, форсировал Днепр у Хомино, и далее баварская конница заняла позицию «приблизительно на три лье дальше» от Лядов.

8-й армейский корпус был в движении до самой ночи, заставшей дивизию Тарро в районе Палкино. Сам Жюно с авангардом находился к концу дня в Буяново, куда прибыла и дивизия Окса.

Отряд Виллаты достиг Бабиновичей, а конница Гюйона еще оставалась в Лиозно.

Пажоль в 16-00 прибыл со своей дивизией в Красную, где получил тот самый приказ – находиться на правом берегу Днепра для «освещения» движений неприятеля со стороны Березины. Выполняя его, он направил войска, чтобы иметь сведения об этих движениях на пространстве от Рудни до Дубровки, оставив три полка в Красной.

Он докладывал (из Герасименок), что с полудня вчерашнего дня неприятель нигде не был замечен, не переходил Березину, и, может быть, даже отступил к Смоленску. В связи с этим Пажоль, видимо, не видел пользы в наблюдении там за ним и желал получить приказ о присоединении к армии.

Что касается кавалерийского резерва, то 2-й корпус остановился немного впереди Корытни – в Уфимье, а 3-й и 1-й корпуса (включая, видимо, и дивизию Валанса) были в авангарде Мюрата, который вечером подошел почти к самому Смоленску. А сам Неаполитанский король ночевал в Новом Дворе.

Согласно «Походным запискам» Паскевича, противник еще днем приблизился к позиции его войск в 6 верстах от города: «В 4 часа пополудни показались неприятельские фланкеры, а потом его авангард». И далее: «Кавалерия неприятеля, опрокинув моих казаков, подошла к оврагу и остановилась на пушечный выстрел от моей батареи. На противной стороне на высотах неприятель строился в боевой порядок. Сильными колоннами развернулся он наравне с моим флангом. Я видел, что до 4 тыс. кавалерии обошли мой левый фланг и остановились в деревне. Ночь застигла все эти движения».

Раевскому запомнилось тогда следующее: «В пять часов вечера услышал я пушечный выстрел. Минуту спустя прискакал казачий офицер с рапортом, что неприятель идет на Смоленск…». «И действительно, вскоре увидел я всю кавалерию Мюрата и огромные массы пехоты, кои развертывались по полям, располагаясь для ночлега. При наступлении ночи бесчисленные линии огней <...> удостоверили меня, что неприятель находится предо мною со всеми своими силами».

«Я отправил двух курьеров к начальствующим генералам, извещая их утвердительно, что вся французская армия стоит передо мною. Князя же Багратиона особенно извещал я, что спасение обеих армий наших зависит от упорной защиты моего отряда».

Снова «Походные записки» Паскевича: «В полночь получаю приказание от корпусного командира приехать в главную его квартиру. <...>

Я застал генерала Раевского, окруженного своими генералами. «Иван Федорович, – сказал он мне, – мы получили повеление держаться до последней крайности, чтобы дать время придти армии к Смоленску. Я выбрал эту позицию, и мы решили принять здесь сражение»».

И в соответствии с дальнейшим текстом Паскевич, указав на серьезные недостатки той позиции в 3-х верстах от города, предложил сражаться в нем самом. Раевский после осмотра мест, «где бы можно было поставить войско с большей для нас выгодой», согласился с его мнением^[76].

Итак, уже около 16–17 часов 15.8 (н.ст.) кавалерия Мюрата практически достигла Смоленска. И давно существует вопрос о том, могли ли прибыть к нему к ночи на 16 число главные силы французской армии.

Если обратиться к указаниям Наполеона Даву в ночь на 9.8, то он предполагал за 3 дня дойти от Витебска до Днепра и завершить задуманный им маневр на 6-й день^[77]. То есть, получается, для движения по левому берегу реки требовалось еще 3 перехода (суточных).

Могли ли собравшиеся к 14.8 возле Хомино, Расасны, Козян и Усвят французские войска (т.е. Нея, Даву и Мюрата, а также гвардия) преодолеть путь из тех пунктов до конечной цели за два дня?

В данной ситуации необходимо учитывать, что все эти силы должны были идти по почтовому тракту из Орши через Ляды, Красный и Корытню, но одной большой колонной. А 5-му и 8-му армейским корпусам пришлось использовать второстепенные, проселочные дороги.

И все же существует мнение, что подход главных сил Наполеона к Смоленску до наступления ночи с 15 на 16 августа был вполне возможен при определенных обстоятельствах. Но в чем они заключались?

Для 5-го и 8-го корпусов они не были связаны с противником, поскольку эти соединения не встретили его на своем пути. Но шедшие в авангарде главной колонны войска атаковали 14.8 у Красного отряд Неверовского, который оказывал им упорное сопротивление до вечера. И в отечественной литературе давно появилась версия о том, что действия этого отряда задержали наступление врага на день (а по «Записке генерала Неверовского…», даже на два).

Нисколько не желая умалить подвиг русских солдат, сражавшихся в том бою 2 (14).8 с намного превосходящими силами врага, обратимся к фактам.

В полдень Груши, овладев Лядами, ожидал поддержки пехоты. А корпус Нея подошел к Красному около 15-00 (см. выше). И, судя по воспоминаниям Н.И. Андреева, противник «остановился» около 20-00.

То есть, получается, основная часть боя продолжалась далеко не весь день. При этом французские войска продолжали двигаться вперед – до Мерлина. Наконец, с раннего утра и до конца дня 15 августа для них был практически свободен путь до Ясенной.

14-го Наполеон торопил Нея в наступлении на Красный. Он был взят, видимо, до 16-00, и затем русский отряд был сбит с позиции на Лосмине. Но 3-й корпус какое-то время еще подтягивался к городу, позади следовали обозы…

И если бы Наполеон имел цель к ночи на 16.8 непременно сосредоточить свои основные силы под Смоленском или даже овладеть им, то войскам Нея пришлось бы совершить 15-го весьма значительный переход из района Красного. Однако еще большее расстояние понадобилось бы преодолеть войскам Даву, которые 14-го дошли до «бивуака возле Лядов» (или, по другой версии, их голова достигла Синяков).

По одному из мнений, добиться данной цели Наполеону в той или иной степени помешал как раз бой его авангарда с отрядом Неверовского. При этом у него могла возникнуть мысль о том, не находятся ли за этим слишком удаленным от Смоленска отрядом, какие-то другие силы противника.

По другому мнению, французский император просто не преследовал указанной цели. Кроме того, согласно определенным фактам, он тогда действовал весьма осмотрительно.

Так, 15-го после получения известия о построении противником моста у Катани он поручил генералу Красинскому произвести разведку к этому пункту. И, как станет понятно по дальнейшим событиям, его значительно обеспокоило это известие.

А в 22-45 Монбрен получил донесение своего офицера, который встретил около 21-00 Красинского, сказавшего ему о том, что неприятель действительно стремится навести мост через Днепр.

Как уже было сказано выше, Мюрат 14-го на основании показаний пленных полагал, что неприятельская армия находилась не в Смоленске, а совершала накануне марши в разные пункты. Похожее предположение возникло и у Нея, согласно его донесению от того же числа.

Но 15-го Мюрат получил от местных крестьян довольно разноречивые сведения. У Фабри также приведен рапорт допроса пленных, из которого следует, что в Смоленске русские предполагали собрать большие силы за счет новых подкреплений. Наконец, согласно повелению Маре от 15.8, в городе, по словам пленных, могла быть, по крайней мере, часть неприятельской армии. И там же, возможно, состоится большое сражение завтра или послезавтра, т.е. 16-го или 17-го^[78].

Как бы то ни было, в полночь Бертье написал Богарне о том, что русская армия, как ему казалось, оставила Смоленск 3 дня назад, и он будет взят, вероятно, около 8 или 9 часов утра.

А через час, передавая Нею приказ императора о выступлении 3-го корпуса на Смоленск, Бертье предписывал маршалу соблюдать в городе дисциплину, не допуская беспорядков, и отправить вперед саперов и понтонеров, чтобы без промедления восстановить мосты через Днепр.

Поздним вечером Багратион находился в Катани. Полученные им к 22-00 сведения – прежде всего, показания более 20 пленных – дали ему очень близкое к действительности представление о происходивших на левом берегу Днепра событиях: там наступал не только корпус Нея, а вся французская армия, т.е. еще войска Даву, Мюрата, Нансути и вся гвардия, а сам Наполеон прибыл 2.8 в Красный.

Соответственно, все эти силы врага теперь угрожали войскам Раевского. И Багратиону оставалось тогда лишь желать, чтобы генералу удалось обороняться 4.8 весь день. Со своей стороны он принял решение выступить на рассвете к Смоленску, следуя по правому берегу Днепра.

Обо всем этом князь написал Барклаю в 10 часов вечера, и, считая свои силы недостаточными, попросил его усилить 2-ю армию 6-м пехотным корпусом, уведомив его о том, что для выигрыша времени Дохтурову отправлено предписание немедленно следовать к Смоленску через Чабуры и Ракитню.

Через час Багратион получил рапорт Раевского, и, пересылая его Барклаю, в своей записке ссылался также на рапорт Неверовского (видимо, № 1375).

Ночью к сборному корпусу Раевского прибыло подкрепление, но небольшое и состоявшее только из кавалерийских частей – Новороссийского драгунского и Литовского уланского полков, под общим командованием К.К. Сиверса.

Военный министр после отправления донесения императору (исх. № 648), в котором говорилось еще в будущем времени о переправе через Днепр части 2-й армии в Катани и занятии 6-м корпусом Надвы, предписал губернатору Ашу (исх. № 649) «при соблюдении всего нужного спокойствия как можно порядочнее учредить меры, дабы все предметы, могущие попасть в руки неприятельские <...> благополучно вывезены были из г. Смоленска» по дороге к Дорогобужу, чтобы враг «совершенно уже ничего движимого не находил» там. Но заверил Аша, что «сие есть только необходимая мера осторожности», город, как он надеялся, будет защищен, и даже его потеря не может быть долговременной.

Далее он написал Багратиону (исх. № 654): «Не имея совершенно достоверного сведения о намерении неприятеля, я не могу еще ни на что решиться и приказал ген. Платову с подкреплением гр. Палена следовать к Любавичам <...>; а 6-й корпус поставил в Надву, с тем, что ежели в. с. нужно будет подкрепление, то можете сей корпус взять к себе»^[79].

В «секретном журнале» Ермолова есть следующие предписания за 3 августа.

Платову: «Главнокомандующий приказал <...>, чтобы Вы с главными корпуса вашего силами не вдавались преследовать неприятеля и не отдалялись от армии. Есть известие, что неприятель уже занял Красный, и в селах на левом берегу Днепра. Я Вашему Высокопревосходительству скажу мое мнение. Кажется, генерал князь Багратион не успеет в Катань перейти, в подкрепление своих войск, на ту сторону реки, а потому отряд, против Красного расположенный, непременно отступит к Смоленску. Сие обстоятельство может понудить нас сделать совсем противное тому, кое мы намеревались».

Видимо, в тот же момент Палену: «Извещаю, что авангард не должен весьма отдаляться вперед <...>. Обстоятельства, теперь только объяснившиеся, могут дать совсем другое движение войскам».

Генерал-майору Росси: «…употребите возможную скорость к вывозу всего, а паче больных и раненых».

Сенатору Ланскому: «Как можно поспешите все вывозить из Смоленска. Больных и раненых в Вязьму. Остановить все подвозы продовольствия в 1-ю армию, и все, что готово в хлебе и других предметах, отправить по дороге на Духовщину. <...> Если есть какие, из России идущие, транспорты, прикажите остановить, идущие же по дороге на Ельню, возвратить на тракт Вяземский».

А в последнем предписании за этот день (№ 433) Ермолов сообщал Платову о желании Барклая «сколько возможно ранее» получить «известие, есть ли неприятель в Рудне или Любавичах», в каких силах и где. И далее там говорилось о том, что «неизвестность» останавливает действие наших армий, в то время как «необходимо действовать в самой скорости, иначе неприятель, сближающийся уже к Смоленску, может иметь вредные для нас успехи». Поэтому главнокомандующий «с нетерпением ожидает уведомления», «из которого заключать будет можно, какие их против нас силы, и по тому с какими силами на левом берегу Днепра наступает на Смоленск»^[80].

Таким образом, Барклай до конца дня счел необходимым принять меры по фактической эвакуации города, а также остановил «все подвозы продовольствия в 1-ю армию». А Ермолов (по его «журналу», ранее отправления предписаний Росси и Ланскому), по-видимому, на основании полученных известий (о занятии противником Красного и пр.) предполагал, что Багратион «не успеет» перейти Днепр в Катани для подкрепления своих войск на другой стороне реки, и поэтому расположенный там отряд «непременно отступит к Смоленску». И обстоятельства эти, по мнению Ермолова, могли «дать совсем другое движение войскам».

Но, как известно, основные силы 1-й армии (т.е. без частей под начальством Платова, Палена, Дохтурова и Тучкова 3-го) 3 августа до ночи оставались на позиции у Гавриков и Волоковой. И Барклаю, судя по его отношению № 654 и, особенно, по предписанию начальника его штаба № 433, было сложно принять решение из-за отсутствия достоверной информации о намерениях противника.

Позднее, 9 августа, он докладывал императору о событиях 3-го числа: «Того же дня ночью рапортовал генерал-лейтенант Раевский, что генерал-майор Неверовский, будучи атакован превосходными силами, <...> находился уже в 7-ми верстах от Смоленска; все же прочие известия утверждали, что неприятель переходит всеми силами своими на левый берег Днепра. Я после сего, не теряя ни одной минуты времени, тотчас выступил со всей армией…»^[81]. Но, следует заметить, выступила 1-я армия утром 4.8.

Утром Ермолов так представлял себе сложившуюся ситуацию: «Неприятель у Смоленска, сегодня овладеет оным непременно. Все силы его на левом берегу. Против нас оставлена лишь малая часть войск для прикрытия его движения».

Тем не менее, сообщая это Платову, он писал далее: «1-я армия сейчас выступает к Смоленску в соединение со 2-й армией и препятствовать переправе неприятеля».

По его словам, «обстоятельство, позднее извещение об отступлении из Рудни неприятеля, передовыми постами 2-й армии нам не доставленное», поставило «армию в такое положение, что лишь одна скорость может быть средством к отвращению покушений неприятеля, и теперь единственным к соединению армий наших, из коих 2-я угрожаема превосходными силами».

Ермолов просил Платова «распорядить отступление» своих войск сообразно новой диспозиции, «занимая партиями» оставшегося на правом берегу противника, но считая, что им «не нужно будет оставаться в большом отдалении», а также уведомил генерала: «Главнокомандующий удерживать будет неприятеля, елико возможно, у Смоленска».

Как известно, город 4.8 вопреки вышеуказанным опасениям не был захвачен врагом. И до конца этого дня к нему успели прибыть войска двух армий из Катани, Волоковой и других пунктов (см. схему «4 (16) августа»).

Как докладывал 5.8 Багратион императору, накануне «открылось намерение неприятеля, продолжая нападение на Смоленск, обратить прочие свои силы далее по Московской дороге». А по рапорту Барклая от 9.8, в той ситуации даже «непременно должно было полагать», что настоящее намерение противника заключалось «в предупреждении нас в Дорогобуже или на другом каком-либо пункте» с целью овладения указанным путем.

Поэтому главнокомандующие, «по соглашению» между собой, приняли решение: 2-я армия утром выступит к Дорогобужу с целью защиты этого пути, а 1-й следует «занять Смоленск и оставаться на правом берегу Днепра, прикрывая марш 2-й»^[82].

Платов, согласно его отношению Ермолову № 132 от 4.8 ранним утром, находился со значительной частью своих сил в Лешне, а бригада Краснова 1-го – в Рудне, выслав в этот день партии к Лиозно.

Еще 5 полков «с генералом-майором Денисовым 7-м и Кутейниковым 2-м» участвовали в рейде на Любавичи^[83].

По донесению Пажоля Богарне в 20-00, два или три казачьих полка в полдень перешли Березину между Могильней и Рудней и, опрокинув стоявшие там посты, двинулись на Любавичи.

Узнав об этом, Пажоль в 4 часа дня отправил туда бригаду генерала Бюрта, чтобы убедиться в нападении неприятеля и отогнать его. Ее готовы были поддержать гусарский полк и бригада Сюберви.

Затем, в 8 часов, поступило сообщение Бюрта о том, что он был вынужден отступить перед превосходящими силами, и противник, по его мнению, направляет войска к Расасне. Пажоль приказал остальным своим войскам сесть на коней, и, поскольку уже наступала ночь, решил ожидать, но отправил один полк к Расасне.

Об этом рейде двух казачьих бригад говорится и в «Боевом календаре-ежедневнике» Н.П. Поликарпова^[84].

Как уже было сказано выше, в полночь Бертье написал Богарне о том, что Смоленск будет взят, вероятно, около 8 или 9 часов утра 16 августа (по н.ст.), поскольку русская армия, как ему казалось, покинула город, причем еще 3 дня назад.

И, по всей видимости, так склонен был полагать сам Наполеон. В тот же самый момент он приказывает Богарне остаться со своим корпусом на занимаемых позициях, а ему самому отправиться к мосту у Хомино. Там его инженерам надлежало укрепить тот мост и навести еще один, для ускорения переправы его войск, если это потребуется.

Богарне также предписывалось отправить уже сейчас всю его кавалерию на правый берег. При этом в его подчинение передавалась находившаяся там дивизия Пажоля. И Наполеона весьма интересовали все новости о происходившем на том берегу, и в частности о действиях неприятеля.

Одновременно генералу Делаборду тоже было приказано оставаться со своей дивизией на месте (на тот момент в тылу 4-го корпуса), и далее при необходимости выполнять распоряжения Богарне.

И эти решения являлись, по всей видимости, мерами безопасности, причем довольно значительными – ведь, например, ранее об остановке и, таким образом, отделении от главной колонны целого 4-го армейского корпуса не говорилось ни слова.

При этом Наполеон тогда еще ничего не мог знать о нападении казаков на Любавичи. Но ему стала известна какая-то информация о наведении противником моста возле Катани.

Он действительно сооружался по распоряжению Багратиона 3 (15).8 (см. рапорт А.С. Глебова № 36), но поздним вечером (по другой версии, ночью) князь приказал разобрать его (или уничтожить).

Однако, судя по предписаниям Бертье, к 7-00 в штабе Наполеона знали о том, что генерал Красинский обнаружил у Катани небольшие силы противника – 1500 казаков и некоторое число пехотинцев, но не имели точных сведений о существовании там моста.

Во всяком случае, Бертье в 7 часов предписал Монбрену идти туда со всем своим кавалерийским корпусом (отправив также в качестве подкрепления батальон легкой пехоты).

Ночью (1-00) Бертье передал Нею приказ императора выступить со своим корпусом в 3 часа на Смоленск. И, как уже было сказано выше, маршалу было предписано соблюдать в городе дисциплину и отправить вперед саперов и понтонеров, чтобы без промедления восстановить мосты через Днепр.

В тот же час Даву приказал Гюдену с его дивизией, а также с инженерами 1-го корпуса продолжить свое движение, согласно данным ему накануне вечером указаниям. Но остальные дивизии должны были оставаться на прежнем месте (им позволялось лишь несколько улучшить свое расположение).

И, по-видимому, эти распоряжения Даву, повеления Богарне и Нею от полуночи до часу ночи вполне согласуются между собой.

По известной версии, войска Нея подошли к Смоленску около 8 часов утра (т.е. приблизительно в то время, о котором писал Бертье Богарне), но начали атаку только после прибытия Наполеона – около 9 часов. Впрочем, оговоримся сразу, о событиях сражения 4 (16).8 и их хронологии существует немало версий.

Позднее, приблизительно с 16-00 и до ночи (может быть, и ночью) подошел самый крупный корпус Даву. Кроме того, в 7 часов утра Бертье предписал Понятовскому и Жюно немедленно идти к Смоленску. И около 17-00 польские войска достигли места назначения.

Итак, 16-го для захвата города у Наполеона из пехотных частей были, прежде всего, 3 дивизии Нея, в которых 3.8 (т.е. 13 дней назад) насчитывалось 17594 чел. И, по одному из мнений, до наступления сумерек еще оставалось немного времени, чтобы ввести в дело какие-то силы Даву и Понятовского.

Что же касается осуществленных 16-го действий, то в литературе их, как правило, называют слабыми атаками частей Нея на город с западной стороны, поскольку в них участвовала только небольшая часть сил маршала, продолжались они относительно недолго и в итоге были отбиты.

При этом, напомним, с рассвета и в течение всего дня войска Багратиона шли по дороге из Катани вдоль правого берега Днепра. И скрыть это, по-видимому, было слишком сложно. Кроме того, при движении параллельно с течением реки к ней, как правило, направлялись партии или отряды с целью разведки. И еще 15-го генерал Красинский получил повеление узнать о намерениях противника в районе Катани. Туда же позднее прибыл корпус Монбрена.

А 16-го генерал Сокольницкий, находясь на левом фланге, наблюдал за движениями неприятеля на правобережье Днепра с высокой позиции, откуда «можно было разглядеть большую дорогу из Витебска». И в 15-20 он доложил Наполеону, что у противника на той стороне реки весь артиллерийский парк и огромный обоз, как ему кажется, уступают место колонне пехоты, прибывающей по дороге из Рудни.

Но ведь двигавшиеся поспешно к Смоленску русские войска могли, например, подкрепить оборонявший его отряд, после чего овладеть им, естественно, стало бы труднее.

Помимо этого, 17-го Наполеон отдал приказ о штурме города своим войскам не утром, и даже не до 12 часов, а еще позднее.

Этому давно найдено следующее объяснение. Он надеялся, что противник решится отстаивать Смоленск в генеральном сражении, и «приглашал» его перевести свою армию на левый берег Днепра, оставляя ему там некоторое пространство для развертывания войск.

И, очевидно, такому расчету противоречило продолжение атак с целью овладения городом.

Однако ранним утром 16-го ситуация была совершенно иной – ведь в начале дня пехота Нея все же пыталась захватить, например, Королевский бастион.

Позднее 7 часов утра в штабе Наполеона выяснилось, что у противника нет моста в Катани, и до 13-30 Монбрен получил приказ о движении на Смоленск. Его рапорт начинается с таких слов: «Мост был наполовину сделан…». И, по одной из версий, его готовил Монбрен, видимо, по повелению.

В полдень Бертье направляет Богарне, Делаборду и Пажолю новые предписания, на первом из которых есть пометка «в 2-х лье от Смоленска».

Богарне и Делаборду надлежало возобновить марш к городу. И вице-королю рекомендовалось позаботиться о хорошем «освещении» своего левого фланга (вероятно, посредством направления вдоль реки специального отряда).

Пажолю следовало также выступить к Смоленску, но вдоль правого берега Днепра. И этот приказ, насколько можно понять, дублировал отданный ранее – в 10 часов.

Движение к главным силам армии войск Богарне и Делаборда было, несомненно, важным для генерального сражения. Правда, вряд ли бы они успели присоединиться, чтобы участвовать в битве 17 числа, но могли бы тогда составлять несколько удаленный резерв.

Пажолю Бертье предписал соблюдать осторожность, так как на правобережье Днепра могла находиться наибольшая часть сил неприятеля. Он также допускал дислокацию всей русской армии там, причем напротив города. И, по всей видимости, поставленная генералу задача являлась в значительной степени разведывательной. Правда, он выступил со своей дивизией только 17-го.

Около 5-30 Богарне находился со своими войсками по-прежнему в 2-х лье впереди Лядов. В этот момент он сообщил Бертье, что разные обстоятельства помешали ему лично прибыть к мосту у Хомино, но он отправил туда инженерного генерала со всеми саперами для ремонта существующего моста и сооружения второго, а также отдал приказ баварской кавалерии. С момента его получения (около 9 часов утра) части этой конницы двинулись обратно к Днепру и заняли позицию за Лядами и возле Хомино (1 полк), где оставались до позднего вечера.

Позднее Богарне получил новое предписание Бертье (составленное в 12-00) и до конца дня его корпус двигался к позиции в 1 лье впереди Красного. Баварская кавалерия выступила вслед около 9 часов вечера и остановилась в 1 час ночи недалеко от города.

Отряд Виллаты 16-го двигался из Бабиновичей в Дубровну. Что касается конницы, которой командовал Гюйон, то еще 15-го он предупредил Пажоля о том, что намерен ночью отступить в Витебск (вероятно, считая, свою задачу выполненной). И, по-видимому, он так и поступил.

8-й армейский корпус вечером собрался в Толстиках. Таким образом, за 3 дня он преодолел расстояние от Романово до этого пункта, в то время как 5-й корпус за те же 3 дня сумел дойти из Романово до Смоленска. И об этом высказано немало мнений. Но мы заметим только то, что 12 и 13 августа, когда 8-й корпус имел вполне определенный маршрут следования, он совершил переходы в назначенный срок.

Так называемое «второе наступление» русских войск началось 1 августа. 3-го основные силы 1-й армии еще располагались на позиции у Волоковой и Гавриков, а также заняли район Надвы. При этом, предписав Платову преследовать врага «по дороге к Любавичам», Барклай написал ему и о намерении идти «с армией вслед» за его казаками (исх. № 645). И в некоторый отрезок времени, следует заметить, такое решение казалось верным и Багратиону.

Если же судить по фактическому перемещению войск, финальная точка была поставлена 4 августа, когда главные силы двух армий вернулись к Смоленску.

Некоторые замечания о событиях 5 августа мы все же сделаем.

Как и решили главнокомандующие «по соглашению» между собой, около 4 часов утра (по воспоминаниям И.Ф. Паскевича) войска 2-й армии выступили по дороге на Дорогобуж. В соответствии с рапортом Багратиона императору № 475 они прошли 12 верст. Там расположились основные силы – 8-й и 7-й пехотные корпуса (см. схему «5 (17) августа»).

А сам главнокомандующий, согласно пометке на его рапорте, находился «в ночь 5 августа на постоялом дворе Волчейке»^[85].

На правом берегу Днепра против Шеина Острога занял позицию арьергард под командованием А.И. Горчакова, который включал войска из вверенного ему корпуса (в том числе 2-ю сводно-гренадерскую дивизию) и отряда И.В. Васильчикова, а также несколько казачьих полков. Для обороны Смоленска остались 27-я пехотная дивизия и 6-й егерский полк.

Таким образом, 5 августа главные силы Багратиона обеспечивали дальний восточный фланг всех русских войск.

Что касается корпуса Платова, то, согласно рапорту Пажоля от 6 (18).8 из Кузино, занявшие Любавичи казаки оставили тот пункт накануне в полдень и направились оттуда к Рудне (на схеме «5 (17) августа» дислокация и движения частей данного корпуса не показаны). И, по мнению А.И. Сапожникова, они «вернулись к Смоленску только 6 августа». О том же косвенно свидетельствует один из документов штаба 2-й армии^[86].

Можно предположить, что Платов дождался в Лешне, где он был с частью своих сил утром 4.8, возвращения из Любавич и Рудни бригад Краснова 1-го, Денисова 7-го и Кутейникова 2-го, и затем повел свои полки к Смоленску.

Около 5 часов утра Наполеон приказал Нею откомандировать легкую кавалерийскую бригаду Мурье с 3-мя батальонами и 6 орудиями для прикрытия левого фланга вдоль берега Днепра до Катани, чтобы ни одна партия казаков не смогла переправиться через реку и затем выйти в тыл армии.

Вместе с тем Катань оставалась в поле зрения и русского командования. Так, 4 (16).8 Ермолов предписал И.С. Дорохову занять там пост, «который бы наблюдал, дабы неприятель не предпринял движения на сей берег», правда, полагая, что он не мог «учинить того» «с силами»^[87].

Впоследствии Мурье, исполняя тот приказ императора, отправился к Днепру со своей бригадой и, по крайней мере, с одним батальоном легкой вюртембергской пехоты, где его отряд и находился до позднего вечера, т.е. на значительном удалении от места сражения.

8-й армейский корпус прибыл к Смоленску около 17-00, пройдя в этот день весьма значительный путь. При этом из Романово к Толстикам он шел 3 дня. И по прямой расстояние между этими пунктами несколько больше того, которое он преодолел 17.8 (н.ст.), но не намного.

Ранним утром Богарне был в одном лье впереди Красного. А Пажоль ожидал его распоряжений в связи с нападением казаков на Любавичи, и, соответственно, не начинал движение к Смоленску.

Вице-король получил его донесение о тех событиях к 3-30 и ответил, что захват Смоленска, «о котором неприятель, без сомнения, узнает этой ночью», должен приостановить всякие его движения на Витебск или Расасну, но если Пажоль все же будет вынужден отступать, то у переправ через Днепр расположено совсем немного войск – 2 роты саперов в Хомино и батальон пехоты у Расасны. Правда, он рассчитывал на скорое прибытие в последний пункт (18-го) отряда Виллаты, включавшего 3 батальона, кавалерийский полк и 2 орудия, и приказал баварской коннице остановиться в Красном.

Богарне в тот момент не считал целесообразным направить к переправам какие-либо пехотные части из состава своего корпуса, поскольку его бивуак уже был на расстоянии 8 лье от тех мест. Кроме того, согласно полученному предписанию, он намеревался продолжить марш в 5 часов утра.

Обо всем этом он сообщил Бертье в 3-30, отправив ему также упомянутое донесение Пажоля.

Несколько позднее Наполеон получил всю эту информацию, и, по всей видимости, известие о нападении казаков его весьма встревожило. В 9 часов утра он вновь повелел Богарне остановить свои войска в том месте, где они будут находиться, а также принять меры по подготовке к сооружению моста в Катани.

Вместе с тем ему было предписано подкрепить дивизию Пажоля баварской кавалерией и отрядом Виллаты для того, чтобы все эти войска защищали коммуникации, и, помимо этого, немедленно сообщить Пажолю, что если против него действовали казаки, он не должен был покидать Любавичи. А если в атаке на этот пункт участвовала неприятельская пехота, ему следовало доложить об этом.

Но ранним утром Богарне еще действовал в соответствии с прежним повелением императора. И, согласно дневнику Ложье, войска 4-го армейского корпуса прошли в этот день до позиции «в миле от Корытни, на правом берегу Лосмины, т.е. между Корытней и Лубней»^[88].

Пажоль получил последнее предписание Богарне (от 17-го, в 3 часа) в полдень и доложил из Красной, что немедленно отправляется со своей дивизией к Смоленску по правому берегу Днепра, рассчитывая ночевать возле Дубровки. И хотя к тому моменту он еще не получил известий об уходе неприятеля из Любавич, не видел в этом значительной опасности, полагая, что казаки вскоре, узнав о потере Смоленска, отступят.

Новый приказ начальника штаба 4-го корпуса (от 17-го, в 14 ч.) Пажоль получил только утром 18-го. Из Кузино (в 5-00) он доложил о возвращении своей дивизии к прежней позиции за Березиной и как раз об оставлении казаками Любавич еще в полдень 17-го. При этом он предполагал, что противник покинул и левый берег Березины (вчера он ушел также из Рудни).

Наполеон, естественно, не мог узнать об этом 17-го, но до конца этого дня он приказал Богарне прибыть 18-го с его «первыми двумя дивизиями» в Смоленск, оставив третью дивизию в качестве резерва в том месте, которого она достигнет.

Далее, по дневнику Ложье, войска 4-го армейского корпуса 18.8 расположились на ночлег возле поместья Новый двор, на следующий день вступили в Смоленск, а 20.8 перешли Днепр^[89]. Наконец, 22.8 Наполеон повелел Богарне выступить с его корпусом в 2 часа ночи по дороге на Духовщину вслед за кавалерией Груши (отправившейся по этому пути днем ранее).

Вечером 17.8 командир баварской конницы получил приказ Богарне о поддержке дивизии Пажоля, и к 1 часу ночи ее полки вернулись к своему старому бивуаку возле Лядов. Отряд Виллаты в 5-й день своего большого пути из Суража дошел до Козян, и, согласно приказу вице-короля, ему надлежало занять позицию лишь немного севернее – в Расасне. Утром 18.8 он, тем не менее, вступил в Ляды.

Однако вскоре после этого выяснилось, что Пажоль не нуждался в данных подкреплениях (по понятным причинам).

Вечером 19.8 баварская конница и отряд Виллаты получили распоряжения о следовании в Смоленск для присоединения к своему корпусу и начали движение. Но Пажолю в тот же день Богарне предписал иное – идти в Инково.

Во всяком случае, 20.8 Наполеон направил именно в Инково кавалерию Пажоля и 15-ю пехотную дивизию. И, согласно его повелению, данному отряду под общим начальством генерала Пино надлежало быть готовым направиться к какому-либо угрожаемому пункту и, прежде всего, вовремя прийти на помощь Витебску, чтобы освободить город от окружавших его казаков. Пино также предписывалось откомандировать сильные партии, чтобы очистить тылы и дать решительный отпор проникшим туда казакам.

По известной версии, это решение было вызвано известиями о действиях отряда Винцингероде, и в частности 18 и 19 августа. И хотя вся эта «экспедиция» продолжалась не очень долго, впоследствии полкам Пино, Пажоля и Гюйона пришлось догонять главные силы армии форсированными маршами. Вся кавалерия успела к ним присоединиться 6 сентября, а пехоте Пино удалось это сделать только 8-го, т.е. после Бородинской битвы.

И о довольно любопытной информации из дневника Ложье.

«Синяки, 16 августа. Вчера, 15-го, итальянская армия из Ляд продолжала движение к Синякам <...>. Император, очевидно, нашел эту позицию очень важной для наблюдений по течению Днепра и для прикрытия тыла армии и поэтому увеличил наши силы дивизией Домбровского».

Вне всякого сомнения, эта дивизия (т.е. 17-я пехотная) в тот момент никак не могла присоединиться к корпусу Богарне, поскольку находилась на большом удалении от него.

Далее в дневнике 19 августа: «В 2 часа пополудни отдан приказ идти в Красный…» (на самом деле – в Смоленск). «Дивизия Домбровского, бывшая с тех пор с нами, ушла от нас, чтобы заменить в Рогачеве корпус Латур-Мобура, который должен присоединиться к армии»^[90].

В полночь на 16.8 Наполеон, действительно, «для прикрытия тыла армии» остановил 4-й армейский корпус и подчинил дивизию Пажоля вице-королю (см. выше). Помимо этого, его распоряжения следовало выполнять и генералу Делаборду – командиру 1-й гвардейской пехотной дивизии, но, правда, в зависимости от обстоятельств, т.е. при необходимости.

Однако конница Пажоля с 15-го дислоцировалась на правом берегу Днепра, не прибыла к Смоленску 18-го или 19-го, а затем направилась в Инково. Поэтому можно предположить, что Ложье в двух приведенных отрывках своего дневника указал дивизию Домбровского вместо другой – 1-й гвардейской пехотной.

Каких результатов добились противоборствующие стороны в осуществлении своих маневров под Смоленском с 26 июля (7.8) по 4 (16) августа?

Для русских так называемое первое наступление на Рудню основных сил 1-й и 2-й Западных армий (с 26.7) завершилось, по сути дела, ничем, кроме победного, но все же относительно небольшого дела у Молева болота 27.7.

Не был реализован и замысел Барклая уничтожить часть вражеских войск, расположенных в Поречье, путем наступательных действий 1-й армии на северном крыле с участием одного кавалерийского и двух пехотных корпусов.

Далее Барклай решился «соединить обе армии в позиции при Волоковой», чтобы «ожидать в оной сражения». И с 1 августа войска двух армий вновь двинулись на запад. Однако этот план был основан на неверном представлении о намерениях Наполеона, и битва на той позиции не состоялась.

Затем вследствие приходивших известий о наступлении неприятеля на левом берегу Днепра русским главнокомандующим пришлось искать ответные меры. При этом большую роль сыграло то, что у них сложилось достаточно верное представление о том наступлении только к исходу 3 августа.

И к тому времени (ночь на 4 число) действия противника, по сути дела, оставили Барклаю и Багратиону лишь одно решение – возможно быстрее идти со своими войсками к Смоленску, чтобы успеть оказать помощь Раевскому, а также удержать в своих руках большую московскую дорогу.

Наполеону удалось осуществить под Смоленском, по одному из мнений, свой лучший маневр за всю кампанию 1812 года. Но чего он добился в конечном итоге?

В сущности, все его «приобретения» к 19 августа (н.ст.) – это сгоревший Смоленск. При этом 17-го французы и их союзники не смогли взять его, понеся немалые потери. И еще не зная об оставлении русскими города ночью, Наполеон вновь намеревался атаковать его «в лоб» 18-го.

Что можно к этому добавить?

16 и 17 августа все прибывшие к Смоленску войска «Великой армии» располагались на левом берегу Днепра. При этом большая дорога из Орши проходила до города по этому левому берегу, а за ним – по правому. И при таких обстоятельствах весьма важными являлись переправы через Днепр, так как их отсутствие создавало вполне понятные затруднения. Особенно, на наш взгляд, это относится к случаю действий против неприятеля к востоку от города, где, например, его движение по той самой большой дороге (к Дорогобужу) происходило бы на правобережье реки.

Конечно, существовали мосты при Смоленске. При расчете в основном или полностью на них французской стороне, видимо, следовало стремиться быстрее овладеть городом. Однако противник при его защите мог оказать серьезное сопротивление, а также разрушить мосты и препятствовать переправе, что потребовало бы принятия соответствующих мер. И на все это могло уйти немало времени.

Судя по предписанию Бертье для Богарне около полуночи на 16 августа, Наполеон рассчитывал взять Смоленск около 8 или 9 часов утра того же дня.

Но этого не произошло ни тогда, ни 17 числа.

16-го можно было построить мост несколько выше по течению реки без каких-либо помех со стороны противника. Также существовал удобный брод у Прудищева, где 19-го перешел реку корпус Жюно. Наведение там моста или хотя бы обнаружение указанного брода, причем еще в то время, очевидно, расширяло возможности в выборе решений.

Как уже говорилось, 17-го армия Багратиона совершила небольшой переход по московской дороге на восток – арьергард остановился против Шеина Острога, а основные силы расположились за речкой Колодня.

18-го утром они двинулись дальше, сделав в тот день достаточно значительный переход (до Надвы), а арьергард должен был находиться возле Лубино (откуда он выступил, вероятно, на рассвете 19-го, оставив там казаков).

Узнал ли об этом Наполеон? Скорее всего, нет.

Тем не менее, при таком ходе событий 18 августа для него возникали определенные выгоды, поскольку 1-я русская армия оставалась до позднего вечера возле Смоленска, к северу от него, а 2-я удалялась от нее на восток.

И хорошо известно мнение о том, что и 19 августа события развивались таким образом, что Наполеон имел возможность добиться намного более значительных результатов, если бы он лично руководил войсками в течение всего дня, и так далее.