При Валутиной горе. (С карт. Гесса в Зимнем дворце).
|
IX. Ход войны на главном театре действий в период с 8 по 17 августа[1].
Проф. Военной Академии генер.-лейт. Б. М. Колюбакина.
8 августа последовало высочайшее назначение генерала-от-инфантерии князя Голенищева-Кутузова единым и общим главнокомандующим над всеми действующими армиями.
День назначения совпал с днем прекращения боев у оставленного нами Смоленска, сосредоточением армий у пересечения р. Днепра с большой Московской дорогой и с постановкой нашими армиями новой цели действий. С этого дня, силой неотвратимых обстоятельств, русская армия была вынуждена раньше или позже, так или иначе, но во всяком случае, в ближайшем будущем, прибегнуть к решительному и генеральному сражению, так как Наполеон объектом дальнейших действий ставил отныне Москву, а мы не могли отдать ее без решительного боя. Открытым оставался только вопрос, когда именно и где именно дадим мы этот решительный отпор Наполеону.
Наполеон и после Смоленска продолжал искать общего и решительного с нами сражения, так как, не сомневаясь в успехе сражения, он получал этим путем полную свободу действий и прежде всего возможность скорейшего и уже беспрепятственного достижения до Москвы — отныне объекта всех его действий. Совершенно противно желаниям Наполеона русская армия должна была ставить целью действий — возможный выигрыш времени, и так как было невозможно оставить Москву без боя, то дать это сражение было выгодно возможно позже на основании тех соображений, что французская армия с каждым днем уменьшалась численно, а мы ожидали не позже восьми дней усиления себя резервами Милорадовича и далее постепенного и прогрессивного увеличения армии. Затем промедление позволяло развиться операциям южной армии на сообщения Наполеона, давало возможность окончить наши вооружения внутри империи и, наконец, протянуть время до наступления холодов.
Этот столь необходимый для нас возможный выигрыш времени достигался созданием всевозможных затруднений следованию Наполеона далее, как путем соответственной подготовки театра предстоящих действий, так и путем возможного задерживания дальнейшего наступления французской армии — системой сильных арьергардов и попутным уничтожением всех средств для жизни, что увеличило бы затруднения и лишения французской армии и, наконец, путем возможного развития нами действий на ее сообщения, что могло вынудить Наполеона даже приостановить свое шествие в Москву. При применении этих мер мы должны были возможно избегать того общего и решительного сражения, которое было так нужно Наполеону, и откладывать его до наступления для нас наивыгоднейших условий силы, места и времени.
Таков, казалось, должен был быть план наших действий вообще и, в частности, такова должна была быть подготовка с нашей стороны этого общего и решительного сражения и естественно, что чем позже бы оно состоялось, тем оно было бы для нас выгоднее во всех отношениях и особенно — в условиях силы, так как мы постепенно сравнивались численно и даже могли со временем и превзойти противника в этом.
День 8 августа.
В какой мере и в каких условиях была нами выполнена общая задача, видно из представленного очерка хода войны с 8 по 17 августа, когда к армиям прибыл новый главнокомандующий — Кутузов.
На театре действий I и II армий. 8 августа в 4 часа пополуночи (утра) вся первая армия, наконец, сосредоточилась у Соловьевой переправы, в тот же день по четырем мостам переправилась на левый берег р. Днепра и расположилась лагерем у д. Умолье. II армия в это время была расположена у Михайловки и Новоселок. Арьергард под начальством Платова в составе многих казачьих полков; Сумского, Мариупольского, Елизаветградского гусарских и Польского уланского полков оставался на правом берегу Днепра и поддерживал связь с отрядом ген.-ад. Винцингероде, бывшего около г. Духовщины.
В подкрепление и под общее же начальство Платову оставлен на левом берегу Днепра пехотный отряд г.-м. барона Розена в составе 34, 1, 19 и 40 Егерских полков (всего 7 батальонов), полуроты батарейной артиллерии и конной роты Захаржевского. «Платову указано оставаться у самой переправы долее, — свидетельствует Ермолов, — дабы собрались все остальные». Сильные партии должны были отправиться вверх по Днепру, наблюдая, чтобы не беспокоил неприятель отправленные из Смоленска обозы и транспорты через Духовщину на Дорогобуж. Все прочие тяжести и раненые отправлены из Духовщины в Вязьму и были вне опасности.
Сражение под Смоленском 5 августа. (Лонглуа).
|
Князь Багратион, уже достаточно раздраженный бесцельностью операции по соединении армии у Смоленска, форсированием войск при движении на выручку Смоленска, теперь, при дальнейшем спешном движении, в своей пассивной роли, находясь в заднем эшелоне, получая лишь частные слухи о переживаемых отходившей от Смоленска I армии кризисах и об оставлении Смоленска, не имея в добавление никаких известий из главной квартиры I армии в течение целых двух суток, приходит в сильное раздражение и негодование, вылившееся в характерном письме его к Ермолову с марша к Дорогобужу.
День 9 августа.
II армия перешла в Дорогобуж, I армия оставалась у д. Умолье до вечера и, выступив в 9 часов вечера, перешла на р. Ужу, к дер. Усвятье. Вся кавалерия арьергарда переправилась к вечеру в брод на левый берег Днепра. Неприятель было пытался перейти вслед за кавалерией, но был отражен огнем стрелков и артиллерии (бар. Розена), оставленными на правом берегу[2]. Отряд ген.-ад. Винцингероде оставался у Белой.
Успокоившись от тяжелых впечатлений и забот оставления Смоленска и боев 6 и 7 августа и вынужденный теперь силой обстоятельств на совместные действия со II армией на Московской дороге, Барклай, не испытывая близости противника, начинает проникаться убеждением в возможности дать Наполеону теперь решительное сражение.
Признавая достаточно выгодными местные условия и, конечно, в известной степени под давлением общего желания в армии боя, Барклай принимает решение дать здесь, на р. Уже, генеральное сражение всеми своими силами и отдает ряд соответствующих распоряжений, послав Милорадовичу приказание спешить всеми своими формированиями в Вязьму. «Позиция сия показалась мне выгодной, — свидетельствует сам Барклай, — я решился дождаться на ней неприятельского нападения и предложил князю Багратиону присоединить свою армию к левому флангу первой».
9 августа князь Багратион, находясь уже в Дорогобуже, все еще не получая сведений о намерениях Барклая и не получая ответа на два своих письма Ермолову, продолжает негодовать и на отступление или, вернее, на спешность его, без упорного арьергардного боя, на лишение его известий о дальнейших намерениях, на утомление людей, на казавшееся ему отсутствие распоряжений, и высказывает переживаемые чувства и впечатления в письме Ермолову и в нем же ставит ряд вопросов: «Зачем вы бежите и куда? За что вы мной пренебрегаете, право, не до шуток!» Очутившись теперь в тылу отступающей I армии, на единственной нашей коммуникационной дороге, в струе отступавших обозов, тыловых учреждений и всякого рода транспортов, всякого рода нестроевого люда и перепуганных и спасающихся жителей, князь Багратион негодует еще более. «Здесь навалена бездна обозов и всякой сволочи, равно милиция». Не понимая причин непорядка, сумятицы и переполоха в Дорогобуже и на дороге, враг всякого рода уныния, беспорядка и суеты, князь Багратион пишет: «Тут места открытые, все видно, и у меня казаки в Ельне и на дороге в Рославль».
«Воля ваша, отсюда ни шагу, — заканчивает он, — если вы прочь, то я вам оставлю армию и поеду к государю».
День 10 августа.
Кутузов, накануне отъезда в армию, сдает дела по начальствованию петербургским ополчением, заканчивает последние сборы и одновременно уже распоряжается, по должности главнокомандующего, рапортует государю, сносится с графом Ростопчиным, управляющим Военным Министерством кн. Горчаковым, ген. Эртелем, графом Орловым и другими должностными лицами, а губернаторов Кологривова, барона Аша и Сумарокова просит заготовить ему на пути лошадей; из сношений Кутузова видно, что он берет с собой чиновников ополчения, Казначеева, Хвостова, Сомова и Даниловского.
На театре действий I и II армии. К утру 10 августа армии расположились: I, имея главную квартиру в с. Андреево, главными силами при д. Усвятье, на правом берегу р. Ужи, II — у Дорогобужа, имея особый отряд на правом берегу р. Днепра для противодействия наступлению сюда с северо-запада IV итальянского корпуса вице-короля Евгения. Арьергард под общим начальством Платова и в том же составе, на левом берегу р. Днепра, у Соловьевой переправы.
Утром Барклай полон решимости дать здесь генеральное сражение. «После отступления армии от Смоленска, нынешнее положение дел таково, — пишет Барклай графу Ростопчину, — чтобы судьба наша была решена генеральным сражением. Мы в необходимости возлагать надежду на генеральное сражение. Все причины, воспретившие давать оное, ныне уничтожаются. Мы принуждены взять сию решительную меру. Отечество может избавиться от опасности общим сражением, к которому мы с князем Багратионом избрали позицию у д. Усвятья.
Далее Барклай просит спешить приготовлением «Московской силы» и сообщает, что указал гр. Милорадовичу сосредоточить свои формирования у Вязьмы.
Однако к полудню эта решимость как бы несколько оставляет Барклая и, вероятно уже позже (но в тот же день), он доносит государю: «чтобы предупредить случайности какого-либо слишком поспешного предприятия, я буду вместе с кн. Багратионом стараться избегать генерального сражения. Однако же мы в таком положении, что сомневаюсь в этом успехе». Следовательно, уже большим успехом считает Барклай достижение возможности избежать боя.
На позиции на р. Уже (у д. Усвятье). По вопросу этой позиции и решимости Барклая принять здесь бой, встречаются некоторые несогласования в показаниях первоисточников, начиная со свидетельств самого Барклая, столь различных в письмах его государю и графу Ростопчину. Получается впечатление, что, пока французы далеко, Барклай полон решимости драться, а с приближением минуты встречи, мужественным в бою Барклаем, под тяготением громадной ответственности, овладевает нерешимость или же берет верх расчет.
После оставления Смоленска идея прекратить отступление и заградить дальнейшее движение Наполеона стала общей во всей армии и, естественно, тому должна была послужить первая встретившаяся позиция, каковой и была таковая на р. Уже. Но дело было не в позиции, а в сомнении своевременности дать бой, в отсутствии единства командования, в постоянных разногласиях между главнокомандующими армиями, а, быть может, и в известной нерешительности Барклая, если только не объяснить это тем, что в решительную минуту расчет брал у него верх над всеми остальными, в области чувств, побуждениями.
С утра оба главнокомандующих со штабами и корпусными командирами, в присутствии великого князя Константина Павловича, выехали на осмотр позиции. Между тем Барклаем, столь было твердо решившимся дать на ней сражение, уже начинает овладевать нерешительность принять его здесь. Он начинает находить недостатки позиции, а князь Багратион вовсе ее бракует. Толь начал возражать князю со свойственной ему самоуверенностью и заносчивостью и довольно резко, если не грубо, что взорвало горячего и раздражительного князя Багратиона и привело к прискорбному инциденту между ними.
Скромный, простой и лишенный в своем положении должного авторитета, Барклай сначала не остановил, а потом не поддержал своего оскорбленного генерал-квартирмейстера; порицание же позиции скорее устраивало Барклая, давая ему лишний предлог к продолжению отступления.
Вечером цесаревич великий князь Константин Павлович выехал в Петербург, получив письма к государю от Барклая и от Ермолова. В этом последнем письме, представляющим документ высокой ценности, Ермолов, справедливо порицая бесцельные операции Барклая к Поречью и Рудне, отдает краткий отчет о военных событиях с 4 по 7 августа и повергает на усмотрение государя вредное влияние на войска непрерывного отступления, тяжесть и бесцельность маршей, вызывающих ропот в войсках и неудовольствие на главнокомандующего, и докладывает о неизбежной необходимости в ближайшем будущем принятия генерального сражения. Далее, дальновидный и проницательный Ермолов, в виду возможности в будущем занятия французами Москвы, как последствия занятия ими Смоленска, приводит свое высокозамечательное личное мнение о значении занятия первопрестольной столицы нашей: «не все Москва в себе заключает, и с падением столицы не разрушаются все государства способы» и заканчивает словами: «дарованиям главнокомандующего здешней армии мало есть удивляющихся, еще менее имеющих к нему доверенность, — войска же и совсем ее не имеют».
Смелый голос Ермолова, в числе многих других голосов России, подготовляет почву к назначению единого, общего, популярного в России и в армии главнокомандующего.
Движения и действия арьергарда. С рассветом начинается бой за переправу Днепра у д. Соловьево и вблизи. Французы к утру усиливаются, на переправах и, под прикрытием стрелков и значительной артиллерии, начинают строить мосты. Казачьи посты переходят Днепр. Платов удерживает переправу огнем артиллерии, французы усиливают артиллерию. Платов остается у переправы с одними казачьими полками, а всю регулярную кавалерию с пехотой барон Розен отводит к Михайловке, где и занимает довольно сильную позицию.
Французы строят мосты, и передовые части их авангарда переходят Днепр. Платов с казачьими полками, под напором значительной кавалерии Мюрата, постепенно отходя, в 4 часа дня наводит преследующих его французов на пехоту и артиллерию Розена, скрытно, как бы в засаде, стоявших в боевом порядке у Михайловки. Завязывается упорный бой у Михайловки, где наш арьергард с успехом удерживается до самой ночи. Неприятель отражен на всех пунктах, благодаря искусному пользованию местностью нашими егерскими полками, приученными к действию в рассыпном строю и бою за местные предметы и благодаря содействию нашей артиллерии. Местоположение не допускало действия кавалерии, оставшейся сзади, и сем батальонов егерей, поддержанных огнем 20 орудий, не ограничиваясь огнем в рассыпном строю, ударами в штыки уничтожали все попытки многочисленного неприятеля с большим для него уроном. Взято в плен несколько офицеров и до 60 нижних чинов. Наши егерские полки покрыли себя славой, имея командирами полков известных впоследствии Вуича, Карпенко, Сазонова и др.
План дальнейших действий. Позиция на р. Уже, в конце концов, все же не отвергается вовсе и на следующий день — 11-го: приказано II армию пододвинуть сюда от Дорогобужа. Приняв меры к скорейшему усилению армии формированиями и присоединением их на Московской дороге, Барклай, видимо, сохраняет себе свободу решения и действия и обе армии как бы готовы принять здесь решительное сражение.
В Москве. В письме к Балашову граф Ростопчин, одобрив выбор гр. Моркова начальником формируемой «Московской военной силы», сообщает, что войска этой силы собраны, что на следующий день 11-го три полка «выходят на бивак», откуда будут направлены к Можайску, а прочие полки идут на сборные места поблизости неприятеля. «Публика здешняя ропщет на Барклая, а народ не на него, а на солдата надеется», сообщает гр. Ростопчин далее.
День 11 августа.
Кутузов выезжает в армию, в 9 часов утра, садится в карету, около дома его на Дворцовой набережной, толпы народа вынуждают его ехать шагом, из толпы идут пожелания счастливого пути и победы. По пути Кутузов посещает Казанский собор, где, стоя на коленях, выслушивает молебствие, возлагает на себя поданный ему образ Казанской Божьей Матери и, выходя из церкви, обращается к священникам со словами: «Молитесь обо мне, ибо посылают меня на великое дело». Ровно через 9 месяцев в тот же собор было доставлено тело Кутузова.
На первой станции, в Ижоре, от проезжего курьера, по данному ему праву вскрывать бумаги из армии, Кутузов узнает о падении Смоленска и говорит: «ключ к Москве взят», а вечером встречает на пути в Петербург великого князя Константина Павловича, от которого узнает подробности. С дороги Кутузов посылает отзывы, запросы, приказы и приказания (управ. Воен. Министр. князю Горчакову, графу Ростопчину, Милорадовичу и др. лицам) в целях оповещения о своем назначении, ориентирования высших властей своими личными воззрениями на положение дел и вернейшими мероприятиями, в целях отдать себе отчет в силах и средствах возможного усиления армии, затребовав сведения о рекрутских депо, новых формированиях регулярной армии и об ополчении, также в целях ускорения всех формирований и вообще приготовлений, наметив пункты сосредоточения этих сил и средств. «Время и обстоятельства подвинут какую-либо сторону к решительным действиям, — пишет Кутузов Милорадовичу; — нынешний предмет состоит в преграждении неприятеля в Москву». Далее он наставляет его местом сосредоточения этих подкреплений, «дабы они не замедлили поддержать и усилить отступающую к Москве главную армию».
На театре действий I и II армии. Сам Барклай так излагает день 11 августа: «11-го арьергард, останавливавший неприятеля почти на каждом шагу, приблизился к I армии. Неприятель вскоре за ним последовал. Вечером он явился со всей силой в виду армии и завел сильную канонаду. Князь Багратион беспокоился о левом своем крыле, подверженном обходу, и утверждал, что в самом городе Дорогобуже позиция была выгоднее. Я должен был сомневаться в сем последнем предположении, ибо офицеры, посланные мною еще от Смоленска для осмотра всего края, упоминали только о позициях при Уже и Цареве-Займище, но по донесениям Винцингероде и Краснова вице-король Италии наступал со своим корпусом по правому берегу Днепра от Духовщины к Дорогобужу и я решил отступить к сему последнему месту». Это решение Барклая произошло при следующих обстоятельствах.
К утру войска сохраняли расположение принятое ими 10-го. Барклай, по внешности, как бы сохраняет намерение дать здесь сражение и II армия притягивается к первой, ставши уступом слева и позади ее, и выдвинув свой авангард под начальством ген.-адъют. Васильчикова. Французы с утра теснят арьергард Платова; в полдень пехота Розена отходит к Усвятью и становится на позиции, а вечером сюда же отходит Платов с кавалерией. Арьергард ген.-адъют. Васильчикова, стоящий левее Платова, ввязывается в бой и VII корпус Раевского получает приказание поддержать Васильчикова, но к ночи бой стихает по всей линии.
Барклай, колебавшийся уже накануне вечером, 10-го, дать здесь сражение, теперь, имея предлогом недостатки позиции, но, главное, принимая в соображение угрожающее движение к Дорогобужу с северо-запада IV итальянского корпуса и признаки обхода французами одновременно и нашего левого фланга, к вечеру окончательно отказывается дать сражение на реке Уже и принимает решение дать таковое лишь у Вязьмы, достигнув этого города четырьмя безостановочными маршами.
Так рушилось первое намерение Барклая дать Наполеону решительное сражение на р. Уже.
В Вязьму решено было командировать полковника Толя и ген. Трузсона с офицерами квартирмейстерской части и инженерными, в целях выбора позиции у Вязьмы и ее укрепления, причем им указано наметить позицию еще и у Гжатска, что показывает намерение Барклая и на дальнейшее от Вязьмы отступление. Первый отступательный марш указано исполнить до Дорогобужа ночью и в следующих условиях: первой выступает II армия и отходит к Бражину, за ней I — к Дорогобужу; арьергарды задерживают противника на р. Уже, дав армиям отойти, после чего располагаются, не доходя, примерно, 7 верст до Дорогобужа. Таким образом, следующим этапом, где Барклай считает возможным принять сражение, явилась Вязьма, и Барклай ставит целью скорейшее достижение Вязьмы, что мотивируется еще и предвзятым, равно и ложным, представлением о возможности со стороны Наполеона маневра упреждения нас у Вязьмы, подобно Смоленскому. Задержки наступления французов на марше армий к Вязьме возлагались на три арьергарда, друг от друга независимых: ген. Крейца на правом крыле, Платова и Розена в центре, ген. Васильчикова, потом Сиверса на левом. В главном — среднем — арьергарде, хотя местность была закрытая, а за Дорогобужем еще и пересеченная, оставлены те же 7 батальонов егерей при 4 пеших орудиях.
Центр же тяжести службы арьергарда ложится на казачьи полки обеих армий.
Распоряжения Барклая о задуманном им общем отступлении к Вязьме последовали уже на следующие дни, постепенно развиваясь на маршах 12, 13 и 14 августа. «Войска, не занимая позиции (на р. Уже), перешли на ночлег, — свидетельствует Ермолов, — не доходя Дорогобужа, а полковнику Толю приказано расположить их на другой день подле города. Между тем село Усвятье заняла пехота арьергарда. Передовые посты были уже недалеко и теснимы неприятелем. Дело кончилось незначащей перестрелкой. Арьергард Платова остался в селе Усвятье, а генерала-адъютанта Васильчикова — на левом крыле».
Частью днем после полудня и частью ночью на 12-е обе армии отходят к Дорогобужу.
Арьергард продолжает стоять на линии р. Ужи остаток дня 11-го и часть следующего дня 12-го, до 5 часов пополудни.
День 12 августа.
Кутузов, на пути в армию, прибывает к вечеру в Крестцы, будучи всюду встречаем населением. Распорядительная деятельность Кутузова идет непрерывно.
На meampе действий I и II армии. По исполнении марша ночью и частью рано утром, обе армии расположены: I у Дорогобужа, II несколько уступом назад, — у Бражино. 2 корпус Багговута и I кавалерийский Уварова выдвинуты на правый берег р. Днепра, в целях противодействия наступающему по этому берегу Днепра IV итальянскому корпусу вице-короля и дальнейшему оттуда следованию, составляя правую колонну на все время отступательного марша в Вязьму.
Остаток дня армии проводят на отдыхе.
Действия арьергардов. Оба независимые в командовании арьергарда, Платова правее и ген.-адъют. Васильчикова левее, занимают в ночь и с утра прежнее расположение на линии р. Ужи и обороняют, главным образом, переправы. Французы стягиваются на противном берегу, дело до 5 часов дня ограничивается стычкой передовых частей между Усвятьем и Дорогобужем и подготовке французами обходов флангов наших арьергардов.
К вечеру арьергард Розена отступил от р. Ужи и стал, не доходя семи верст до Дорогобужа, где и занял боевое расположение; казачьи полки Платова остались на р. Уже и на пути к расположению Розена.
День 13 августа.
Кутузов на пути в Вышний-Волочок.
На театре, действий I и II армии. Армии продолжают свой отступательный марш к Вязьме и к утру, по совершении перехода, расположены: I армия правой колонной — у Какушкина, левой (главн. силы и главн. кварт.) — у Чоботова; II армия — у Гаврикова (во изменение расположения у Бражина).
Арьергарды к рассвету расположены: Платова — 7 верст не доходя Дорогобужа (имея город в тылу), барона Крейца — между Днепром и с. Какушкиным; II армии — 7 казачьих полков г.-м. Карпова у сел. Пушкина и главные силы (г.-м. Панчулидзев I) — у Бражина.
Движения и действия арьергардов. Платов, имея Дорогобуж позади в семи верстах, утром доносит, что «неприятель (IV итальян. корп.) от Духовщины к Вязьме не тянется, а идет на Дорогобуж и что неприятель имеет направление против левого фланга».
Опасаясь, что корпус вице-короля подойдет к Дорогобужу с того берега Днепра ранее, чем пройдет его арьергард, Платов в 3 часа утра приказал барону Розену выступить с пехотой и регулярной конницей и, пройдя Дорогобуж, остановиться за р. Осьмой. «Посейчас аванпосты мои перед Дорогобужем по Вяземской дороге, — доносит Платов, — однако же неприятель наступает, но не в таких уже силах, как вчера был он». Далее Платов доносит: «Нынешнего утра примечено, что большая часть сил неприятельских потянулась на левый наш фланг, полагательно по дорогам за 2-й армией, меня же преследовал до Дорогобужа, но не с сильным уже наступлением. Я теперь прошел Дорогобуж, нахожусь близ оного; неприятель город занял, но аванпосты мои в виду неприятеля, позади города. Егерские полки, артиллерию и кавалерию регулярную отпустил за первый мост, который имеется в 3 верстах от Дорогобужа; что последует до вечера, то уведомляю».
Маршалы Наполеона.
|
Марш. Сюше,
герц. Альбуферский.
|
Марш. Монсе, герц. Конельяно.
|
Марш. Сульт,
герц. Далматский.
(Давида).
|
Марш. Мармон,
герц. Гагузский.
|
Марш. Дюрок,
герц. Фриульский.
|
Марш. Ланн,
герц. Монтебелло.
|
Марш. Массена,
герц. Риволи,
кн. Эсслингенский.
|
Марш. Ней,
герц. Эльхингенский,
кн. Московский. (Брюн).
|
Евг. Богарне,
вице-король Итальянский.
|
Марш. кн. Понятовский.
|
Следовательно, Платов рано утром, при малом сравнительно давлении противника, начал отходить, прошел г. Дорогобуж и, отойдя регулярными войсками за р. Осьму, оставался некоторое время с казачьими полками между Дорогобужем и р. Осьмой. О дальнейших событиях днем и уже вечером Платов донес лишь на следующий день — 14-го: «неприятель хотя и в больших силах и стремительно наступал на меня, но я удержал его, пройдя Дорогобуж, не далее 2 1/2 верст, до самой ночи, чему способствовала и речка (Осьма), через которую лежащий мост сожжен. С 3-х батарей неприятель производил по мне сильную канонаду, но наши орудия действовали удачно. Стрелки егерских и казачьих полков рассажены были на одноверстную дистанцию по над речкой, кроме частей, закрывавших обои наши фланги, которые также до самой ночи имели с неприятельскими егерями перестрелку. Я убитыми и ранеными, хотя и имею урон до 60 человек, но должен был удерживать стремление неприятеля, исполняя волю главнокомандующего, дабы не сблизился он с армией нашей».
В заключение этого донесения Платов пишет: «по окончании ввечеру у Дорогобужа (т.е. на р. Осьме) сражения, в ночь (на 14-е) последовал и нахожусь теперь (т.е. рано утром 14-го) у почтовой станции Славково, оставя от себя арьергард из двух сотен при есауле Пантелееве».
Следовательно, Платов за весь день 13-го отошел с боем к Дорогобужу, прошел Дорогобуж и отошел далее за р. Осьму, где выдержал довольно горячий бой, удержался до вечера, вполне исполнив пока задачу арьергарда.
В 8 часов вечера Платов отвел регулярные войска Розена от р. Осьмы, которые, пройдя Болдино и не останавливаясь на р. Рехте, прошли прямо за р. Б. Костру к Славкову, где и расположились в ночь на 14-е, уступив французскому авангарду значительное пространство, что составило большую ошибку. Казалось, арьергарду нашему следовало задержаться до утра на р. Осьме у Дорогобужа, затем медленно и с боем отойти на линию р. Рехты и здесь дать бой в день 14-го.
В свое время Платов выдержал много нареканий за начальствование арьергардом в период с 8 по 15 августа, но за день 13-го при данной организации службы арьергардов (неподчинение ему правого и левого арьергардов, исполнявших приказания начальников прикрываемых ими колонн) и малочисленности пехоты и артиллерии (7 батальонов и 4 орудия пешей артиллерии), на местности, свойства которой отвечали действию пехоты, за время с 8 по 13, казалось, еще не заслуживал упрека.
Наконец нам неизвестны инструкции, полученные Платовым от Барклая, который мог ему приказать это поспешное отступление или вынудить его к тому своим собственным быстрым отходом с главными силами, не обеспечив арьергард достаточными силами.
Полагаем, что вина в этом, не отвечавшим требованиям обстановки, почти безостановочном отступлении арьергарда ложится скорее на Барклая или штаб I армии.
Важные данные донесений Платова, что IV корпус вице-короля тянется к Дорогобужу и, следовательно, никто уже к Вязьме не направлялся, могли, казалось, побудить Барклая не торопиться к Вязьме, которой ничто не угрожало, а возможно задержать движение французской армии на выгодном для обороны пространстве от Дорогобужа до Вязьмы, пользуясь свойствами местности и выигрывая столь дорогое для нас время.
На остаток дня 13-го и на утро 14-го армиям приказано продолжать отступление: правой колонне в Афанасьево, средней — в Семлево, левой — в Лужки. Арьергардам приказано сообразно задерживать противника, дав армиям отходить на указанную линию.
Князь Багратион остается крайне недоволен оставлением Дорогобужа без боя, после усиленных его просьб стать здесь крепко. «Продолжаются прежние нерешительность и безуспешность, — пишет он графу Ростопчину. — Послезавтра назначено быть обеим армиям в Вязьме, далее же что будет, вовсе не знаю, не могу даже поручиться и за то, что не приведет (Барклай) неприятеля до Москвы. Скажу в утешение, армия наша в довольно хорошем состоянии, и воины русские, горя истинной любовью к своему отечеству, готовы всякий час к отмщению неприятеля за его дерзость, и я ручаюсь, что они не посрамят себя».
В Москве. Граф Ростопчин сообщает в Петербург Балашову, что «Московская военная сила идет к Можайску, и провиант десятидневный везут на обывательских подводах. Воины идут с радостью». Далее сообщает, что все клонится к движению неприятеля в Москву и что это привело всех к унынию. «Я рад, что многие решились к отъезду». «Если злодей вступит в Москву, — продолжает знаменательно Ростопчин, — то я почти уверен, что народ зажжет город». «Все состояния обрадованы поручением Кутузову главного начальства и единое желание, чтобы он скорее принял оное на месте. Ненависть народа к военному министру (Барклаю) произвела его в изменники».
День 14 августа.
Кутузов на пути в Вышний-Волочок.
В Можайск продолжают спешно стягиваться формирования Милорадовича в составе 7 пехотных полков, 3 рекрутных батальонов и 16 артиллерийских рот; 4 артиллерийские роты находятся уже в Можайске.
На театре действий I и II армий. По совершении ночного перехода, армии к утру достигли и стали: правая колонна (I армии) у сел. Афанасьево, левая (главная сила I армии) — у Семлева (здесь же и главная квартира), II армия — у сел. Лужки (главная квартира); арьергард Платова к полуночи и раннему утру — на р. Большой Костре, у сел. Славково, имея впереди (у Болдина) заставу в 3 сотни есаула Пантелеева; арьергард II армии — у сел. Максимовки, имея казачьи полки в Лежневе.
План дальнейших действий Барклая и его решение дать генеральное сражение у Вязьмы усматривается из его донесения государю утром того же дня 14-го и его сношений с Багратионом и Милорадовичем. «Кажется, теперь настала минута, — доносит Барклай государю, — где война может принять благоприятный вид; неприятель слабеет на каждом шагу, по мере того, как подается вперед, и в каждом сражении с нами. Напротив того, наши войска подкрепляются резервом Милорадовича. Теперь мое намерение поставить у этого города в позиции 20 или 25.000 и так ее укрепить, чтобы этот корпус был в состоянии удержать превосходного неприятеля, чтобы с большей уверенностью можно было действовать наступательно». Далее доносит, что тому ранее препятствовало отсутствие возможности усилить армию резервами, что надо сохранять армии и не подвергать их поражению. «Доселе мы достигли цели, не теряя его из вида. Мы его удерживали на каждом шагу и, вероятно, этим заставим его разделить свои силы. Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться». Таков был новый план действий Барклая: создав в Вязьме сильный опорный пункт со значительным, в 25.000 человек, гарнизоном, сохранить свободу действия армии.
Одновременно, необходимость дать время возвести в Вязьме укрепления, дать отдых утомленным войскам, дать время выбраться обозам отступающих жителей и вывезти кое-какие запасы из Вязьмы, при достаточном, казалось, удалении арьергарда, вызвали Барклая на решение дать войскам в этом расположении дневку, т.е. провести дни 14-го и 15-го здесь, отойдя к Вязьме лишь в ночь на 16-е, почему армии и расположились соответственно этим целям.
На усиление арьергарда Платова высланы в Славково 18 и 23 егерские полки с полуротой № 23 батарейной роты, № 23 артиллерийской бригады, чего, конечно, было недостаточно.
Получив извещение об этом новом решении Барклая, кн. Багратион дал свое полное согласие. Стоявший вообще за какое-либо, если, не лучшее, то твердое и определенное решение, он не верил прочности этого намерения, и предчувствия его не обманули.
Дневка, тем не менее, была принята, и Барклай успокоился на этом решении, не усилив, однако, должным образом малочисленный и геройский арьергард Платова и не дав последнему точной и определенной инструкции, где и до какого времени держаться, а если и дал таковую, то она уже запоздала.
Движения и действия арьергардов. К раннему утру 14-го, по приказанию Платова, регулярные войска арьергарда под начальством Розена, выступив в 5 часов утра из Славково, находились на марше от р. Большой Костры и Славково к р. Осьме[3], а сам Платов с казачьими полками переходил на место войск Розена в Славково. К 7 часам утра Розен, усиленный упомянутым подкреплением, подошел со своим отрядом к р. Осьме и у сел. Рыбки узнал, что Семлево еще занято частями I армии, а в с. Беломирском, куда он шел, расположены кавалерийские корпуса, почему Розен временно остался у с. Рыбки и только после полудня перешел в с. Беломирское. Платов с казаками оставался у Славкова, имея 3 сотни у Болдина, а посты на правом берегу р. Осьмы близ Дорогобужа. Между тем французский авангард, оттеснив казачьи посты, занял правый берег р. Осьмы, и затем многочисленная кавалерия Мюрата стремительно двинулась вперед. Опрокинув 3 сотни казаков у Болдина, кавалерия Мюрата быстро достигла Славкова и в З часа дня обрушилась на Платова. Отбиваясь огнем и атаками и возможно сдерживая массы кавалерии, казаки отошли от Славкова и, пройдя еще 8 верст, стали на месте, причем Платов донес о происшедшем Барклаю, предупреждая, что если армия «сего вечера не выступит из Семлева», то он не ручается, что не приведет французов на своих плечах в Семлево.
Таким образом, ошибка Платова в незанятии 14-го своей пехотой р. Рехты и уже во всяком случае незанятия левого берега р. Бол. Костры и непринятие здесь боя обнаружилась со всей очевидностью и расстроила соображения Барклая, вынудив далее на более раннее оставление им Семлева, а затем далее и Вязьмы.
События в арьергарде Платова вынудили Барклая отказаться от столь необходимой по многим соображениям дневки у Семлева и, получив второе донесение Платова от З 1/2 час. дня, он отдал немедленно приказание о дальнейшем, в ночь и раннее утро 15-го, отступлении: I армии — к Вязьме, II — в Скоблево (и Быково), о чем немедленно сообщено кн. Багратиону, а Платову послано приказание: «удерживать неприятеля, сколь можно, не оставляя пехоту без действия».
Одновременно Барклай приказывает «спешно вывезти все из Вязьмы, равно и милицию, предоставив ей конвоировать транспорты и укреплять позиции за Вязьмой». Порядок выступления I армии определен следующий: «V корпусу — равно и артиллерии, которая по дороге — немедленно (т.е. с вечера), III корпусу — в 2 часа (т.е. раннего утра 15-го), VI — в 3 часа, IV — в 4 часа «пополуночи», и еще указано: «колонне Багговута (правая) наблюдать идущего за ней в больших силах неприятеля», имея влево связь с арьергардом Платова, а вправо — с г.-м. Красновым, отступая, в случае сильного напора неприятеля, прямо к Вязьме; отряду Краснова I иметь связь вправо с отрядом ген.-ад. Винцингероде, г.-м. Шевичу (2 драгун. полка, 2 грен. бат. и 4 конных орудия) поддерживать Краснова, закрывая дорогу, «дабы дать время обозам и тяжестям I армии пройти в Вязьму».
Получив сообщение о новой перемене действий и о спешном отступлении в Вязьму, начиная уже с вечера, кн. Багратион немедленно пишет в ответ Барклаю: «я уже сего утра приказал графу Сен Приесту объявить Ермолову, что я на все согласен», поясняя, что «желание мое сходственно с вашим, иметь ту единственную цель защищать государство и прежде всего спасти Москву, но не могу утаить, что наше отступление к Дорогобужу уже все привело в волнение, что нас винят единогласно, и когда узнают, что мы приближаемся к Вязьме, вся Москва поднимется против нас». Далее он выражает желание, «чтобы неприятель дал нам время усилиться в Вязьме и соединить с нами войска Милорадовича; позиция в Вязьме хоть и не хороша, но может всегда служить к соединению наших сил, и теперь дело наше не состоит в том, чтобы искать позицию, но, собравши со всех сторон все наши способы, мы будем иметь равное число войск с неприятелем, но можем против него тем смелее действовать, что мы ему гораздо превосходнее духом и единодушием».
Князь Багратион со своей стороны указал II армии порядок отступления: «8 корпусу — в 11 ч. ночи, 7 — в полночь, сводному корпусу князя Горчакова (27 дивизия и егерские полки армии) — в час пополуночи; графу Сиверсу (4 кав. корпус) ждать на месте прибытия отряда г.-м. Панчулидзева I (арьергарда), тогда он выступает; обозам всем выступать с вечера».
Свои впечатления за этот вечер 14-го кн. Багратион так передает в письме к гр. Ростопчину: «Вообразите, какая досада, я просил убедительно министра, чтобы дневать здесь, дабы отдохнуть людям, он и дал слово, а сию минуту прислал сказать, что Платов отступает, и его армия тотчас наступает к Вязьме. Я вас уверяю, приведет к вам Барклай армию через б дней. Милорадович не успеет соединиться с нами в Вязьме, ему 7 маршей, а мы завтра в Вязьме, а неприятель за нами один марш».
Оценивая события дня, следует, помимо Платова, сложить ответственность и на Барклая и на его штаб (Ермолова и Толя), не обеспечивших Платову исполнения данной ему задачи надлежащей организацией службы, численностью и составом арьергарда против многочисленного авангарда французской армии. В подобных условиях арьергард должен был состоять по крайности из целого корпуса (ядро сил арьергарда) при пособии сильной артиллерии, многочисленная же кавалерия Платова (главным образом, казачьи полки) не обладала устойчивостью, не могла проявить необходимого упорства на местности закрытой и пересеченной.
Казалось, и драгунские полки армии нашей могли бы принять в службе арьергарда более деятельное участие.
День 15 августа.
Кутузов, на пути в армии, прибывает в Вышний-Волочок, где встречается с Беннигсеном, которому сообщает волю государя, чтобы он принял участие в военных действиях, по свидетельству Беннигсена, отклоняет его от намерения все же проехать в Петербург повидать семью и берет с собой[4]. В тот же день Кутузов переезжает в Торжок.
На театре действий I и II армий. В приказе по I армии на 15-е объявлено о назначении его светлости князя Голенищева-Кутузова «главнокомандующим I, II, III и молдавской армиями». Барклаю Кутузов пишет, что в этот день выезжает из Торжка в Старицу и просит его: «ежели бы что до приезда моего случится, то сим трактом уведомить».
Главные силы всех трех колонн обеих армий исполнили переход согласно предположению и беспрепятственно. I и III кавалерийские корпуса отходили, будучи эшелонированы между средней колонной и арьергардом Платова, не принимая участия в боях арьергарда. К раннему утру арьергарды находились: Платова — по обоим берегам р. Осьмы (у сс. Рыбки и Беломирского), Крейца — выше по течению р. Осьмы (точно неизвестно) и II армии (графа Сиверса) — у с. Лужки, имея казачьи полки у с. Максимовки.
На марше колонн армии получены сведения от возвратившихся ген.-лейт. Трузсона и полк. Толя, что нигде вблизи Вязьмы соответствующих позиций не найдено.
«Ген.-лейт. Трузсон, — свидетельствует Ермолов, — не нашел позиции, которая бы закрывала Вязьму. По превосходству сил, неприятель мог, обходя фланг армии, угрожать дороге на Гжатск».
Также не оправдались надежды на прибытие 15-го к Вязьме генер. Милорадовича.
Таким образом, по-видимому, еще на марше в Вязьму решен вопрос об оставлении этого города и намечено новое место для принятия решительного сражения, а именно — в 10 верстах за Вязьмой у сел. Федоровского, «где изрядная позиция».
Движения и действия арьергардов. К раннему утру арьергард Платова был расположен на р. Осьме, по обоим ее берегам, имея главные силы и артиллерию на позиции левого берега у сел. Беломирского, где начальствовал ген.-м. бар. Розен и на правом (неприятельском) берегу далеко впереди были казачьи полки, а два батальона егерей занимали, как передовую позицию, лес и кусты этого правого берега. Левый фланг верстах в трех прикрывался арьергардом II армии под начальством графа Сиверса (кавалерия 4 кавалерийского корпуса), расположенным у села Лужки, а того же арьергарда казачьи полки стали близ сел. Максимовки. Здесь Платов должен был задержать французскую армию до ночи.
Оттеснив казачьи полки на тот берег, многочисленный французский авангард, в 11 часов утра атаковал сначала егерей правого берега, а потом и всю нашу позицию.
Платов выдержал на р. Осьме, по его словам, «жестокое нападение» и сильное и упорное с неприятелем сражение, где он, Платов, «дрался скрутя голову». Дело было горячее, вся артиллерия Платова, в числе 32 орудий, была введена в дело и расстреляла все снаряды.
«Шесть раз на сильную кавалерию неприятеля ходили до пушек и с регулярными полками (пехоты) барона Розена», доносит Платов.
Когда казаки навели неприятеля на позицию арьергарда, французы были встречены егерями двух батальонов, искусно оборонявших лес до часу дня и вынудивших войска французского авангарда к обходу позиции южнее, на броды, где перешли казаки. Все попытки французского авангарда перейти здесь р. Осьму были отбиты сначала казаками, а затем подоспевшей сюда пехотой из резерва при содействии нашей конной артиллерии. Геройское сопротивление малочисленного нашего арьергарда вынудило французов предпринять более глубокий обход, но и здесь они были отбиты казаками с регулярной кавалерией. Вся пехота арьергарда, наши знаменитые егерские полки, была введена в дело, равно и все 32 орудия. Немногочисленные войска нашего здесь арьергарда покрыли себя славой. Потери были весьма значительны. Прибывающие к неприятелю подкрепления побудили Платова в 7 часов пополудни приказать г.-м. Розену отступать к Семлеву, что исполнено было частями искусно и в совершенном порядке. Передовые казачьи посты ночевали на месте боя, а арьергард отошел на ночлег в Семлево, блистательно исполнив свою задачу.
«Участь арьергарда, — доносил Платов, — была на волоске». Потери собственно арьергарда Платова около 500 чел. всех родов войск, взято много пленных. «Сражение сие, — доносит Платов, — уступает одной только баталии кровопролитной»[5].
Граф Сиверс, «приглашенный», по его словам, Платовым к содействию «прикрытия его левого фланга», разделил свой отряд у с. Лужки на три части: первую часть «препоручил храброму полковнику Эмануелю» (Киевский др. и 2 эск. Литовского ул. полка), вторую — «подкрепляющему его полковнику Гогелю», третью — ген.-м. Панчулидзеву I (Новор. др.), «коему поручил прикрывать левый фланг и дорогу, по которой арьергарду по наступлении вечера подлежало следовать за армией».
Пока Платов давал отпор на р. Осьме, на участке сс. Беломирское и Рыбки, гр. Сиверс был атакован под с. Лужками. Полк. Эмануель первый выдержал все покушения неприятельской кавалерии и пехоты, но действиями Киевского драгунского полка, двух эскадронов Литовского уланского и хорошим действием артиллерии с подкреплением Новороссийского драгунского полка и двух рот егерей из 2 колонны, место было удержано до наступления ночи. Таким образом и здесь неприятель был задержан до ночи.
Платов ночью из Семлева доносил, что «ему здесь держаться нет никаких средств от больших сил неприятеля в отдалении от армии».
Гр. Сиверс с войсками арьергарда II армии отступил по приказанию и прошел на ночлег в с. Монино, оставив казачьи полки в с. Нивки.
Арьергард правой колонны под начальством Крейца был все время в виду неприятеля, который «следовал за ним, — говорит Крейц, — были перестрелки, но не наседал».
На ночлег арьергард Крейца стал, пройдя Афанасьево.
Ермолов так характеризует действия арьергарда 15-го: «Французы в сей день сильно атаковали наш арьергард. Пехота дралась упорно. Неприятель с большим уроном оставил село Семлево в наших руках. Часть успеха принадлежит г.-м. бар. Розену, которому атаман Платов предоставил полное действие», и далее добавляет: «Атаман Платов доставил взятого в плен французского полковника» не в свой лагерь попавшего, а ехавшего в Семлево от вице-короля к Мюрату, в расчете, что Мюрат уже занял Семлево.
Барклай остался крайне недоволен действиями арьергарда 14 августа, а может быть и вообще в период с 10-го по 15-е, что остается доподлинно неизвестным, но только Платову (Барклаем) поставлено на вид неумение или нерадение его в командовании, и ему объявлен, по его свидетельству, «выговор, что сближается с армией от одного авангарда малого неприятельского», что, говорит Платов, «сразило меня чуть не до смерти».
За выговором последовало в тот же день решение Барклая устранить Платова от командования арьергардом, заменив его начальником 3 пех. дивизии ген.-лейт. Коновницыным, и составить новый арьергард со значительной на этот раз пехотой и в условиях единства командования всеми арьергардами.
Весьма вероятно, что Платов погрешал в начальствовании арьергардом с 8-го по 15-е, особенно 14 августа, возможно и неумение его употреблять пехоту, но корень зла лежал еще более в недостатках организации службы арьергарда (3 независимых арьергарда), его составе (недостаток пехоты и артиллерии и его малочисленность), но главным образом — причина всех причин — отсутствие общего единого и полновластного главнокомандующего, что отразилось и на деятельности арьергарда.
Вот что говорит о Платове и нареканиях на него участник этого отступления, командир сводной гренадерской бригады гр. Мих. Семенович Воронцов: «Слухи насчет Платова совсем несправедливы; вот вся его история: уже давно в армии были им недовольны, и Барклай и Багратион жаловались, что он ничего не хотел делать и, конечно, он мало делал с тем, что мог, но, с другой стороны, сколько я мог приметить, ему никогда и не приказывали так, как должно; например, отступая от Смоленска, всякий мог ясно видеть, что, ежели Платова с казаками переправить через р. Днепр позади французской армии, он бы сей последней причинил большой вред; все жаловались, что он не умел и не хотел того сделать, вышло же, что он настоящего повеления никогда и не получал. Как бы то ни было, под предлогом, что государь желает Платова видеть в Москве, его удалили, как Кутузов ехал в армию».
Князь Багратион свидетельствует 15-го, что просил приостановиться всем в Вязьме, и Барклай был согласен, но сейчас (вероятно, около полудня) получил от него бумагу, что позиции там нет, а что за 10 верст за Вязьмой по Московской дороге есть позиции, но воды де нет. «Я и примечаю, — добавляет Багратион, — что он (Барклай) хочет (к вам в Москву) бежать».
Распоряжения на остаток дня 15 и 16 августа. На 16-е приказано: «Армии выступить по сделанной диспозиции, в 12 часов пополуночи» и отойти к с. Федоровскому, в 10 верстах от Вязьмы, где выбрана позиция и укрепляется. Арьергарду (Платову) приказано отходить от Семлева, задерживать неприятеля и вообще, «чтобы не ввязываться в серьезное дело, но протягивать бы отступление свое сюда до Вязьмы, до вечера, т.е. чтобы прибыл сюда не прежде, как к вечеру».
С утра 16-го арьергард указано принять в командование г.-л. Коновницыну. «Главнокомандующий, — говорит Ермолов, — пробыв день (15-го) в Вязьме, переехал в с. Федоровское в 10 верстах от Вязьмы. Раненых отправлено большое количество; оставалось еще 1.600 человек, но благодаря деятельности дежурного генерала Кикина, которому много вспомоществовал Ставраков, комендант главной квартиры, ни один из них не достался неприятелю. Успели даже увести сто тысяч аршин холста, которых один купец предложил на госпиталь, и 70 пудов разных лекарств из вольной аптеки. Заметить надобно, что неприятель приближался, и купец, для оказания великодушия защитникам отечества, ожидал сигнала французской пушки. Главнокомандующий занимал прекрасный дом богатого откупщика; в погребе у него было столового хорошего вина более нежели на 20.000 р. и ни за какую цену нельзя было достать одной бутылки. Откупщик опасался высказать, где оно было закопано. Впоследствии расторопные французы дали свет сокрытым сокровищам на сожаление бережливому откупщику и, конечно, не менее всем уездным собеседникам».
День 16 августа.
Кутузов рано утром переезжает из Торжка в Старицу. В Торжке Кутузов свернул с Московской дороги на Смоленскую на Старицу и Зубцов, где имеет ночлег. С пути Кутузов продолжает давать свои распоряжения.
Торопясь в армию, Кутузов в 8 ч. вечера пишет Барклаю, уже из Зубцова: «Настоящее дождливое время препятствует мне быть завтра к обеду в армии, но едва только с малым рассветом сделается возможным мне продолжать мою дорогу, то я надеюсь с 17 на 18 быть непременно в главной квартире. Сие, однако, короткое замедление ни в чем не препятствует Вашему высокопревосходительству производить в действие предпринимаемый вами план до прибытия моего».
На театре действий I и II армий. К первому свету дня обе армии и арьергарды на ночлегах: I — у Вязьмы, II — у Быкова; арьергарды: правый Крейца, примерно, на полпути из Кокошкина в Вязьму, средний — Платова — у Семлева, имея казачьи посты на левом берегу р. Осьмы, на месте боя 15 августа, левый — гр. Сиверса — у д. Монино, имея казачьи полки г.-м. Карпова у с. Нивки. Обе армии в течение дня перешли: I армия по большой дороге к с. Федоровскому, где Барклаем намечена сильная позиция для решительного сражения, II армия по боковой дороге к с. Максимовке. Арьергардам указано отходить правому и среднему к Вязьме, II армии — на Быково, не допуская противника до г. Вязьмы до утра 17-го. Барклай, впервые с 17 августа, принял намерение установить единство в командовании арьергардами, подчиняя правый и левый авангард начальнику среднего, наметив таковым начальника 3 див. г.-л. Коновницына, которому и указано принять общее командование арьергардами от Вязьмы.
«Главнокомандующий, справедливо недовольный беспорядочным командованием атамана Платова арьергардом, — свидетельствует Ермолов, — уволил его от командования оным; арьергард поручен Коновницыну, и он, отступая от Вязьмы, дрался на каждом шагу».
Брань под Красным.
(Рис. из лагерной жизни,
П. А. Федотова).
|
Движения и действия арьергардов. С раннего утра противник перешел в наступление против наших арьергардов. Платов, по-видимому, начал отходить, не под особым натиском, оставил р. Осьму и Семлево и довольно быстро отошел к Полянову и (по донесению ген.-адъют. Васильчикова) «к 11 час. утра отошел еще далее версты четыре», где уже и приостановился.
Арьергард II армии под начальством гр. Сиверса, не извещенный своевременно Платовым, остался один, как бы уступом слева и впереди, и начал отходить, уже значительно запоздав в направлении на Быково, где с наступлением темноты и стал на ночлег. Отошедший ранее с пехотой арьергарда Платова Розен в 9 часов вечера, в виду пожара в Вязьме, перешел речку в брод и, пройдя горевший город, стал позади.
Платов отходил к Вязьме и стал с казачьими полками, немного не доходя города. Правый арьергард под начальством полковника Крейца, в составе трех драгунских и казачьего полка и 2-х конных орудий (Сибирский, Оренбургский, Иркутский драгунские полки) отходил также к Вязьме, прикрывая корпус Багговута и в день 16-го также выдержал горячий бой и преследование до ночи и до самого города Вязьмы. По свидетельству Крейца он получил приказание Ермолова: «немедленно отходить и оставаться направо от дороги в 15 верстах от города, дабы дать время всей армии пройти город». Одновременно и Платов прислал повеление «держаться до ночи в своей позиции и сам он (Платов) ударит в дротики». В 12 часу дня Крейц был атакован конницей и стрелками, заняв позицию при деревне (деревня не названа). Крейц оборонялся спешенными драгунами и огнем 2 орудий. Платов слал адъютанта за адъютантом, чтобы Крейц держался, однако пушечные выстрелы стали раздаваться уже позади (вероятно, при отходе Платова за Поляново), и гонцы Крейца перехватывались противником и только третий донес, что «Платов в полном отступлении». При отступлении через дефиле едва было не потеряно орудие, но спасено шт.-кап. Оффенбергом I; фланги были обойдены, и посланный вправо эскадрон Сибирской роты Трукова, казалось, пропал; трудности все увеличивались, особенно к вечеру и приближении к городу. Крейц перед дефиле пошел в атаку с Сибирским полком и дал отойти другим частям. Наступила ночь. Очищаемый город горел. Крейц в 10 часу вечера едва прошел город и стал за ним. На рассвете 17-го Крейц открыл армию и присоединил было пропавший эскадрон Трукова. Казаки же Крейца остались перед городом, прикрывая подступы к городу на пути следования арьергарда Крейца, одновременно с казаками Платова и II армии[6], прикрывавшими город с других сторон.
Брань под Смоленском.
(Рис. из лагерной жизни,
П. А. Федотова).
|
Под прикрытием арьергардов и почти одновременно с началом их отступления, отошли и главные силы обеих армий 10 верст от г. Вязьмы и, примерно, к полудню стали: I армия — у с. Федоровского, вблизи укрепленной позиции, II — у Максимовки. Еще накануне Барклай уже начал колебаться в решении дать у Федоровского решительное сражение и уже начинал склоняться к дальнейшему отступлению армии к Цареву-Займище и даже к Гжатску, что, помимо сведений об отсутствии воды у Федоровского, было обусловлено важным соображением, что подкрепления Милорадовича могут прибыть к Федоровскому едва только 20-го и 21-го, тогда как к Цареву-Займище они прибудут 19-го и 20-го, и еще сутками раньше к Гжатску. Могло случиться, что Барклай был бы вынужден дать сражение 19-го и даже 18-го и, следовательно, усиление только войсками Милорадовича могло состояться лишь путем дальнейшего отступления к Цареву-Займище, и, вернее, к Гжатску, усиление же армии войсками Московской военной силы требовало отступления еще далее, к Бородину и Можайску.
По прибытии войск к Федоровскому, отсутствие воды обнаружилось и фактически, и Барклай получил резкий отзыв кн. Багратиона: «Позиция здесь никуда не годится, еще хуже, что нет воды».
«Жаль людей и лошадей. Постараться надо идти в Гжатск: город портовый и позиции хорошие должны быть. Но всего лучше там присоединить Милорадовича и драться уже порядочно. Жаль, что нас завели сюда и неприятель приблизился. Лучше бы вчера подумать и прямо в Гжатск, нежели быть без воды и без позиции; люди ропщут, что ни пить, ни варить каш не могут. Мне кажется, не мешкав дальше идти, арьергард усилить и уже далее Гжатска ни шагу. К тому месту может прибыть новый главнокомандующий. Вот мое мнение; впрочем, как вам угодно».
На этом письме Барклай собственноручно отметил: «Дать тотчас повеление к отступлению завтра (т.е. 17-го) в 4 часа поутру».
«Позиция при с. Федоровском, — свидетельствует Ермолов, — имела не малые выгоды и уже воздвигнуты укрепления. Недостаток воды — важнейший порок ее. Озеро на левом крыле заключалось в берегах болотистых и топких, с трудом доступных. Полковник Манфреди, по части путей сообщений при армии, сделал насыпь, входящую в озеро, но, по причине отдаления, была она для людей затруднительна. Неприятель, приблизясь к позиции, мог овладеть водопоем, чем воспрепятствовать ему не было возможности. Итак, армия продолжала отступление».
Распоряжения на 17 августа. На 17-е войскам обеих армий в 4 часа раннего утра указано перейти к Цареву-Займище, куда немедленно выслать инженеров и квартирмейстерской части офицеров для выбора и устройства позиции, что применительно исполнить и по отношению города Гжатска.
I7 августа.
Кутузов, выехавший из Зубцова, в 11 часов утра был уже в виду Гжатска.
На театре военных действий I и II армий. В приказе по армиям объявлено о прибытии сего 17 августа к армии главнокомандующего его светлости князя Голенищева-Кутузова.
К рассвету армии расположены у с. Федоровского. Арьергард перед г. Вязьмой, имея город у себя в тылу; арьергард II армии — у Быково.
В 4 часа пополуночи обе армии выступили из лагеря у с. Федоровского и исполнили в течение утра переход к Цареву-Займище, где и расположились вблизи подготовляемой к сражению позиции.
Можайск, Руза и Верея назначены пунктами сосредоточения «Московской военной силы», войска которой заканчивают свои приготовления и с 18-го и 19-го начинают следование с разных мест к пунктам сосредоточения.
Барклай как-будто принял на этот раз твердое решение дать здесь решительное сражение.
«Около Царева-Займище усмотрена весьма выгодная позиция, и главнокомандующий определил дать (здесь) сражение, — свидетельствует Ермолов. — Начались работы инженеров, и армия заняла боевое расположение. Места открытые препятствовали неприятелю скрывать его движение. В руках наших возвышения, давая большое превосходство действию нашей артиллерии, затрудняли приближение неприятеля; отступление было удобно. Много раз наша армия, приуготовляемая к сражению, переставала уже верить возможности оного, хотя желала его нетерпеливо; но приостановленное движение армии, ускоряемые работы показывали, что намерение главнокомандующего (Барклая) решительно, и все возвратились к надежде видеть конец отступления.
М. И. Голенищев-Кутузов. (Доу).
|
Получено известие о назначении Кутузова главнокомандующим всеми действующими армиями и о скором прибытии его из Петербурга. Сомнительно, что главнокомандующий не имел известия о назначении князя Кутузова. Ускорение работ на занимаемой им позиции обнаруживает намерение его дать сражение до его приезда. Как военный министр, он знал, что армия никаких подкреплений иметь не будет, что Кутузов, равными, как и он, распоряжая способами, не большую может допускать надежду на успех; решился предупредить его в том, что, конечно, было поставлено на вид одним из важнейших предметов».
Действия Барклая до прибытия к армии Кутузова. В своем труде, составленном для личного пользования государя и озаглавленном: «Изображение военных действий 1812 года», Барклай так описывает свою деятельность утром 17-го: «17-го прибыли сюда (Царево) обе армии; расположенные в небольшом пространстве, имели перед собой открытое место, на коем неприятель не мог скрывать своих движений; в 12 верстах от сей позиции была другая, позади Гжатска, найденная также удобной. Милорадович донес, что прибудет 18-го к Гжатску с частью своих резервов. Все сии причины были достаточны к уготовлению там (т.е. у Царева-Займище) решительного сражения; я твердо решился на сем месте исполнить оное».
Но тут же очень типично для Барклая присовокупляется: «ибо в случае неудачи, мог я удержаться в позиции при Гжатске». Это значительно ослабляет твердость решения, и Барклай уже смотрит опять назад, облюбовывая новую позицию. «Я нашел в оной (при Гжатске) подкрепление Милорадовича из 12 батальонов, 8 эскадронов и нескольких рот артиллерии».
«Губернаторам тульскому, орловскому и черниговскому поручено было доставление в Калугу жизненных и фуражных припасов, заготовленных в сих губерниях, и инженерам обеих армий было немедленно предписано построение нескольких редутов на фронте и флангах. Для подкрепления арьергарда, получившего приказание удерживать неприятеля по возможности на каждом дефиле, отрядил я 3 дивизию и 2 кавалерийский корпус под общим начальством Коновницына», что, заметим, Барклаю следовало исполнить еще 8 августа и тогда армии и население получили бы все необходимое для них время и не было бы всей этой спешки, суеты и неустройств всякого рода.
Офицер квартирмейстерской части Щербинин свидетельствует в своих воспоминаниях об опасности принятия сражения у Царева-Займища. «Приходим в лагерь под Царево-Займище, — говорит Щербинин, — речка с чрезвычайно болотистыми берегами находится непосредственно позади линий наших. Слишком опасно принять сражение в такой позиции. Не менее того Барклай на то решиться хочет. Толь до такой степени убежден был в опасности этого лагеря, что бросается перед Барклаем на колени, чтобы отклонить его от намерения сражаться здесь. Барклай не внимает убеждениям своего обер-квартирмейстера, но вдруг извещают о прибытии генерала Кутузова». Несколько часов спустя по вступлении войск в лагерь у Царева-Займища, Барклай получает Высочайший рескрипт о назначении Кутузова, в котором государь обращается к Барклаю: «Я уверен, что любовь ваша к отечеству и усердие к службе откроет вам и при сем случае путь к новым заслугам».
В тот же день Барклай доносит государю о получении им рескрипта, присовокупляя при этом: «Всякий верноподданный и истинный слуга государя и отечества должен ощущать истинную радость при известии о назначении нового главнокомандующего, который уполномочен все действия вести к одной цели. Примите, всемилостивейший государь, выражение радости, которой я исполнен. Воссылаю мольбы, чтобы успех соответствовал намерениям вашего величества. Что касается до меня, то я ничего иного не желаю, как пожертвованием жизни доказать готовность мою служить отечеству во всяком звании и достоинстве. Не намерен я теперь, когда наступают решительные минуты, распространяться о действиях армии, которая была мне вверена. Успех докажет, мог ли я сделать что-либо лучшее для спасения государства. Если бы я был руководим слепым, безумным честолюбием, то, может быть, ваше императорское величество изволили бы получать донесения о сражениях и, невзирая на то, неприятель находился бы под стенами Москвы, не встречая достаточных сил, которые были бы в состоянии ему сопротивляться».
Прошло сто лет, и действия Барклая за время его командования армиями принадлежат истории.
Мы не разделяем всецело сурового приговора историка Попова, высказанного им по поводу окончания с приездом Кутузова командования Барклая: «Так кончилось командование Барклая, грозившее погибелью обеим армиям, чего император, при всем своем расположении к Михаилу Богдановичу, далее не мог допустить».
Но в этом приговоре была своя доля справедливости.
В Вязьме, 18 авг. 1812 г. (Фабер дю-Фор).
|
Оценивая только период с 8 по 17 августа, период 9 дней, заметим прежде всего, что на всем протяжении этого времени Барклай не имел строго и ясно определенного плана действий, постоянно отказываясь от первоначального плана и сочиняя новый, вплоть до наступления исполнения, когда бросается и этот и заменяется новым и т. д. вплоть до самого Гжатска. Нигде на выбранных Барклаем местах, ни на р. Уже, ни у Вязьмы, ни у Царева-Займища и Гжатска, принятие генерального сражения не отвечало условиям обстановки.
Наиболее отвечавший обстоятельствам план действий, по-видимому, Барклаем не принимался, а постоянные колебания и перемены привели к тому, что мы с самым малым сопротивлением, спешно и довольно хлопотливо отступая, в течение 9 суток отдали противнику огромное пространство от Соловьевой переправы до Царева-Займища, сражаясь у себя дома и свободные лишать противника всех средств для жизни.
Дорогое в данных условиях время не было выиграно в возможной степени, еще менее удержано пространство, а выигрыш того и другого был совершенно посилен нашей доблестной армии 1812 года и необходим, как важнейшее условие подготовки неизбежно предстоящего общего и решительного сражения, дать которое было нам выгодно возможно позже.
Дал ли бы Барклай сражение у Царева-Займища, если бы не ждал Кутузова, или нет, отошел ли бы к Гжатску, а может, и еще далее, остается неизвестным. Но в это необычайно трудное, состоящее из ряда кризисов, время командования Барклаем армией с 12 июня и далее, по соединении армий у Смоленска, время в столь тяжелых условиях личного своего положения во главе армий, при неимении им полной власти и при общем требовании страны и армии решительного боя, подвергаясь за уклонение от этого боя подозрению в измене, за Барклаем остается вечная заслуга сохранения армии в целости, но эта заслуга была бы громадной и беспредельной, если бы он таковую цельную армию привел к Цареву-Займищу не 17 августа, а неделями двумя, в крайности, хотя бы неделей позже. И тогда еще вопрос, дошел ли бы Наполеон до Москвы?
Мы не говорим здесь о других заслугах почтенного Барклая на протяжении всей войны, так как ограничиваемся оценкой событий и лиц в пределах периода с 8 по 17 августа.
Прибытие Кутузова. Между тем после полудня в лагере обеих армий у Царева-Займища войска находились в давно не испытываемом ими радостном возбуждении; к фронту биваков подъезжал новый главнокомандующий всеми армиями — Кутузов. «День был пасмурный, — свидетельствует очевидец, — но сердца наши прояснялись».
Б. Колюбакин.
«Смерть храброго генерал-майора Якова Петровича
Кульнева при Клястицах, 20 июля 1812 г.».
(Из книги «Жизнь... Я. П. Кульнева, писанная А. Н. Н-м».
Спб. 1815 г.).
|
[1] Настоящий очерк составлен на основании вполне достоверных данных, — на изучении документов - первоисточников, собранных по инициативе и на средства Императорского Русского Военно-исторического Общества, документов в большинстве впервые использованных, а потому, нося характер достоверности, исследование это должно внести нечто новое в историю l8l2 года.
Очерк этот составляет лишь извлечение из готовящегося к 1912 году издания этого Общества под заглавием «Бородинская операция в документах - первоисточниках», заключающего в себе период действий нашей армии с 8 по 27 августа на главном театре войны, на участке Смоленск — Бородино.
[2] Проф. Б. М. Колюбакин имеет в виду арьергардные бои у Пневой слободы (артиллерийский) на правом берегу и упорный бой днем и вечером на обоих берегах, у Соловьевой переправы. Неприятель был задержан, мосты истреблены и арьергард переправился. См. Н. П. Поликарпов, «К истории Отеч. войны. Забытые и неописанные сражения 1812 года». Вып. I, стр. 15 — 17. Ред.
[3] Осьма, как видно из схемы, пересекает Дорогобуж-Вяземское шоссе три раза, у Дорогобужа, у Рыбки и у Семлева. Поэтому она беспрестанно фигурирует в географии операций наших арьергардов. Ред.
[4] Беннигсен в своих воспоминаниях («Р. С.», 1909, сент., стр. 492) так рассказывает это обстоятельство: «Проездом в Петербург из армии через Вышний-Волочок (в Петербург из армии) встретил я Кутузова, Он сообщил мне волю императора, чтобы я принял участие в военных действиях, и сказал, что с этим выслан фельдъегерь с рескриптом. Первым моим движением было продолжать путь в Петербург, где была моя семья. Вместе с тем мне хотелось представиться государю. Но Кутузов выразил желание, чтобы я остался при нем, так как ему предстояло выполнить трудную и сложную задачу. Он должен был стать во главе армии, не скажу упавшей духом (?), но отступавшей и жаждавшей смены главнокомандующего; Кутузов старался уговорить меня и не оставлять его (?), что согласовалось с желанием государя. Из честолюбия и самолюбия, присущих военным, мне было неприятно служить под начальством другого, после того, как я командовал войсками против Наполеона, который до тех пор еще не был побежден и который, разбив прусскую армию, не имел более достойного противника и шел во главе превосходнейшей армии. Так как мне удалось задержать этого великого человека, несмотря на его количественное и качественное превосходство, и ему не удалось в течение 7 месяцев перейти нашу границу (о чем Наполеон и не думал, Б. К.), то я полагал, что мне можно извинить. — Это чувство, вызванное самолюбием, но которое я все-таки заставил замолчать. Кутузов сослался на наше старое знакомство и на узы дружбы, которые связывали нас целых 40 лет (?); он еще раз напомнил мне желание государя».
Так повествует Беннигсен, но к его повествованию следует отнестись с большой осторожностью, много тут личного самохваления и субъективного и мало искренности. Полагаем, дело шло не совсем так: Кутузов взял его, исполняя волю государя, может быть, и не скрывая своего к нему нерасположения. Проницательный Кутузов прекрасно понимал, что Беннигсен лелеял мысль стать — на случай болезни или чего другого с Кутузовым — на его место во главе армии, что предусматривало и приготовленное ему назначение «начальника штаба всех армий».
[5] См. подробный рапорт Розена Платову, напечатанный у Поликарпова, назв. соч., вып. I, стр. 35 — 39. Ред.
[6] Из арьергардов II армии Киевский драгунский полк еще не был отрезан, но мужественно пробился под начальством полк. Эмануэля. См. Поликарпов, назв. соч., вып. I, стр. 48. Ред.
