«Отечественная война и Русское общество». Том II. Финансы России перед войной 1812 года.

яжелое финансовое наследство досталось императору Александру I от его предшественников: общая сумма внутренних и внешних долгов, плюс ассигнации, равнялась приблизительно 408 млн. р., — цифра, равная сумме наших тогдашних доходов за 4 года. Нужны были исключительно благоприятные обстоятельства, нужны были знающие и честные люди для того, чтобы выйти из тогдашних финансовых затруднений. В действительности же, все обстоятельства первой половины царствования Александра I были неблагоприятны для улучшения финансов, немногие знающие и честные люди (как Сперанский и Мордвинов) недолго удерживались у власти и не успевали сделать необходимое. Поэтому не удивительно, что за первые 11 лет царствования Александра I наше финансовое положение нисколько не улучшилось, и мы в 1812 году не имели никаких ресурсов на чрезвычайные военные расходы. За 11 лет, 1801 — 1812 г., изменился, правда, порядок управления финансами, но эта была почти исключительно техническая реформа, так как общее направление финансовой политики за это время не изменилось, характер бюджета в его доходной и расходной частях оставался прежний; остались те же и общие приемы управления. В 1796 г. Александр I характеризовал наше управление так: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится лишь к расширению своих пределов». Эта характеристика, почти без всяких оговорок, справедлива не только для 1801 г., но и для 1812 г. Отсутствие правильного, законного порядка чувствовалось везде, в области же финансов оно сказывалось особенно ярко; редкая смета за время 1801 — 1812 г. сводилась без дефицита, причем цифры последнего все возрастали; исполнение государственных росписей не соответствовало сметным предположениям; сверхсметные расходы даже в мирное время достигали очень крупных размеров; курс правительственной политики по финансовой части постоянно колебался.

С 8 сентября 1802 г. установлен был новый порядок составления росписи доходов и расходов на ближайший год. Но эта роспись считалась великой государственной тайной и скрывалась даже от сената. Так, когда министр финансов на основании манифеста 8 сент. 1802 г. представил Сенату первый отчет о своих действиях за 1802 г. и Сенат потребовал сведений о государственных доходах и расходах за этот год, то министр объяснил Сенату, что, «по принятому издавна правилу и употреблению, количество государственных доходов и расходов почиталось государственной тайной»; эта точка зрения была подтверждена в Высочайше утвержденном положении комитета министров от 2 февр. 1804 г., согласно которому особые счеты обо всех государственных доходах и расходах, об оборотах государственного казначейства и ассигнационного банка, а также по монетному переделу и внешнему переводу сумм, надо «подносить прямо Его Императорскому Величеству на соизволение, кому угодно будет поручить просмотреть и поверить их» ^[1]. Таким образом, не только для общества, но и для высшего государственного учреждения состояние государственного казначейства было полной загадкой. Соответственно такому порядку бюджет первоначально (до 1806 г.) рассматривался в Комитете Министров в присутствии самого императора, потом — в негласном финансовом комитете, и только с 1810 г. рассмотрение его доверили Государственному Совету. Но покров тайны для общества с него не был снят еще долго.

Роспись на 1802 год составлялась еще старым порядком, так как министерства были учреждены во второй половине этого года — маниф. 8 сент. 1802 г., а реформа бюджета была связана с реформой центральных учреждений. На 1802 год дефицит предполагался в 2 млн. р. Но исполнение росписи не соответствовало смете: перерасход выразился в сумме 26 млн. р., но и доход оказался выше предположенного на 30 млн. р. Таким образом получилось даже небольшое превышение доходов над расходами, но полученный излишек был истрачен без всякой системы и плана. Например, в течение этого года было Всемилостивейше пожаловано 328.882 р. 52 3/4 коп. ^[2]. Из них: датскому министру — 24 тыс. р., наследнику министра прусского Криднера — 40.274 р., на путевые издержки кн. Цицианову — 10 тыс. р. и т. д. Затем среди сверхштатных расходов встречаем такие: на вино к Высочайшему Двору — 15 тыс. р., на ливреи придворной прислуги — 49 тыс. р., «ген.-м. Хитрову на известное употребление» — 20 тыс. р., «проценты на приданое Их Императорским Высочествам» — 69 тыс. р., ген.-м. Депрерадовичу взамен арендного дохода — 48.399 р. и т. д. Заметим кстати, что отчеты об исполнении росписей представлялись с большим запозданием: так, например, отчет за 1809 г. был представлен только в 1816 г., отчет за 1811 г. — в 1821 г. и проч. Что же касается отмеченного сильного несоответствия между сметными предположениями и исполнением росписи, то оно наблюдается и в последующие годы. Так, в 1805 г. доходов было предположено 102 млн. р., получено же — 147 млн. р., расходов предположено было на 112 млн. р., в действительности же издержано 125 млн. р.; в 1811 г. на чрезвычайные расходы и «на известное Его Императорскому Величеству употребление» издержано 1.612.500 р.

Росписи на 1803 и 1804 года были сведены без дефицитов, но во второй из них этого достигли выпуском ассигнаций на 3 ¹/₂ млн. р. и перенесением некоторых расходов со счетов казначейства на суммы, возвращающиеся из ассигнационного банка. Сметы на 1805, 1806 и 1807 года были заготовлены со значительными дефицитами, которые покрывались суммами из ассигнационного банка, заемного банка и др. А между тем общее положение дел в 1807 г. еще ухудшилось: 27 окт. последовал разрыв с Англией, и становилась очевидной война со Швецией, которая, действительно, началась 16 марта 1808 г. В виду этого еще в сентябре 1807 г. был учрежден особый комитет по финансовым делам для рассмотрения вопросов о чрезвычайных расходах на 1807 г. и о смете на 1808 г. По предварительной смете на 1808 г. дефицит равнялся 46 млн. р., но потом путем добавления всяких чрезвычайных доходов смету свели с превышением доходов над расходами в 2 млн. р. В действительности же, война со Швецией вызвала дефицит более чем в 120 млн. р. То же случилось и со сметой на 1809 г., когда вместо предположенного превышения доходов над расходами в 3 млн. р. получился дефицит более чем в 140 млн. р. в виду веденных в этом году войн со Швецией и с Турцией, причем этот дефицит был выше тогдашнего годового дохода государства. Впрочем, не только войны вели к дефицитам: в 1808 — 1809 гг. влияние на них оказала и принятая нами континентальная система, сократившая нашу внешнюю торговлю; доходы с косвенных налогов в эти годы упали, в податях были недоборы.

Что же делало правительство Александра I для покрытия дефицитов? Вместо упорядочения финансов в смысле сокращения расходов и улучшения отчетности, вместо реформы в системе налогов, вместо поднятия доходности с имуществ, принадлежащих казне, наконец, вместо поднятия народного благосостояния и увеличения производительности народного труда, оно прибегало к займам различного типа и преимущественно к внутренним, так как заключение внешнего займа в первые годы царствования Александра I было почти совершенно невозможно. Дело в том, что Голландия, в которой раньше обыкновенно заключались наши займы, была занята французскими войсками и денег взаймы дать не могла. С другой стороны, и вообще состояние денежного рынка в Европе в то время было угнетенное в виду общего политического положения. Наконец русский кредит за границей был сильно подорван в предшествующее царствование. Объясняется это тем, что император Павел предложил держателям русских займов обратиться за уплатой %% к английскому правительству, которое, по расчетам нашего правительства, не доплатило части той субсидии, которая была выговорена за участие в войне с Францией. Александр I сейчас же по вступлении на престол отменил это распоряжение своего отца, но доверие к русскому кредиту было уже подорвано и восстановить его было нелегко ^[3].

В виду всего этого правительство решило выпустить в 1809 г. внутренний заем из 7% на 5 лет. Но эта попытка имела очень слабый успех: за 2 года было реализовано облигаций на 3.285.558 р. Публика предпочитала по-прежнему делать вклады в сохранную и ссудную кассы, в Приказы общественного призрения, хотя там платилось лишь 5%. Неудобство нового займа для держателей облигаций заключались, между прочим, в том, что %% по ним уплачивались только в Петербурге. Другое неудобство заключалось в том, что облигации были стоимостью лишь в 1.000 р. и более. Но, конечно, наиболее важную роль в неудаче этого внутреннего займа, как и последующих, играли общие экономические условия жизни России: при значительном еще господстве натурального хозяйства и отсутствии крупной торговли такие операции заведомо были обречены на неудачу.

Другим излюбленным средством правительства для покрытия дефицитов были выпуски ассигнаций, которые оно долго не хотело признать государственным долгом. Уже к 1804 г. их прибавилось с начала царствования на 30 млн. р., и всего ассигнаций было, таким образом, на 260 ¹/₂ млн. р. Несогласие с Францией в 1804 г., а затем война с ней в последующие годы все увеличивали расходы по военно-сухопутному и морскому ведомствам, и для их покрытия делались все новые выпуски ассигнаций. К 1810 г. их выпустили еще на 272 ¹/₂ млн. р. Но соответственно увеличению количества ассигнаций падала их цена. В 1805 г. ассигнационный рубль стоил 77 коп. серебром, затем цена его, все падая в последующие годы, дошла в 1809 г. до 44 ¹/₂коп. сер., а в декабре 1810 г. — даже до 20 коп. сер., причем в разных местах России курс ассигнационного рубля был различен ^[4]. В 1810 г. весь внутренний долг определялся в 668 млн. р. асс., в том числе по выпуску ассигнаций — 577 млн. р.

Система налогов за 1801 — 1810 г. совершенно не изменилась: главную роль в смете доходов играли окладные и питейные сборы, на которые падало до 60 — 70% всех доходов, на другие же оставалось 30 — 40%. Не изменился за это время и общий характер смет расхода: около половины всех расходов поглощали Военное и Морское Министерства; на финансы и государственное хозяйство шло около 12% всех расходов; на Высочайший Двор — около 10%; столько же приблизительно на администрацию и суд, а также на погашение государственных долгов, но так как долги являлись результатом преимущественно военных затрат, то, значит, военный расход государства поглощал ³/₅ всей расходной сметы, в то время как на народное просвещение приходилось едва 1 — 2% ^[5].

Насколько беспорядочно велось в то время финансовое хозяйство и в частности — счет государственным долгам, показывает следующий пример. По отчету государственного казначея бар. Васильева в 1801 г. видно, что долгов к этому году оставалось на казне около 86 млн. р., а недоимок — свыше 9 млн. р. Но из его же отчета в 1805 г. следует, что долгов по 1801 год оставалось на 127 млн. р., т.е. более чем на ¹/₃ против его отчета в 1801 г. Наконец из отчетов, представленных в Государственный Совет за 1801 г., обнаруживается, что долгов было еще больше, именно — на 133 млн. р. Из них сумма в 24 млн. р., о которой было сказано: «следующих к разбору, о которых еще неизвестно, сколько платить доведется», из последующих счетов совсем исчезает ^[6].

Такое состояние государственных финансов требовало коренных реформ, и план их был составлен М. М. Сперанским в 1810 г.; возможным представлялось и проведение этого плана, тем более, что 1 окт. 1809 г. был заключен мир со Швецией, и Россия 2 года не испытывала значительных внешних затруднений. Но план Сперанского потерпел крушение, и все в сущности осталось по-старому.

Основная мысль финансовой реформы Сперанского заключалась в том, что «всякий финансовый план, предлагающий способы легкие и не помогающий в расходах, есть явный обман, влекущий государство в погибель». Поэтому он предлагал «сильные меры и важные пожертвования». План его распадался на 2 части: первая касалась 1810 г., а вторая — последующих лет. Ближайшей задачей финансового управления Сперанский считал: 1) прекращение выпуска ассигнаций, 2) сокращение расходов, 3) установление лучшего контроля над государственными издержками и 4) новые налоги. Необходимость последних может быть доказана обществу, по мнению Сперанского, если оно будет убеждено, что «не действием произвола, но точно необходимостью, признанной и представленной от совета, налагаются налоги».

Во исполнение плана Сперанского манифест 2 фев. 1810 г. признал тяжелое финансовое положение страны и объявил ассигнации государственным долгом — с неожиданным добавлением:-«так, как и всегда оне признаваемы были»; обеспечением их должны служить все богатства страны, новый их выпуск прекращается, и деятельность ассигнационного банка ограничивается одним променом ветхих ассигнаций на новые. С другой стороны, манифест обещал сокращение расходов в 1810 г. на 20 млн. р. с тем, чтобы сокращение затем продолжалось в течение всего года, если к этому представится возможность. Суммы, полученные от сокращения расходов, должны идти на уплату государственных долгов. Все чрезвычайные расходы должны проходить через Государственный Совет. Затем увеличивались подушная подать и оклады и сборы с мещан и купцов, повышалась цена соли (с 40 к. за пуд до 1 р.), вводился налог на все земли по 50 коп. с ревизской души данного имения, увеличивалась цена гербовой бумаги, возвышались таможенные пошлины и проч. Наконец было прибавлено, что смета на 1811 г. «будет возвещена в течение сего года заблаговременно».

Государственный Совет, со своей стороны, обсуждая вопрос о затруднительном положении государства, высказал, между прочим, мысль, что в финансовых делах необходима гласность, «потому что тайна заставляет предполагать большее, чем есть в действительности». Казалось, таким образом, наступает новая эра финансового управления. Но это только казалось или могло казаться: порядок, возвещенный манифестом 2 февр. 1810 г., просуществовал недолго, и потому не успел дать тех результатов, которых от него можно было ожидать. Через два года с небольшим после составления своего финансового плана Сперанский был удален от дел, и правительство отказалось от его проекта; но и за эти 2 года ему удалось сделать далеко не все: противодействие придворных дворянских кругов, оппозиция министра финансов Гурьева, всеобщее недовольство новыми налогами, новые военные затруднения — все это расстраивало «план» Сперанского и ослабляло его значение.

В том же 1810 г., относительно которого были обещаны всевозможные сокращения в расходах, издержали 241 млн. р., что давало дефицит, на покрытие которого выпустили ассигнации на 43 млн. р. Внутренний заем 1810 г. дал до 13 млн. р. банковыми билетами и ассигнациями, государственных имуществ было продано всего на ¹/₅ предполагавшейся суммы, что, по мнению Сперанского, зависело от беспорядочного управления ими; комиссия погашения долгов, учрежденная в 1810г., не оправдала надежд, на нее возлагавшихся: ассигнаций было уничтожено всего на 5 млн. р.; монетная система не была упорядочена. Наиболее удачной мерой, не вызывавшей неудовольствия против Сперанского, было введение в 1810 г. покровительственного таможенного тарифа, который узаконивал протекционизм начала царствования Александра I (мы имеем в виду частичные запретительные тарифы 1804 — 1805 г.). Тариф 1810 г., дав сильный толчок русской фабричной промышленности, ближайшим образом сказался в улучшении вексельного курса, что обнаружилось в постепенном, но неуклонном росте стоимости ассигнационного рубля: в январе 1811 г. он стоил 19,8 коп. сер., а в декабре — уже 29,7 коп. сер.; этот рост продолжался до сентября 1812 г., когда ассигнационный рубль стоил 64 коп. сер., после чего цена его падает, спустившись в декабре до 42 коп. сер.

Не больше повезло второй части «плана» Сперанского, которая имела целью упорядочить на будущее время (после 1810 г.) доходы и расходы государства, показав, как должны составляться «образцовые» сметы. Правила относительно этого были изданы 29 авг. 1810 г.; они вносили больший порядок в счетоводство, давали твердые начала отчетности и поверки финансового управления, но и они не спасли 1810 год от дефицита. Мало пользы они принесли и в последующие годы. Дело в том, что деятельность Сперанского в области финансов (как уже было указано выше) встретила сильное противодействие со стороны министра финансов Гурьева, который примкнул к сановной оппозиции Сперанскому и не мало содействовал его падению. Гурьев систематически тормозил проведение реформ, намеченных Сперанским, желая, очевидно, доказать их непрактичность. Согласно журналу Государственного Совета от 29 авг. 1810 г. он должен был составить на 1811 год «образцовую» смету, но в декабре этого года Гурьев донес Государственному Совету, что составить такой сметы он не мог, так как министерства еще не образовались окончательно (в том числе и Министерство Финансов) и поэтому не составили частных смет. Основываясь на этом, Гурьев составил смету по старому образцу, и по ней предвиделся дефицит в 44.836.094 р. ^[7]. Государственный Совет в департаменте государственной экономии даже увеличил этот дефицит, найдя, что к нему надо присоединить еще 4.276.000 р. по двум статьям. Но чтобы избежать дефицита, он решил сократить расходы, надбавить доход по разным статьям, отсрочить платежи банку сумм от 25-летней экспедиции при заемном банке, произвести займы от Кабинета и Удельного департамента и причислить от доходов прежних лет «примерно 3 млн. р.». В результате такой работы дефицитная смета оказалась не только бездефицитной, но даже предполагался остаток в 6.800.000 р. Действительность разрушила эту иллюзию, и 1811 год закончился с дефицитом, который был лишь немногим меньше предположений Гурьева — он равнялся 40.406.834 р. Для покрытия дефицита выпустили ассигнации, что было уже прямым нарушением «плана» Сперанского.

Между тем приближалась война. В течение 1811 года по всей России были страшные пожары, в большинстве губерний — неурожай и, как его следствие, голод; многие должники государственного банка оказались несостоятельными. Неудовольствие против Сперанского росло, однако от его плана прямо еще не отказывались; но на 1811 год оставили, например, в силе все налоги 1810 года, которые объявлялись временными, за исключением сбора с помещичьих земель, который вызывал сильное недовольство господствующего класса. Мало того: была еще повышена пошлина на соль, и по новой народной переписи увеличено число плательщиков. Капитал комиссии погашения государственных долгов пошел на покрытие нужд государства, что вызвало всеобщее негодование.

Между тем смета на 1812 год была составлена опять-таки по старому порядку. Гурьев внес в Государственный Совет в августе 1811 года записку, в которой излагал препятствия к составлению «образцовой» сметы. Он указывал, что не имеет возможности разделить расходы по их пространству (государственные, губернские и т. д.) или исчислить их по сложности лет (за 3 последние года), ни определить их по степени нужды, так как не знает, что нужно принимать за норму — мирное или военное положение. Поэтому он просил Государственный Совет: 1) утвердить определенные штаты всем потребностям военно-сухопутного и морского министерств по мирному и военному времени, 2) определить штатные издержки по всем прочим министерствам, 3) назначить суммы на расходы, полезные по прочим министерствам, смотря по остаткам в доходах. Государственный Совет полагал принять в основание «образцовой» сметы тогдашнее военное положение, разделить издержки только по степени их нужды, пользы или избытка и представить, так сказать, упрощенную «образцовую» смету. Однако Гурьев не представил и такой, а предложил смету по старому плану с дефицитом в 120 млн. р. Государственный Совет опять (как и в 1810 г.) полагал «присоединить некоторые статьи», повысив пошлины, налоги, произведя займы и проч., и сделал сокращения по всем министерствам на 13 ¹/₂ млн. р. Таким образом, смету свели совершенно произвольно с превышением доходов над расходами в 15 млн. р.

Если сравнить смету на 1812 год со сметой на 1811 год, то мы увидим такую разницу. Увеличение расходов коснулось, главным образом, трех ведомств: по Военному Министерству расходы были увеличены на 40 млн. р., по Морскому — на 3 млн. р., по Министерству Двора — на 2 млн. р. с лишним. Что же касается сокращения в расходах, то оно сделано было, главным образом, в Министерстве Финансов — на 32 млн. р.; кроме того, сократили расходы по Министерству Внутренних дел — на 1 ¹/₂ млн. р. и по Министерству Полиции — на 500 тыс. р. Но сокращение не коснулось таких статей, как содержание камер-пажей и сверхштатных пажей — на это было ассигновано более 94 тыс. р.; министрам и на этот год назначено по 12 тыс. р. столовых денег, большие суммы были назначены на содержание канцелярий, на аренды и т. п. Отчет об исполнении росписи в 1812 г. ^[8] показывает, что и грозные события 1812 г. не научили правящую бюрократию управлению финансами. В 1812 году было произведено чрезвычайных расходов по особым Высочайшим указам на 86 ¹/₃ млн. р., в том числе: по Министерству Финансов — на 50 млн. р., по Военному — на 17.800.000 p., по Морскому — на 2.800.000 р., по Министерству Полиции — на 2 ¹/₂ млн. р., по Министерству Иностранных дел — на 2 млн. р., по Министерству Двора — на 544 тыс. р., по духовному ведомству — на 90 тыс. р. Новых выпусков ассигнаций война потребовала на 64 ¹/₂ млн. р.

Кроме общей росписи для министра финансов на 1812 год, была составлена другая роспись для комиссии погашения долгов, и ее доходы отделены от доходов государственного казначейства. Таких доходов было исчислено ^[9] до 72.454.000 p.; для их пополнения сделаны надбавки в податях и различных пошлинах, введены новые пошлины и т. д. Комиссия погашения государственных долгов стала действовать независимо и отдельно от Министерства Финансов, однако и на этот раз она не выполнила своего назначения, и государственный долг с 1812 г. не только не уменьшился, но даже увеличился. Не принес существенной пользы государственному хозяйству и ряд других мер, принятых в начале 1812 года — продление срока действия положения о внешней торговле 1811 года и на 1812 год, повышение некоторых ввозных пошлин и т. д.

Зато несомненным ударом для государственных финансов было удаление от дел Сперанского, последовавшее 17 марта 1812 г. Составленный им план финансов был оставлен без исполнения, и

Гурьев получил свободу действий. Этот последний, считавший правила «плана» Сперанского отчасти истинными и неоспоримыми, отчасти — неудобоисполнимыми и произвольными, уже 20 марта подал императору записку. В этой записке Гурьев говорил, что со стороны правительства было большой ошибкой торжественное признание своих долгов в манифесте 2 февр. 1810 г. и причисление к ним ассигнаций, находя, что они не имеют ни одного из свойств действительного долга. Ослабление доверия к правительству и падение государственного кредита он приписывал именно этим мерам. Со своей стороны он предлагал объявить ассигнации знаками государственной монеты.

Первым ударом для «плана» Сперанского был указ 3 апр. 1812 г. «о соединении Государственного Совета департаментов законов и государственной экономии и о правах оных во время Высочайшего отсутствия из столицы». После этого указа председатель департамента государственной экономии гр. Мордвинов вышел в отставку, что было потерей для государственных финансов, но зато освобождало Гурьева от знающего и авторитетного противника. Кроме того, по указу 3 апр. должны были быть пересмотрены все финансовые меры, принятые после 1810 года. И вот уже 9 апр. появляется указ, который возвращал ассигнациям значение счетной денежной единицы, сохранив, однако, и прежнюю монетную единицу, определенную манифестом 20 июня 1810 г. Для платежей в казну указ 9 апр. устанавливал временный обязательный курс ассигнаций, только в некоторых случаях предоставив плательщикам свободу выбора при взносе казенных сборов между серебром и ассигнациями. Относительно частных сделок указ предоставлял договаривающимся сторонам больший простор. Таким образом, появились как бы два самостоятельных вида денег — металлические и бумажные, отношение ценности которых устанавливалось не законом, а соглашением частных лиц и при этом чуть не для каждой сделки отдельно; отсюда — страшные колебания в курсе ассигнаций.

Таким образом, одно из основных положений «плана» Сперанского — сокращение количества бумажных денег — было совершенно уничтожено, что, конечно, вредно отразилось на финансовом хозяйстве. А оно было так плохо, что после начала военных действий было повелено (указ 15 июня 1812 г.) «остановить все по империи гражданские строения, какого бы они ведомства ни были, не исключая цивильных строений по департаментам военным, ниже работ, предположенных по ведомству путей сообщения». Была, кроме того, прекращена выдача ссуд частным лицам, и велено обратить в государственное казначейство все взносы долгов; все капиталы городов за удовлетворением самых неотложных расходов — тоже обратить в государственное казначейство. Такие экстренные и чрезвычайные меры показывают, насколько было печально состояние наших финансов перед войной 1812 года. Объясняется это тем, что за 11 лет царствования Александра I финансовое хозяйство не вышло из состояния постоянной неустойчивости, доходившей до того, что накануне открытия военных действий менялся общий план его, хотя результаты плана, принятого за 2 года перед этим, еще не обнаружились; за 11 лет не изменились ни система налогов (косвенные по-прежнему преобладали над прямыми), ни система эксплуатации государственных имуществ, ни характер расходной и приходной сметы, ни, наконец, способы покрытия дефицитов. А между тем за эти 11 лет правительство сильно истощило финансовые ресурсы, втянувшись в наполеоновские войны и занявшись разрешением турецкого, польского и шведского вопросов. Все это и повело к тому, что Россия встретила войну 1812 года неподготовленной в финансовом отношении и только новые хозяйственные ресурсы, открывшиеся благодаря начавшемуся переходу к капиталистическому хозяйству помогли стране справиться с затруднениями войны.