ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА Вот уже несколько дней, как брошюра сия увидела свет в Англии, где с тех пор стала она изрядной редкостью. Поелику остается оная совершенно неизвестной на континенте и особливо во Франции, то и сочли мы за благо перевести ее, удовлетворяя тем самым любопытство публики. Мы решили перевести ее в точности, слово в слово, избегая, по примеру английского издателя, каких бы то ни было примечаний. Мы достаточно высокого мнения о нашем читателе, чтобы навязывать ему собственные суждения. ПРЕДИСЛОВИЕ АНГЛИЙСКОГО ИЗДАТЕЛЯ Известно, что после жестокого обращения, коему подвергся господин де Лас Каз со стороны британского министерства и губернатора острова Св. Елены, значительная часть бумаг Лас Каза была захвачена в Лонгвуде перед его отправлением на мыс Доброй Надежды. Часть из тех, что избегла просмотра и привезена была им в Европу, оказалась незаконно задержанной чиновниками, причем господину де Лас Казу не удалось осмотреть свои бумаги или составить опись оным. После же того, как были бумаги упакованы, их отослали к лорду Сидмуту, а Лас Каз был выслан из Англии в Голландию. Мы имеем серьезное основание полагать, что рукопись, каковую ныне мы публикуем, нам удалось получить благодаря тому, что один из чиновников министерства оказался нечистым на руку. По нашим предположениям, из сего драгоценного собрания Лас Каза было похищено несколько документов и среди них рукопись которую мы публикуем. Быть может у вора они, в свою очередь, похищены были другим мошенником, что вполне вероятно, ибо мы получили рукопись от особы, пожелавшей остаться неизвестной и коей мы за нее хорошо заплатили. Почерк сего манускрипта весьма неудобочитаем, бумага нечистая и потрепанная: нам пришлось немало потрудиться, разбирая ее содержание из-за помарок и многочисленных сокращений, коими буквально пестрит вся рукопись. Скорее всего перед нами записная книжка, в которую на протяжении восемнадцати месяцев господин де Лас Каз без какой-либо системы и указания дат вносил разноге рода сентенции, меткие замечания и высказывания? из ежедневных своих разговоров с пленником, записывая их в точности как слышал во время близкого с ним общения на острове Св. Елены. Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись действительно принадлежала перу этого преданного слуги. Мы публикуем рукопись в том виде, в каком оная оказалась у нас и в каком пред сим попала в руки английских властей, без каких-либо примечаний, поелику несет в себе порою столько силы, мощи, точности, что не нуждается в комментировании. Что же касается стиля, характера, тона высказываний, содержащихся в этой рукописи, то оные по самой природе своей таковы, что способны и самых недоверчивых убедить в том, что рукопись подлинна.
I Когда народ в государстве развращен, законы почти бесполезны, ежели не управляется оно деспотически.
II Пускаясь во всякого рода преувеличения, меня восхваляли как и прочих монархов, коим дано было свершить нечто необыкновенное: но то, в чем истинная моя заслуга, известно лишь мне одному.
III Монархи Европы создали собственные армии по образцу моей, но надобно же еще уметь командовать ими.
IV Меня мало задевают пересуды обо мне парижан: они сродни надоедливым мухам, которые только и делают, что жужжат: мнения их подобны тому, как ежели бы обезьяна взялась судить о метафизике.
V Я не буду писать до тех пор, пока лондонские чиновники не перестанут вскрывать мои письма.
VI С того времени, как я стал во главе государства, я советовался только с самим собой, и это меня вполне устраивало: совершать ошибки я начал только тогда, когда стал прислушиваться к тому, что говорят советники.
VII Говорили, будто я оскорбил королеву Пруссии, вовсе нет. Я только сказал ей: «Женщина, возвращайся к своей прялке и хозяйству». Мне не в чем себя упрекнуть. Она сама признала свою ошибку. Я велел освободить ее фаворита Хатцфельда.
VIII Приходится согласиться с тем, что фортуна, играющая счастием людей, забавляется, устраивая дела мира сего.
IX Людовик XIV взял Франш-Конте зимой, но он никогда не дал бы сражения под Москвой в ноябре.
Х Я все еще внушаю союзникам панический страх! Пусть же они не посягают на мое величие, ибо сие может им еще дорого стоить.
XI Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту: трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне.
XII Подчиненные по-настоящему помогают тогда только, когда чувствуют, что вы непреклонны.
XIII Мне известны забавные истории обо всех европейских дворах, которые весьма поразвлекли бы современников, но мне чужда всякая сатира.
XIV Я перечитываю Макиавелли всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он — профан.
XV Мой план десанта в Англию был грандиозным: надобно было построить порты и корабли. В этом предприятии Брюи оказался достойным помощником: в тщедушном теле он носил пламенную душу.
XVI Европейские газеты сравнивают довольно некстати два террора — 1793 и 1815 гг.: я не вижу тут ни малейшей аналогии: с одной стороны все поражает воображение, внушает ужас и возвышенные чувства: с другой — все мелочно, жестокосердно и пошло. В 1793 г. головы составителей проскрипционных списков довольно часто падали во след за головами жертв: в 1815 г. трусы и подлецы, которые пили кровь из одного лишь удовольствия, убивали побежденных, не подвергаясь при этом опасности. Режим 1793 г. пожирал своих предводителей, режим 1815 г. своим собственным оставлял жизнь. Не могу понять, чего добиваются подобным сравнением.
XVII Для правительства нерешительность государей то же, что и паралич в членах тела.
XVIII Если бы Илиада была написана современником, никто не оценил бы ее.
XIX Не солдаты меня покинули, но я покинул моих солдат.
XX Те, кто ищет счастия в роскоши и расточительстве, подобны предпочитающим блеск свечей сиянию солнца.
XXI Я уже довольно сделал для того, чтобы жить в потомках: я завещаю мою славу сыну и мои памятники Европе.
XXII Заурядный человек домогается общества вельмож не ради них самих, но ради их власти, а те принимают его из тщеславия или по мере надобности.
XXIII Аббат де Прадт писал назидания, планы кампаний и исторические сочинения, это — превосходный сочинитель и странный архиепископ.
XXIV Муниципальное правление имеет свои хорошие стороны. Его недостаток — в том, что оно не является монархическим. Подданные слишком удалены от власти: это было хорошо для древних галлов. Цезарь, завоевав их, нашел такой образ правления совсем неплохим.
XXV Справедливость есть образ Бога на земле.
XXVI Слабость происходит от лени или по недоверию к самому себе: несчастны те, которые слабы по сим двум причинам разом: если речь идет о частном лице, то это — ничтожный человек, если же о монархе, то он ничтожен вдвойне.
XXVII Тот день в Сен-Клу был всего лишь балаганом: накипь времен революции и борьбы партий не могла бороться против меня и против Франции. Были там и люди, которых сильно стесняло их положение, а тот, кто разыгрывал из себя Брута, был признателен мне за то, что через двадцать четыре часа его выбросили вон.
XXVIII Дурак имеет великое преимущество перед человеком образованным: он всегда доволен собой.
XXIX Вы хотите узнать, надежны ли ваши друзья? Для сего надобно оказаться в несчастии.
XXX До Ватерлоо я думал, что Веллингтон обладает дарованием полководца. Сведущие в военном деле бывалые военные были повергнуты в изумление, когда заметили, что он завладел Мон-Сен-Жаном: после этой глупой ошибки от меня не ускользнул бы ни один англичанин. Своим успехом Веллингтон обязан прежде всего собственному своему счастию, а затем — пруссакам.
XXXI В Древней Греции жило семь мудрецов: в Европе же сейчас не видно ни одного.
XXXII От ума до здравого смысла дальше, чем думают.
XXXIII В Европе списывают мои законы, подражают моим учреждениям, завершают мои начинания, следуют моей политике и так далее вплоть до того тона, который задавал мой двор: значит, мое правление было не так уж плохо и нелепо, как о том говорят?
XXXIV Храбрость — это условная разменная монета: тот, кто дерзко ищет смерти в неприятельских рядах, трепещет перед мечом палача. Так же как и фальшивые жетоны, имеют хождение и не стоящие храбрецы. Сказать по правде, храбрость — врожденное качество: она не приобретается.
XXXV Старые, подновленные штукатуркой, монархии существуют, доколе народ не почувствует в себе силы: в подобных сооружениях порча всегда идет от самого основания.
XXXVI Те, кто добивается почестей, подобны влюбленным: ведь обладание ими снижает их цену.
XXXVII За свою жизнь я сделал немало ошибок: самая непростительная заключается в том, что я отдал себя в руки англичан: я слишком верил в их приверженность законам.
XXXVIII Франция — неисчерпаема: я нашел тому доказательство после войны в России и в 1815 г. Ударьте по земле, и из нее появятся и деньги, и армии. Францию никогда не постигнет судьба порабощенной и разделенной страны.
XXXIX Самое верное средство остаться бедным — быть честным человеком.
XL Десяток говорунов производит больше шума, нежели десять тысяч, которые молчат: в этом заключается средство к достижению успеха тех, кто лает с трибун.
XLI Короли и обманутые мужья всегда последними догадываются о том, что над ними смеются.
XLII Будучи смелым, можно решиться на что угодно, но невозможно все довести до конца.
XLIII Я победил королей во имя державной власти: короли же победили меня, заявляя во всеуслышание, что действуют во благо народов: они совершили большую ошибку, лишив меня трона. Подождем развязки.
XLIV Я предпочитаю силу вывода красоте стиля: деяния стоят всегда больше, нежели слова.
XLV В революциях мы сталкиваемся с людьми двух сортов: теми, кто их совершает и с использующими оные в своих целях.
XLVI Я люблю величественное в искусстве. Для меня или возвышенное, или ничтожное: третьего не дано.
XLVII Месть скверному человеку есть воздаяние добродетели.
XLVIII Сэр Гудзон Лоу — ни что иное, как неучтивый тюремщик: такова его должность. Говорили, и не однажды, что обращается он со мною так потому, что чувствует мое превосходство.
XLIX Человек в слепом подражании всякий раз устремляется за первым встречным. Что до правительства, то здесь всегда потребны ловкие пройдохи, без которых ничто не может быть доведено до конца.
L Сильные духом избегают наслаждений, как мореплаватели подводных камней.
LI Привычка приводит нас ко многим безрассудствам: самое непростительное из них — сделаться ее рабом.
LII Если бы Корнель дожил до моего времени, я сделал бы его министром.
LIII Роспуск моей армии история поставит в ряд самых опрометчивых политических ошибок королевского правления.
LIV Просвещенной нацией не управляют полумерами: здесь нужна сила, последовательность и единство во всех деяниях.
LV Тот, кто предпочитает богатство славе — расточитель, который берет у ростовщика и разоряется на процентах.
LVI В моей жизни было три прекрасных дня: Маренго, Аустерлиц и Иена, если не считать еще и четвертого, когда я дал австрийскому императору аудиенцию во рву, на поле сражения.
LVII Победу одерживают не числом. Александр победил триста тысяч персов во главе двадцати тысяч македонян. Дерзкие предприятия и мне особенно удавались.
LVIII Палата представителей, которую я создал, закончила свое поприще вместе со мною. Она могла спасти Францию от нашествия, дав мне неограниченную власть. Два десятка мятежников повредили себе сами: они сделали глупость, когда завели разговор о конституции в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре. Мне показалось, что в их лице я вижу греков поздней Империи, кои узрели пред собою Магомета.
LIX После моего отречения в 1815 г. неприятель еще мог быть разбит. Я предлагал дать мне командование и не имел при этом никаких личных видов.
LX Для религии служители культа — то же, что чиновники для власти. Человек заурядный измеряет кредит куртизана числом его лакеев: чернь судит о всесилии Бога по количеству священников.
LXI Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита, это — невероятный болтун: Полибий же, напротив, — не какой-нибудь декламатор: он доставляет удовольствие и просвещает.
LXII Мое правление было либеральным, поелику оставалось твердым и строгим. Исполнителей я приглашал отовсюду: меня мало заботили убеждения, лишь бы следовали моим правилам. Мне было легко, ибо я строил заново.
LXIII Я осыпал золотом моих сподвижников: но мне надобно было понимать, что, разбогатев, человеку уже не хочется подвергать себя смертельной опасности.
LXIV Храбрость укрепляет престол: трусость, бесчестие колеблют его, и тогда лучше всего отречься.
LXV Я всегда восхищался Митридатом, замышлявшим завоевать Рим в то время, когда был он уже побежден и вынужден к бегству.
LXVI Когда в бытность мою монархом случалось мне пользоваться правом помилования, впоследствии я всегда и неизменно раскаивался.
LXVII Трагедия вовсе не основана на точном подражании природе вещей. Я предпочитаю группу Лаокоона той развязке, которой заканчивается трагедия «Родогуна».
LXVIII Конституционные государства лишены движущей силы: деятельность правительства излишне стеснена: это то, что придает таким государствам пагубную слабость, когда им приходится бороться с могущественными и деспотическими соседями. Авторитарная власть могла бы их поддержать, но оная, как известно, сродни тарану, которому все равно, способны ли ему противостоять ворота столицы, кои он собирается разбить.
LXIX Дворянство, духовенство и эмигранты, потерявшие свое имущество и привилегии в результате революции, рассчитывали вернуть утраченное с возвращением прежней династии. Они помышляли об этом еще в Кобленце: они всегда плохо понимали происходящее. Им не было нужды знать о том, чего они и знать не желали, деньги — вот что им было нужно.
LXX Старики, которые сохраняют вкусы юного возраста, столь же смешны, сколь мало уважаемы.
LXXI Дурак скучен, ну а педант просто невыносим. Я так и не смог понять, о чем это все толкует Б(она]ль.
LXXII Если вы стремитесь к более глубокому пониманию политики и войны, то надобно искать истины, постигая нравственные устои общества, основы же материального порядка в сравнении с оными всегда имеют пределы.
LXXIII Две партии, существующие во Франции, как бы не были они ожесточены друг против друга, соединяются вместе, но не против конституционной королевской власти, которая их вовсе не интересует, но против всех порядочных людей, безмолвие коих действует на них угнетающе.
LXXIV Когда я вышел на политическую сцену, там было лишь два сорта людей: конституционные общества, требовавшие аграрных реформ в духе Гракха Бабефа, и фруктидорианцы, которые хотели управиться при помощи военных советов, ссылок и отставок.
LXXV Нынешние вожди партий во Франции — это карлики на ходулях. Слишком мало талантливых людей, слишком много болтунов.
LXXVI
Много кричали против того, что называют моим деспотизмом: однако я всегда говорил, что нации не являются собственностью тех, кто ими управляет; ныне же монархи, ставшие конституционными, как раз об этом стараются забыть.
LXXVII
Если уж адвокат Гойе, отступник Сайес, прокурор Ревбель и старьевщик Мулэн корчили из себя королей, то я вполне мог сделать себя консулом. Ведь я получил на то патенты при Монтенотте, Лоди, Арколе, Шебрейсе и при Абукире.
LXXVIII
Бедствия, постигшие Францию с 1814 г., явились причиной того, что у высокоумных идеологов появилась возможность войти в правительство. Люди эти обожают хаос, ибо он составляет их суть. Они служат и Богу, и дьяволу.
LXXIX
Мое будущее наступит тогда, когда меня не будет. Клевета может вредить мне только при жизни.
LXXX
Случай — вот единственный законный повелитель во всей вселенной.
LXXXI
Польза, которая толкает людей из одной крайности в другую, — сродни языку, который они учат, не заботясь о грамматике.
LXXXII 1
Самый надежный рычаг всякого могущества — военная сила, которая предписывает закон и которую употребляет гений. Таковым рычагом был рекрутский набор. Достаточно убедиться в этой силе, и противоречия отступают, а власть укрепляется.
LXXXII
Так ли уж важны, в сущности говоря, все эти доводы софистов, когда звучат военные команды? Те, кто готов повиноваться, не должны выходить за линию строя. В конце концов они свыкаются с принуждением: ведь в противном случае со строптивыми не церемонятся.
LXXXIII
Упадок нравов — это погибель государства как политического целого.
LXXXIV
Каждый прав по-своему. Правота Диагора состояла в том, чтобы отрицать Бога; Ньютон же был убежден в том, что его следует признавать; в каждом явлении заключена его противоположность: скажем, во время революции можно попеременно быть то героем, то злодеем, подниматься или на эшафот, или на вершину славы.
LXXXV
Гоббс был своего рода Ньютоном в политике: его учение стоит в этом отношении многого.
LXXXVI
Когда я привел к завершению революцию и тем показал революционерам, на что я способен, то поверг их в неописуемое изумление.
LXXXVII
На свете есть великое множество людей, воображающих, что они наделены талантом править единственно по той причине, что они стоят у кормила власти.
LXXXVIII
В истории бывало, когда короли поступались своими прерогативами ради того, чтобы снискать народную любовь, но всякий раз они и предвидеть не могли, к чему сие может привести.
LXXXIX
После моего падения судьба повелевала мне умереть, но честь приказывала жить.
ХС
В хорошо управляемой стране нужна главенствующая религия и зависимые от государства священники. Церковь должна быть подчинена государству, а не государство церкви.
ХСI
Если бы христианская религия могла заменить людям все, как того добиваются ее горячие приверженцы, это явилось бы для них наилучшим подарком небес.
ХСII
Человек высшего порядка бесстрастен по своей натуре: его хвалят, его порицают, мало что имеет для него значение, он прислушивается только к голосу своей совести.
ХCIII
Одни оказывают нам любезности, в то время как другие наносят оскорбления. И в первом и во втором случае с людьми надобно соблюдать сугубую осторожность, ибо непременно следует знать, что кроется за этими любезностями.
XCIV
Честолюбие столь же естественно для человека, как воздух природе: лишите его дух первого, а физику второго, и всякое движение прекратится.
XCV
Пороки общества так же необходимы, как грозы в атмосфере. Если же равновесие между благом и злом нарушается, гармония исчезает, и происходит революция.
XCVI
Тот, кто действует добродетельно только в надежде произвести впечатление, близок к пороку.
XCVII
Красивая женщина радует глаз, добрая — услада сердца: первая — безделушка, вторая — сокровище..
XCVILL
Между теми, кто ищет смерти, мало тех, кто находит ее в то самое время, когда оная была бы им на пользу.
XCIX
Монарх обязан тщательно следить за тем, чтобы раздел материальных благ не совершался слишком уж неравномерно, ибо в этом случае он не сможет ни удержать бедных, ни защитить богатых.
С
Я был самым богатым монархом Европы. Богатство состоит не в обладании сокровищами, но в том употреблении, которое умеют им дать.
CI
Когда государь пятнает себя хоть одним преступлением, ему приписывают все остальные: нагромождаются ложь, наветы, распространители уток пользуются этим, литературные вороны набрасываются на труп, злорадно пожирая его: распространяемые при жизни и подбираемые потомками скандальные и невероятные обвинения повторяются на все лады. Клеветы Дона Базилио, они исходят от самого дьявола.
СII
Понаписано более, чем достаточно: я хотел бы поменьше книг и побольше здравого смысла.
СIII
Надобно, чтобы государь и его первый министр были честолюбивы. Кое-кто говорит, что в том нет необходимости: и судят при этом как лиса, у которой отрезали хвост.
CIV
При высадке в Египте меня удивило, что от былого величия у египтян я нашел только пирамиды и печи для приготовления жареных цыплят.
CV
Льстецам нет числа, но средь них мало тех, кто умел бы хвалить достойно и прилично.
CVI
Наступит день, и история скажет, чем была Франция, когда я взошел на престол и чем стала она, когда я предписал законы Европе.
CVII
Всякая сделка с преступником пятнает преступлением трон.
CVIII
Меня всегда удивляло, когда мне приписывали убийство Пишегрю: он ничем не выделялся среди других заговорщиков. У меня был суд, чтобы его осудить, и солдаты, чтобы его расстрелять. Никогда в своей жизни я ничего не делал по пустякам.
СIХ
Падение предрассудков обнаружило пред всеми источник власти: короли не могут более не прилагать усилий, дабы выглядеть способными править.
СХ
Учреждая Почетный Легион, я объединил единым интересом все сословия нации. Установление сие, наделенное жизненной силой, надолго переживет мою систему.
СХI
В управлении не должно быть полуответственности: она с неизбежностью ведет к утайке растрат и неисполнению законов.
СХII
Французы любят величие во всем, в том числе и во внешнем облике.
CXIII
Первое преимущество, которое я извлек из Континентальной блокады, заключалось в том, что она помогла отличить друзей от врагов.
CXIV
Участь Нея и Мюрата меня не удивила. Они умерли геройски, как и жили. Такие люди не нуждаются в надгробных речах.
CXV
Я дал новый импульс духу предприимчивости, чтобы оживить французскую промышленность. За десять лет она пережила удивительный подъем. Франция пришла в упадок, когда вновь вернулась к прежнему плану колонизации и к практике займов.
CXVI
Я совершил ошибку, вступив в Испанию, поелику не был осведомлен о духе нации. Меня призвали гранды, но чернь отвергла. Страна сия оказалась недостойной государя из моей династии.
CXVII
В тот день, когда лишенные тронов монархи вновь возвращались в свои дворцы, благоразумие было оставлено ими за порогом.
CXVIII
После изобретения книгопечатания все только и делают, что призывают на царство Просвещение, но царствуют, однако ж, для того, чтобы надеть на него узду.
CXIX
Если бы атеисты революции не вознамерились решительно все поставить под сомнение, их утопия была бы не такой уж плохой.
СХХ
Девятнадцать из двадцати тех, кто управляет, не верит в мораль, но они заинтересованы в том, чтобы люди поверили, что они пользуются своей властью не во зло: вот что делает из них порядочных людей.
СХХI
Нивозские заговорщики в отличие от врагов Филиппа отнюдь не писали на своих стрелах: Я мечу в левый глаз царя Македонского.
СХХII
Добившись роспуска старой армии, коалиция одержала большую победу. Ей нечего бояться новичков: ведь те еще ничем себя не проявили.
СХХIII
Когда я отказался подписать мир в Шатильоне, союзники увидели в том лишь мою неосторожность и использовали благоприятный момент, чтобы противопоставить мне Бурбонов. Я же не захотел быть обязанным за трон милости, исходившей из-за границы. Таким образом слава моя осталась незапятнанной.
CXXIV
Вместо того, чтобы отречься в Фонтенбло, я мог сражаться: армия оставалась мне верна, но я не захотел проливать кровь французов из своих личных интересов.
CXXV
Перед высадкой в Каннах ни заговора, ни плана не существовало. Я покинул место ссылки, прочитав парижские газеты. Предприятие сие, которое по прошествии времени кому-то покажется безрассудным, на деле было лишь следствием твердого расчета. Мои ворчуны не были добродетельны, но в них бились неустрашимые сердца.
CXXVI
Европе брошен вызов: если второстепенные и третьестепенные государства не найдут покровительства у держав господствующих, они погибнут.
CXXVII
Говорят, что великий критик Февье щадит меня меньше, нежели известный натурфилософ (недавно умерший Делиль де Саль - прем. Лас Каза), Чем больше он будет поносить мой деспотизм, тем более французы будут почитать меня. Он был посредственнейший из ста двадцати префектов моей Империи. Мне не известна его «Административная переписка».
CXXVIII
Умозаключения теологические стоят куда больше, нежели умозаключения философские.
СХХIХ
Я люблю Ривароля больше за его эпиграммы, нежели за ум.
CXXX
Мораль есть искусство гадательное, как наука о цветах. Но именно она является выражением высшего разума.
СХХХI
Можно извращать и величайшие произведения, придавая им оттенок смешного. Если бы «Энеиду» поручили перевести Скаррону, то получился бы шутовской Вергилий.
СХХХII
При ближайшем рассмотрении признанная всеми политическая свобода оказывается выдумкой правителей, предназначенной того ради, чтобы усыпить бдительность управляемых.
СХХХIII
Для того, чтобы народ обрел истинную свободу, надобно, чтобы управляемые были мудрецами, а управляющие — богами.
CXXXIV
Сенат, который я назвал Охранительным, подписал свое отречение от власти вместе со мной.
CXXXV
Я свел все военное искусство к стратегическим маневрам, что дало мне преимущество перед моими противниками. Кончилось все тем, что они стали перенимать мою методу. Все в конце концов изнашивается.
CXXXVI
В литературе ничего нового уже сказать нельзя: но в геометрии, физике, астрономии еще есть широкое поле для деятельности.
CXXXVII
Потрескавшаяся со всех сторон общественная система в ближайшем будущем угрожает падением.
CXXXVIII
Победа всегда достойна похвалы, независимо от того, что ведет к ней — удача или талант военачальника.
СХХХIХ
Моя система образования была общей для всех французов: ведь не законы созданы для людей, но люди — для законов.
CXL
Меня сравнивали со многими знаменитыми людьми, древними и новыми, но дело в том, что я не похожу ни на одного из них.
CXLI
Я никогда не слышал музыки, которая доставляла бы мне столько удовольствия, как татарский марш Мегюля.
CXLII
Мой план десанта в Англию был серьезным предприятием. Только континентальные дела помешали моей попытке осуществить его.
CXLIII
Говорят, будто мое падение обеспечило спокойствие Европы: но при этом забывают, что именно мне она обязана своим покоем. Я направил корабль революции к его конечной цели. Нынешние же правители пускаются в плавание без компаса.
CXLIV
Английское министерство покрыло себя позором, завладев мною. Я был крайне удивлен, прочитав в газетах, что стал пленником. На самом же деле я добровольно ступил на борт «Беллерофона».
CXLV
Когда я писал принцу-регенту, прося его о гостеприимстве, он упустил прекрасный случай снискать себе доброе имя.
CXLVI
Все в этой жизни есть предмет расчета: нужно держаться середины между добром и злом.
CXLVII
Легче создавать законы, чем следовать им.
CXLVIII
В единстве интересов заключена законная сила правительства: невозможно противиться им и не наносить при этом себе же гибельный вред.
CXLIX
Союзники доказали, что не я был им нужен, но мои трофеи и слава Франции: вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.
CL
Конгресс — это выдумка, используемая дипломатами в своих целях. Это — перо Макиавелли в соединении с саблею Магомета.
CLI
Меня огорчает слава M[opo], который нашел смерть в рядах неприятеля. Если бы он умер за родину, я завидовал бы такой судьбе. Мне ставили в вину его изгнание; так или иначе — ведь нас же было двое, тогда как нужен был только один.
CLII
Я дал французам Кодекс, который сохранит свое значение дольше, нежели прочие памятники моего могущества.
CLIII
Плохо, ежели молодые люди постигают военное искусство по книгам: это — верное средство воспитать плохих генералов.
CLIV
Смелые, но неопытные солдаты — это наилучшая предпосылка для победы. Добавьте им по чарке водки пред тем, как отправить в бой, и вы можете быть уверены в успехе.
CLV
Люди делают хорошо лишь то, что делают сами: я наблюдал это не раз в последние годы своего царствования.
CLVI
Итальянская армия была ни на что негодным сбродом, когда Директория назначила меня командующим: у нее не было ни хлеба, ни одежды: я показал ей миланские долины, приказал выступить в поход, и Италия была завоевана.
CLVII
После побед в Италии я не мог вернуть Франции ее королевское величие, но принес ей блеск завоеваний и язык, которым говорят подлинные государи.
CLVIII
Пруссия могущественна лишь на географической карте, политически же и нравственно это — самая слабая из четырех великих держав, кои диктуют ныне законы всей Европе.
CLIX
Всякое значение Испания уже потеряла: у нее не осталось более ничего, кроме инквизиции да прогнивших кораблей.
CLX
Иго англичан не по вкусу ни одной нации. Народы всегда страдают под властью этих англичан.
CLXI
Приготавливаясь к экспедиции в Египет, я не собирался лишать престола Великого султана. По пути туда я уничтожил дворянство Мальты, хотя до этого ему удавалось сопротивляться силам Оттоманской империи.
CLXII
Я никогда не видел такого одушевления, какое обнаружил французский народ при моей высадке во Фрежюсе. Все говорили мне, что сама судьба привела меня во Францию, и в конце концов я сам тому поверил.
CLXIII
Если бы я хотел быть только вождем революции, то моя роль скоро оказалась бы сыгранной. Но, благодаря шпаге, я стал ее повелителем.
CLXIV
Я побился бы об заклад, что ни император России, ни император Австрии, ни король Пруссии не пожелали бы стать конституционными монархами, но они поощряют к тому мелких государей, ибо хотят, чтобы те оставались ни на что не годными. Цезарю легко удавалось покорить галлов только потому, что последние всегда были разобщены под властию представительного правления.
CLXV
Самое важное в политике — следовать своей цели: средства ничего не значат.
CLXVI
Нидерланды — всего лишь российская колония, где действует британское исключительное право.
CLXVII
Политическая система Европы внушает жалость: чем больше ее изучаешь, тем более опасаешься гибельных последствий, к которым она приводит.
CLXVIII
В Европе мое последнее отречение так никто и не понял, ибо действительные его причины оставались неизвестными.
CLXIX
У меня никогда не было сомнений в том, что Т[алейран] не поколебался бы приказать повесить Ф[уше]: но, кто знает, может быть они пожелали бы идти на виселицу вместе. Епископ хитер как лиса, его же собрат — кровожаден как тигр.
CLXX
Самоубийство — величайшее из преступлений. Какое мужество может иметь тот, кто трепещет перед превратностями фортуны? Истинный героизм состоит в том, чтобы быть выше злосчастий жизни.
CLXXI
В Рошфоре мне предлагали патриотическую Вандею: ведь в моем распоряжении были еще солдаты по ту сторону Луары: но я всегда питал отвращение к гражданской войне.
CLXXII
Если офицеру не подчиняются, то он не должен более командовать.
CLXXIII
Мне кажется, способность мыслить есть принадлежность души: чем больше разум приобретает совершенства, тем более совершенна душа, и тем более человек нравственно ответственен за свои деяния.
CLXXIV
Государи заурядные никогда не могут безнаказанно ни править деспотически, ни пользоваться народным расположением.
CLXXV
Союзники ценят своего Макиавелли: они внимательнейшим образом и подолгу изучали его «Государя», но времена-то сейчас иные, не шестнадцатое столетие.
CLXXVI
Есть акт насилия, который никогда не изгладить из памяти поколений, это — мое изгнание на остров Святой Елены.
CLXXVII
Я никогда не обсуждал свой проект десанта в Англию: за неимением лучшего, как мне потом уже приписывали, я собрал на берегах Булони 200000 солдат и израсходовал восемьдесят миллионов, чтобы позабавить парижских бездельников: на самом же деле проект был делом серьезным, десант — возможным, но флот Вильнёва все расстроил. Кроме того, в это время английский кабинет поторопился раздуть пожар континентальной войны.
CLXXVIII
У французов чувство национальной чести всегда тлеет под пеплом. Достаточно лишь искры, чтобы разжечь его.
CLXXIX
Из всех моих генералов Монтебелло оказал мне наибольшее содействие, и я ставил его выше всех.
CLXXX
Дезе обладал всеми качествами великого полководца: умирая, он связал свое имя с блестящей победой.
CLXXXI
Самые беспримерные капитуляции в летописях войн — капитуляции при Маренго и Ульме.
CLXXII
Правительства, в которых высказываются противоположные мнения, годятся, пока царит мир.
CLXXXIII
Принципы Французской революции порождены третьим сословием Европы: речь идет лишь о том, чтобы уметь внести в оные должный порядок. У меня были на то и власть, и сила.
CLXXXIV
Ней был человеком храбрым. Его смерть столь же необыкновенна, как и его жизнь. Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо.
CLXXXV
Английский народ — народ купеческий, только и всего: но именно в торговле и состоит его могущество.
CLXXXVI
О смерти герцога Энгиенского и капитана Райта много понаписали гнусностей: смерть первого из них не была делом моих рук, ко второй же я совершенно не причастен, ибо не мог помешать англичанину в припадке сплина перерезать себе горло (Герцог Энгиенский писал к Наполеону, который был расположен отменить смертный приговор, но *** переслал ему письмо герцога лишь после исполнения приговора: такова доподлинная правда. - Прем. Лас Каза).
CLXXXVII
Пятнадцать лет мой сон охраняла моя шпага.
CLXXXVIII
Я укрепил самое устройство Империи. Чиновники неукоснительно исполняли законы. Я не терпел произвола, а посему машина работала исправно.
CLXXXIX
В делах финансовых наилучший способ добиться кредита — не пользоваться им: налоговая система укрепляет его, система же займов ведет к потерям.
СХС
Случай правит миром.
СХСI
Во времена моего могущества я мог добиться выдачи мне принцев дома Бурбонов, ежели бы хотел этого: но я уважал их несчастие.
СХСII
Я приказал расстрелять 500 турок в Яффе: солдаты гарнизона убили моего парламентера: эти турки были моими пленниками еще при Эль-Арише и обещали более не сражаться против меня. Я был суров по праву войны, что было продиктовано тогдашним моим положением.
CXCIII
Полковник Вильсон, который много писал о моей египетской кампании, уверяет, будто я приказал отравить раненых собственной моей армии. У генерала, отдавшего подобный приказ — человека, лишившегося рассудка — уже не осталось бы солдат, которые захотели бы сражаться. Вслед за господином Вильсоном эту нелепость повторяли по всей Европе. Но вот что произошло на самом деле: у меня было сто человек, безнадежно больных чумой: ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта, нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий: он возразил, что его долг только лечить: и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны.
CXCIV
Врачи нередко ошибаются: они делают порою слишком много, в других же случаях — далеко не все. Однажды Корвизар получил от меня в подарок шестьдесят тысяч франков: это — способный человек и единственный непогрешимый врач, которого я знал.
CXCV
При Ватерлоо в моих линейных войсках числилось 71000 человек: у союзников же таковых было около 100000, но я едва не разбил их.
CXCVI
Я увез де Прадта с собою в Испанию, чтобы вести войну против монахов: но он ловко выкрутился из этого дела, что не так уж плохо для архиепископа.
CXCVII
Я создал мой век сам для себя, так же как и я был создан для него.
CXCVIII
От правосудия зависит общественный порядок. Поэтому по праву место судей — в первом ряду общественной иерархии. Поэтому никакие почести и знаки уважения не могут почитаться для них чрезмерными.
СХСIХ
При Иене пруссаки не смогли продержаться и двух часов, а свои крепости, которые могли защищать не один месяц, сдавали после суточной осады.
СС
Моя ошибка состоит в том, что я не стер Пруссию с лица земли.
CCI
Моя континентальная система должна была сокрушить английскую торговлю и принести мир Европе. Моя единственная ошибка — в том, что я не мог по-настоящему строго осуществлять ее: мало кто понимал существо этой системы.
CCII
Полиция — сродни дипломатии, но, по долгу службы, ей часто приходится рядиться в лохмотья.
ССIII
Совершаемые другими глупости отнюдь не помогают нам стать умнее.
CCIV
Все то, чем мы любуемся у Расина, было заимствовано им у греков: но он сделал из всего этого столь прекрасное употребление, что и не знаешь кому быть обязанным, таланту ли сочинителя, либо переводчику с греческого на французский.
CCV
Мир — это великая комедия, где на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов.
CCVI
Проповедуйте добродетель, показывая ее противоположности: зло возьмите фоном, благо пустите на второстепенные детали, и пусть порок борется с добродетелью. Сомневаюсь, чтобы написанная картина в итоге оказалась поучительной.
CCVII
При мне несколько фанатичных иереев пожелали возобновить скандальные сцены «доброго старого времени»: я навел порядок, а говорили, будто я совершал насилие над Папой.
CCVIII
Аугсбургскую лигу, а с нею и Тридцатилетнюю войну породила алчность нескольких монахов.
ССIХ
Сражение при Маренго доказало, что на самом деле случай вносит большей частию истинный порядок в ход событий. Тогда австрийцы одерживали верх: последний их натиск был остановлен, и они уже согласны были на капитуляцию, хотя могли противопоставить мне превосходящие силы: Мелас просто потерял голову.
CCX
Есть короли, которые разыгрывают из себя пекущихся о благе народа ради того, чтоб лучше его обманывать, совсем как тот волк из басни, который преображался в пастуха, дабы ловчее истреблять баранов.
ССХI
Я повелел выслать изобретателей адской машины: они были из числа тех, кто долгое время принимал участие в заговоре, от которого давно пора было очистить Францию. С тех пор я уже ни о чем не беспокоился. Все честные люди были мне за это благодарны.
ССХII
Военный и чиновник редко наследуют то, что называется состоянием, поэтому надобно их вознаградить уважением и вниманием. Уважение, которое им оказывают, поддерживает чувство чести, какое есть истинная сила нации.
ССХIII
Все, что не покоится на физически и математически точных основах, долженствует быть отвергнуто разумом.
CCXIV
Если бы английское правительство считало, что его корабли могли гарантировать Англию от вторжения с моря, оно не укрепляло бы свои берега с таковым тщанием, когда я был в Булонском лагере. Мой план заключался в том, чтобы после высадки двигаться далее на Чатам, Портсмут и захватить главные морские крепости страны. Одно или два выигранные сражения доставили бы мне обладание остальной частью острова: в 1804 г. нравственный дух англичан не был столь высок, как ныне.
CCXV
В сущности говоря, и название, и форма правления не играют никакой роли. Государство будет хорошо управляться, ежели удастся достигнуть того, чтобы справедливость чувствовали на себе все граждане, как в отношении защиты личности, так и в смысле налогов, разного рода пожертвований и при возмещении утраченного.
CCXVI
Неравное распределение собственности подрывает всякое общество и пагубно для порядка в стране, оно убивает предприимчивость и соревнование, крупная владетельная аристократия была хороша лишь при феодальной системе.
CCXVII
Ежели бы успех не сопутствовал Августу, потомки поместили бы его имя рядом с именами великих злодеев.
CCXVIII
Участники коалиции заплатили дорогую цену за свой успех в 1814 г.: три месяца я вел войну в долинах Шампани с остатками прежних моих войск. Если бы Париж продержался еще 24 часа, дело было бы сделано: ни один немец не перешел бы обратно за Рейн.
ССХIХ
Почти никогда не давал я подробных наставлений моим генералам: я просто приказывал им победить.
ССХХ
Государь не должен пасть ниже того несчастия, которое уготовано ему судьбой.
CCXXI
Несмотря на все интриги, в которые пускался Т[алейран], Людовик XVIII мог сделать из него только лишь первого своего слугу, несколько скрасив тем для него сие вынужденное рабство.
ССХХII
Партия, которая может найти опору только на иностранных штыках, обречена на поражение.
CCXXIII
После сражения при Ватерлоо от французов требовали выдать меня врагам: но французы уважали меня в моем несчастии.
CCXXIV
Быть может, в 1815 г. я вновь должен был начать революцию, тогда мне потребны были те средства, кои предоставляют революции к достижению цели, и все то, что нужно было тогда ради этого.
CCXXV
Можно останавливаться лишь при подъеме в гору, но при спуске — никогда.
CCXXVI
Первый порыв людей драгоценен: всегда нужно уметь им воспользоваться.
CCXXVII
Замысел изгнать меня на остров Св. Елены возник давно: я знал о нем еще на острове Эльба, но доверял лояльности Александра.
CCXXVIII
Из всех уступок, которых я добился от союзников в 1814 г., особенно любезным моему сердцу было разрешение взять с собою в изгнание тех из старых моих солдат, с коими суждено мне было преодолеть столько превратностей. Средь них нашел я людей которых несчастие не повергло в отчаяние.
ССХХIХ
Хартии хороши только тогда, когда их пускают в ход: но нет нужды в том, чтобы глава государства становился во главе какой-либо партии.
ССХХХ
Европейский общественный договор был нарушен вторжением в Польшу. Когда я вышел на политическую арену, практика разделов была не внове. Политическое равновесие — мечта, о которой ныне надобно забыть. Александр сохранит за собой Польшу, как я в свое время сохранил Италию, по праву сильнейшего: вот и весь секрет.
ССХХХI
Лесть всегда восхваляла правительства слабые духом как осторожные, также как бунтовщики именуют мощь деспотизмом.
ССХХХII
В отречении монарха есть своего рода ирония: он отрекается тогда, когда с властью его уже не считаются.
ССХХХIII
В Москве весь мир уже готовился признать мое превосходство: стихии разрешили этот вопрос.
CCXXXIV
Республика во Франции невозможна: благоверные республиканцы — идиоты, все остальные — интриганы.
CCXXXV
Империя создана была лишь вчерне: в дальнейшем, ежели бы мне удалось заключить мир на континенте, я непременно расширил бы основу моих установлений.
CCXXXVI
Ни одна корона со времен Карла Великого не возлагалась с таковою торжественностью, как та, что получил я от французского народа.
CCXXXVII
Я питаю отвращение к иллюзиям: вот почему я принимаю мир таким, каков он есть.
CCXXXVIII
Евреи поставляли съестные припасы моей армии в Польше: у меня к тому времени уже явилась мысль даровать им существование политическое как нации и как гражданам: но встретил в них готовность лишь к тому, чтобы продать свои старые одежды. Я вынужден был оставить в силе законы против ростовщичества: эльзасские крестьяне были признательны мне за это.
ССХХХIХ
Я нашел превосходство русской армии только в том, что касается регулярной кавалерии: казаков же легко рассеять. Пруссаки — плохие солдаты; напротив того, английская пехота изумительным образом проявила себя при Ватерлоо.
CCXL
В довершение тех великих событий, причиною коих был я, всего удивительнее было видеть Фуше цареубийцу и закоренелого революционера, министром Людовика XVIII и депутатом Бесподобной палаты.
CCXLI
Я всегда придерживался того мнения, что для европейских держав постыдно терпеть существование варварийских государств. Еще при Консульстве я сносился по этому, поводу с английским правительством и предлагал свои войска, ежели б оно захотело дать корабли и припасы.
CCXLII
Фердинанд VII царствовал не благодаря собственному мужеству или милостью Божией, но лишь по чистой случайности.
CCXLIII
Шпионами в моих кампаниях я пользовался редко: я делал все по вдохновению: точно все предугадывал, продвигался с быстротою молнии — остальное было делом удачи.
CCXLIV
Я знал немало людей, которые находили мои приказы неосуществимыми: впоследствии я иногда объяснял им, какие средства служили мне к достижению цели, и они соглашались с тем, что и впрямь не было ничего легче.
CCXLV
Ныне в Европе существует только два сословия: требующее привилегий и отклоняющее эти требования.
CCXLVI
Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков.
CCXLVII
Ничто так численно не умножает батальоны, как успех.
CCXLVIII
В тех, кто себя обесславил, напрасно искать людей неустрашимых.
CCXLIX
Не однажды в течение моей кампании 1814 г. я задумывался о том, что для моих солдат нет ничего невозможного: они снискали себе бессмертное имя. В превратностях же судьбы меня повсюду сопровождала слава.
CCL
Меня свергли не роялисты или недовольные, а иностранные штыки.
CCLI
История моего царствования прославит когда-нибудь имя какого-нибудь нового Фукидида.
CCLII
Человеческий дух не созрел еще для того, чтобы управляющие делали то, что должны делать, а управляемые — то, что хотят.
CCLIII
Когда целый свет устраивается посредством штыков, это — вполне логично! Здравый смысл тогда не в справедливости, а в силе.
CCLIV
Придет время, и общественное мнение опровергнет софизмы моих клеветников.
CCLV
Я сделал Бенжамена Констана членом Трибуната, я удалил его, когда он пустился в болтовню: это называлось устранить — удачно найденное слово. Ум Бенжамена сродни уму геометров со всеми их теоремами и короллариями, а сам он так и остался великим делателем брошюр.
CCLVI
В Париже, после 13 вандемьера, республиканские убеждения, кои я исповедовал, оставались в ходу всего лишь двадцать четыре часа: говорю это в назидание братьям из сообщества Бабефа и миссионерам, исповедующим религию фрюктидора.
CCLVII
Талейран и де Прадт похвалялись, что это они — восстановители дома Бурбонов; пустое бахвальство: сие восстановление престола явилось неизбежным следствием стечения обстоятельств.
CCLVIII
Я — не более как сторонний наблюдатель, но мне лучше, нежели кому бы то ни было другому, известно, в чьи руки попала ныне Европа.
CCLIX
Ныне кроме камней, заложенных в основание Франции, я не вижу ничего другого.
CCLX
Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж, и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом.
CCLXI
Неисправимая чернь повсюду обнаруживает все тот же дух безрассудства.
CCLXII
Среди людей, которые не любят, чтобы их притесняли, есть немало таких, кому нравится самим делать это.
CCLXIII
Если общественное мнение столь настойчиво высказывалось против предложенной в 1814 г. Сенатом хартии, то лишь потому, что все воочию узрели среди сенаторов одних только выскочек, кои заботились только о собственных своих выгодах.
CCLXIV
Правда, что я переступил границы острова Эльба, но союзники сами не выполнили условий моего там пребывания.
CCLXV
В Европе более нет и речи о правах человека, а коли так, то людям только и остается, что убивать друг друга как бешеных собак.
CCLXVI
Я вижу, что во Франции свобода заключается в хартии, а рабство — в законе.
CCLXVII
Авторы "Цензора" сродни тем мечтателям, коих надобно помещать в Шарантон, поелику оные, говоря по совести, сеют недоверие и ненависть. Они — из числа тех напускных фразеров, которых нужно держать под надзором и время от времени одергивать.
CCLXVIII
Государь всегда должен обещать только то, что он намеревается исполнить.
CCLXIX
Наилучшее разделение властей таково: избирательная, законодательная, исполнительная, судебная. Я строго следовал сему принципу в иерархии моей Империи.
CCLXX
Герцог Фельтрский выказал себя реакционером и притеснителем, поелику пригоден он только для этого. Ему весьма хотелось бы попасть в анналы нашей истории, но он отнюдь не преуспел в этом. Мне не надобна была еще одна светлая голова, чтобы вести войну — у меня своя была на плечах: вот почему я и выбрал его.
CCLXXI
Когда я объявил войну кортесам, то ожидал всего, но никак не предвидел, что Фердинанд станет трактовать их как бунтовщиков.
CCLXXII
Теология для религии все равно, что отрава в еде.
CCLXXIII
Я сделал Париж более благоустроенным, более чистым и здоровым, прекраснее, нежели он был до меня, И все это посреди войн, которые я принужден был вести: парижане принимали все эти благодеяния и восхваляли меня: в сущности они суть ни что иное, как исправные поставщики канатных плясунов, кондитеров и моды на всю Европу.
CCLXXIV
Когда столетия сменяют друг друга, то равно как и в походе, всегда можно встретить отставших.
CCLXXV
Гражданская война, когда дело государя служит ей предлогом, может продолжаться долго: но в конце концов народ одерживает верх.
CCLXXVI
Общественный порядок любой нации покоится на выборе людей, предназначенных к тому, чтобы поддерживать его.
CCLXXVII
Народ имеет собственное суждение, покуда не введен в заблуждение демагогами.
CCLXXVIII
Мой Государственный Совет состоял из людей честных и заслуженных, исключая нескольких хамелеонов, которые туда проскользнули, как то впрочем случается повсюду.
CCLXXIX
Мое правительство вознесено было слишком высоко, чтобы заметить пороки пружин, приводящих его в движение: со всем тем я пятнадцать лет управлял сорока двумя миллионами людей в интересах большинства и без каких-либо серьезных потрясений.
CCLXXX
За все мое царствование меня по-настоящему и более всего поразило, пожалуй, только то, что Папу на границах моей Империи встречали изменивший вере отцов Абдалах Мену, а в Париже — трое священников-отступников и вдобавок еще и женатых, каковы суть — Т[алейра]н, Ф[уш]е и О[тери]в.
CCLXXXI
Морское право касается всех народов без исключения. Море не может возделываться как земля или находиться в чьем бы то ни было владении: оно — единственная дорога, которая на деле является всеобщей и всякая исключительная претензия со стороны одной нации на морское господство равносильна объявлению войны другим народам.
CCLXXXII
Ежели бы отречение короля Карла IV не было вынуждено силою, я признал бы королем Испании Фердинанда. События в Аранхуэсе не могли быть для меня безразличными, ибо мои войска заняли полуостров: как монарх и как сосед я не должен был терпеть подобного насилия.
CCLXXXIII
Конституционалисты — всего-навсего простаки: во Франции нарушены все соглашения: и что бы ни делали ликурги, они и далее будут нарушаться. Хартия — всего лишь клочок бумаги.
CCLXXXIV
Нации, народу, армии, всем французам не следует забывать о своем прошлом: ведь оное составляет их славу.
CCLXXXV
Легче учредить республику без анархии, нежели монархию без деспотизма.
CCLXXXVI
Люди, кои являются хозяевами у себя дома, никогда и никого не преследуют, вот почему короля, с которым соглашаются, почитают добрым королем.
CCLXXXVII
Реформаторы по большей части ведут себя как люди больные, которые сердятся, что другие чувствуют себя хорошо: и вот они уже запрещают всем есть то, в чем отказывают себе.
CCLXXXVIII
Я не люблю, когда притворяются, что презирают смерть: уметь переносить то, что неизбежно — в этом заключается важнейший человеческий закон.
CCLXXXIX
Трусливый бежит от того, кто злее его; слабого побеждает сильнейший: таково происхождение политического права.
ССХС
Я вижу в спартанцах народ воистину бесстрашный и неукротимый: такой народ ведет свое происхождение из славных веков Лакедемона: подобное сему мы видим и в Средние века, когда кого ни взять из капуцинов, все умирали святою смертию.
ССХСI
Сенат обнаружил признаки деятельности лишь тогда, когда я оказался побежденным, но если бы я вышел победителем, то несомненно получил бы с его стороны полное одобрение своих действий.
ССХСII
Реньо обладал способностью говорить легко и складно: вот почему я не раз посылал его выступать с пространными речами в Палате и в Сенате. Подобные люди — ничто иное, как бездарные болтуны.
CCXCIII
О[жеро] предал меня: правда, я всегда считал его негодяем.
CCXCIV
Реаль много делал для моей полиции. Когда мне хотелось посмеяться, я напоминал ему то место из его революционной газеты, где он приглашал добрых патриотов собраться 21 января, чтобы поужинать головою свиньи. При мне он уже так не поступал, но скопил себе весьма приличное состояние.
CCXCV
Людовик XVIII обошелся с цареубийцами благоразумно: помилование было его правом: поскольку дело касалось только его семьи: но измена, растрата общественных денег, преступления по отношению к правительству — прерогатива Верховного суда: я никогда не помиловал бы за таковые преступления.
CCXCVI
В несчастии обыкновенно не уважают того, в ком прежде почитали величие.
CCXCVII
Блюхер говорил, что сражался каждый день со времени перехода через Рейн в январе 1814 г. до самого вступления в Париж. Союзники признают, что за три месяца потеряли 140000 человек: думаю, что их потери были намного серьезнее. Я атаковал их каждое утро на линии в 150 лье. Именно при Ла Ротьере Блюхер выказал себя лучше всего: подо мною в тот день была убита лошадь. Сей прусский генерал был всего, лишь хорошим солдатом: в тот день он так и не сумел воспользоваться достигнутым преимуществом. Моя же гвардия совершала чудеса доблести.
CCXCVIII
Сенат обвинил меня в том, что я изменял его указы, то есть в изготовлении фальшивок. Вcем же на самом деле известно, что у меня не было необходимости в таковом ухищрении: одно движение моей руки уже означало приказ. Сам Сенат делал всегда больше, нежели от него требовалось. Если я и презирал людей, как меня в том упрекают, то деятельность сенатского корпуса доказывает, что это не было так уж безосновательно.
ССХСIХ
Мне никогда не упрекнуть себя в том, что я ставил честь свою выше счастия Франции.
ССС
Я сказал как-то, что Франция заключалась во мне, а не в парижской публике. Мне же приписывали высказывание «Франция — это я», что было бы бессмыслицей.
СССI
В глазах большинства людей узурпатор — это лишенный трона государь; законный король — тот, кто раздает милости и должности; совсем как Амфитрион в глазах Созия — это тот, у кого можно пообедать.
СССII
Бывают люди добродетельные лишь потому, что у них не было случая предаваться порокам.
СССIII
Чернь воображает себе Бога королем, который тоже держит Совет у себя при дворе.
CCCIV
Мысли Паскаля это — какая-то галиматья: о нем можно сказать то же, что чернь говорит о шарлатанах: «Должно быть он не лишен разума, поелику мы его не понимаем».
CCCV
Стремление властвовать над умами себе подобных — одна из самых сильных страстей человеческих.
CCCVI
Я не верю, что Бурбоны лучше, нежели я, поняли, в чем состоят интересы монархии. Касательно же интересов их династии, лишь впоследствии сие дано будет увидеть: они придерживаются политики по видимости весьма возвышенного свойства.
CCCVII
Среди революционеров, деяния коих исполнены были величия и благородства, можно отметить Ланж[юине], Лафайета, Карно и некоторых других: эти люди пережили самих себя: ныне их роль сыграна, жизненное поприще завершилось, их влияние ничтожно. Они — весьма удобные орудия, коими надобно уметь пользоваться.
CCCVIII
Я не верил бы ухищрениям этого интригана Деказа. Но во всяком случае надобно подождать, чем все это кончится.
CCCIX
Я заставил собственных своих врагов служить моей славе или умереть вместе со мною — вот, что является особливой чертой моего правления.
СССХ
Сдается мне, что в событиях последнего времени тяжкие бедствия были выше сил человеческих.
СССХI
Г-н де Шатобриан почтил меня красноречивой, но не вполне справедливой филиппикой. Он много сделал для торжества королевского дела. Воистину это — гениальный человек.
СССХII
Договор 20 ноября был ничем не лучше капитуляции Парижа: так и не знаешь, кто здесь виноват, иностранцы или же само французское правительство.
СССХIII
Кто осмелился бы сказать мне на поле сражения под Фридландом или на неманском плоту, что русские будут расхаживать в Париже как господа и что пруссаки расположатся лагерем на Монмартре ?
CCCXIV
Когда пруссаки потребовали от меня вывести свои войска из Германии в течение трех недель, в моем распоряжении было шестьсот тысяч солдат. Я думал, что все в их кабинете посходили с ума: успех оправдывает все, но безумие пруссаков было чистым бахвальством.
CCCXV
Самая невыносимая из тираний это — тирания подчиненных.
CCCXVI
В результате термидорианской реакции правительство отстранило меня от командования. Но Обри посадил меня в тюрьму. Слуги, как известно, всегда ведут себя хуже господ.
CCCXVII
После своего падения я оставил Франции огромный долг, это — правда, но остались и мои чрезвычайные. доходы: что же, в конце концов, сделали с ними?
CCCXVIII
Человек, которому развлечения помогают забыть о причиненных неприятностях, недолго помнит о них: это — верное средство против мелких неурядиц.
СССХIХ
Я никогда ни в чем не отказывал Императрице Жозефине, будучи уверенным в ее искренности и преданности мне.
СССХХ
Я стараюсь умалчивать о глупых поступках некоторых из европейских монархов подобно тому, как не принято говорить о благосклонности прежних своих любовниц.
CCCXXI
Переход Груши от Намюра до Парижа — один из самых блистательных подвигов войны 1815 г. Я уже думал, что Груши с его сорока тысячами солдат потерян для меня. и я не смогу вновь присоединить их к моей армии за Валансьеном и Бушеном, опираясь на северные крепости. Я мог организовать там систему обороны и отстаивать каждую пядь земли.
СССХХII
Ней и Лабедуайер как малые дети позволили себя расстрелять: к несчастию, им не дано было понять, что еще совсем недавно во времена революции, те, кто выигрывали время, в конце концов оказывались правы.
СССХХIII
И четырех справедливых страниц не сыщется во всем том, что понапечатано за последние четыре года о моем царствовании и о деяниях моих современников. Среди сочинителей немало пасквилянтов, но нет ни одного Фукидида.
CCCXXIV
Я всегда считал преступлением призвание монархом иностранцев того ради, чтобы укрепить свою власть в собственной стране.
CCCXXV
Я отлично понимаю, что это Фуше составил проскрипционные списки: но имена лиц, коих я там нахожу, ничего мне не говорят.
CCCXXVI
Испанцы не нашли ничего лучшего, как одобрить конституцию, которую я предлагал в Байонне: к несчастию, не все тогда готовы были принять ее (я имею здесь в виду народ).
CCCXXVII
Идея объединить в четырех отделениях Института внушающее почтение сообщество различных талантов была прекрасна. Надобно же было совершенно не понимать суть дела, чтобы искалечить сей памятник национальной славы.
CCCXXVIII
Человеческий разум сделал возможным три важнейшие завоевания: суд присяжных, равенство налогообложения и свободу совести, если только монархи не лишатся рассудка, они уже не станут нападать на эти три основы общественного договора.
СССХХIХ
Часто мне приходит на ум при чтении «Цензора», что он составляется Талейраном или Поццо ди Борго. Эта книга — насквозь антифранцузская, ее сочинители — идеологи пустых мечтаний: они делаются смешными, когда хотят управлять королями.
СССХХХ
Когда народы перестают жаловаться, они перестают мыслить.
CCCXXXI
Я вел переговоры в Фонтенбло не ради себя: я действовал во имя нации и армии: если я сохранил за собой титул Императора и прерогативы монарха, то это потому, что, отдавая себя на поношение врагам, я не хотел заставить краснеть храбрецов, кои служили мне.
СССХХХII
Существует род воров, которых законы не преследуют и которые крадут у людей то, что есть у них самого драгоценного, а именно — время.
СССХХХIII
Во Франции есть люди, которые вспоминают о Хартии, когда их охватывает страх, совсем как тот игрок, который возвращается к своей любовнице, когда проигрался.
CCCXXXIV
Мадам де Сталь написала о страстях как женщина, которая вполне освоилась с предметом, о котором пишет. Она часто принимает сущую галиматью за нечто возвышенное и более всего пуста в тех случаях, когда претендует на глубокомысленность.
CCCXXXV
Время республик прошло: скоро в Европе не останется ни одной из них.
CCCXXXVI
Если в механике знаешь три величины, всегда найдешь и четвертую (конечно, если хорошо владеешь математикой).
CCCXXXVII
В массе своей испанский народ дик, невежествен и жесток: в то время как я приказывал обращаться с пленниками в лагерях Лиможа, Перигюе и Мулэна по-человечески, моих солдат убивали, обрекали на пытки и мученическую смерть. Условия капитуляции генерала Дюпона в Байлене были столь постыдно нарушены, что едва ли тому отыщется подобный примет в истории.
CCCXXVIII
Прощая тех, кто меня поносит, я всегда могу поставить себя выше них.
СССХХIХ
Всякое партийное сборище состоит из глупцов и негодяев.
CCCXL
После моей высадки в Каннах парижские газеты запестрели заголовками: Мятеж Бонапарта; через пять дней: генерал Бонапарт вступил в Гренобль; одиннадцать дней спустя: Наполеон вступил в Лион; двадцать дней спустя: Император прибыл в Тюильри; ищите после этого в газетах общественное мнение!
CCCXLI
После того, как в моем распоряжении были, казалось, все сокровища Европы, я покинул ее, имея в кармане только двести тысяч франков. Но англичане не усомнились, что это соответствует моему достоинству: купец, который сжег пачку долговых обязательств Карла Пятого на пятьдесят тысяч дукатов, выказал себя душевно более щедрым, нежели сей Император.
CCCXLII
Ни в арифметике, ни в геометрии нет никаких тайн. Из всех наук эти две более всего служат к изощрению ума.
CCCXLIII
После моего падения фразёры, которые ранее были у меня на жаловании, не переставали называть меня узурпатором: им не дано понять, что еще сегодня я мог стоять во главе всех остальных монархов Европы. Во Франции способны сочинять одну лишь романическую чепуху.
CCCXLIV
Макиавелли учит, как успешно вести войны. Мне же известно лишь одно средство для сего — быть сильнейшим. Этот флорентийский секретарь — не более как профан в политике.
CCCXLV
Государь утрачивает расположение народа как из-за ошибки, не стоящей внимания, так и вследствие государственного переворота. Когда же вполне осваиваются с искусством править, то рисковать своей репутацией следует с большой осторожностью.
CCCXLVI
Я не брал на себя труд вести переговоры с государями Германии: напротив, я увлек их за собою после победы при Аустерлице: и они сделали на меня ставку, поскольку я был победителем. Александр также сможет сделать это, когда разобьет пруссаков и австрийцев.
CCCXLVII
Истинный монарх, желая войны, не избегает ее: когда же его вынуждают к ней, он должен, отнюдь не медля, первым обнажить шпагу, быстро и энергично осуществить вторжение, иначе все преимущества будут у нападающей стороны.
CCCXLVIII
Локк — великий объяснитель и плохой логик.
CCCXLIX
Ежели бы в Империи Тиберия были якобинцы и роялисты, то уж он не терял бы времени попусту, проводя оное в оргиях.
CCCL
Общие места богословских споров вышли из моды, их заменили общие места в политике.
CCCLI
Я восстановил отличия таковыми, как я их понимаю, то есть основанными на титулах и трофеях; мое дворянство не было феодальным старьем: в бароны я жаловал из капралов.
CCCLII
Я — не из тех слабоумных государей, которые позволяют все делать другим и не делают ничего сами, иначе я мог бы выговорить себе что-то вроде королевства, например, за Луарой.
CCCLIII
Я не думаю, что Франция когда-либо знала лучший порядок, нежели тот, каковой был при мне.
CCCLIV
Государь, совершенный во всех отношениях, должен был бы поступать как Цезарь, нравами походить на Юлиана, а добродетелями — на Марка Аврелия.
CCCLV
Надобно править людьми, пользуясь упряжью, которая надета на них сейчас, а не той, что была в прежние времена.
CCCLVI
Спрашивать, до каких пор религия необходима политической власти, все равно, что спрашивать, до каких пор можно делать прокол больному водянкой: все зависит от благоразумия врача.
CCCLVII
Высокопарный Тацит говорит, что опасно оставлять жизнь тем, у кого отняли все: я убедился в справедливости этого!
CCCLVIII
После московской катастрофы меня уже сочли было политическим трупом: но все еще оставались я сам и мое имя, и вот уже через три месяца я вновь явился во главе двухсот тысяч моих солдат.
CCCLIX
Мое восемнадцатое брюмера было значительным по своим последствиям: ведь именно с этого момента началось восстановление общественного порядка во Франции.
CCCLX
Когда полными пригоршнями разбрасывают почести, многие недостойные люди тоже набрасываются на оные, а имеющие несомненные заслуги отступают в сторону. Кто же будет искать эполеты на поле сражения, когда их можно заполучить и в чьей-нибудь прихожей.
CCCLXI
Революционеры и эмигранты в равной степени были ненасытными по части богатств и отличий. Они соперничали в низости друг с другом. Я же хотел возвеличить новых людей, но поелику не имел в том успеха, то брал их сколько возможно в рядах моих солдат.
CCCLXII
Во время моих итальянских кампаний Директория только и делала, что тявкала; она пробовала мне указывать: в ответ я посылал ей мадонн из чистого серебра, она умолкала, и моя армия продолжала идти вперед.
CCCLXIII
Со времен Карла Великого пехота всегда была плоха. В моей же армии не было французского солдата, который не считал бы себя способным противостоять врагу и победить.
CCCLXIV
Закон должен быть ясным, точным и единообразным: толковать его — значит допускать искажения.
CCCLXV
Больше всего лиц держит в своей памяти тот, у кого больше воображения.
CCCLXVI
Ежели бы флибустьеры способны были вести политику, достойную их храбрости, они основали бы великую империю в Америке еще в шестнадцатом столетии.
CCCLXVII
Странно, но в этот век Просвещения монархи видят надвигающуюся грозу лишь тогда, когда она уже разразилась.
CCCLXVIII
Слово либеральный, которое в нынешние времена столь чарует уши идеологов, это слово — моего изобретения. Так что если уж я узурпатор, то они — плагиаторы.
CCCLXIX
Государя начинают презирать, когда он слаб и нерешителен: это — гораздо хуже, нежели когда им управляет министр неспособный и лишенный уважения.
CCCLXX
Перед тем, как появился мой Гражданский кодекс, во Франции отнюдь не было настоящих законов, но существовало от пяти до шести тысяч томов различных постановлений, что приводило к тому, что судьи едва ли могли по совести разбирать дела и выносить приговоры.
CCCLXXI
Марк Аврелий жил и умер в великом почете, поелику он безмятежно и при благоприятных обстоятельствах унаследовал империю. Это счастие могло быть уготовано моему сыну.
CCCLXXII
Я мог бы привести Итальянскую армию в Париж 18 фрюктидора и сыграть роль, каковую сыграл в свое время император Север, но плод тогда еще не созрел.
CCCLXXIII
Когда я высадился во Фрежюсе на пути из Египта, Б[аррас] и С[ийес] обсуждали тогдашнее положение вещей в стране: один хотел восстановить короля, другой же — призвать герцога Брауншвейгского: я привел обоих к единому мнению.
CCCLXXIV
Гоббс — безрадостный философ, а Монтескье — светлая голова.
CCCLXXV
Мораль республиканцев отличается большой распущенностью: они без колебаний позволяют себе все, что полезно им и их партии; равным образом то, что было бы добродетелью в республике, становится преступлением при монархии.
CCCLXXVI
Рабле подражал первому Бруту, который прикидывался умалишенным, чтобы обмануть подозрительность Тарквиниев.
CCCLXXVII
Ни золота, ни серебра мне не хватало так, как сахара и кофе: поэтому добродетельные женщины так и не простили мне Континентальной блокады.
CCCLXXVIII
Подлинное богатство всякой страны состоит в числе жителей оной, их труде и предприимчивости.
CCCLXXIX
«Дух законов» — малоосновательное творение едва ли упорядоченной постройки, в которой можно найти прекрасно убранные покои, но заметить кое-где и наспех отделанные досчатые стены с позолотой.
CCCLXXX
Клубные политики, которые выступают против постоянных армий, — сумасброды. Стоит государю распустить свои войска, позволить разрушить свои крепости и проводить время за чтением Греция, как он не процарствует и полугода.
CCCLXXXI
Самые удивительные изобретения не суть те, коими мог бы похвастаться ум человеческий: большинство открытий суть следствие механического инстинкта и случая, а отнюдь не философии.
CCCLXXXII
Понаписали великие глупости о душе, а ведь надобно стараться знать не то, что люди сказали об этом, но то, что собственный наш разум может нам открыть независимо от чужих мнений.
CCCLXXXIII
Что касается системы, то всегда надобно оставлять за собою право на следующий день посмеяться над теми своими мыслями, кои появились накануне.
CCCLXXXIV
Я не знаю, что понимают под божественным правом: наверное это — изобретение какого-нибудь тупого теолога из Лувена. Ведь сам Папа имеет не более божественного права, чем я — на наследственное место в Палате лордов британского парламента.
CCCLXXXV
То, что называется естественным законом — всего лишь закон выгоды и разума.
CCCLXXXVI
Всякий глава партии должен уметь пользоваться воодушевлением сторонников, ибо нет партии, которая не имела бы своих горячих приверженцев. И величайший военачальник во главе своих солдат, лишенных боевого духа, оказывается полной бездарностью.
CCCLXXXVII
Почему Гомеру предпочтение отдали все народы Азии? Потому, что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма — едва ли не единственный памятник той далекой эпохи.
CCCLXXXVIII
Когда я видел Клебера на лошади, перед глазами моими всегда вставали герои Гомера. Ничего не было прекраснее его в день сражения.
CCCLXXXIX
Генерал Мак теоретически весьма учен, ведь он много изучал большую войну по книгам, но я не доверил бы ему командовать даже батальоном, поелику он неудачлив и ему недостает решительности. Меня весьма удивила его капитуляция при Ульме, я полагал, что он просто перешагнет через меня, чтобы вновь занять позицию у Инна.
СССХС
Бог положил себе за труд быть стражем добродетели.
СССХСI
Дабы погубить отечество, достаточно даже одного негодяя: тому в истории было немало примеров.
СССХСII
Я люблю стихи Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это — северный Гомер, он — поэт в полном смысле слова, поелику потрясает душу и трогает ее.
СССХСIII
Так и не появилось ни одного достойного описания моей кампании 1814 г. Она представляет собою череду событий той достопамятной войны и стечения обстоятельств столь необычайных, что лишь я один мог бы их описать, потому что мне вполне известно все, что имело место тогда.
CCCXCIV
В театре на меня производит впечатление величие страсти, но я всегда страдаю, когда они выходят за рамки вероятного.
CCCXCV
Друо — это настоящий Катон; я не знал никого, кто бы столь разительно походил на Аристида. Храбрый человек!
CCCXCVI
Капитуляция Сен-Сира в Дрездене — ошибка школьника: она во многом подобна капитуляции Мака при Ульме. На месте Сен-Сира Рапп, Карно и Даву показали бы, как надо защищать крепости.
CCCXCVII
Бедные жители Лотарингии во многом оказывали мне содействие: как я хотел бы восстановить их разрушенные хижины!
CCCXCVIII
Мне нравится грубый здравый смысл, который обитает на улицах.
СССХСIХ
Солон был прав: можно судить о заслугах человека только после его смерти.
СССС
Сама ли нация отделилась от меня в 1814 г. или сам я покинул мой народ, не в этом дело, а в том, что тогда только я один мог изгнать иноземцев за пределы Франции, но это стало бы для всех очевидным лишь после победы; в остальном же бесспорно одно — грязное белье всегда следует стирать только у себя дома.
CCCCI
Если задуматься над тем, что такое слава, то приходишь к заключению, что оная сводится к немногому. Что бы ни говорили невежды, превозносили глупцы, одобряла или ни поносила толпа, здесь нет того, что составляло бы предмет особливой гордости.
ССССII
Фридрих взял на себя труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем: полагаю, было бы лучше, если б после восшествия на престол он написал о нем так, как есть. Ведь этот Макиавелли писал свои сочинения разве что для мелодраматических тиранов.
ССССIII
Сенека как-то сказал: тот, кто мало дорожит своей жизнью, может распоряжаться по своему усмотрению жизнью других людей.
CCCCIV
Говорят, будто генерал Сарразэн сошел с ума: он и так не был вполне в здравом рассудке, когда покинул Булонь. Хороший начальник генерального штаба, но дурная голова и интриган.
CCCCV
Веллингтон сделал большую ошибку в сражении при Тулузе: английской армии угрожал бы плен, если бы Сульт сумел воспользоваться ею, или ежели б он лучше знал позицию противника.
CCCCVI
История, которая донесла до нас имя Фемистокла, не удостоила тем же имена его завистников.
CCCCVII
Приняв правление из рук республиканцев, я как бы вымыл, очистил и подправил старую картину Рафаэля, которую лак пачкунов довел до полной неузнаваемости.
CCCCVIII
Беньо думал, что станет играть роль при Бурбонах, но он ошибался, как и многие другие. У него есть талант и твердость. Я сделал его государственным советником, потому что он, будучи префектом, осмеливался говорить мне правду. Но он растрачивает свои силы попусту.
ССССIХ
Я сужу о гении по тому, как он выражает свою мысль.
ССССХ
Надобно часто менять не только гарнизоны, но людей, стоящих у власти, это — безусловно. В интересах государства, чтобы должностные лица постоянно сменялись: ежели этот принцип не соблюдается, то неизбежно появляются удельные владения и сеньориальное правосудие.
CCCCXI
С тех пор, как сами народы выступили на полях сражений, стало уже невозможно иметь наемную армию.
ССССХII
Государь, который думает о людях и строит собственное счастие на их благополучии, в каком романе можно найти сие?
CCCCXIII
Что бы ни говорил Макиавелли, крепости не стоят народного попечения и забот.
CCCCXIV
Чернь не отличается здравомыслием, она, по обыкновению, любит повторять все те пересуды, кои говорятся по адресу человека незаурядного.
CCCCXV
Оказывается, что из ста бывших в прошлом королевских фаворитов по крайней мере девяносто пять были повешены.
CCCCXVI
Деказ раньше служил у моей матери: я замечал его порою в толпе придворных. Эта должность не требовала большого таланта. И он, и подобные ему министры походят на людей, карабкающихся на призовой столб.
CCCCXVII
В 1805 г. у меня имелось восемьдесят линейных кораблей, не считая фрегатов, но не было ни настоящих матросов, ни офицеров; мои адмиралы играли в прятки с англичанами, и это само по себе уже было немало. Линуа показал себя вполне достойно. Вильнёв был добрый офицер, но, несмотря на это, делал одни только глупости. Он покинул Кадикс, а смерть Нельсона не стоила потери моего флота. Вильнёв покончил с собой на постоялом дворе в Ренне, и, как всегда, в этом обвинили меня. На самом же деле признаки сумасшествия наблюдались у него еще во время морской кампании.
CCCCXVIII
Ax! Свобода печати, свобода печати! Снимите же намордники с ваших парижских журналистов, и вы увидите настоящую грызню! Все эти Вадью постоянно будут вмешиваться в управление, а Каритиде станут подавать мнения. К дьяволу весь этот галдеж!
ССССХIХ
Я восстановил дома лионцев, разрушенные во время революции, они были признательны за это, итак, мы — в расчете.
ССССХХ
Государи, которые пользуются услугами исповедников, нарушают тем самым основы королевской власти.
CCCCXXI
Слишком мало найдется людей достаточно твердого закала, чтобы судить обо мне беспристрастно и без предосуждений.
ССССХХII
После моих побед в Италии в мою дверь стучались представители самых различных партий. На стук я предпочитал не отзываться, поелику не в моих правилах быть орудием в чьих-либо руках.
ССССХХIII
Битва при Эйлау стоила дорого обеим сторонам и отнюдь не имела решающего исхода. Это было одним из тех неопределенных сражений, когда отстаивают каждую пядь земли: войска схватились врукопашную, действуя большей частию по собственной инициативе; что касается меня, то я не стал бы выбирать такое место для сражения.
CCCCXXIV
Великие политики первого апреля хотели лишь сохранить свои замки, вот почему они так легко отступали перед натиском союзников.
CCCCXXV
Посреди всех этих смотров, пушек и штыков я порою оставался философом: среди тех, кто меня поносит, есть немало таких, кои никогда не делали ничего подобного.
CCCCXXVI
Здравый смысл создает одаренных людей; самолюбие же — лишь ветер, который надувает паруса и ведет их корабль прямо к пристани.
CCCCXXVII
Катон совершил великую глупость, покончив жизнь самоубийством из одного страха встретиться с Цезарем.
CCCCXXVIII
Если бы Ганнибал узнал о переходе моей армии через Большой Сен-Бернар, он посчитал бы свое альпийское путешествие сущей безделицей.
ССССХХIХ
Быть может, мне надобно было подражать Генриху VIII, сделавшись единственным первосвященником и религиозным вождем моей Империи; рано или поздно монархи придут к этому.
ССССХХХ
Пушечное ядро, поразившее Моро при Дрездене, было одним из последних вестников моей удачи в этом сражении.
CCCCXXXI
После сражения при Лейпциге я мог бы опустошить страну, лежащую между мною и неприятелем, как то сделал Веллингтон в Португалии или как в былые времена еще Людовик XIV повелел в Палатинате: право войны позволяло мне это, но я не хотел подобным образом обеспечивать свою безопасность. Мои солдаты, раздавив баварцев при Ганау, показали, что я могу полагаться на их доблесть.
ССССХХХII
Ничего необыкновенного в побеге Мале не было, другое дело — арест Ровиго или бегство Паскье. Все потеряли голову, начиная с самих заговорщиков.
ССССХХХIII
Много критиковали мою статую на Вандомской площади и велеречивые надписи о моем царствовании. Однако ж надобно, чтобы короли позволяли делать все по причуде художников: ведь Людовик XIV отнюдь не приказывал, чтобы поместили рабов у ног его статуи, и не требовал, чтобы Ла Фёйлад начертал на пьедестале «бессмертному человеку». И когда увидят где-нибудь надпись «Наполеон Великий», то поймут, что не я сочинил эту надпись, а лишь не запрещал говорить об этом другим.
CCCCXXXIV
Я советовался с аббатом Грегуаром касательно конкордата 1801 г., его мнения показались мне весьма здравыми, однако ж я лишь принял их к сведению и в пререканиях со священниками уступил только в нескольких пунктах. Но именно в этом я и был не прав.
CCCCXXXV
Тот, кто не стремится снискать уважение современников, не достоин его.
CCCCXXXVI
Карл Пятый годам к пятидесяти начал молоть всякий вздор: в отличие от него многие короли всю свою жизнь только и делают, что болтают всякую чепуху.
CCCCXXXVII
Говорят, что Этьенн занимается политикой, в мое же время он сочинял комедии: это был весьма необходимый государству человек.
CCCCXXXVIII
Я отнюдь не повлиял на возвышение Бернадотта в Швеции, а ведь я мог тому воспротивиться; Россия, помню, поначалу весьма была недовольна, ибо воображала, что это входит в мои планы.
ССССХХХIХ
Хоть я и хотел возродить достопамятные времена древности, но это никогда не простиралось столь далеко, чтобы восстановить афинскую демократию. Правление черни никогда не привлекало меня.
CCCCXL
Говорят, что священники и философы Франции имеют миссионеров, кои разъезжают по провинциям. Это должно быть напоминает бывшие некогда диспуты августинцев с кордельерами. Похоже, что правительство уже более не существует?
CCCCXLI
Лондонские газетчики прохаживаются на счет моего здоровья и здешнего образа жизни. Воображение у них, мягко выражаясь, сильно отдает поэзией. Но всем же надобно добывать себе пропитание, даже насекомым.
CCCCXLII
У королей нет недостатка в людях, которые находят случай возразить. Я никогда не допускал этого. Врач нужен для того, чтобы лечить лихорадку, а не писать на нее сатиру. У вас есть лекарства? Так дайте их: если нет, помолчите.
CCCCXLIII
Надобно следовать за фортуной со всеми ее капризами поправляя ее, насколько это возможно.
CCCCXLIV
Дух независимости и национальности, который я пробудил в Италии, переживет революции сего века. Мне довелось свершить в этой стране более, нежели дому Медичи.
CCCCXLV
Всякий человек делает ошибки, делают их и государи. О мертвых судят частию, пожалуй, справедливо, не то что о живых. При жизни Людовика XIV современники осудили войну за Испанское наследство, ныне же ему воздают должное; беспристрастный судия должен признать, что было бы подлостью с моей стороны не согласиться на отречение Карла IV от испанского престола.
CCCCXLVI
Если хочешь сохранить за собою хоть какое-то превосходство, нужно менять военную тактику каждые десять лет.
CCCCXLVII
Люди прошлого для меня отнюдь не предпочтительнее людей нынешних, но прежде пустой и никчемной болтовни было много меньше, нежели в теперешние времена.
CCCCXLVIII
Надобно, чтобы природа поставила гения таким образом, чтобы он мог сделать из этого должное употребление, но часто он не находит себе надлежащего места и как засушенное семя остается бесплоден.
CCCCXLIX
Можно с избытком жаловать ленты куртизанам, но сие отнюдь не делает из оных людей.
CCCCL
Эта французская Минерва порою весьма неповоротлива, и ее оружие прямо-таки изъедено ржавчиной. И немудрено, ведь ныне Европа ничем не обнаруживает себя, и кажется, что она просто отдыхает.
CCCCLI
Место военных действий, это — шахматная доска генерала, именно его выбор обнаруживает способности или невежество военачальника.
CCCCLII
Я присоединяюсь к Эпиктету, сказавшему: «Когда говорят о тебе плохо, и это — правда, исправься, если же это — ложь, посмейся над этим». Я научен ничему не удивляться: остановившись на отдых, я не обращаю внимания на разных шавок, которые лают по дороге.
CCCCLIII
Истинный герой играет во время сражения шахматную партию независимо от ее исхода.
CCCCLIV
В деле предрассудки и страсти — вредны; единственная допустимая из последних — стремление к общему благу.
CCCCLV
В 1806 г., после Пресбургского мира, поведение пруссаков давало мне право вернуться во Францию через Берлин, но вместо этого я предпочел переговоры и теперь раскаиваюсь в этом.
CCCCLVI
Большинство наших академиков суть сочинители, коими восхищаются, но при этом зевают от скуки.
CCCCLVII
В Европе оказывают мне честь уже тем, что все еще говорят обо мне. У делателей брошюр должно быть не хватает корма, вот они и пользуются моим именем, чтобы заполнять свои листки.
CCCCLVIII
Я был уверен, что одержу победу под Парижем, если бы мне не отказали в командовании армией. Пруссаки наткнулись бы на мою шпагу при переходе через Сену. Я призываю в том к свидетельству военных.
CCCCLIX
Моя финансовая система предусматривала уменьшение прямых налогов, кои ложатся тяжким бременем, и замену их косвенными, направленными только против роскоши и невоздержанности.
CCCCLX
Я никогда не говорил, что герцог Рагузский изменил мне, а лишь то, что его капитуляция при Эссоне просто смехотворна, а между тем оказалась гибельной для меня.
CCCCLXI
На следующий день после сражения при Иене прусские генералы просили у меня перемирия на три дня, чтобы, как они говорили, похоронить раненных, я же велел ответить им: «Думайте о живых и предоставьте нам заботу о мертвых: только ради этого отнюдь не надобно никакого перемирия».
CCCCLXII
Меня упрекали в несправедливости к адмиралу Трюге. Этот моряк, как и Карно, был республиканцем: и ни тот, ни другой не нуждались в моих милостях. Я не мог и не хотел отнять у них принадлежащую им славу.
CCCCLXIII
Английское правительство и представленный им тюремщик нашли верное средство сократить мое жизненное поприще. Мне нужно не просто жить, но действовать. Надобно, чтобы мое тело и мой дух следовали за изгибами судьбы, испытания которой послужат лишь к моей славе.
CCCCLXIV
Я отстраивал деревни, осушал болота, углублял порты, перестраивал города, заводил мануфактуры, соединил два моря каналом, строил дороги, сооружал памятники: а меня сравнивали с вождем гуннов Аттилой! Справедливый приговор, нечего сказать!
CCCCLXV
Воистину необычайной оказалась бы книга, в которой не нашлось бы места для вымысла.
CCCCLXVI
Откупщики французского короля поступают весьма оригинально: не ограничивая ни расходов, ни роскоши, они непомерным образом взвинчивают налоги, и каждый год вместо того, чтобы сказать: у меня такой-то доход, и я могу расходовать столько-то; говорят: нам надобно столько-то, найдите источник для подобных расходов.
CCCCLXVII
При моем правлении я изобретал новые, не бывшие ранее в ходу, меры, таковы, например, премии, присуждавшиеся каждые десять лет. Надобно же было достойно вознаградить усилия того, кто достиг совершенства в своем ремесле.
CCCCLXVIII
Я мог дважды ниспровергнуть императорский трон Австрии, но вместо этого укреплял его основы. Надобно поставить сие в ряд допущенных мною ошибок: но на что спрашивается я мог употребить Австрию? Согласен, но в те времена я обладал достаточным могуществом, чтобы принимать на веру все ее торжественные заверения и клятвы.
CCCCLXIX
Полагаю вероятным, что Австрия войдет однажды в соглашение о владениях с папской курией. Поелику я не назначаю срока, когда сие свершится, никто не сможет опровергнуть меня.
Здесь заканчивается рукопись, которую мы перевели, но отнюдь при этом и не льстили себя надеждою сохранить ее энергический слог в следствие самых свойств английского языка. Надеемся, однако ж, и читатель в том вполне убедится, что мы ни в чем не отступили от сказанного выше в предисловии английского издателя. Издается в рамках проекта «1812 год». Материалы подготовлены и опубликованы в электронном виде Бобровой Еленой.
|
