Ульянов Александр Иванович
зав. кафедрой общественных дисциплин НОУ ЦГО, г. Обнинск.
ТАРУТИНСКИЙ ЛАГЕРЬ: «НЕУДОБНЫЕ» ФАКТЫ.
Любой школьник знает о выдающемся значении Тарутинского лагеря в истории Отечественной войны 1812 г. С 21 сентября по 11 октября 1812 (здесь и далее все даты по старому стилю) российская армия надежно защищала от врага Калугу и Тулу и угрожала коммуникациям «Великой армии». Войска под командованием М. И. Кутузова, опираясь на поддержку населения, поднявшегося на партизанскую войну, наносили чувствительные удары по неприятельским фуражирам, сокращая численность вражеских корпусов. В лагере российская армия получила значительные подкрепления (в основном в виде казачьих полков) и повысила свою боеспособность. Воинам вручили здесь награды за Бородинское сражение. Они получали достаточное количество продовольствия, фуража и обмундирования, чтобы отдохнуть и подготовиться к новым битвам. Воспоминания русских офицеров о пребывании в лагере полны восторженных описаний настоящего военного городка с прекрасным рынком, на котором можно было купить даже арбузы, виноград и ананасы, в то время как французы ели пареную рожь. Одним словом, прекрасный благоустроенный лагерь, в котором не смолкала музыка и песни, а сытые солдаты горели одним желанием — поскорее сразиться с врагом. Разумеется, появление Лористона с мирными предложениями при таком положении вызвало резкую отповедь Кутузова, не пожелавшего пойти на сделку с врагом. В общем, картина настолько идеальна, что историкам остается лишь спорить о мелких деталях (на сколько увеличилась численность армии, какое количество полушубков получили ее воины и т. п.). Однако, при объективном рассмотрении всех фактов, известных исторической науке, от этой идиллической картины не остается и следа.
Начнем с визита Лористона. Он прибыл в ставку Кутузова вечером 23 сентября 1812 г., т. е. на следующий день после известного боя. Обстановка была напряженной, французы могли вновь перейти в наступление, чтобы сбить русских с Тарутинских рубежей. Расположение лагеря было далеко не безупречным. По свидетельству Ермолова он был довольно тесным, из-за чего перемещение войск представляло определенные трудности. Очень слабым местом у русских являлся слабо укрепленный левый фланг, который к тому же не прикрывал надежно Новую Калужскую дорогу. Достаточно было крупным силам французов показаться на этом направлении (что и произошло 11 октября 1812 г.) и русские оставили свой лагерь без боя.
Кутузов понимал это и поэтому, будучи к тому же опытным дипломатом, менее всего предполагал резким отказом спровоцировать «Великую армию» на активные действия. Ему необходимо было выиграть время для укрепления своей армии. Поэтому он разыграл перед Лористоном целый спектакль, прикинувшись слабым стариком, сочувствующим мирным намерениям Наполеона[1]. Беседа проходила с глазу на глаз, без свидетелей, что вызвало у недоброжелателей фельдмаршала подозрения в сепаратной сделке. Однако они ошибались. Кутузов не уступил Лористону ни в чем (отверг обвинения в варварском ведении войны, отказался от размены пленных и т.д.). В то же время по главному вопросу о заключении мира он не дал резкого отпора и даже послал курьера в столицу с секретным предписанием попасться в руки французов. Тем временем другой курьер, с просьбой к Александру I не заключать мира, был послан в обход, через Ярославль[2]. Этот маневр усыпил бдительность бойцов корпуса Мюрата и на позициях, в ожидании ответа из Санкт-Петербурга установилось неофициальное перемирие. Именно это обстоятельство впоследствии сыграло большую роль в успехе Тарутинского боя.
Осторожный Кутузов на следующий день после визита Лористона перенес свою ставку и деревню Леташевку на Старой Калужской дороге (в настоящее время деревня не существует, т. к. полностью уничтожена в 1941 г.). Вскоре он переместился еще дальше, в село Леташевка, расположенное в версте от большой дороги.
Новая страница истории Тарутинского лагеря посвящена акции, которую еще Н. Ф. Гарнич назвал «чисткой русской армии»[3]. Она началась с объединения двух армий в одну и увольнения, «по болезни», Барклая де Толли[4], а закончилась удалением из армии, по той же причине, Л. Беннингсена. Масштабы этой акции Кутузова до сих пор в полной мере не изучены. Больные генералы пережили Кутузова и впоследствии занимали видные командные посты в армии. Кроме них лагерь вынуждены были покинуть Ростопчин и известный военный теоретик Клаузевиц, которого Гарнич называет не иначе, как «пресловутый», «бесполезный» и т. п[5]. Многих генералов и офицеров коснулись в это время перемещения по службе. Эти меры вызвали обострение обстановки в офицерском корпусе. Н.Н. Раевский так писал об этом: «Я в Главную квартиру почти не езжу, она всегда отдалена. А более для того, что там интриги партий, зависть, злоба, а еще более во всей армии эгоизм, не смотря на обстоятельства России, о коей ни кто не заботится»[6]. Несомненно, эта тема требует всестороннего исследования с привлечением тех фактов, которые до недавнего времени замалчивались.
Перейдем теперь к теме взаимоотношений армии с мирными обывателями (народом), которая до сих пор освещалась в советской историографии крайне односторонне. Историки писали о патриотическом подъеме, о массовом партизанском движении, идеализируя взаимоотношения военных и гражданских, не замечая «неудобных» фактов. Ограничимся территорией 3 уездов (Боровский, Малоярославецкий, Тарусский) Калужской губернии. Именно они стали ареной действий российской армии в сентябре-октябре 1812, за время пребывания в Тарутинском лагере.
Первые сведения о появлении в Калужской губернии мародеров из отступавшей российской армии относятся к августу 1812. Барклай де Толли предупреждал калужан: Употребляйте осторожность противу... тех воинов наших, кои, забыв Бога и обязанности свои, дерзнут посягать на собственность вашу. Таковых препровождайте к воинским и гражданским начальствам, и будьте уверены, что вы за малейшую нанесенную вам обиду удовлетворены будете жесточайшим их наказанием»[7]. Ему вторил калужский губернатор, призвавший земляков: «употреблять силу против сих злодеев без малейшего опасения какой-либо ответственности. Таковых беглецов стараться истреблять, ловя их представлять начальству, а сопротивляющихся хотя бы и жизни лишать»[8]. Однако эти призывы обращены были против дезертиров, но не затрагивали незаконных действий военных по отношению к мирному населению. Борьба с мародерством дезертиров, в сущности, была попыткой сохранить дисциплину в теряющей свою боеспособность отступавшей армии.
Вскоре после Бородинского сражения 30 казаков-мародеров ворвались в Боровск, угрожая сжечь и разграбить его. Городские жители вместе с крестьянами, следуя указанию губернатора, сумели захватить их, обезоружить и сдать начальству.
Самому губернатору пришлось изрядно поволноваться 4 сентября. В этот день воинские команды с криком «ура!» разграбили у торговцев хлеб и овощи, из-за чего хлебопечение в Калуге прекратилось, а часть торговцев бежала из города[9]. Погром пришлось подавлять суровыми мерами, однако предыдущие жалобы полицмейстера на то, что: «воинские чины делают в городе много озорничества; а более всего по питейным домам и харчевням», оставались безответными, т. к. солдаты не были дезертирами[10]. Только когда обнаглевшие «озорники» устроили погром, были приняты соответствующие меры по наведению порядка.
Война вызвала у крестьян не только патриотический подъем. Она легла на них тяжким бременем дополнительных повинностей и податей. Полевые работы с конца августа практически прекратились, а крестьяне-мужчины выполняли работу по приказанию военных и гражданских властей. Оставляя родные деревни, они занимались перевозкой провианта, казенных вещей, раненых и т. д. Подводная повинность была особенно тяжелой и нерегламентированной и уже к концу октября, например в Тарусском уезде все подводы были взяты проходившими войсками[11]. Кроме того крестьяне обязаны были снабжать войска всем необходимым, отдавая порой последнее из того, что имели. Осень 1812 выдалась дождливой, дороги стали непроезжими и множество лошадей пало от изнурения. Такая потеря стала невосполнимой утратой для бедных крестьянских хозяйств[12].
Однако на этом их страдания не заканчивались. В районе благоустроенного Тарутинского лагеря многие деревни и села были полностью разорены. Свидетельствует Н. Н. Муравьев: «У иных офицеров стояли даже избы в лагере, но от сего пострадало село Тарутино, которое все почти разобрали на постройки и топливо»[13]. Более того, по словам старосты села Тарутино: «По случаю нынешних военных действий, за расположением в означенном селении главной российской армии квартиры, все крестьяне..., а равно и их семейства из означенного села Тарутина и других окрестных деревень высланы...» и 4 октября находились в Тарусе, не имея пристанища в условиях приближающейся зимы[14]. О каком патриотизме у них может идти речь, если староста, как милости просил разрешения проследовать далее к своей помещице в Тамбовскую губернию! Поистине великий исход.
Многие мемуаристы писали о большом рынке в Тарутинском лагере, на котором «солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют винами, водкой. Здесь... в шумной толпе отдохнувших от трудов воинов... забывались на минуту и военное время, и обстоятельства и то, что Россия уже за Нарою[15]... Есть основания полагать, что воины торговали не только отнятыми у французов (в свою очередь ограбивших русских) вещами. Калужские гражданские власти неоднократно пытались прекратить в губернии такую торговлю, но их власть не распространялась на военнослужащих. Проверить же, откуда у солдат вещи гражданского населения, в условиях военного времени не представлялось возможным. Варварство и суровая необходимость во время войны становились неразделимыми. Вот как Ф. Глинка описывает результат разорения господского дома в районе Тарутино: «На биваках у казаков сгорают диваны, вольтеровы кресла, шифоньерки, бомбоньерки, кушетки, козетки и проч. Что сказала бы всевластная мода и роскошные баловни ее, увидя это в другое время?»[16].
Особую роль в разграблении и уничтожении гражданского имущества в нашем регионе сыграли казаки. Они проявили незаурядную смелость и отвагу в войне, но будучи иррегулярным войском не получали в полной мере всего необходимого снабжения и восполняли нередко его нехватку лихими набегами на мирных поселян. Казачье ополчение, основное пополнение российской армии во время Тарутинского стояния, состояло из всех способных носить оружие, «кроме весьма дряхлых»[17]. Поголовная мобилизация в казачьих областях захватила даже татар и калмыков. Южные селения опустели и я не думаю, что это вызвало у казаков патриотический подъем. Полки ополчения прибывали в Тарутинский лагерь постепенно, с 29 сентября по 11 октября, сами заботясь в пути о своем пропитании. Казаки, уже находившиеся в лагере, как правило, использовались в пикетах, кавалерийских рейдах по тылам неприятеля и т.д. Они также сами заботились о фураже. Управлять в таких условиях казаками было трудно.
24 сентября атаман Платов получил приказание от Кутузова: «Собрать поспешнее рассеянных разными случаями от своих команд казаков, кроме находящихся в отрядах по повелениям, и приготовить их к действиям, кои будут ему предназначены...»[18]. Однако выполнить этот приказ было нелегко.
Вскоре тарусский земский исправник сообщил, что казаки, приехавшие в Авчинино «делают там неблагопристойные поступки» и он вынужден в окрестных селениях расставить крестьянские караулы для защиты имущества[19].
В сентябре казаки-калмыки в с. Лыков-Овраг напали на солдата инвалидной команды, который ехал в Боровск с поручением, отобрали у него подводу, разорвали пакет и пытались снять казенную шинель[20].
Грабили не только казаки. Факты свидетельствуют о массовом грабеже военнослужащих различных полков, кроме гвардейских, которые видимо были более дисциплинированы и лучше снабжались.
Рядовой Ширвинского пехотного полка Путилов, 13 сентября, сопровождал партию пленных. Взяв в Малоярославце нужное количество подвод он отправился далее по Старой Калужской дороге «на которой встречались крестьянские подводы, брал их усильным образом и отнимал все, что находил в возах: между прочими встретился ему крепостной, одиннадцатилетний мальчик, Андрей Абрамов, везший из деревни его в город припасы, у него тот Путилов стал отнимать лошадь и бывшее на возу, но как сей стал ему говорить, что он не имеет права от него ничего требовать, то солдат Путилов, выхватя тесак, разрубил ему голову, так что мальчик, упав с воза, поднят уже был проходившими крестьянами и привезен в город»[21]. Через несколько минут (!) в Малоярославец привезли подводчика-крестьянина с разрубленной головой. Крестьянин показал, что Путилов: «заставляя его постоянно погонять лошадь бил его по голове тесаком»[22]. Посланный с донесением о происшедшем драгун заявил, что потерял пакет. Были ли предприняты после этого какие-то меры против зарвавшегося солдата, неизвестно.
Грабили не только крестьян, по и помещиков. Так, например, отставной капитан-лейтенант флота А. В. Зыков, боровский помещик, жаловался губернатору, что 21 и 22 сентября, из Тарутинского лагеря к нему (в с. Ореховка) приезжали драгуны и артиллеристы: «которые ворвались мой и в имеющиеся при нем кладовые, анбары и сараи, сбили с оных замки и разграбили... все имущество мое и крестьян моих[23]... Все попытки потерпевшего найти управу на мародеров у местных гражданских властей успеха не имели. Дело замяли, видимо не желая ссориться с армией во время боевых действий[24]. Такому же разорению подверглись селения, принадлежавшие генерал-лейтенанту Оленину[25].
Особенно сильно пострадал от воинских грабежей Тарусский уезд. Село Троицкое, бывшее имение княгини Н. Р. Воронцовой-Дашковой, было сборным пунктом продовольствия и фуража для российской армии. Однако, собранные с большим трудом крестьянские запасы расхищались. Грабеж и произвол парили уже на дальних подступах к Троицкому.
11 октября староста с. Лопатина получил приказ земского суда доставить в Троицкое сено (по пуду с ревизской души). Сена у крестьян не оказалось, т. к. его взяли проходившие через село воинские команды. С большим трудом староста купил сено, чтобы выполнить приказ. Когда сено уже навивали на возы, в селе появились казаки и силой отобрали его. Староста просил оставить сено для армии, ссылаясь на приказ, но казачий урядник заявил: «Я ни на что негляжу, а только беру сено»[26]. Сверх того, урядник отобрал телегу, высыпав на землю крестьянское зерно и три хомута. Староста в отчаянии написал в суд, что ввиду такого «озорничества» не может выполнить поставку и просил «защитить и куды следует зделать предписание»[27]. Но земские суды были бессильны против «озорников» в военных мундирах.
В середине октября старшина Белянинской волости Тарусского уезда получил предписание доставить сено в Троицкое, собрав его в волостных селениях. Выполнить это предписание оказалось невозможно, т. к. через волость проходили воинские части и забирали разные припасы «не платя з то денег и не давая квитанциев.., а хотя и дают таковые, но совсем не в том количестве, сколько принимают и гораздо менее... и теперь крестьяне волости моей находются совсем почти без пропитания, равно и скот, который остался, должен без корму умереть; а по сим обстоятельствам с душ означенных деревень сена представить в село Троицкое, по неимению, не могу»[28].
Такое же объяснение по поводу непоставки в Троицкое представил и бурмистр сельца Масенки. Только его, когда он попросил деньги или квитанцию за взятый фураж, жестоки избили вместе с крестьянами и отобрали всех лошадей с повозками[29].
Земские суды были завалены жалобами такого рола. Порой это были настоящие вопли отчаяния. Вот, например, что писал сотский сельца Колесова: «...по сотне моей ездят ежедневно и ночно военные команды и по остановкам делают великие жителям обиды и драки, фураж и сено требуют без всякого порядка — а наипаче жгут огни внутри селений опасно, а за предупреждение крестьян бьют, а по прозбе их за меня, то и меня же, невзирая на должность мою, ...бьют по зубам и палками... Мне по их буйствам и непорядкам правлять оную (должность — А.У.) силы и воли нет»[30]. Земские суды продолжали молчать.
Тем временем стали поступать жалобы о тотальном грабеже всего, что можно унести. Так, например, крестьяне с. Буриново писали: «Содержали мы в оном селе шелковые фабрики, но по случаю близкого расстояния от театра войны разными неизвестными воинскими командами разхищено, как материалу, равно и инструменту полагаем не менее как на 12614 руб.»[31]. Но и этот факт не заставил земский суд вмешаться.
Несколько иное отношение было к питейным домам, которые воинские команды просто сметали на своем пути. Эти дома давали немалый доход казне и поэтому тарусские уездные власти обязали открыть их не позднее 1 ноября. Однако донесения с мест показали, что это невозможно, т.к. питейные дома полностью разграблены, имущество уничтожено, а сидельцы, «без пашпортов, от должностей своих бежали и скрылись неизвестно куда»[32].
Положение в с. Троицком заслуживает отдельного рассказа. Через 2 года после смерти княгини Е. Р. Воронцовой-Дашковой ее имение (Троицкое с деревнями) перешло к дочери, А. М. Щербининой и управлялось бурмистром Н. Калининым. Донесения («объявления») бурмистра в Тарусский земский суд рисуют ужасающую картину военного произвола и сравнимы разве что с вражеским нашествием.
Первая встреча с защитниками отечества состоялась у местных крестьян 22 сентября, когда в селе остановился 1-й казачий полк Тульского ополчения. Сытно поев и отдохнув, штаб-ротмистр полка на следующее утро забрал 1520 пудов сена и 122 четверти овса, но квитанцию дал на 900 пудов сена и 68 четвертей овса. Когда бурмистр попросил рассчитаться сполна, офицер, писал Калинин: «бил меня по голове и бороду рвал, сажал под караул, неоднократно и саблю на голо вынимал и принудил меня дать ему квитанцию, что будто бы он в вотчине стоял честно и обид никаких не делал»[33]. Не успели крестьяне проводить «дорогих гостей», которых четверо суток должны были поить и кормить, как нагрянули новые «гости».
29 сентября в имении появился с командой ополчения корнет Сухотин, который самовольно, без денег и квитанции взял 4 воза крестьянского сена. В ответ на просьбу крестьян заплатить или выдать документ, корнет обругал их, и ворвавшись в господский дом с командой, награбил разных вещей и напитков[34]. Не погнушался корнет при этом прихватить не только гусли, но и картины, большое зеркало и чехлы с кресел[35].
Пример корнета оказался заразительным. Вскоре была ограблена библиотека выдающейся просветительницы. Для перевозки книг и фуража офицер Тульского ополчения захватил 92 лошади[36]. Бесценному собранию книг был нанесен непоправимый урон. Но и после такого погрома бесчинства военных в Троицком продолжались. Грабили не только солдаты и офицеры пехотных и кавалерийских полков, но и почтальоны, ямщики и даже доктор[37]. Итоговый список награбленного в с. Троицком впечатляет: свыше тысячи четвертей овса, почти 40 тысяч пудов сена и это, не считая других вещей[38]. Запасы бережливой княгини были расхищены.
В ноябре 1812 года лично обследовав уезд, тарусский исправник сообщил в Калугу, что все селения уезда, не исключая и нескольких господских домов, потерпели убытки от проходивших войск: «а в особенности, состоящия близ реки Протвы от которых в недальнем расстоянии была расположена наша армия, отчего многих селениев жители находятся совсем почти без всякого пропитания...»[39].
Вот чем обернулось пребывание российской армии для мирных поселян данного региона. Я не думаю, что крестьяне после таких бесчинств были охвачены патриотическими чувствами. Многим из них нечего было противопоставить вооруженным отрядам, но в ряде случаев крестьяне не только оказывали сопротивление, но и сами нападали на российских воинов.
А. П. Ермолов в своих «Записках...», описывая Тарутинский лагерь, скупо упоминает, что пути сообщения были ненадежны из-за восстаний поселян: «раздраженных грабежами и неистовством» российской армии[40].
Уже в августе 1812 года крестьянские кордоны задерживали, наряду с неприятельскими, российских солдат-мародеров. После оставления Можайска обоз русского егерского полка с 3-мя унтер-офицерами и 8 солдатами подвергся нападению крестьян в д. Марьино Боровского уезда. Вначале крестьяне приняли их за французов, но позже, уже поняв свою ошибку, все равно избили, связали солдат и разграбили обоз. Боровские власти постарались замять дело, но вмешательство командира Калужского ополчения В. Ф. Шепелева не позволило это сделать[41]. Боровские крестьяне, из-за близости к театру военных действий вообще отличались повышенной возбудимостью и подозрительностью. В сентябре 1812 года четыре казака, беспрепятственно следовавшие из Белоруссии со стадом полкового скота, в Боровском уезде были схвачены крестьянами. Когда же их командир полка, генерал-майор Карпов, послал двух урядников и 5 казаков для разъяснения ошибки, они также были задержаны местными жителями. Предпринятое, по указанию калужского губернатора, расследование не дало никаких результатов: казаки бесследно исчезли вместе с полковым скотом[42]. Есть основания полагать, что казаки были убиты. Это стало возможным в обстановке недоверия крестьян к любым военнослужащим, от которых они не ждали для себя ничего хорошего.
Крестьяне Тарусского уезда, по причине большого количества войск, проходивших через их селения, не могли оказывать активного сопротивления. Мною такие факты не обнаружены.
Сельские обыватели Малоярославецкого уезда, напротив, отличались решительностью в борьбе с мародерами. Так, например, когда в с. Андреевское пришли 3 солдата, захватили 3 воза сена, кур и стали обижать местных жителей, земский полицейский отобрал у них награбленное, роздал крестьянам и арестовал солдат[43]. Еще один пример. Полсотни солдат во главе с унтер-офицером, разъезжали по селениям: «чиня жителям великие обиды»[44]. Около д. Ильинки они напали на двоих крестьян, отняли деньги и имущество. Крестьяне подняли крик. Из ближних деревень прибежали жители, схватили солдат и доставили их начальству. Однако генерал Коновницын, к которому, в конце концов, и попали арестованные, постарался замять дело и отстранил от разбирательства гражданского чиновника[45].
Центром крестьянских волнений, вызванных действиями российской армии, в Малоярославецком уезде была Авчининская волость. Уже 11 сентября 1812 года, земский исправник доложил губернатору, что жители волости: «выходят из послушания, требования со стороны земской полиции выполнять отказываются, представляя на то причиною недалекое от них расстояние неприятеля, а ныне и при приближении к деревням Новой Слободки и Черной Грязи вагенбурга (военного обоза — А. У.) обеих наших армий, все почти из домов своих выбрались[46]. Этот рапорт крайне обеспокоил губернатора. Он распорядился провести среди жителей разъяснительную работу, не привлекать их без крайней нужды к выполнению военных повинностей и одновременно предупредил военных о неспокойном состоянии волости[47]. Однако вскоре там ударили в набат.
Сведения о том, что произошло в д. Новая Слобода немногочисленны. Это несколько архивных документов и народное предание, записанное спустя почти 100 лет. На основе этих данных можно установить следующее... В конце сентября 1812 года в Авчининской волости появился казачий отряд (ок. 60 чел.) во главе с офицером. Он грабил имения, церкви и крестьянские дома. Летучая молва далеко разносила слухи об их «подвигах». Вскоре казаки появились в Новой Слободе. К этому времени местный кабак стал центром притяжения всех буйных крестьян в округе. Они брали вино даром, объяснив служителю: «...если придет хранцуз, так он всем завладеет. Пусть же владеет этим добром лучше наш брат, расейский человек, а никакой там есть хранцуз. А коли хранцуз не придет, так мы отдадим деньги за вино сообща, всем миром»[48].
Большим авторитетом среди них пользовался Никифор Огудайло, богатый, но жестокий крестьянин, по слухам промышлявший разбоем. Он посоветовал хорошо принять казаков и первый, сняв шапку, пригласил офицера в свой дом. Одновременно он послал гонцов в окрестные села и в Малоярославецкий земский суд с известием о том, что приехали «дармадеры» (мародеры).
Напоив казаков (вино подавали ушатами), Огудайло с товарищами отнял у заснувших оружие и связал их. Чиновники земского суда, прибывшие вечером, долго вели допрос арестованных. Они взяли золото у пытавшегося подкупить их офицера, но не отпустили его. Перед отъездом, на вопрос крестьян, что делать с казаками, чиновники ответили: «Что хотите»[49]. После этого ночью Огудайло первый зарубил топором офицера и завладел его имуществом. Его примеру последовали крестьяне. На заре началась кровавая расправа над казаками. Все они были зверски убиты, лишь одному удалось бежать. Заодно был убит невиновный солдат, случайно оказавшийся в окрестностях деревни. По преданию мужики были пьяные и свирепые, поэтому никакой пощады от них ждать не приходилось. Убитых похоронили на заливном лугу, где по поверьям собирались колдуны и колдуньи. Точно также поступили жители д. Грибово, захватившие казачий обоз. Позже дело замяли, ибо выяснилось, что, казаки грабили церкви, т. е. совершили страшный грех.
Командование российской армии пыталось бороться с мародерством, т.к. оно разлагало армию. 25 сентября Кутузов в своем приказе предупреждает о возможных тяжелых последствиях беспорядков, которые могут быть пагубны для войска. Он обязал генерал-гевальдигера оберегать деревни позади армии, а нижних чинов: «поймав в бродяжестве, наказывать на месте самыми жестокими телесными наказаниями»[50].
На следующий день Кутузов издает специальный приказ по борьбе с мародерством. «Дошло до сведения моего, — пишет он, — что отряжаемые от армии по разным случаям во внутренние губернии военные... относятся... к обывателям с требованием провианта и фуража... без всяких письменных видов, куда и для чего они командированы, и нередко берут сия запасы, не платя денег и не выдавая квитанции самовольно и даже с насилием[51]. Приказ обязывал все команды отправлять с письменным видом и квитанциями.
В тот же день Комитет министров принял рескрипт Кутузову, в котором ответственность за дезертиров возлагалась на их командиров, а за укрывательство беглых полагались строгие кары[52].
27 сентября Кутузов издаст дополнение к приказу о мародерах, в котором прямо пишет о грабежах и насилиях военных «которые не будучи довольны с охотою прелагаемыми жителями фуражем и хлебом, разбродились по домам, разбивают клети, сундуки и уносят все, что в них находят, истребляя притом до основания всю их хозяйственность»[53]. Эти «великие беспорядки» Кутузов предполагал устранить путем отправки с воинскими командами чиновников с полной ответственностью последних за спокойствие мирных обывателей.
Сам Александр I, до которого дошли сведения о массовом мародерстве, 29 сентября, в своем рескрипте предложил Кутузову принять строгие меры для пресечения этого позорного явления[54]. Фельдмаршал пытался навести порядок. В частности, по его указанию был арестован и предан военному суду майор Потресов, допустивший погром питейного дома и поджог леса в Троицком, но военные традиции оказались сильнее грозных приказов. Бесчинства продолжались.
10 октября, получив рескрипт императора, Кутузов издал приказ, в котором утверждал, что: «мародерство вовсе, как кажется, прекратилось»[55]. Однако ниже он был вынужден признать, что, например, ратники ополчения своевольно отлучаются от своих мест[56]. Уничтожить это зло оказалось непросто. Его корни уходили в недостатки снабжения армии и своеобразный военный менталитет того времени, позволявший грабить мирных обывателей. Наказание за это несли немногие военные, да и то, как правило, за подрыв воинской дисциплины. Наконец, отступление армии, продолжавшееся до октября 1812 года, само по себе способствовало мародерству, дезертирству и другим негативным явлениям.
В таких условиях крестьяне защищали свои дома и имущество от военных грабителей, невзирая на цвет мундира и национальность. Для беззащитного обывателя любая война несла горе и разорение. Удар тесаком по голове он мог получить и от русского и от французского солдата. В этих условиях казенный патриотизм совершенно неуместен. Изучая историю войны 1812 года необходимо использовать все известные факты, не разделяя их на удобные и «неудобные». В противном случае мы никогда не сумеем выйти из порочного круга мифотворчества.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Русские мемуары. Избранные страницы 1800-1825. М., Правда, 1989. С. 142.
[3] Гарнич Н. Ф. 1812 г. М. Гокультпросветиздат. 1952. С. 161.
[4] Кутузов М. И. Сборник документов. Т. IV, ч. I. М. 1954.
[5] Гарнич Н. Ф. Указ. соч. С.157.
[6] 1812-1814. Секретная переписка генерала П. И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М. С. Воронцова. Дневники офицеров русской армии. М. Терра. 1992. С.128.
[7] В тылу армии. Калужская губерния в 1812 г. Обзор событий сборник документов. Калуга. Типография Е. Г. Архангельской, 1912. С. 19.
[13] Русские мемуары. Указ соч. С. 143.
[14] В тылу армии. Указ. сборник. С. 141.
[15] Глинка Ф. Письма русского офицера. М. Воениздат. 1987. С. 38.
[17] Донские казаки в 1812 г. Сб. документов. Ростов-на-Дону. 1954. С. 171.
[18] Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 375.
[19] В тылу армии. Указ. сборник. С. 113.
[40] Записки А. П. Ермолова 1798-1826. М. Высшая школа. 1991. С. 211.
[41] В тылу армии. Указ сборник. С. 112.
[48] Памятная книжка Калужской губернии на 1910 г. Калуга, 1910. С. 22.
[50] Кутузов М. И. Указ сборник. С. 378.
[51] Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 384.
[52] В тылу армии. Указ. сборник. С. 18.
[53] Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 390.
[54] Кутузов М. И. Сборник документов. Т. IV. Ч .2. М. 1955. С. 69.
(Калужская губерния в Отечественной войне 1812 года. Материалы научной конференции, посвященной 181-й годовщине Малоярославецкого сражения. – Малоярославец: ГП «Малоярославецкая типография», 1994.)
Предыдущая статья
