ЗАМЕТКИ О КНИГЕ КЛАУЗЕВИЦА «1812 ГОД»

Мы находим в этой книге, кроме перевода «записок - истории» автора, еще и его краткую биографию и пояснительные примечания от редакции.

В некоторый упрек биографии можно поставить слишком уже панегирический ее тон. Несколько странно видеть в этом советском издании почтительно (без оговорок) помещенные в виде «концовки» полторы страницы фон Шлиффена, нашедшего в книге Клаузевица «О войне» «высокое этическое содержание», причем эта «этика» заключается именно «в настойчивом подчеркивании идеи уничтожения» (стр. 21). Для доброго бравого начальника штаба Вильгельма II это понятие об «этике» не нуждается в пояснениях, но для нашего читателя комментарии были бы тут совершенно необходимы.

Не все вполне ладно и в примечаниях. Аракчеев вовсе не был «инициатором военных поселений»: напротив, он сначала им противился. Инициатором был сам Александр I. О Барклае сказано: «Проводимый им в жизнь отход русской армии вызвал против Барклая негодование среди помещичье-феодальных кругов так называемой «русской партии». Это совершенно неуместно и только путающее тут всю проблему «социологизированье»: в Калуге карету Барклая забрасывали камнями, как мы знаем, вовсе не «помещичье-феодальные круги». Вопрос об оппозиции против Барклая посложнее и посерьезнее, и нельзя от этого вопроса отмахнуться одной-двумя фразами в подобном стиле.

О Даву говорится: «Среди маршалов Наполеона представлял резкое исключение по своему стратегическому дарованию». Не знающий истории читатель может подумать, что остальные маршалы были бездарностями, а это противоречит и исторической истине и... самому автору примечаний (Бернадот — «блестящий командир, конкурент самого Наполеона», стр. 223; Бессьер «отличился в сражениях при Асперне и Ваграме», стр. 224; Макдональд — «выдающийся» генерал, «руководил решительным ударом в центре сражения под Ваграмом», стр. 233; Ней — «один из лучших исполнителей в тактике замыслов Наполеона... в самые тяжелые минуты вел себя достойно, олицетворяя в глазах французов понятие военной чести», стр. 235; Себастьяни «отличился в сражении при Арколе», стр. 238; Сен-Сир «успешно сражался под Полоцком», стр. 238; Удино — «один из лучших генералов французской армии», стр. 240). А маршал Ланн, убитый в 1809 году? А Виктор? А Мюрат? У Наполеона был необычайно верный взгляд при выборе маршалов.

Но, в общем, эти замечания при всей лаконичности будут полезны читателю.

Что касается самого текста Клаузевица, то к его описанию 1812 года можно обратиться с тем же упреком, как и к другим его описательным работам: его внимание, а потому и внимание читателя, слишком легко отвлекается от главной линии изложения и теряется иногда в мелочах, так что лишь с некоторым усилием снова приходится ловить эту «главную линию». Вероятно, эта черта и заставила Энгельса поставить Жомини как историка наполеоновских войн выше Клаузевица. Но зато и огромные достоинства Клаузевица отличают также и этот его труд: реализм мышления, глубокий анализ, нелицеприятная и почти всегда доказательная критика как стратегических, так и тактических предприятий и планов и Наполеона, и русских полководцев.

Кутузова Клаузевиц, однако, явно недооценивает. Его поведение под Березиной при отступлении великой армии Клаузевиц склонен объяснять «ошибками» фельдмаршала. Дело было вовсе не в «ошибке», а в нежелании Кутузова принять бой под Березиной. Можно как угодно отнестись к этому, но нельзя сознательное нежелание подменять «ошибкой». Точно так же совсем ни к чему (и противоречит ряду других высказываний самого же Клаузевица) такая постановка вопроса о действиях Кутузова: «Мы не станем отрицать, что личное опасение понести вновь сильное поражение от Наполеона являлось одним из мотивов его деятельности; но если отбросить этот мотив, то разве не останется вполне достаточно причин для того, чтобы объяснить осторожность Кутузова?» На это читатель может справедливо заметить: но в таком случае незачем и повторять голословных инсинуаций Беннигсена. Прекрасно проанализирован первый период войны. Много уясняет для читателя краткий конспект событий, помещенный в конце книги под названием: «Общий обзор событий похода 1812 г. в Россию». Очень интересны также приложенные к тексту письма Клаузевица к жене, писанные из России во время похода 1812 года.

В общем, появление этой книги следует всецело приветствовать. Эта книга одновременно и опыт критического анализа военных событий, и исторический первоисточник, исходящий от вдумчивого и внимательного наблюдателя. Конечно, эти наблюдения историк обязан тоже не брать на веру, а сопоставлять с другими свидетельствами и критически проверять их. В виде примера укажу на совершенно неправильное утверждение автора (стр. 105), будто «в материальном отношении русская армия за все десять недель своего отступления чувствовала себя превосходно». И из показаний Ермолова и из положительно единодушных показаний других участников похода мы знаем, что это было далеко не так. Да, впрочем, читатель найдет у самого же Клаузевица блистательнейшее опровержение его оптимистического отзыва. Вот что пишет Клаузевиц в своем откровенном письме к своей жене из Дорогобужа 12 августа 1812 года (стр. 210): «Лишения, связанные с походом, исключительны. Девять недель подряд ежедневные переходы, пять недель не раздевались, жара, пыль, ужасная вода, а часто и очень чувствительный голод». Так категорически он себя опровергает.

Но таких ошибок и произвольных утверждений в этой превосходной книге немного.